* * *
Графство Суррей, Литтл-Уингинг, Тисовая улица, дом 4 лето 1996 года Петунья Дезли Все началось с того, что мальчишка не явился к обеду. Вернон сказал, что раз так, то это его проблемы и пусть остаётся голодным, но, Слава Господу, что она вдруг решила пойти позвать его. На крики внизу лестницы никто не откликнулся и она даже решила подняться, вместо того, чтобы махнуть рукой и вернуться к столу, не дожидаясь пока лазанья остынет, как поступила бы в любой другой день. Гарри лежал на полу в неестественной перекрученной позе, и у нее сразу промелькнула мысль о сломанной кукле, а воздух, будто наэлектризованный, неуловимо пах чем-то из детства. Петунья присела рядом, намереваясь потрясти его за плечо или дать пощечину… мальчик не дышал. Кажется она закричала. Она не помнила, зато помнила стук ботинок, когда сын взлетел по лестнице, скрип двери и почти паническое “Мам?!”, помнила крик запыхавшегося мужа с лестницы: “Петунья! Ты в порядке?! Милая?!” и как голос подвел его на последнем слове. И совершенно не помнила, что говорила сама. - Гарри! Он кажется… Не живой. - голос сына стих тогда, а это “не живой” ей прочно впечаталось в память. Она не смогла бы поручиться за свое ощущение времени, но кажется, “скорая” приехала быстро. Констатация смерти. “Мы ничего не могли уже сделать.” “Нам очень жаль” “Соболезнуем вам” “Нам пора на следующий вызов” “Машина из морга приедет позже”. Слова сыпались на нее пустыми оболочками без смысла, который она не хотела принимать, хотя и знала сама еще до их подтверждения. Лили. Имя сестры билось в висках и сворачивалось кольцом вокруг шеи, сжимая горло. Внутри звенели нерожденные слезы и она чувствовала себя онемевшей и оглушенной. Откуда-то нашла силы выйти в прихожую, вслед за врачами “скорой”, и тут же столкнулись взглядом с вошедшим в дом мужчиной - глаза регистрировали множество мелких деталей автоматически - немолодым, в коричневом твидовом костюме и с чемоданчиком в левой руке. Она помнит, как он представляется медикам их семейным врачом и под тяжестью его взгляда, Петунья проглатывает свое слабое удивление. Все чувства кроме имени сестры слабы в ней. В миг когда Вернон выходит в прихожую -“кто там?” - медработники падают на пол один за другим и человек выпускает из палочки, оказавшейся у него в руке в потолок сноп фиолетовых искр. На втором этаже пулеметной очередью раздаются хлопки. Муж закрывает ее собой; перед его носом мелькает корочка: - Ричард Хардстоун. Министерство магии, отдел тайн. А потом человек тоже кидается наверх, перескакивая через три ступеньки. Петунья сидит на полу в коридоре и не вытирая слез смотрит на разноцветные вспышки сверкающие из под двери мальчика. Имя Лили, почти что чистое чувство, не имя, выплеснулось с первой волной накрывших ее рыданий, сдерживаемых кольцом сильных, теплых мужниных рук. Теперь же остались эти молчаливые слезы, глухая боль и злость на саму себя. Никчемная сестрица, в самом деле, не смогла сберечь даже мальчика, не смогла даже… Сидела вот так на полу в коридоре и не заметила даже что Вернон ушел и вернулся: - Не волнуйся, милая, с улицы этих вспышек не видно. Там правда оцепление их полицейских, но их начальник сказал, что их с улицы тоже не видно. Хотелось ядовито съязвить, как в школьные годы, потому что видно ли вспышки с улицы уже было совершенно неважно, но вспомнила, как смотрела на нее в эти моменты сестра, и смолчала. Потом муж усадил ее на стул. Потом слезы кончились. Потом дверь комнаты распахнулась. Оттуда вышла светловолосая женщина в зеленой мантии - без рукавов, и короче тех, что обычно носила Лили, - и сползла по стене, а потом вытерев закатанным рукавом рубашки испарину со лба повернула к ней голову и сказала: “Все, дышит. Где у вас ванная?”. Смысл первого предложения проступил не сразу. Затем из комнаты вышли еще двое мужчин, в таких же мантиях, севших курить прямо на лестнице, и ей даже в голову не пришло что-то им высказать. А потом появились молоденькая брюнетка и “семейный врач” в твидовом - из костюма на нем остались только заляпанная рубашка и брюки,- Тот посмотрел на Дезли. - Мальчик жив. Состояние крайне нестабильное, но он дышит. Кажется Дадли удивленно что-то сказал… И получил ответ: - Магия, молодой человек, ма..- твидовый незнакомец тяжело закашлялся и темноволосая девушка, подскочила к нему и стала производить пассы палочкой, окутывая его облаком нежно-лилового дыма. Тот пару раз судорожно вдохнул и кашель унялся. Понимание, что это колдомедики, - Лили даже думала об этой профессии - пришло секундой позже того, как разжались тиски вокруг сердца. Жив.* * *
Она поднималась по лестнице с миской холодной воды и чистым полотенцем. На миг замерла, услышав грохот, а потом заспешила наверх, расплескав воду на подол платья и домашние туфли. Мальчик мешком лежал на полу, вцепившись руками в прутья оконной решетки. Петунья сглотнула, а потом поставив дрожащими руками миску на край комода, подошла к окну и присела рядом с подростком. Он хрипло и тихо дышал. Она шумно выдохнула, быстро перекрестилась и поняла что не делала этого уже очень давно… Некогда размышлять! Она обязана сообщить, что… три шага до того же комода и вдавить до предела большую красную кнопку на странной треугольной коробочке. Ричард появился тремя бесконечными минутами позже. Человек в твидовом - Ричард Хардстоун, - оказался не только представителем, но и главой Отдела Тайн Министерства Магии. "Как ненавязчиво намекает название моего отдела, все что произошло здесь сегодня должно оставаться в тайне" - так он начал свою речь, пригласив ее с Верноном присаживаться в их собственной кухне. Дадли остался в гостиной с одной из девушек-колдомедиков. Ричард же, поставив перед каждым из них стакан воды лёгким движением палочки, начал медленно, глубоким, с лёгкой хрипотцой, голосом рассказывать. О том, что дом каждого несовершеннолетнего волшебника находится под контролем закона о запрете на использование магии школьниками без присмотра взрослых волшебников, о том, что система контроля позволяет определить остаточный магический фон от заклинания, что помогает понять класс использовавшейся магии, и о том, что помимо того, что за этим домом идёт пристальное наблюдение, поскольку Гарри "вы же понимаете, не просто мальчик". Сигнализация сработала как на непростительное заклятие. Петунья знала, что такое непростительные заклятья. Вернону пришлось объяснять. "Когда мы увидели скорую, круг сузился до пыточного и убивающего" - говорил он тогда, а Петунья чувствовала как начинает дрожать стакан с водою в ее руке. Вернона зацепила фраза про то, что у них почти не было сомнений, что напал не Гарри, а на него и Хардстоун терпеливо объяснил, что на мальчика совершаются покушения каждый год и что он фигура номер один в списке риска. По спине пробежали мурашки. Он говорил о том, что дом оцеплен магической полицией и так будет ещё какое-то время, о том, что им обоим придется пройти процедуру допроса под сывороткой правды, а с их сыном поговорит детский психолог. Он вообще поразительно обычно, по-маггловски выражался. Это вызывало некоторое уважение и пугало одновременно. Хлопок аппарации, торопливые шаги прерывающиеся жутким кашлем на середине лестницы на второй этаж… Ричард заходит в приоткрытую дверь и сразу кидается к полулежащему на полу мальчишке, проверяет пульс и лишь потом бросает на застывшую у комода Петунью яростный взгляд. Он стоит на коленях, не боясь запачкать свои серые брюки с идеальными стрелками, и терпеливо разгибает вцепившиеся в оконную решетку пальцы. Петунья слышит его учащенное после быстрого подъёма хриплое дыхание и когда он выбрасывает вперёд руку в которой мгновенно появляется стакан воды, видит, как жадно он смотрит на эту воду. Но он поит мальчика аккуратно поддерживая его голову, и взмахом палочки кладет его на кровать. А потом он поворачивается. Холодный и яростный взгляд стальных глаз заставляет ее сглотнуть и прижаться спиной к острому краю комода. - Как вы могли? - его голос тих, но мурашки бегут вдоль ее позвоночника и становится трудно дышать, - Как вы посмели довести его до такого? Задумайтесь, хоть на секунду, задумайтесь. А если бы Дадли? Она вжимается в комод сильнее, ей хочется плакать и просить прощения, лично у него, у Ричарда Хардстоуна, неизвестно зачем и за что, не так, как если бы Гарри был его ребенком, а не ребенком Лили, а так, будто она, именно она, разочаровала его, подвела его, предала.