Гарри Джеймс Поттер.
Легкий ветерок обдувал лицо. Гарри с трудом разлепил тяжелые веки, и то не смог открыть глаза до конца. Тонкая полоска теплого света меж ресницами… свет, как и ветер, почему-то исходил слева, хотя окно всегда было за изголовьем кровати.
Стоп. Не умер? Но как?! Я же...
Парень снова прикрыл веки, прислушиваясь к ощущениям: все тело болело, но лежал он на чем-то мягком, куда более мягком, чем матрас на его железной кровати. Открыть глаза все же пришлось. Он моргнул, потом снова, и еще раз - мир привычно расплывался, но даже в размытом виде картинка не складывалась. Что-то было не так. Широкая,- он свободно раскинул руки, - мягкая кровать, с темным балдахином и пологом… сначала подумалось, что он почему-то в Хогвартсе, но там слева стояла кровать Рона, а никак не окно, которым кажется и был размытый светлый прямоугольник. Еще и стены отчего-то бирюзовые… Поттер протянул руку пытаясь нащупать на тумбочке очки - где бы он не находился, а варианты после случившегося вчера были самые разные,
отбирать у него очки было б уж как-то слишком. Очки нашлись. Аккуратные такие очки с прямоугольными стеклами, вместо привычно-круглых. Не его очки, но будто сделанные именно для него, потому что мир разом обрел идеальную четкость. Окно, не окно даже, а раскрытые настеж двухстворчатые двери балкона, темнеющие за ним верхушки деревьев, легкие светлые шторы, бирюзовые стены, массивная дубовая тумбочка, светло-лиловый полог мягкого оттенка, резные столбики кровати, поддерживающие балдахин, золотой круг вышитый на балдахине, напоминающий не-то колесо, не то штурвал...
Это были не его очки, не его кровать и не его комната.
Он сел на кровати, - все тело ломило, - несколько раз ущипнул себя и даже дал себе звонкую пощечину – было больно. Ему уже снились такие сны, где боль была, тягучая и явно физическая, но обычно это были кошмары, этот же сон был… странным.
Он вновь огляделся. Комната была просто гигантских, по сравнению с комнатой Гарри у Дезли и Хогвартской спальней, размеров. Столбики кровати, тумбочка и вся остальная мебель в комнате была из темного резного дерева, а стены были обиты тканью с обойным рисунком - он протянул руку и их потрогал.
Возможно, так выглядел особняк Малфоев…
С тихим щелчком в комнате появился домовик. Он стоял перед окном, спиной к Гарри, и когда он медленно обернулся, то юноша понял, что в жизни не видел такого существа. Оно не было похоже ни на Добби, ни на других домовиков, которых приходилось видеть Поттеру: выше, как минимум, по пояс взрослому человеку, пропорциональнее, не дистрофично-худой, с не такими длинными и болтающимися ушами, глаза были не размером с блюдца, а соответствовали пропорции и были не бледно-голубыми, а темно-синими. На этом странном домовике наподобие римской тоги, так чтобы герб оказался на груди, была замотана чистая, гладко выглаженная ткань с гербом, который показался юноше странно знакомым: фиолетовое поле с золотым штурвалом на нем. На ногах же у него, довершая почти величественный образ, были легкие плетеные сандалии.
- Молодой господин, наконец, проснулся. – Констатировал факт домовик, которому, видимо, надоело, что его так пристально разглядывают. Голос у него оказался удивительно приятным - низким и мягким, из тех голосов, услышав которые, дети мгновенно успокаиваются. Гарри это порадовало – не смотря на все теплые чувства, которые он испытывал по отношению к Добби, от фальцета эльфа разве что не закладывало уши.
- Доброе утро.- Поздоровался парень. Этот домовый эльф, определенно, был очень необычным домовым эльфом, поскольку он ничуть не удивился вежливости и спокойно ответил:
- Доброе утро. Что вам сейчас принести – чай или кофе?
- Чай. – Ответил Поттер первое, что пришло на ум.
- Тогда я принесу ваш любимый, если, конечно, нет особых указаний. – Он немного подождал и, так и не дождавшись указаний, добавил – И на вашем месте я бы поторопился с умыванием – если вы опоздаете к завтраку, то милорд Поттер будет крайне недоволен. – С этими словами эльф поднял левую руку, тихо щелкнул пальцами и исчез.
Милорд Поттер? Кто-то явно старше него с его же фамилией? И вдруг осенило -
отец! Значит все-таки умер…
Пара секунд ушла на попытки свыкнуться с этой мыслью и понимание, что это невозможно, а затем он опрометью кинулся искать ванную. Парень открыл первую попавшуюся дверь, ожидая увидеть там коридор, но за дверью оказалась сама ванная комната.
- Личная ванная! С ума сойти!
Этот странный посмертный мир похоже компенсировал все лишения жизни - ососбняк, вместо чулана под лестницей и жизнь с родителями вместо неприязненных родственников.
Вспомнилось, что герб на тоге домовика, он видел в своем сейфе в Гринготсе и он впервые сопоставил, что это - его герб.
Уже выйдя из ванной, он выпил чай, подумав что «его любимый чай» очень вкусный и начал надевать принесенный домовиком костюм.
Когда он, не без помощи домовика, наконец, справился с костюмом, то критически оглядел себя – он ни разу так не одевался, даже на Святочный Бал, и чувствовал себя, мягко говоря, непривычно.
Плотные белые гольфы до колена, классические черные брюки, накрахмаленная белая рубашка с отложным воротничком, золотые с изумрудами запонки, зеленый расшитый жилет на пуговицах, в кармашке которого лежали золотые часы… Оставалось только обуть черные классические туфли, завязать темно-зеленый галстук и надеть черный пиджак.
- А давай я зашнурую ботинки, а ты завяжешь мне галстук? - предложил Поттер, в Хогвартсе он обычно не носил галстук, потому что не умел его завязывать.
- Ох! Молодой господин! Вы так в жизни эти галстуки не научитесь завязывать! Но сейчас я, так и быть, в последний раз сделаю это за вас, чтобы вы не опоздали к завтраку.
- Спасибо тебе, – улыбнулся волшебник, завязывая шнурки.
Такой выделки кожи не было даже на ботинках «золотого» Дадли...
Когда он покончил со шнурками, эльф несколькими взмахами руки завязал ему галстук, заправил его под жилет и заколол его золотой булавкой. Гарри надел пиджак и поинтересовался, искренне надеясь, что здесь не всегда нужно так одеваться:
- А по какому это поводу меня так вырядили?
- О, Мерлин! У вас же отличная память – не притворяйтесь забывчивым! Вы сегодня отправляетесь в гости. И поторопитесь! – домовик снова щелкнул и исчез.
Но вместо этого Гарри подошел к зеркалу в полный рост, осмотрел себя с ног до головы и пришел к выводу, что сейчас Малфой казался бы рядом с ним отнюдь не самым богатым и выпендрежным в школе.
- Что-то не так… - пробормотал он. – Шрама нет!!! – он приподнял челку и потер место, где должен был быть шрам, наклоняясь близко к зеркалу – В самом деле нет! Может быть, если это загробный мир, то все шрамы здесь стираются? – пробормотал он, разглядывая отражение.
Интересно, как бы здесь выглядел Моуди? И тут он понял, что еще было не так: – Веснушки?!! – Гарри в ужасе смотрел на полосу бледных веснушек, проходящую по скулам и пересекающую нос. От этого увлекательного занятия его отвлек щелчок и голос домовика:
- Вы решили нарваться на наказание?! Ваши родители уже ждут вас! Пойдемте! – эльф схватил одной рукой парня за рукав, а другой щелкнул. На секунду весь мир померк перед глазами, свернувшись по спирали в одну точку, а потом резко развернулся обратно, только картинка была уже другая – коридор с голубыми обоями.
- Скорее, к последней двери!
Поттер повиновался, стремительно идя к указанной двери с улыбкой на лице. Он с нетерпением ожидал увидеть за дверью Лили и Джеймса Поттеров….
* * *
Графство Суррей, Литтл-Уингинг,
Тисовая улица, дом 4
лето 1996 года
Вернон Дезли.
...Никому не говорил о частых кошмарах, даже жене. Особенно жене. В его снах она кричала и, ей-богу, лучше бы на него. Только бы не от ужаса.
На самом деле, в жизни не слышал чтобы она кричала, ни от радости, ни от горя, даже когда они ссорились начинала говорить отчетливым страшным шепотом и голос не повышала.
А в его снах кричала. От боли, отчаяния, страха… Сценарии были разные - пожары, похищения, смерть сына, поезда сошедшие с рельсов и прочее, прочее… часто сюжетов он не запоминал, только просыпался ночью со звенящим в ушах ужасающим криком Пат.
А когда услышал его вживую - кажется на сотую долю умер.
Проклинал себя за то, что отдышка заставила остановиться посреди лестничного пролета.“Петунья! Ты в порядке?! Милая?!” - помнил как по-мальчишечьи дал петуха и как сердце пропустило удар на словах сына.
“Кажется не живой. Не живой, это значит мертвый…” - мелькнувшая тогда мысль была почти механической, а следующая - про скорую.
Потом, при врачах уже, стоя рядом с окаменевшей женой, вспомнил, что в последнем кошмаре она кричала, потому что кто-то приставил нож к горлу их сына, и как проснулся, среди прочего с чувством вины, что сердце разрывается из-за крика Петуньи, а не из-за угрозы жизни Дадли. Встал тогда тихо, вышел попить воды, а на обратной дороге услышал крик из комнаты Мальчика. Зачем-то зашел. “Не убивайте его, пожалуйста, не убивайте..!” - на секунду подумалось, что они видят один и тот же кошмар, хотя с чего бы ему защищать Дадли, наоборот бы скорее… потом посмотрел на слипшиеся пряди темных волос вокруг шрама на лбу - да нет, этот мог бы и защищать...
Разбудил его тогда, поворчал, мол мешает спать своими воплями - не объяснить же…
А потом сам долго не мог уснуть, не получалось отделаться от картинки распахнутых испуганных глаз, куда больше испуганных, чем были во сне у сына.
...Едва ли не хуже крика были ее слезы. Петунья рыдала в его объятьях, а он чувствовал себя беспомощно и нелепо, как будто что бы он не сделал - не будет смысла, ей не станет от этого лучше. Обнимал ее и чувствовал себя так, словно пытается потушить пожар стаканом воды.
А потом мальчишку - Гарри - реанимировали, и когда он посмотрел на жену, сердце стало болеть чуть меньше.
* * *
Начальник их полицейских оказался нормальным мужиком, Вернон и не сказал бы, что он из этих, если б не странная форма и ругательства, мелькавшие в речи. А вот Хардстоун ему не нравился.
Ричард Хардстоун, человек военной выправки, лет пятидесяти-шестидесяти на вид, он всегда приходил в гражданском костюме с жилетом и накрахмаленной белой рубашкой. Его пунктуальность и аккуратность были такими идеальными, что Вернона даже раздражали его аккуратно подстриженные усы и борода и кажется до миллиметра выверенная, но при этом выглядящая так естественно, волна седых волос. В том же, что тот не принимал помощи при приступах своего жуткого кашля виделась неуместная гордость и даже какое-то высокомерие.
Но хуже всего было возникавшее рядом с ним животное ощущение страха.
Сыворотка правды, как они это называли, вероятно была их аналогом детектора лжи, но когда ему дали выпить ее, бесцветную и безвкусную, показалось на секунду что его напоили водой. А потом он почувствовал, как с какой-то неведомой силой эта штука тянет из него ответы даже на самые простые вопросы, если он хоть секунду мешкает.
Чем дальше задавали вопросы, тем неприятнее было на них отвечать и тем мрачнее становились лица Хардстоуна и человека в бело-алой военной форме. Их с женой допрашивали отдельно, но он полагал, что вопросы были одни и те же, и что она безумно краснела рассказывая про чулан под лестницей, и побег от письма из их волшебной школы и то, как они закрывали глаза, на то, что Дадли применял к кузену физическую силу.
Так или иначе, изучив все аспекты, включающие в себя отсутствие в доме шума и незнакомцев, а также какие-то события происходившие в их школе, они сделали предварительное заключение.
Это было самоубийство.
