В Ким Югеме.
В этом чудесном развращенном ангеле, который неизвестно как попал в мир неоновых вывесок и призывных, приятно греющих нутро слов. Он был совершенно неловок — эта мишура не подходила ему, но она обвивала его, заставляла чувствовать себя нужным кому-то.Ким Югем был нужен Кунпимуку Бхувакулю.
С ним он вел себя очень осторожно. Не допускал физического контакта на первых порах, был до приторного обходителен, боясь сделать неприятно. Бэм был очень удивлен, когда узнал, что Югем его ровесник. Но прозвище «мелкий» прочно закрепилось за ним. “Сколько тебе лет, мелкий?” “Столько же, сколько и тебе” Югем удивлял своим умением танцевать. aka Browney обожал Криса Брауна и хотел быть похожим на него во всем, но Крис Браун никогда не был бы похож на Югема в плане танцев. В них Ким Югем был лучшим. Правда, он никогда не танцевал в клубах, в которые они ходили, так, как умел на самом деле. Когда Бэму в голову только пришла в голову идея открыть свой клуб — тогда у него не было ни денег, ни Джексона — он сразу же обратился к Югему за помощью. “Хочешь танцевать в моем клубе?” “Ты дурак? Я танцую только для тебя” Эта фраза застряла в голове Бэма надолго. Он думал о ней, о её смысле днями напролет, потому что хотел найти в ней хотя бы каплю дружеского смысла. Но перед друзьями не танцуют так, что в трусах все встает. Друзья мимолетно не трогают друг друга за член через ткань джинсов, оправдываясь тем, что это всего лишь часть перформанса. Друзья не пытаются соблазнить друг друга влажными губами, открытыми ключицами и тонкими пальцами, бегающими по волосам друг друга и прихватывающими эти самые волосы. И поэтому Кунпимук сорвался. Все произошло так быстро, что он не успел понять, что он сделал. Жаркие губы Бэма целовали Югема, спускались на шею и на плечи, но руки не пытались раздеть его, не пытались сделать больно; и Югем ответил на эти поцелуи сполна. Он крепко прижал Кунпимука к себе, разгоряченно выдохнул ему на ухо его имя и поцеловал в лоб, что было для Бэма самым лучшим поощрением и просьбой продолжать. Кровать была недалеко, и не за горами была лучшая ночь в жизни Бэма и Югема. В их общей жизни, жизни на двоих. Их любовь крепчала с каждым днем. Бэм не мог представить, кого можно любить сильнее, чем Югема; этого солнечного парня, который подарил ему вторую жизнь, с помощью которого Бэм буквально восстал из пепла, словно птица феникс. Их любовь была горяча, прекрасна и даже немного изматывающа, потому что никто не смог бы справиться с таким количеством любви, которую тебе отдают. Но Бэм справлялся — это для него было в новинку, но это очень нравилось ему. Эта привязанность, с которой ты не можешь провести без человека ни дня, при которой все дела отодвигаются на второй план, из-за которой появляются силы для новых свершений. Бэм решил открыть свой клуб, свое пространство, в котором пристанище могли бы найти все непонятые корейским обществом; Югем решил поступить в танцевальную школу в Нью-Йорке, чтобы воплотить свою мечту и стать лучшим танцором среди всех тех, с кем он занимался танцами в Сеуле. Выкуривая очередную сигарету утром дома у Югема — они не жили вместе, Бэм лишь иногда от одиночества ночевал дома у своего парня, — он слушал, насколько это прогнившая структура. Некий Чон Чонгук — друг Югема — хоть и старается быть лучшим, но Чонун — враг Югема — просто подлизывается к их наставнику Джебому, из-за чего у них постоянно происходят конфликты. Джебом, конечно, непробиваемый тип, потому что у него уже есть прекрасный парень — Донхек, которого Джебом в принципе и не скрывает от учеников в его школе. Донхек иногда приходит в школу, наблюдает, как они все занимаются, приносит Джебому домашней еды перекусить, а потом они с Джебомом уезжают домой. Этот парень — примерный ровесник Югема и Бэма, поэтому для некоторых было непонятно, почему он встречается с Джебомом, который старше их всех этак на десяток лет. Именно Югему это и было непонятно, и когда Бэм объяснил ему, что это нормально и что в этом нет ничего плохого, Югем принял это и перестал задаваться глупым вопросом. Это непонимание даже слегка задело Бэма, но он был рад, что Югем все понял с первого раза. Джебом с Донхеком никогда не показывали своих отношений, лишь во взглядах и некоторых жестах вроде более нежного пожатия рук можно было прочесть то, что они на самом деле любят друг друга. Для Югема такие отношения были образцом для подражания: дома — все, что угодно, а на публике — молчок. Поэтому среди других людей Бэм и Югем были лишь хорошими друзьями, а дома были прекрасными любовниками, что устраивало их обоих. И лишь в один момент все пошло под откос. Счастливая, казалось бы, жизнь начала исчезать, растворяться в сознании Бэма, и вместе с этим Югем начал отдаляться от своего парня. Сначала все отговорки были понятными и отнюдь не странными — «на тренировках очень сильно устаю», «я учусь, у меня нет времени», «ко мне приехали родители, я не могу пойти с тобой» и все в таком духе. Но когда родители стали приезжать по четырнадцать раз за семь дней и когда тренировки (с Джебомом!) стали слишком выматывающими, Бэм заподозрил неладное. И в один момент он решился наконец спросить, что не так, а не отмалчиваться и молча принять очередную странность. Он помнит этот момент так, как будто это было вчера. — Югем, в чем проблема? Где твои родители? — Они у меня дома, Бэм. Мне нужно идти, — Югем почти плачет — его голос дрожит, глаза слезятся, а руки нервно пытаются сбросить с себя оковы ладоней Бэма. — Отпусти! — Не отпущу, пока ты не скажешь мне правду, — Кунпимук и сам нервничает — в такие моменты он не мог быть твердым, даже не мог быть хотя бы немного настойчивым. — Почему ты избегаешь меня?.. Глаза Югема бегают по сторонам, а потом он просто садится на корточки, утыкается носом в колени и выпускает слезы наружу. Вокруг никого — они в какой-то подворотне, которая ведет к двери дома Югема, и Бэм отрезал все пути к отступлению. Он сначала трогает волосы Югема, стараясь успокоить его хотя бы так, но потом понимает, что это бесполезно. Югем почти не плакал — только тогда, когда умерла его кошка, — но сейчас... Бэм садится на корточки рядом с ним и хочет уже обнять, но слышит вдруг: — Я не хочу привязываться к тебе, Бэм, — сквозь слезы и вздохи хрипит Югем. — Я не могу. В один момент Бэм хочет убрать руки, чтобы не причинять еще большей боли Югему. Но какая-то невидимая сила толкает его к нему, заставляет обнять и приласкать, успокоить и привести в чувство. Югем, сам того не желая, хватается за Бэма как за соломинку.Кунпимук обнимает его и шепчет ласковые слова. В последний раз. И Бэм наконец понимает, что он уже привязался к Югему. И нет пути назад.
Пути назад действительно не было. Мысли о Югеме занимали все сознание Бэма. Даже после того, как он удалил все переписки с ним на своем телефоне, даже после того, как он удалил его номер; конечно, его рука не поднялась удалить все их совместные фото и выбросить все совершенно убогие полароиды, которые они делали на казалось бы умерший фотоаппарат Югема, но Бэм делал все возможное, чтобы уничтожить память о своем бывшем парне. Он не был обижен, не держал зла на Югема — как можно злиться на кого-то, кто подарил тебе лучшие дни твоей жизни? Бэм просто хотел облегчить свою боль, которую причинил ему весь мир в лице Ким Югема. Кунпимук ударился в работу. Пахал как ломовая лошадь, пытаясь заработать денег на открытие клуба. Конечно, у него были свои заначки, но их было ой как недостаточно; поэтому он со своим удивительным даром дипломатии и ведения дел умудрился насобирать половину суммы, сложив весь свой кровно заработанный капитал и деньги, которые ему присылали разнообразные родственники из Таиланда на собственные нужды.А потом в его жизни появился Ван Цзяэ.
Представившись Джексоном Ваном, он завязал знакомство с Бэмом. Тогда Бэм пил кофе на террасе одного из множества кафе Чеджу, рисовал на какой-то бумажке план своего будущего пространства и слушал музыку в наушниках, как вдруг услышал какой-то звук, который и заставил его вынуть из уха один наушник. Этот звук издал какой-то очень приятный парень, решивший подсесть к Бэму — да, мест здесь было не так много, потому что большая часть была занята посетителями; это кафе на Чеджу было довольно популярным, и одной из причин проведения отпуска именно на этом острове было посещение этого приятного кафе. Где-то рядом шумели волны, а взгляд незнакомца, говорящего с кем-то по телефону, был направлен именно на Бэма. С помощью своих минимальных знаний китайского Бэм смог уловить фразу «Марк, я перезвоню», и странный незнакомец сразу же отбил звонок и положил телефон на деревянную подставку, служащую столом. Китаец смотрел на Бэма не отрываясь, как и Бэм — он не хотел проигрывать в этом молчаливом соревновании. В темных глазах незнакомца нельзя было прочесть ничего — они хранили в себе какую-то загадку, которую Бэму очень хотелось разгадать. Парни просидели так еще несколько мгновений, пока Кунпимук не прыснул со смеху и наконец не отвел взгляд, на что парень улыбнулся и уткнул взгляд в пол. — Почему ты так на меня смотришь? — спросил Бэм, еле сдерживая последующие позывы смеха — парень не выглядел устрашающе, он выглядел лишь каким-то дураком с часами Rolex на руке и шлепанцами Gucci на ногах. Кунпимук таким похвастаться не мог — из чего-то драгоценного на нем было лишь серебряное кольцо, подаренное Югемом, и обыкновенный красный веревочный браслет — в какой-то мере он верил в эти суеверия, которые гласили, что красная нитка защищает от сглаза. — Ты классно выглядишь, — очевидно, парень сделал комплимент одежде Бэма — обыкновенной пляжной рубашке с принтом пальм, коротким шортам песочного цвета и новеньким кедам, которые Бэм купил перед самым отпуском, так сказать, побаловать себя. — Спасибо, ты тоже, — Кунпимук улыбнулся этому комплименту и отпил немного кофе из своего стаканчика, на котором был написан его псевдоним. Что-то вроде фишки Starbucks, но в этом кафе это ощущалось более душевно. — Я думал, ты смутишься и скажешь, что парням такие комплименты не делают, — парень напротив слегка смутился, получив совершенно иной ответ вместо того, что ожидал, и Бэм опять засмеялся. Очень веселый шутник ему попался. Но с ним было на удивление комфортно. — Это приятный комплимент, почему бы и не поблагодарить за это? — Бэм спрашивает с толикой непонимания в голосе — что такого в том, что ты выглядишь хорошо в глазах другого парня? — У комплиментов нет пола. — Нет пола... — новый знакомый сказал это еще не один раз, будто прокатил эти слова на кончике языка, и ему это, видимо, очень понравилось. — Понятно. Тебя, видимо, зовут Бэм? Он указал пальцем на стакан с кофе, стоящий на столе, и улыбнулся. Бэм кивнул, но потом улыбнулся шире. — Меня зовут Кунпимук Бхувакуль, — парень смеется, видя секундный ступор на лице парня, но потом быстро вырывает его из его кошмаров. — Зови меня Бэм. Это мой псевдоним. А тебя зовут Джексон? Если честно, то это... не совсем по-китайски звучащее имя. Их знакомство было быстрым и веселым — будто они были старыми друзьями, которые встретились после долгой разлуки. Все шло очень активно — первые три дня они были просто друзьями, которые каждые вечер и утро выпивали по стакану кофе в кафе, в котором они встретились, а затем на оставшуюся неделю они стали любовниками, которые пили кофе на пляже каждые утро и вечер и просыпались от нежных поцелуев друг друга и поцелуев жаркого солнца, сияющего в огромном панорамном окне. Весь остров Чеджу способствовал развитию их отношений именно в этом русле — все цвело, море удовлетворенно шумело, напевая свою прекрасную летнюю песню, солнце не жалело своего тепла, и вместе со всем этим цвела и красивая, немного смешная и очень быстрая любовь Кунпимука и Джексона. В отличие от Югема Джексон не боялся показывать всем, что он думает о ближнем, и это для Бэма было в новинку — обычно тем, кто ничего не стесняется, был именно он, но здесь веселье было в том, что можно было перехватывать инициативу в свои руки и вертеть своими чувствами как хочется; можно было шлепать Джексона по заднице, получать такие же шлепки в ответ, а потом самозабвенно целоваться на песке по всем законам курортных романов, чувствуя загорелым лицом тепло закатной звезды. Чайки ознаменовывали начало нового дня и приближение конца этих двух недель счастья, которые заставили Бэма поверить в себя и полюбить свободу. Ведь когда ты свободен, ты можешь заниматься тем, чем хочется — ты можешь танцевать с кем угодно, ты можешь целоваться с кем угодно, ты можешь любить разных людей каждый день, ведь потом это все останется лишь приятным воспоминанием, которое отложится в голове на долгие времена. Не нужно нянчить детей, не нужно бояться, что кто-то залетит от тебя — это свобода, которую ты избрал для себя, и никто не может помешать тебе делать то, что ты пожелаешь. В какой-то мере Бэм и не выбирал это, например, ориентацию, но все же остальное было выбрано им самим. И Джексон считал так же. Они оба были свободными мужчинами, которые ничего не ждали от этого романа, зная, что это всего лишь двухнедельное увлечение, и это полностью устраивало их обоих. И в предпоследний день отдыха они снова решили зайти в кафе, чтобы выпить по последнему стакану кофе — нет, это не было частью слезливого прощания, это была лишь дань традиции, которая сложилась за эти две чудесных недели на острове. За стойкой вместо привычной им обоим хозяйки кафе стоял молодой человек с ярко-апельсиновым цветом волос и прекрасной родинкой под глазом в виде крохотного сердечка. На его бейджике красовались имя и должность: «Ким Чжинхван, бариста». Он улыбался Бэму и Джексону своей до невыносимого красивой и открытой улыбкой, отчего те сначала замешкались, но потом наконец сделали заказ: — Два американо с корицей, — попросил Бэм, думая о булочках с корицей и о том, насколько Чжинхван на нее похож, за что и получил толчок в бок и шипение Джексона на ухо: «Два американо без ничего». — Ой, то есть, два американо и две булочки с корицей! Джексон кивнул, и Бэм понял, что этот бариста не настолько очаровал его, насколько им был очарован Бэм. Этот комочек света будто бы олицетворял все те прекрасные закаты и рассветы, которые сопровождали Бэма и Джексона эти две прекрасные недели, олицетворял счастье, которое следовало за ними по пятам и поджидало за каждым поворотом.Ким Чжинхван — имя, которое хотелось проговорить миллионы раз. Ким Чжинхван — человек, засевший в голове Кунпимука Бхувакуля. Ким Чжинхван — парень, любящий апельсиновый цвет, латте с мороженым и кремовым ликером и выпекать сладости в духовке. Например, булочки с корицей.
«Мы еще встретимся, Ким Чжинхван», — такими были последние мысли Бэма, когда он уходил из кафе и ловил взглядом последнюю улыбку Чжинхвана на райском острове Чеджу. — «Ты будешь моим островом». Садясь на самолет, Бэм думал о сказанных Чжинхваном словах. Ничего сложного, лишь небольшой рассказ о себе и своих увлечениях, который был поведан по обоюдному желанию Бэма и Чжинхвана. Последний любил выпечку, поэтому был рад заказу двух булочек с корицей; в ответ на заказ американо он сказал, что больше любит латте, а если он еще и с мороженым и ликером, тогда это для него будет очевидным выбором. Бэм не любитель всяких таких сладких штучек, поэтому для него это было слегка непонятно, но весь вид Чжинхвана намекал только на то, что он любит сладкое. Сладкий мальчик любит сладкое. На вопрос «Не страшно ли было красить волосы в апельсиновый?» Чжинхван, смеясь, перевел стрелки на тогда еще красноволосого Бэма. Тот покорно принял поражение и лишь в голове отметил, что Чжинхван на самом деле просто чудесен и что первое впечатление не было ложным. Прощание Бэма и Джексона было недолгим. Двухминутная тишина, сжатые в кулаки руки в карманах, взгляд направлен куда-то в окно аэропорта, нервное покусывание губ. Бэм не хотел плакать, как и Джексон. Они не ждали ничего от этой поездки. Но получилось совсем наоборот. Поэтому они даже не поцеловали друг друга на прощание; лишь поблагодарили друг друга за те чудесные две недели с помощью записок. Будто школьники, ей-богу... Без улыбок на лицах — прощание было горьким и грустным.Идеал в лице Ким Югема не был предан. Нашлась лишь небольшая замена для одной из прогнивших шестеренок.
Джексон дал Бэму то, что он не испытывал давным-давно — чувства искреннего веселья от двух прекрасных недель и грусти от столь нежданного прощания. Хотелось отсрочить этот момент надолго, чтобы он никогда не приходил; хотелось остаться на райском острове Чеджу навсегда и быть только вместе, чтобы их целовало яркое солнце и чтобы они целовали друг друга каждое чертово мгновение. Прощание никогда не бывает хорошим. Особенно когда ты влюблен. Много слов было сказано о счастье свободы. Но свободу чувствуешь только тогда, когда рядом с тобой тот, кто тоже желает ее; ты чувствуешь, что вы оба мечтаете об одном, и поэтому вы свободны вдвойне. Ты можешь показать ему, насколько ты свободен; а когда ты один, тебе некому демонстрировать свои достижения, и они не кажутся такими значимыми. На пути к самолету Джексон прочел записку, написанную на английском красивым, но небрежным почерком. Губы тронула улыбка — Бэм любил рисовать сердечки на всем, к чему прикасался. Он и сам не знал, почему; это просто был милый символ, который появлялся везде именно тогда, когда парень был влюблен. Вроде бы взрослый человек, а занимается такими глупостями... В записке звучали слова:«Спасибо за прекрасный отдых. — Бэм»
Простые и прекрасные слова.
Их жизненные пути не обещали вновь сойтись, но и обещания не встречаться больше они друг другу также не давали. Поэтому через полгода они снова встретились на какой-то из вечеринок в их любимом сеульском гей-клубе — просто увидели друг друга в толпе и... пропали. Все разом стало неважно — их расставание, их прощальные записки, все то, что они дали друг другу в конце их совместного отдыха. Они не впали в беспамятство — лишь пошли в более тихое место, выпили, а затем поехали домой к Джексону и занялись любовью. Любовью вроде той, которой они занимались на Чеджу. Кунпимук чувствовал, как ему комфортно рядом с Джексоном; он чувствовал эту симпатию между ними буквально кожей, всеми органами чувств осязал ее. Но это не было любовью. Лишь комфорт, который царил между ними, чувствовался во всем и давал Бэму чувство защищенности, которое он очень ценил. Тогда Джексон узнал о желании Бэма открыть свой клуб. И именно с помощью Джексона Бэм пришел к тому, что имел сейчас.Клуб «soho», деньги, власть и Ким Чжинхвана в своей постели.
В этом парне было то, к чему так тянулся Бэм. В нем была та непонятная частичка Югема, что преследовала Кунпимука, не отпускала после столького времени; наверное, его так манило то, как Чжинхван рассказывал о том, кого он любит. Да, он жаловался, да, он вспоминал только плохое о своем возлюбленном, но это звучало с такой безмерной любовью... Югем точно так же говорил о Бэме. Вспоминал плохое, но говорил с такой надеждой на исправление этих мелких недостатков, что это давало Бэму толчок к изменениям в себе. Благодаря этой нежности в голосе он мечтал сделать Югема самым что ни на есть счастливым иметь такого парня как Бэм. Хоть это и были лишь прихоти Югема, но теперь — даже без него — по всей квартире не лежал сигаретный пепел, который Бэм любил оставлять везде, когда ходил по квартире, выкуривая очередную сигарету; зубная щетка висела на положенном ей держателе для щеток; Бэм приезжал всегда вовремя — не раньше и не позже назначенного времени, — за что его партнеры по работе и подчиненные его очень ценили. Конечно, он бы хотел когда-нибудь приехать с неожиданной проверкой в свой же клуб, но он был уверен, что не найдет там ничего страшного или хотя бы не удовлетворяющего правилам. Условия работы были более чем комфортными, зарплата — тем более, так почему бы за такую зарплату и не выкладываться на работе на полную? Но сейчас мысли Бэма были заняты не работой, не Джексоном, а Ким Чжинхваном, мирно спящим возле него. Об этом ангеле во плоти было сказано очень много, но Бэм готов был говорить еще и еще. Живое напоминание о Югеме тихо спит рядом, еле заметно хмурясь во сне и, чувствуя легкий холодок, пробегающий по голым плечам, залезает поглубже под одеяло и хочет уже дальше продолжить спать; но Бэм тут же медленно наклоняется к нему и целует в маленькую родинку, заставляя этим Чжинхвана шепнуть тихое «Ханбин...», открыть глаза и в легком непонимании уставиться на улыбающегося своей томной улыбкой Бэма. Улыбка растянулась на его лице неспроста — снова упоминание о Ханбине и снова напоминание о Югеме. Чжинхван садится на кровати, укутывается в мягкое одеяло и пытается что-то построить в своей голове. — Ты дома у Бэма. Бэм — это я. Вчера ночью мы... — спокойно начал объяснения Кунпимук, но, заметив жест Чжинхвана рукой, просящий замолчать, он покорно замолкает. — Я помню, что было вчера, — он стыдливо мнется, понимая, что дома его ждет Ханбин, который очень хочет знать, где был Чжинхван. — Просто молчи, пожалуйста. Мне не надо ничего говорить. Между ними наступает тишина, которая заставляет Чжинхвана отводить взгляд от Бэма и стараться вообще не смотреть на него и которая не кажется Бэму неловкой. Им нужно помолчать, Чжинхвану нужно все понять и принять то, что случилось вчера. Вдруг дверь в огромную спальню открывается и туда входит незнакомый парень с двумя кружками кофе. Бэм легко улыбается, берет из его руки кружку и целует его в щеку, тихо благодаря, а Чжинхван просто смотрит на свою кружку идиотским взглядом и ничего не понимает. То есть, этих двоих — которые, видимо, в отношениях — не смущает, что в их общей (или Бэма) постели лежит полуобнаженный парень с тонким золотым кольцом на безымянном пальце и с недвусмысленным выражением j+h на тонком золотом браслете?Какой-то театр абсурда.
— Не знаю, что здесь происходит, но я отсюда ухожу, — через мгновение говорит Чжинхван, взглядом находя свои вещи, аккуратно висящие на спинке стула, стоящего рядом. Происходящее раздражает его, он не понимает, насколько нужно быть бесстыдным, чтобы прямо перед глазами любимого человека сюсюкаться с незнакомым парнем, который лежит в их постели. Чжинхван не понимает, зачем Бэм притащил его к себе домой; он мог бы узнать адрес и отвезти его к Ханбину, перед которым Чжинхвану сейчас...Стыдно, но не очень сильно.
Почему? Он и сам не знает. Может быть, самокопание поможет ему в этом. — Чжинхван, подожди, — просит Бэм, выходя в прихожую, где парень уже обувает свои кроссовки и уже хочет наконец выйти из этой роскошной, но насквозь пропахшей — по его мнению — блудом и мерзостью квартирой. Конечно, Чжинхван не бездумно верующий, но тут он уже не может без Иисуса спокойно это воспринимать. — Чего мне подождать? Я ухожу отсюда, мне мерзко здесь находиться, Бэм, — он наконец завязывает проклятые шнурки и берет свой клатч, заботливо положенный Бэмом на пуф перед большим зеркалом. — Ты привел меня туда, где тебя ждет твой парень! Почему я должен здесь находиться? Мне нет места здесь... — Чжинхван, разреши мне взять твой номер. Я не буду часто звонить, лишь... иногда буду писать. Я знаю о Ханбине, — говорит Бэм, не пытаясь тронуть парня — он стоит смирно, и в его голосе не слышна мольба. Он не жалок. Чжинхван смотрит на него как на умалишенного — зачем ему его номер? Даже после того, как он узнал о Ханбине? Но, взвесив все за и против, он решает дать Бэму свой телефон — он ведь не сделал Чжинхвану ничего плохого, хоть, конечно, его намерения ему и непонятны, но Бэм не выглядит плохим парнем. И потом можно будет узнать, зачем он привез Чжинхвана к себе домой. В этом была выгода для последнего. — Все, я ухожу. Не пиши мне часто, ради Бога, — просит Чжинхван и наконец тяжело хлопает дверью квартиры. Бэм некоторое время смотрит на нее, вертит телефон с заполученным в нем номером Ким Чжинхвана, смотрит Чжинхвану вслед, а потом шумно вдыхает воздух в прихожей.«Господи, здесь все пропахло Югемом.»