***
Столовая была просто громадной. Настоящий гигант! Всюду подростки, шум несусветный, а этой гадины нигде не найти. Хожу среди этих рядов, бегаю взглядом, а сама не удосужилась хотя бы умыться. Подумать только, совсем забыла, до того меня переполняла паршивая злость. Терпеть не могу, но куда хуже переношу воровство. Плеер, черт возьми! Настоящий! Какой-то парнишка встает передо мной и заслоняет дорогу. Проход был не то чтобы узкий, все не так – он был широким, да и вообще эта харчевня для юных убийц раскинулась на десять миль в ширину, но пройти кретин не давал. Я туда – он за мной, обратно – никуда не пускает. И ведь не сошлешься на закон физики, какая тут инерция! Снова хотят от меня драки, в этом я почти что уверена. — Уйди, — говорю грозно, — пошел к черту с дороги. А он мне лыбится. — Плати в казну, — отвечает, — иначе никак. Соседи по столу покатывались со смеху. И ведь ни один не имел смелость, чтобы посмотреть мне в глаза. — Ой, — нарочито пропищал подлец, — что это у тебя? Кровь? Да брось! Ты так не напрягайся, мы парни хорошие. Талонов нет, так возьмем натурой! Я и не заметила, как по подбородку стали скатываться темные капельки крови. Не знаю, оттого ли это, что зла, или все дело в особенности организма – истекать кровью в неподходящий момент. Невозможно терпеть, когда тебя оскверняют. Уж чуть ли не холод меня пробирает, так мне противно. — Хрена лысого ты получишь, — отвечаю с напором. Пока он трудится над подколом, я взбираясь на лавочку и поднимаюсь на стол. Внимание определенно принадлежит не этому долбокрекеру. Беру поднос и тут же опрокидываю на голову самоуверенного болвана, стоит ему открыть рот. А что это? Чудный компот. Самое время остудить его пыл. Выливаю, и все на него. Стоит, как дурак, рот открыл и молчит, боясь открыть глаза. Тут, конечно, и соседи притихли, и вообще столовая замолчала. Одна я – враг народа. Сдохнуть можно! — Эй, ты! — тычет охранник. — Идешь со мной, сейчас же! — С удовольствием. Где тут спа? — говорю. — Веди, начальник. Главное, ведет сукин сын, и правда ведет! Только я слезла, сразу в клешни дубинку. Этого придурка, видать, не учили, как обращаться с детьми. Одет он был просто, в обычную униформу. Темно-синяя рубашка, черные брюки и та самая обувь – галоши из армии. По мне так, кеды удобнее, да и бегаешь ты быстрее, чем в этих ботинках. Помните Тони? Любовь моего детства. Так вот он, совсем малышом, постоянно носился в полицейской форме отца. Конечно, она была ему раз в сто велика, но когда это нас останавливало? Потому и потел, как лошадь, все время проигрывал мне. В общем, завели черт знает куда. На дверной табличке фамилия: «Прайс». Подполковник Прайс. Мистер Прайс, сэр. Заводит меня охранник, показывает на стул и стоит в дверях, ждет, пока сяду. Делать нечего, сажусь. Тогда он закрывает дверь, только не до конца, и оставляет меня один на один с пустым креслом напротив. Видать, задержался, дела есть куда поважнее. Описывать особо-то нечего, разве что широченный стол да книжный шкаф, с кожаным элементом комфорта для задниц. А, еще портрет президента. Правда смешно, президента! Это же надо, висит, гад. Папа рассказывал, что как важная шишка он справлялся удачно, хорошо играл свою роль, но как личность ломаного гроша не стоил. Так оно и пошло, мое становление: сначала узнаю про ущербного президента, затем про такой же народ. Приехала я всего пару часов назад, а чувство такое, словно прошло пятьдесят тысяч лет. В конце концов, Прайс наградил меня честью посетить собственный кабинет. Наверно, он и сам понятия не имел, на кой черт меня сюда притащили, но раз притащили, надо бы разобраться. — Имя, — говорит. Требовательно, но вовсе не грубо. — Лекса. — Полное имя. Тут я, признаюсь, молчу. Не люблю всю эту официальную муть. Прайс выдвигает из стола ящик и протягивает мне белый платок. Жалко марать, но все равно принимаю. — Александрия Уильямс, — говорю. — Это важно? — Очевидно. Ты вот что скажи. Девочка не глупая, смышлёная, так зачем было устраивать этот спектакль? А это? — он с жалостью смотрит на запекшуюся кровь. — Больно смотреть. — Ходить с этим тоже, — усмехаюсь я. Но, думаю, отвечать все же придется. — Мне... захотелось. Знаете, бывает такое. Дерьмо к подошве прилипло, вот и пришлось все своими силами. — Захотелось, значит?.. — Ага, — говорю. — На этом мы закончили? Сразу видно, растерялся. Можете мне поверить, я знаю. Растерялся, как пить дать. — Перед тем, как выйти за дверь, ответь на вопрос: ты сознаешь последствия своих действий? Пойми, это очень важно, потому что иначе ты вылетишь отсюда как пробка. Это я тебе обещаю. — Сознаю. Больше и сказать ничего не могу. Во-первых, неохота, а во-вторых, нечего. Выхожу в коридор, отсалютовав недоумевающему охраннику, и по памяти добредаю до корпуса, где оставила свое барахло.***
Корпус как корпус. И чего в нем нашли? Да посмотрите на Бостон, да на их рекрутов, да вот какие они молодцы! Тьфу. Сплошная липа. Здесь отнюдь не курорт, воспитывают убийц, еще и гордятся. Тошно принимать в этом участие. Подхожу к своей кровати – к счастью хоть в этот раз обошлось без конфликта, – оглядываюсь в надежде поймать эту гадину, но в конце концов берусь за простынку. Местный персонал любезно оставил на матрасе постельный комплект накрахмаленного белья. Люблю, знаете, когда под тобой все хрустит, сразу чувствуешь свежесть. Неприятно, конечно, но это только сначала. Словом, я до сих пор не умылась – все хожу, как супер-провал ММА. Забрасываю ноги, скинув обувку, и блаженно устраиваюсь на взбитой подушке. Не хочу даже думать, а все равно продолжаю. Думаю, как бы себя повела, если б Кларк не вступилась. Кровищи-и-и... Они не жильцы. Я хоть и трушу, только тут все одно – уроды, задиры, воры, оттого и ответ для них мой верный кулак. И тут как нападет сонливость, сразу, без переодеваний, в отключку. Замоталась, черт побери. Не хочу рассказывать, что мне снилось, но проснулась я потому, что кто-то бродил. Сперва вообще растерялась, думала, мол, не похитили ли меня? А потом поняла, что все давно спят. Все, кроме загадачного экстремала, который решил, что его не поймают. Тогда я вдруг почувствовала удачу, ведь если бы я напялила сверху пижаму, то вряд ли успела одеться и сыграть в догонялки вместе с гребанной тенью. Прошла десять рядов кроватей, и охрану за дверью, и много раз чуть не запнулась о ноги, но в конце концов вышла на финишную прямую. Смотрю – стоит, не оборачивается. Наверно, ждет, когда подам голос, думает, что охрана. Я и говорю, стараясь его разглядеть: — Не поздно для прогулок? И вдруг я вижу – угадай что? Снова ее! Мы обе удивлены, но она, кажется, больше. Еще бы! — Охренеть, — говорю. — И где твой плащ-невидимка? — Дороги знать надо. Подходит поближе. — Я бы их знала, если бы не потратила время на этих дебилов. — Ну что ж, твоя беда, — говорит. А как улыбнется – невольно начинаешь сердиться. Думаю, что бы сказать. Гляжу наверх – окна – и продолжаю: — Как ты собиралась отсюда сбежать? — Тебе-то что? — Интересуюсь, — нарочито отвечаю ядовитым голоском. — Я от тебя не отстану, а если решишь бежать – сдам охране. На этом я ее и поймала. Блонди взвесила все «за» и «против», пораскинула мозгами и сделала правильный вывод, помахав мне рукой, мол, давай, шевели булками, пока не спалили. Мы перебрались на крышу, потом юркнули вниз – прожектора работают славно. Ведет меня и не оборачивается, совсем не как тот охранник. Балда так нервничал, что даже мне было не по себе – форменный идиот. Минут десять идем, молчим. То залезем в окно, спустимся по лестнице и пройдем через улицу, то снова на крыши. И так до тех пор, пока она не остановилась. Не идиотка ли я, спрашиваю себя. Но до чего здесь улетно, вы бы знали! Ей-богу, невероятное впечатление. Ночь, звезды, переговоры вояк где-то внизу, бушующий адреналин. Глаза просто горят! — Была когда-нибудь в торговом центре? — спрашивает. — Может и была, не помню. — Тогда тебе это понравится. Не отставай, помогать больше не буду.***
Жизнь. Вот что я ощутила, когда мы только попали внутрь этой махины. Вы же знаете, да? Знаете, точно вам говорю, это не какая-нибудь там столовая в десять миль ширину, тут целая тыща! Клянусь, что услышала голоса – целый рой, будто по этажам пустили сотни людей. Но не потому, что хотелось, вовсе нет – я просто увидела их, почувствовала. И все так же отчетливо, как вижу эту блондинку. Мать с малышкой идут выбирать обувь, потому что старая совсем износилась, двое братишек наперегонки несутся к игровым автоматам, а другие толпятся на входе в контактный зоопарк, чтобы погладить енота. Только голову подыму – дыхание покидает, такая там красота! Купол, выложенный из стекла, и много-много листвы, напоминающей, что жизнь здесь одна – природа. Кларк отошла от меня, причем достаточно далеко – трудно ей подождать. Пришлось догонять, а как догнала, сразу постаралась замедлить. — Ты куда идешь-то? — спрашиваю. Если раньше меня это не сильно заботило, то сейчас самое время задать справедливый вопрос. Мне еще возвращаться, в конце концов. А она лишь мельком взглянула и снова пошла, прикидываясь, что ни черта не услышала. Стерва! — Эй, — говорю недовольно, хватая ее за плечо, — тебе придется ответить. Нам еще обратно идти, если не хотим, чтобы мозги промывали. За такое можно и вылететь! — А что, если я хочу вылететь? — Вот тогда меня и прошибло. — Да пес с тобой, я не хочу вылетать! — Не нужно было идти за мной. Уж в этом ты меня не обвинишь. — А как насчет плеера? — Какого плеера? — улыбается. — Дурочку из себя не строй. Не отдашь – сама заберу. — Ах, — говорит, кивая, — да-да, плеер! Знаете, мисс, что-то похожее я сегодня нашла. Вылетел у дурной из кармана, я и взяла. Представляете, какое везение! Если бы не... — Ну, знаешь, я предупреждала, — едва сдерживаясь от смеха, набрасываюсь на нее и тотчас прижимаю к стеклянному ограждению. Ее это не на шутку испугало, главным образом та внезапность, с которой инициатива перешла в мои руки. — Кишка тонка, — сипло хрипит, глядя в глаза. — Ты на слабо не бери. Плеер вернёшь и отпущу. Очевидно, что такие условия устраивали только меня. Но погодя, она все же сдалась. — Ладно, — говорит, — в правом кармане куртки. Отпусти, а я верну. — Ага, конечно. Больно мне надо ей доверять, справлюсь сама. Так и провела я свой первый обыск, облапав эту стерву в области живота. — Что ты... — Вот и он, — триумфально подвожу черту и выполняю часть уговора. Я уж думала, что с концами, а он здесь, на месте, целый и невредимый. Кларк тем временем нервно воззрилась в самый низ, на первый этаж. — Чокнутая! — говорит с раздражением. — А если бы эта хрень не выдержала давления, ты об этом вообще думала?! — Не-а, — весело говорю, — ты же как слизняк, отовсюду выкрутишься. — Ну-ну, — ворчит, — да и музыка у тебя отстой. Совсем не жалко. Надо же было задеть музыкальные вкусы, словно это закон: спер чужой плеер, эксплуатировал его в своих целях, а потом давай поносить. В любом случае, на меня это не возымело эффекта. Это как минимум глупо – агрессировать на слова, да и нервы дороже. Я промолчала, Кларк с этим смирилась. — Пофиг, — бубнит себе под нос, — вот если бы я упала... — Кларк? — Чего тебе? Ох и зла же она. — Да так... хотела спросить... — Ну так спрашивай. — Блонди включает фонарь и поворачивает налево. — Ты умеешь свистеть? Ведет меня, а сама не знает, что ответить. Теперь мы поднимаемся по служебной лестнице вверх. — Ты почему спрашиваешь? — наконец говорит. — Просто ответь, да или нет. — Ну-у, — она задумалась, — да? — Да? — Да, да. Слушай, Уильямс, странные у тебя вопросы. Ты точно нормальная? Уж не хуже тебя, думаю, но сдерживаюсь от замечания. — Оставь риторические вопросы себе. — Так я серьезно! Меня еще никто об этом не спрашивал. Понимаю там, спросят, как день прошел, видела ли я настоящего щелкуна, а ты мне про свистульки. К чему это вообще? — Не важно... — стараюсь уйти от ответа. Стыдно признаться, но я не умею свистеть. Бывает же такое. — Как день прошел? После того, как ты стырила мой плеер. — Учишься, — говорит с усмешкой, — но поздновато. У меня вообще что ни день, так удача – мотай на ус. А теперь выкладывай правду. Ты не умеешь свистеть? Удивительно, но вопрос прозвучал безо всякой издевки. Дальше, чтобы открыть большую железную дверь, вставшую на пути, пришлось потрудиться. В ТЦ мы попали через окна этажом ниже с прилегающего кафе. Не хочу врать, поэтому выход у меня только один. — Не умею. Все как-то... не получалось, времени не было. — И что, никто не научил? — Некого было просить. — Мне кажется, что теперь есть. — Это кого? — Балда, — с хохмой бьет себя по лбу. Кларк подходит к самому краю, оглядываясь назад, садится на корточки и долго изучает движение на земле. Надо признать, отсюда открывался прекрасный вид на кордон. Честное слово, мы ошивались фактически на границе! Кровь в жилах стынет от мысли, что нас могут засечь. Мало того, что сразу откроют огонь, так еще и подкрепление отправят шманать всю округу, дескать, раз есть одни крысы, значит есть и вторые. Подумают, что Цикады, никто и разбираться не станет – убьют. Сажусь рядом, потом легонько толкаю блонди в бочок. — Ты часто сбегаешь? — спрашиваю, но тихо. Все боюсь, что услышат, хотя это возможно лишь в том случае, если я запущу фейерверк и начну танцевать сальсу, распевая песни Мадонны. — Чего? — явно не слышит. — Я спрашиваю, часто сюда сбегаешь? — А, ты об этом... Да, бывает. Не то чтобы часто, но иногда мне хочется побыть одной. — И что ты тут делаешь одна? — Что делаю? Ну, я дышу, наблюдаю за ними, привожу мысли в порядок. А ты? Зачем-то ты ведь пошла за мной. — Хотела узнать, куда тебя черт повел. — Ждала, что ли? — смеется. Понятно, что подразумевает она мой прикид. — Это... так получилось. Уснула, а потом слышу, как кто-то бродит, и дай, думаю, посмотрю, кто. Оказалось, что ты. — Весело. — И чего веселого? — Да все это. Я вот понятия не имела, что притащу сюда кого-нибудь! В смысле, вообще не допускала такой вероятности. У тебя бывало такое? — Надеяться на одно, а получить совсем другое? — Вроде того, — говорит. — Ну так что, было? — Было. По-настоящему всего раз. — И что тогда случилось? — Как и у всех... Погиб мой отец. Какое-то время слышался только голос солдат. Тихий, уставший. И я поняла, что поставила Кларк в неловкую ситуацию. Почти в ту же секунду, когда она виновато поджала губу. Знаю, это не ее вина, но я понятия не имела, как направить разговор в нужное русло. — Думаешь, он там, в раю? — вдруг спрашивает она. — В смысле... все они. Родители, братья, сестры. — Вряд ли, — говорю, — мы многое делаем не так, как Бог этого бы хотел. — Так что мы про него знаем, Бога? Люди сами поставили себе рамки, что правильно, а что нет. Другой вопрос, есть ли тот мир, куда уходят души погибших. — Дело каждого, во что ему верить. Кто-то верит в себя, другие в святошу на небе. Или как ты. — Ну а если он все еще здесь, прямо сейчас смотрит на тебя, что бы ты сказала? — Сказала бы отвали, Кларк. — Но я ведь серьезно. — И что? Сама бы ты что сказала? — Я... — блонди прикусила губу. — Я бы сказала, что перебью всех зараженных, которых встречу на своем пути, а потом помогу умным людям создать вакцину и спасу этот хренов мир. — Выживаем назло вселенной, — улыбаюсь я. — Знаешь, а ты не такая гадина. — А ты не такая чокнутая. Я видела, как ты опрокинула поднос на Генри. Этот говнюк давно нарывался, и если бы не ты, это сделала я. — Опрокинула бы на него поднос с едой? — Ну... может, не так эффектно, но он бы свое получил. Что ж, ноги начали затекать, поэтому я разворачиваюсь спиной к кирпичной стене и сажусь на бетон. Кларк повторяет. — Лекса, — говорит. — м? — Плейлист не такой уж дрянной. Намек понят – протягиваю ей левый наушник. Как раз захотелось отвлечься. «Kiss» – «I Was Made For Loving You» скрасят нашу мрачную ночь.***
В общем, вернулись мы как-то впритык – и отоспаться не дали, подняли черти, и загонять умудрились, хотя с подъема прошло не больше девятнадцать минут. Учить пытались, втирали о долге каждого гражданина, и творческую самодеятельности стали вводить, да только каждый подросток на хребте крутил все эти танцы, пение и прочую муть. С той ночи прошла неделя. Иногда я даже вспоминала, как эта дурында отложила целую кучу, испугавшись высоты, и сразу давай улыбку с лица прогонять – до того мне смешно, губа не зарастает! К слову, о тех уродцах можно забыть: обзавелась я тремя «шкафами», попробуй им слово поперек сказать, ползать по земле будешь, зубы свои собирать. Я, в общем, тоже не пальцем деланная. Хоть нас и пичкают теорией, я хорошо управляюсь с огнестрелкой и славно метаю ножи, если верить словам нашего тренера – мистера Ти. Придурковатый тип, но сам по себе неплохой, вроде как проникся ко мне. Кроме того нас обучали рукопашным боям. Честно! Рукопашка у меня шла как по маслу! Теперь-то пусть попробует кто залупнуться, штаны каждую ночь придется менять. Неправильно так говорить, но других методов нет. С Кларк мы, кстати, почти, не виделись. В ночь с пятницы на субботу она – ВНИМАНИЕ – по собственной инициативе повела меня в соседнее кафе-бар. Ничего интересно, темнота да куча хлама, но как мы повеселились! Час, а то и два обыгрывали сценки из известных фильмов, кривлялись и несли полную чушь – как было круто! А потом, через несколько дней, мы снова выбрались из тюряги и решили обследовать подвал у той злосчастной кафешки. Ничего хорошего там не нашли, только коробки, но зато я поняла, какое удовольствие мне доставляет ее крик! Как подкрадусь со спины, да как завизжит – уши закладывает! Ух, и здорово же мы провели время. Днем все никак не можем найти окно, плотный у рекрутов график. Вкалываем, как папы Карлы, едим и спим. Словом, в конце августа она снова хотела слинять, а я ее подловила – не спалось. Теми же путями в молчании добрели до торгового центра, забрались внутрь и поднялись на крышу. Сидим, прижавшись плечами, ноги вытянули и смотрим в звездное небо, втыкаем где какое созведие. Где-то снизу до нас долетают отрывки фраз, все те же вояки на том же посту. И вдруг она как посмотрит на меня – до мурашек по коже! Я вижу, но не поддаюсь. А потом слышу вопрос, причем странный какой-то: — Ты когда-нибудь любила? Ну в смысле знаешь, что это за чувство? — Любовь? — спрашиваю, смело поглядев ей в глаза. — Ну... да. Любовь и все такое. Каково это? Тут я смесь. Непонятно мне, почему она такая серьезная, оттого и смешно. — А ты что, влюбилась? — издеваюсь. — В того идиота с соседней? Он к тебе уже три недели яйца подкатывает. Полный мудак. Кларк толкает меня, унимая улыбку. Мне становится легче. — Дебилка, — говорит. — Тогда чего тебя понесло, а? — Да просто. — Чувствую раздражение. — Уже спросить нельзя? — Можно, конечно. — Ага, спасибо за разрешение. Тьфу ты, и что прикажете делать? Настроение падает, уже не знаю, о чем и думать. — Кларк, — говорю тихо, серьезно, — а ты когда-нибудь каталась на лыжах? Чтобы прям ветер в лицо, пальцы мерзнут... а еще снег вот такой толщины! — Не-а, — отвечает угрюмо, — но мои родители часто ездили на лыжные курорты, только меня с собой не брали. — Почему? Ты ведь вон какая! В смысле... схватываешь все на лету! — Это сейчас, — говорит, — не то что тогда. Я была обузой для них. — Разве такое бывает? Чтобы ребенок был обузой? — Выходит, что так. Карамба! Мне не понять ее разочарования, но не дать же ей сожрать себя изнутри! Поэтому я придумала выход из ситуации – быстренько перевела тему, потормошив Кларк за плечо. — Слушай, тебе же пятнадцать, точно? Ты же уже взрослая, все дела? Значит, ты уже целовалась? — Что? — недоумевает она. — Ты что несешь, Уильямс? — Да послушай ты! То есть ответь... Ну а этим ты занималась? Я слышала, что жуть какая боль! — Озабоченная! — Сама такая! Да и не целовалась ты даже. — Все я целовалась, иди к черту! — Ну конечно, взрослая нашлась, а доказать все равно не можешь! Даже сказать, как это. — Да вот так! — Выпаливает и резко бьется о мой лоб своим – но не больно, – покрывая ртом мои губы. И грудь сдавило, и дыхание сперло – ступор. Лицо начинает гореть, а глаза побаиваюсь открыть, все-таки не самое лучшее время. Когда же Кларк смущенно отодвигается, я упорно борюсь с огнем на губах. Хочу пить, мне не по себе. Помните я говорила, что она красивая? Так вот забираю слова обратно: она очень красивая. — Вот... — шепчет она. Я ошарашенно повторяю: — Вот...