But I believe we're the enemy

– Мальчики, вы можете идти домой, к нему не пустят до завтрашнего дня, а вам в школу завтра. Фрэнки, а если ты прогуляешь, я тебе голову откручу. Поздно уже, – мама подошла ко мне и к Майки, мы так и продолжали сидеть там, где сели часа три назад. За окном уже темнеет, а я не сделал домашку. Но с каких пор меня волнует домашнее задание? Да не волнует. Джерард важнее. – Мам, можно мне просто увидеть его? Я посмотрю, что все в порядке, и сразу пойду домой. Честно, – я попытался сделать щенячьи глазки, но этот прием у меня никогда не получался. А мама лишь вздохнула и сказала, что мы можем провести с ним не больше пяти минут. Потом оба по домам. Мы прошли небольшой коридор мимо нескольких дверей, ведущих в палаты, как и в ту, где сейчас Джи. Уже возле двери к нему мама снова остерегла нас, что он слаб, ему лучше не волноваться лишний раз, а еще, что мне обязательно нужно подтянуть литературу, поэтому мне нужно идти домой и делать уроки, а у нее дежурство. Я вошел первым. Джи лежал на больничной койке, уставившись в потолок. Его левая рука была туго перевязана белым бинтом, который почти сливался с кожей. В белом свете больничной палаты казалось, что он идеально вписывается в обстановку. Черты его лица выглядели острее, синяки под глазами выделялись четче, и если бы не черные волосы, было бы невозможно понять, что кровать занята. Джерард поднял на меня усталый взгляд. – Уйди. Просто уйди, Фрэнк. – Джер. Прости меня. Я тебя умоляю, прости. Я не должен был... – Уйди! – яростно закричал Джерард, казалось бы, на всю больницу. – Прости, – я опустил голову, спрятав лицо под челкой и вышел, хлопнув дверью. Я не осмелился посмотреть в глаза Майки. Я упорно пытался делать вид, что искренне не понимаю, что сподвигло Джерарда поступить так. Но я просто не мог рассказать Майки. Я трус. Жалкий, подлый трус. ...Какой у меня замечательный потолок. Белый. Как в больнице. Отныне я ненавижу белый цвет. Всей своей грязной душой. Надеюсь, этот гребаный потолок упадет и раздавит меня. Я пролежал всю ночь, пялившись в потолок. К черту сон. Наушники не помогут. Ничто не поможет. ... Прошла неделя, но мне кажется, будто целая вечность. Джи уже вернулся, я слоняюсь по коридорам школы, лишь бы не натолкнуться на него, а Курта я решил послать далеко и надолго. Его я тоже упорно стараюсь избегать. Чувство вины из-за произошедшего никуда не делось, а наоборот разгоралось все сильнее, с каждым разом, как в поле моего зрения попадал Уэй старший. Потухший усталый взгляд, не выражающий никаких эмоций. Кожа еще белее, круги под глазами все более фиолетовые, губы плотно сжаты. Всегда один. – Фрэнк! – писклявая Линзи появилась из ниоткуда. Как всегда. – Так когда мы начнем занятия? Или ты не хочешь и уже передумал? – Давай ты сегодня придешь ко мне? – она так и загорелась. Боже, не трахнет ли она меня в моей же комнате? Кажется, ей будет наплевать на природу, и на пестики и тычинки, её напор компенсирует все, что будет неправильно. – Хорошо, жди меня сегодня в три. Отлично. Собственноручно подписал себе приговор на висячую на шее заразу, которая якобы будет учить меня игре на гитаре. В три часа и две минуты в мою дверь постучали. Сама пунктуальность, ей богу. Я уже давно подготовился к занятиям, если это можно так назвать (ага, просто достал гитару из чехла. Фу, как двусмысленно). – Привет, – Лин придерживала одной рукой чехол для своей гитары за её спиной. – Привет, проходи, – я пытаюсь быть дружелюбным и гостеприимным, хотя мне никогда не доводилось принимать гостей. – не хочешь чай, кофе? У нас есть печеньки, – я мило улыбнулся и взял гитару Линзи будто это было ее пальто, потому что из-за чехла на спине она не могла нормально снять кеды. – Нет, я только что наелась чипсов, запила все это колой и еще какой-то дрянью, так что мой желудок имеет право подать на меня в суд. Но спасибо, – улыбнулась она в ответ. – Ладно, тогда пошли, – передернув плечами, я подошел к лестнице и кивком пригласил Лин за мной. – Вау, Фрэнк, круто у тебя тут, – восторженно заключила Баллато, когда оглядела мою комнату. Особенно надолго её взгляд задержался на стене, увешанной плакатами. – Ну начнем? Ты же, наверное, слышал о таких штуках, как ноты, верно? – я кивнул. – Так вот забудь. В игре на гитаре ноты не так важны. Главное - это играть от души. Ты должен любить мелодию, которую играешь, ты должен почувствовать песни, которые исполняешь. В музыке главное - чувствовать. Ого. Я крайне поражен таким длинным монологом от девушки, ведь до этого дня я считал, что у нее, как и у большей половины школы, совершенно нет мозгов. – Знаешь, а я полностью с тобой согласен. Даже великий Курт Кобейн имеет подобное высказывание: "Я не могу видеть, я могу лишь чувствовать". И твои слова сейчас заставили меня задуматься именно над смыслом сказанного Кобейном. Но думать я буду потом, давай играть, – в жизни не думал, что буду говорить на такие возвышенные темы с Линдси. Что-то теперь меня потянуло на философию по поводу музыки, чувств... Да в целом на философию. ... – Ладно, когда ты сможешь прийти в следующий раз? – мы с Лин стояли в моей прихожей. Она уже собиралась уходить, так как мы занимались около двух часов. – А когда тебе удобно? Я могу в любое время. – Давай по понедельникам и четвергам? – Давай. Ладно, значит, до четверга. – До четверга, – я подал ей гитару и закрыл дверь, после того как она вышла. Трудно поверить, но все эти два часа она реально учила меня играть. Без всяких намеков, она не лезла ко мне. Только музыка, только по делу. Я даже расстроился немного. Но Лин прикольная. На самом деле у нее есть свое мнение на любой счет, она много думает обо всем и, самое главное, охрененно играет. Я попросил сыграть ее что-нибудь, и Баллато наиграла какую-то неизвестную мне партию. Её пальцы так быстро скользили по грифу гитары, так плавно перебирали струны, я был заворожен этим зрелищем. Она действительно хорошо играет. ...Ученики проходили мимо меня, даже не замечая. Конечно, ведь когда мы с Уэем радовали их своими выходками в адрес друг друга, я был кем-то похожим на восставшего. Такое, знаете, народное ополчение в моем лице. Вся школа терпела периодические закидоны принцессы Уэй, но тут нарисовался новичок Айеро, который посмел вернуть Джерарду его же подачу. И народ начал надеяться, что я раз и навсегда одолею злобное чудовище и освобожу их деревню от напастей монстра. Они подбадривали меня, хлопали по плечу, говорили, что здорово я задал Джеру, всячески показывали свое одобрение и поддержку. А что сейчас? А сейчас мы перестали. Мы перестали развлекать толпу из-за того, что я сильно перегнул палку. Но это никому не важно, им насрать, что мы только-только наладили отношения, нашли общий язык, я дал им шоу, они успокоились. Первые дня два после моего песенного выебона были и хлопки по плечам, и одобрительные кивки. Но Джер не стал отвечать мне, поэтому толпе больше нет до нашего разбирательства никакого дела. Теперь им неинтересно. Во время нашей войны все будто разделились на два лагеря: лагерь, поддерживающий Уэя, и лагерь, поддерживающий Айеро. Лагерь Айеро был более многочисленным, ведь большинству надоела иерархическая структура, верхушка которой - Джерард Уэй. А тут весь такой бунтарь Фрэнк, который решил затеять революцию, и естественно, что люди жаждут перемен. Звучит, будто я баллотируюсь в мэры Сиэттла. Еще кое-что... Спустя неделю после моей эм...безобидной шалости? Я стал проще к этому относиться. К чему корить себя, если от этого никому не станет лучше? Нужно жить дальше и постараться забыть этот случай. И мне, и Джи тоже. Я всегда поражался тому, как некоторые могут предать тебя, растоптать в пыль, при чем, понимая, что совершили, а буквально на следующий день вести себя, будто у вас все хорошо. Я не могу так. А что мне делать? Я искренне раскаиваюсь в том, что натворил, я попросил прощения, но Джерард и слушать меня не хочет. Как же много проблем может быть, если вы не дадите человеку объясниться.