Наследница благородных кровей

       Бинт, виток вокруг тела, вновь бинт, твёрдая прослойка, вновь бинт, узел, фиксация, и наконец — готово. Если бы ежемесячные кровавые дни были единственной проблемой Мари, она была готова уж как-то принять неминуемую стадию полового взросления девушек. Но с каждым днём, с каждым этапом взросления, принятие данного факта становилось всё сложнее и сложнее. И сложнее не из-за того, что Мари была каким-то глупым, наивным ребёнком. Вовсе нет. Она вполне уже считала себя почти взрослой и полностью здравомыслящей девушкой, хм… то есть девушкой в обличии парня. Да, так будет правильнее. Просто принятие данного факта совершенно не означает то, что ей будет легче скрывать свой пол.        Год назад, когда у неё только-только начались месячные (как она позже стала их называть по причине того, что они случались единожды в месяц), она думала, что постоянные неуёмные боли в животе будут её главной проблемой, но когда спустя (всего!) полгода определённые части тела начали округляться в характерной, только для женщин, манере, она поняла, что вот, вот она её главная проблема! И если тот факт, что каждый месяц в течение пяти дней она лишалась довольно значительного количества крови (причём кровь проливалась совершенно не в драках с Кимом, и даже не на тренировках с мистером Спайком) — ещё как-то можно было скрыть, то скрывать внешние изменения в теле, при этом нося совершенно одинаковую форму с остальными учениками школы — становилось всё сложнее.        Хорошо, с нижней половиной тела она придумала хоть какое-то — хоть и не слишком правдоподобное — оправдание: на общих тренировках она показательно начала уделять больше времени на развитие мышц на икрах, бёдрах и ягодицах. Да, легенда слабовата, конечно, но пока работала.        С верхней частью тела было сложнее. Да, грудь начала расти ещё в седьмом классе, но вот если год назад это были всего лишь две, слегка выпуклые горошинки, которые без особого труда и давления повязок можно было скрыть, то теперь характерная женская черта ощутимо округлилась и без воздействия бинтов была заметна невооружённым взглядом.        С каждым днём Мари заматывала грудь всё сильнее и сильнее, накладывая поверх неё ещё дополнительный слой твёрдой прослойки, чтобы на уроках рукопашного боя не быть подозрительно мягкой, а иметь средней крепости торс, как и у большинства одноклассников её возраста. Конечно, перетянутая грудная клетка ничем хорошим не оборачивалась для Мари, и к вездесущим проблемам с голосом, здоровьем, постоянно сбитыми в кровь костяшками рук и разбитыми коленями добавилась ещё и проблема с дыханием. После длительных и изнуряющих тренировок она всё дышала, дышала, дышала, и никак не могла надышаться. В редкие моменты, воздух словно переставал поступать в тело, а она не могла сделать ни единого вздоха.        Сначала все приступы Мари списывала на излишне усердные тренировки, которые в последнее время мистер Спайк решил усложнить для Нэтта, но, когда к кратковременным вспышкам боли и удушья, добавилось головокружение и лёгкий шум в ушах, она задумалась о причинах, и, конечно же, в скором времени нашла её.        Собственно, далеко ходить и не надо было, давящая повязка постоянно была с ней, лишь ненамного ослаблялась во время сна, и полностью снималась только во время душа, или для того, чтобы сменить грязную повязку на чистую или смазать раны на теле.        К её великому счастью, в этой непростой для неё ситуации, ей вновь помог дневник её любимого и неизвестного «I.», в котором она пусть и не нашла стопроцентного решения проблемы, но нашла настойку, которая в разы сокращало у неё частоту появления приступов удушья.        В любом случае, её грела мысль о том, что конец восьмого класса не за горами, а это значит, что останется всего два года мучений, а потом уже она сможет спокойно вернуться в родной дом к любимым родителям. Боже, как же всё-таки она по ним соскучилась…

***

       Этот год дался Мари уж слишком тяжело: проблемы со здоровьем, приступы удушья, постоянно ухудшающееся самочувствие во время красных дней, усиленные тренировки с мистером Спайком, ночные вылазки в лес, которые с каждым разом получалось проворачивать всё с бóльшим трудом, но… это были действительно мелочи по сравнению с осознанием слишком скорой разлуки с лучшими друзьями.        Всё было донельзя печально и грустно. Она только-только смирилась с отсутствием выпустившегося Натаниэля в их Квартете… то есть, точнее сказать уже в Трио. И вот, спустя словно одно мгновение, уже послезавтра выпускаются Адриан с Нино.        Честно признать, это был удар. Сильный удар. Она могла стерпеть многое: боль и раны, оскорбления и побои, но только не вновь одиночество. Нет-нет-нет, только не это. Пожалуйста, только не снова. Она только привыкла к тому, что у неё могут быть друзья, только привыкла к тому, что есть те, кто в любой момент готовы помочь и поддержать, те, кто защищают от нападок Кима и его свиты просто даже одним своим грозным взглядом. И вот оно. Снова оно. Одиночество. Словно ножом по сердцу. Она слишком долго была совершенно одна (мистер Спайк не в счёт, просто он — другой, он преподаватель, не друг, это разное). Нет, она к такому не готова.        Как? Как быть дальше? К хорошему быстро привыкаешь, да, Мари? Или вернее Нэтт? Кажется, через пару дней Мари будет скучать не только по родным, но и ещё и по единственным в её жизни друзьям. Лучшим друзьям. Вот только она уже не уверена, что её истерзанное сердце способно пережить ещё одну разлуку…

***

*В это же время в поместье Габриэля Агреста*

       Мистер Агрест в суровом напряжении мерил изысканную комнату широкими шагами. Вокруг стояла абсолютная тишина и лишь шторы мерно колыхались из-за проникающего из открытого окна ветра. Габриэль размышлял. Долго размышлял. Мучительно. Семья Дюпен-Ченов оказалась в действительно затруднительном, он сказал бы даже бедственном положении, а сумму, которую они у него просили — была просто непомерной. Нет, он не бедствует, и даже больше — считается одним из богатейших людей в королевстве, но… что-то в этой ситуации его смущало, вернее — напрягало. Что-то было не то. И этим «не тем» была даже не запрашиваемая — просто астрономическая — сумма, что-то определённо ускользало от его внимания. Ещё и эта завеса тайны, которую упорно не хотели раскрывать Дюпен-Чены, ни под каким предлогом до того момента, пока он, сам Габриэль Агрест, не согласится на все условия, выплатит им баснословные деньги и подпишет контракт о неразглашении свершённой сделки-контракта.        Что-то было не то, совершенно не то. Это пугало. Это волновало. Это интриговало. Нет, он просто не мог оставить всё так, просто не мог. Он обязательно докопается до правды. Что такого может скрывать семья Дюпен-Чен, причём желая продать этот секрет (или может быть, вещь?) за такую сумму, что и королю не снилось?        Конечно, он понимает, что Сабина Дюпен-Чен тяжело больна. Разразившаяся то ли чума, то ли оспа, то ли мышиная лихорадка — вообще мало кого щадила.        И он бы наверно ещё понял, если бы был болен Том, тогда да, его необходимо было вылечить, даже если на это потребуется огромное количество денег (а они потребуются). Но болен… болен был не Том. Больна была Сабина. И вот этого, надо признать, действительно искреннего желания Тома вылечить свою жену Габриэль, мягко говоря, не понимал. Но, как говорится, в чужой монастырь со своими правилами не ходят. Верно же? Так что пусть делают то, что хотят. Самого же Габриэля волновал совершенно другой вопрос: что у Дюпен-Ченов есть такого, что могло бы заинтересовать его, самого мистера Агреста, что они пришли именно к нему с подобным предложением, которое сплошь и рядом покрыто завесой тайны?        Он… он обязательно докопается до правды! А если даже и не докопается, то просто согласится на эту чёртову сделку, потому что чета Дюпен-Ченов ушла всего пару часов назад, а он уже весь извёлся от уж слишком расплытых границ предлагаемого контракта.        Ну что ж, сколько они сказали у него есть на размышления? Два дня? Да, у него есть два дня, чтобы всё хорошенько обдумать и озвучить Тому с Сабриной своё решение. Два дня — это достаточно. Нет, этого даже будет много для лучших из лучших ищеек королевства, тайно работающих на Габриэля. Эти носом землю изроют, а до правды — докопаются. Да, нужно лишь подождать, совсем немного подождать, и он узнает, что же всё же скрывает эта семья. Излишне, нужна сказать, правильная, законопослушная и добрая семья. Но не может же быть всё так гладко-чисто? Что-то да определённо найдётся, в этом он был уверен.        Но какого же будет его разочарование через два дня, когда его ищейки, лучшие из лучшие, точнее, уже ищейки, которые только в прошлом было лучшими из лучших, даже ни на дюйм не приблизились к раскрытию тайны Дюпен-Ченов. Но это всё потом, всё в будущем. Потому что Габриэль пока об этом не знает, и сам лишь задумчиво чеканит шаг по своему изысканному кабинету, в котором гуляет сквозняк от открытого окна.