Сон

Холодная ночь пробирается в дом, Шепча о былом в потемневшей тиши, И боль расползётся кровавым пятном, Впитается в ткань неспокойной души. Нет, надо проснуться, зачем же сейчас… Но яд глубоко между шрамов проник. Заброшенный дом, отдается приказ, Сквозь выстрелы слышно подавленный крик. Вокруг словно горький тяжелый туман, Слова командира — и нет больше сил. Амамия умер, скончался от ран, Ребенка от смерти собой заслонил… Спокойный, размеренный, будничный тон. Пол в липкой, еще не остывшей крови. Боль режет на части, и рвется сквозь сон: «Не надо… Прошу, умоляю, живи!». Но это конец. Но его больше нет, Но сильное сердце навек замерло… … В свинцовую тьму прорывается свет, И в душу чуть слышно струится тепло. Внизу остается та крыша, тот дом, Где черной змеей извивается страх. Как стало спокойно за мягким крылом, На легких и теплых небесных ветрах… Сжимается сердце и бьется быстрей, Она недоверчиво смотрит назад. Он, тихо вздохнув, улыбается ей, Блестит добротой удивительный взгляд. Теперь за спиной есть два белых крыла… «Я рад, что тогда тебя все-таки спас». Ответить она ничего не смогла, Лишь крупные слезы катились из глаз… Да как они смели его расстрелять, Нечестно, неправильно, быть не должно! Такие, как он, не должны умирать, Без них мир так пуст, а на сердце темно… Но снова звучит этот голос родной, И радость скрывает края пустоты. «Поверь, я всегда буду рядом с тобой. Я счастлив всегда, когда счастлива ты». В глазах можно бурю эмоций прочесть, И боли горячей в слезах уже нет. «А знаешь, любовь… Она все-таки есть» — И тихо улыбка сияет в ответ. И в теплых объятьях исчезла вся боль, Вся горечь и жгучее чувство вины… …Открыты глаза. На часах семь ноль-ноль. Реальность сменяет все грезы и сны. С прекрасной мечтой расставаться так жаль… И вновь прокатилась слеза по щеке, И Мотоко смотрит в небесную даль, Серебряный крестик сжимая в руке.