всех утомил и исключительно себя радую

БоссПимп, Богодеев мимокрокодил Мистика, ужасы, юмор – R, ООС Драббл приурочен к Хэллоуину, так что довольно банален и клиширован. Надеюсь вас немного попугать и чуть-чуть порадовать! Счастливого Дня Всех Святых! :з ________________       Всю ночь рамы дрожали под напором ветра, звенели стекла, и с потолка капало так, что и разобрать никаких других звуков не было возможно. Но Игорь вслушивался: скрип половиц, жуткий хохот, эхо в ночи… Игра воображения, не больше. Верить в проклятия, призраков, оборотней – что может быть смешнее? Чушь, да и только. Однако последняя неделя обернулась сущим кошмаром – едва ему стоило закрыть глаза, как сны путались, перекраивались, лихорадочно принимая самые безумные формы, пугали до седины, и Лавров отказывался спать. Кофе стал верным другом и соратником, который, правда, начал подводить через пару десятков часов – веки всё равно тяжелели и закрывались. И стоило ему заснуть, как он видел окровавленное лицо Стаса, безумные всполохи огня в его глазах и жуткий вой. А ведь всё началось… Всё началось ровно неделю назад – и в тот день он и слыхом не слыхивал ни о какой хижине в лесу. День первый Неоновые вывески мерцали синим и зелёным – Игорь щурился и недовольно морщился, когда блики слепили его глаза. Но бутылочка пива манила куда сильнее, ведь на улице бушевала осень, а здесь, в пабе, знойные красотки танцевали так, словно только-только вернулись с пляжей Майами. Правда, до этих девчонок ему дела было совсем мало – рядом сидел расслабленный Стас и мелкими глотками пил пиво. Это было даже забавно: такая его привычка сначала осторожно пробовать, а потом медленно глотать, словно маленький ребёнок. И лицо у него всегда приобретало такое забавное задумчивое выражение, как будто он не был уверен в том, что делает. Игорь знал, что всё дело было в извечно больном желудке, но всякий раз это трогало его безумно, и он ничего не мог с собой поделать, стремясь защитить Конченкова – абсолютно независимого и гордого – от даже намёка на неудобство. – Противно? – уточнил Лавров, пододвигая бутылку ближе к Фадееву. – Нет, почему же? – Стас приподнял плечи – ещё одна его привычка, которую Лавров полюбил ещё в первый же день их знакомства – а потом оттянул карман толстовки в сторону. – Просто не хочу торопиться. – Скажи, если что-то будет не так… – неловко проговорил Игорь и отвернулся: уши полыхали, а на затылке он чувствовал издевательскую улыбку Конченкова. Тот никогда не позволял себе говорить открыто о своих чувствах, никогда не демонстрировал их на людях, лишь наедине открываясь так, что у Игоря голова кругом шла. И даже то, что они пара, друзья узнали совершенно случайно, когда Лавров начал вдруг неоправданно ревновать, замечая чуть большую заинтересованность Конченкова. С виду они больше походили на близких друзей, чем на любовников, и лишь любимые майки Игоря, стыдливо выглядывающие из-под извечных безразмерных толстовок Конченкова, тонко намекали – «они делят не только нас, не только постель на двоих – они влюблены». Собственно, Игорь был готов рассказывать об этом в подробностях всем, вот только всё тот же насмешливый взгляд и чуть приподнятый в улыбке уголок губ останавливал его – кто ж хочет быть осмеянным собственным парнем. – ...и в ночь всех святых он появляется в последний раз, чтобы забрать жертв в своё логово и обгладывать их кости до следующего года, – закончил Фадеев и хлопнул ладонями по коленкам. – Ты вообще о чём? – переспросил Игорь. – Об оборотнях, – глядя на обиженного вниманием Димку, ответил Голышев. – Городские легенды, понимаешь ли. – Это не оборотень, балда, – поправил его Фадеев и отпил из бокала. За его спиной несколько парней таки доиграли партию в пул и сейчас громко поздравляли победителя. Дима обернулся, злясь ещё сильнее, и крикнул: – Да заткнитесь вы, чёрт подери! Один из парней показал ему средний палец, и Игорю пришлось приложить все усилия, чтобы вмиг взъевшийся Макс не пошёл в праведном гневе бить морды. О его любви отстаивать честь Фадеева к месту и без знала вся компания, и сейчас Димка млел от удовольствия, Игорь успокаивал матерящегося Голышева, а Стас тихо смеялся. – Так кто там у тебя вместо оборотней? – надеясь отвлечь Макса, уточнил Игорь, едва не спихнув рукой бокалы со стола. – Рэйфы, – деловито уточнил Фадеев. – Умеют превращаться в людей и жрут их эмоции. – Зачем? – переспросил Игорь, рассеянно отпуская Макса: тот напоследок посоветовал компании бильярдщиков идти лесом, а потом успокоился, собственнически сжав руку на колене Димки. – Вкусно, наверное, – пожал плечами Фадеев. Конченков пожевал тонкую губу, отставил в сторону наполовину полный стакан и потянулся. – То есть, ты хочешь сказать, что они выслеживают людей, семь дней мучают их страхом, а потом год жрут? – скептически поджав губы, уточнил Стас. – Ну, они достаточно сильно их пугают – чтобы хватило надолго, – неуверенно кивнул Фадеев. – Чушь, – решил Конченков и пропихнул руки в карманы толстовки. – Довольно глупое занятие, учитывая, что можно есть всё время. И закинул худые ноги на столик – Игорь даже рассмеялся этой его забавной выходке: словно тот на самом деле мог поверить в монстра, которого Фадеев неизвестно откуда вытащил. – И к чему история? – прикидывая, что пора бы уже ехать домой, уточнил он. – До Хеллоуина семь дней, – самодовольно заявил Фадеев. – Рэйфы вышли на охоту. – Чушь, – фыркнул Стас ещё раз, и ребята рассмеялись. – Окей-окей, – приподнял руки Фадеев, – просто проверяйте окна и двери перед сном. – Спасибо, мамочка, так и поступим, – кивнул Игорь, вставая и бросая на столик несколько купюр. Стас лениво поднялся следом и, хлопнув по ладони Макса, пошёл вперёд к выходу из бара. За дверью ливень размывал дорогу… День второй       Ночь клубилась над дорогой, рассекая пространство серебряными стрелами дождя. Октябрь всё не унимался, рискуя затопить город, унести под воду и дорогу, и дома, и эту машину, за рулём которой устало потирал глаза Игорь. – Нужно было брать такси, – подтягивая на сиденье ноги, проговорил Стас. – Ты сейчас уснёшь. – И оставить машину около этого бара? Нет, спасибо, – качнул головой Игорь. – Не торопясь доедем. Конченков пожал плечами и расстегнул воротник: в тусклом свете пролетающих мимо фонарей его кожа засияла жёлтым светом, и Лавров облизал губы, вдруг нетерпеливо постучав по рулю большими пальцами. Добраться до дома и стянуть эту дурацкую толстовку со Стаса хотелось ещё сильнее, и хоть он давным-давно исцеловал его тело вдоль и поперёк, Игорю в это мгновение до боли в зубах нужно было попробовать эту кожу на вкус. Пройтись по выступающим косточкам на бёдрах, слизнуть блестящие бисерины пота на плечах, проскользнуть языком по хрустальным рёбрам и пересчитать удары заполошного сердца. В эту же минуту, в это мгновение, сию же секунду… Стас облизнул губы. – Знаешь, осенью у сумасшедших обострения случаются, – скользнув взглядом по возбуждённому члену, ясно вырисовывающемуся под джинсами Игоря, произнёс он. – У меня от тебя крышу рвёт триста шестьдесят пять дней в году, включая выходные и национальные праздники, – хрипло пробормотал Лавров, усилием воли отрывая взгляд от похабной улыбки Конченкова. Но тот (Игорь заметил краем глаза) улыбнулся ещё раз, а потом вытащил из кармана руку, ужом промелькнув под панелью, мимо коробки передач и остановившись на его ноге. Дыхание сбилось, и тишина салона теперь казалась вакуумной и всеобъемлющей: давила на перепонки, нагнетая атмосферу и заставляя выгибаться даже без прикосновений. – Нечестно… – только и смог выдохнуть он, ощутив, как Стас приблизился к его лицу и выжидающе замер, явно решая, стоит ли продолжать. – Разве это игра? Здесь нет правил. Игорь хмыхнул, когда тонкие пальцы начали его ласкать через толстую ткань штанов, и это было невыносимо – не чувствовать настоящих прикосновений. – Чёрт возьми… – хрипло произнёс он, заставляя себя смотреть на дорогу. Дождь и фонари, мокрая лента шоссе с зеркальными кляксами луж, редкие машины, спешащие на огни домов, и рука Стаса – горячая даже через одежду. – Что, если я и есть тот монстр, который питается эмоциями? – прошептал Конченков, тихонько посмеиваясь. – Высосу твой мозг. – Ты б лучше другое пососал, – только и выдохнул Игорь, закрыл глаза и… Шаловливая лента дороги резко свернула в сторону, кинув под колёса яму, бурлящую от воды как забытый на огне чайник. Тормоза протестующе заскрипели, завыли, изо всех сил стараясь остановить машину, но сначала одно, а потом и второе колесо нырнуло в яму, отчего машина накренилась, застыла было на несколько секунд, а потом перевернулась. Визг тормозов сменил звон бьющегося стекла и отвратительно, тошнотворно глухой звук ломающихся костей. От удара в грудь Игорь выплюнул остатки воздуха, охнул, а потом закричал: непристёгнутый Стас пробил головой лобовое и теперь изломанной, окровавленной куклой висел на раме, не шевелясь. По его белой коже, изрезанной тысячами тонких царапин, струилась вязкая кровь, превращаясь в ручьи, в заливы, в океаны на приборной панели. На квадратных хрусталиках стекла блестели капли – в свете фонаря сложно было понять, дождя или всё той же крови. По-прежнему выл ветер, и ливень усиливался, покачивая изодранную толстовку Конченкова из стороны в сторону. Игорь двинулся вперёд, на ощупь отстегнув ремень, выгнулся, чувствуя, как по лицу от боли начинают струиться слезы, попытался отодвинуть от лица подушку безопасности – та начала уже понемногу сдуваться – а потом потянулся к Стасу. Тот по-прежнему не шевелился, но теперь Лаврову очень хорошо было видно, что лицо его превратилось в кровавое месиво, а на месте рта зияла выбитыми зубами дыра, из которой понемногу прекращала течь эта тёмная, густая… И даже боль – острая, видимо, от впивающихся в лёгкие осколков рёбер, не могла заглушить невыносимый ужас от вида неподвижного Конченкова. Когда одна из капель крови упала на тянущуюся к телу Стаса ладонь Лаврова, Игорь отключился. День третий       Всё получилось очень быстро: ещё ночью его увезли в реанимацию, продержали там почти сутки, не рассказывая, что случилось со Стасом, а потом внезапно выписали. Он маялся на кровати, перебарывая сонливость от седативных, жал на кнопки вызова медсестёр и отчаянно старался не заплакать: в глубине души он уже знал ответ на свой вопрос. Рано утром приехали Дима и Макс – неловко помялись, сжимая в руках пакеты с одеждой и фруктами, Фадеев даже попытался пошутить насчёт сломанного носа Игоря, но его вымученный смех погас, так и не сумев разжечь пламя веселья. И Лавров не рискнул спрашивать, прочитав по губам Голышева беззвучное «мне очень жаль». Хлопоты с похоронами они брали на себя. К вечеру Лаврова отпустили, и он вернулся в их квартиру, почти пустую, не считая равнодушной кошки, встрепенувшейся, лишь когда следом за широкой фигурой Игоря в дом не вошёл Стас. Она мяукнула, отчаянно вытаращив глаза, присела и вопросительно наклонила голову, словно бы и сама предчувствовала беду. Лавров наклонился к ней и даже не получил очередную царапину, рискнув её погладить – извечно недовольная Шанель вдруг тоскливо взвыла и поникла, позволяя ему делать с собой всё что угодно. Мигающая в прихожей лампочка высветила забытые Игорем на комоде перчатки, ключи от машины и наскоро написанную Фадеевым записку: «машина в ремонте, позвони им, когда сможешь». Что примечательно – записка эта была вырвана из блокнота Конченкова, в котором тот, игнорируя записи в своём айфоне, составлял списки продуктов. Рис коричневый, чай (можно в пакетиках), морковку, говядины, туалетную бумагу (брать блок), чехлы в машину… Убористый почерк мелькнул перед глазами волной отчаяния, когда Игорь развернулся, пытаясь вдохнуть воздух. Горло сжалось, и он почувствовал, как по пищеводу поползли остатки вчерашнего ужина – неужели он вообще когда-то захочет есть? Судорожно сжав на воротнике пальцы, он согнулся, съёжился и сполз по стенке на пол, корчась от боли физической, но куда сильнее – от душевной.   – Всё сон, это всё сон. Мне нужно проснуться… – пересохшие губы едва двигались, и от каждого звука кожа трескалась, а кровь начинала скапливаться во рту. От тишины их квартиры – теперь только его – лопались перепонки, и Лавров на карачках подполз к телефону: включить мигающий автоответчик. Весёлый голос Стаса разорвал пространство напополам. – Нас нет дома, оставьте сообщение после сигнала, а лучше перезвоните на мобильный – мы же не в восьмидесятых. Лавров зажал уши, но голос – близкий и далёкий одновременно – проникал под кожу, под корку, впиваясь острыми шипами в мозг и сердце, заставляя его задыхаться. Сломанные ребра ныли нещадно, но липкое чувство страха, неумолимое и бесконечное, как и сам этот день, подтолкнуло его вперёд к телефону, и в следующее мгновение он держал вырванный из розетки шнур. Вот только голос всё продолжал говорить. “Оставьте ваше сообщение…” – Вернись… “...после сигнала...” – Стас… “...нас нет дома…” – Стас. “...нас нет…” – Стас! “...нет…” И тишина вновь отвоевала свои границы – по-прежнему моргала лампочка в прихожей; всё так же, застыв каменным изваянием, отупело смотрела в стену кошка; под уличными ботинками Лаврова уже натекла большая грязная лужа. Игорь лежал на полу и рыдал. День четвертый       Хлопоты они действительно взяли на себя: Макс обзвонил родственников и знакомых, а Дима заказал службу и дурацкий фуршет. Весь дом теперь был уставлен огромными букетами с белыми лилиями, и Игорь задыхался, не зная, как вообще он должен себя вести. С кровати подниматься не хотелось, не хотелось и просыпаться, потому что во снах всё было по-прежнему, и не было никакой аварии. Происходящее казалось безумным розыгрышем, и он раз за разом убеждал себя в этом, пока перед глазами не начинали размываться видения изломанного, окровавленного тела Стаса. И больше не чувствовался тяжёлый запах лилий и металлический – крови. Собственные мысли стали стенами, сдерживающими от шага в окно. Но к вечеру начали подъезжать родственники и знакомые, и Игорь с ужасом вдруг осознал, до чего же их много – всех тех, кто составляли жизнь Конченкова. Всех тех, кто заполняли его историю. Кто был рядом или далеко. Слушать бесконечную череду соболезнований не хватало сил, и Лавров, проглотив сразу три таблетки “Викодина”, закрылся в ванной, не подпуская к себе никого. Да ему и не был никто нужен – собственные воспоминания накрыли его приливной волной, стоило обезболивающему подействовать. Круглые белые таблетки вертелись на его ладони, рассыпаясь в прах, и Лавров гнал прочь настырную мысль о том, что завтра в их гостиной будет стоять гроб. Такого просто не могло быть, ведь Игорь до сих пор ощущал в своей ладони руку Стаса, а на коже – его дыхание. Он был совсем рядом, стоило только закрыть глаза и представить, что Игорь не корчится на белом кафеле, размазывая вновь выступающую из ран на лице кровь. Представить, что после тех дурацких посиделок они просто сели в такси, вернулись домой и занялись сексом, перед этим несколько раз умерев от нежности или страсти. Вообразить, как тихонько переругивались, решая, кто варит кофе и собирает разбросанные по комнате вещи. Кто готовит завтрак и забирает одежду из химчистки. А потом снова целовались, задыхаясь, и любили друг друга, забыв о времени, забыв о том, что нужно на работу. Но всё, что было с ним сейчас – окровавленное полотенце и упаковка обезболивающего. А ещё голоса в голове и за дверью. Ну, и, конечно, кошка – истошно прооравшая всю ночь кошка, не позволившая ему сомкнуть глаза, царапавшая его руки и скребущаяся в двери. На некоторое время она замолкала, и Игорь мог поклясться, что слышал шаги – шарканье тапочек по паркету, тихий шёпот и лёгкие вздохи. Он замирал, боясь и надеясь, что дверь сейчас откроется, и в спальню войдёт Стас. Надеялся обнять его и уткнуться в острое плечо лбом. Боялся, что Стас будет похож на полуразложившийся труп с истлевшими одеждами и полным кишащими личинками ртом. Он боялся, что закричит от ужаса, но даже это видение казалось куда привлекательнее реальности. Наверное поэтому он сжимал в ладони колбу с таблетками. Наверное поэтому размазывал кровь и призывно пялился в темноту, надеясь почувствовать тихое сипение сломанного носа и хрип растерявшего зубы рта. Но вокруг слышались лишь топот суетящихся гостей, стук посуды и мерзкий запах лилий. День пятый       Хоронили его в закрытом гробу. Приехало около сотни людей – Игорь не мог никого узнать, потому что лица размывались, размазывались словно восковые капли, и он терялся в этом потоке чёрных костюмов, траурных лент и блядских лилий. Тяжелее всего было поверить, что это правда, в тот миг, когда выпотрошенная яма в размягчённой от бесконечных дождей земле жадно проглотила чёрный гроб. Игорь не видел его лица, не знал, кто там внутри, и внутренний голос настырно подсказывал, что, распахни он крышку, увидит лишь белый шёлк и пустую подушку. Не могло его там быть. Там никого не было. Земля под новыми туфлями разъезжалась, расползалась, и Лавров ждал, что эта чёрная каша утянет его самого в могилу вслед за гробом. Дождь всё не прекращался, и щёки щипало, но Лавров точно знал, что не плакал – не мог, потому что мерзкий ком в горле стягивал обручем лёгкие, заставляя задыхаться и едва не терять сознание. Последним видением перед ним был стоящий вдалеке Стас – на его рваной толстовке расплывались пятна крови, а по исполосованному стеклом лицу стекали капли дождя. День шестой – Ты рассказывал про оборотней. Игорь позвонил Диме к вечеру, когда бессонная ночь осталась позади, солнце с трудом попыталось проникнуть сквозь плотную ткань штор, но Стас так и не ушёл. Он поплёлся за ним следом с кладбища, неизвестно как оставаясь в поле зрения. Его кроссовки были измазаны в глине, а в чертах лица не осталось ничего узнаваемого. Он молчал, тяжело дыша и иногда моргая окровавленными веками, смотрел на Игоря и хрипел. Сквозь дыру в горле было видно, как двигается его язык. – Ты в порядке? – осторожный голос на том конце провода спросонья казался куда мужественнее, чем был на самом деле. Щёлкнула лампочка, и Игорь легко представил, как Макс отворачивается от бьющего в его лицо света. Это казалось чём-то нереальным, ведь его собственная реальность была здесь, совсем рядом – дышала на него затхлым cмрадом смерти и ароматом увядающих лилий. Что правдивее? – Разве это игра? Здесь нет правил. Игорь не мог сказать точно, было ли это сказано вслух или ему только показалось, но тонкие губы Стаса изогнулись в издевательской улыбке. – Оборотни, Фадеев, ты про них рассказывал накануне… Ты рассказывал о них. Потянувшись за пачкой сигарет, он походя смахнул на пол забытую книгу, и Стас проводил её равнодушным взглядом, продолжая стоять и чуть покачиваться как от порывов ветра. – Рэйфы, – напряжённо уточнил Фадеев, и Игорь судорожно кивнул, раскуривая сигарету. – Я рассказывал о них. – Они умеют перевоплощаться? – уточнил Лавров, не отрывая взгляда от мертвеца на пороге собственной спальни. С рукава толстовки отвалился кусок застывшей грязи и упал на пол. – Это же байки, Лавров, всё выдуманная херня, – уверенно проговорил Фадеев, сдерживая зевоту. – Ты же не думаешь… – Так могут или нет? – горло сдавила невидимая ладонь, и Игорь закашлялся, рукой разгоняя дым. – Теоретически, – проговорил Фадеев. – Но это неправда, понимаешь? Игорь выключил связь и отложил в сторону телефон. – Я по тебе скучаю, но это полный зашквар, – пробормотал он, глядя на Стаса. – Правильно говорит Фадеев – это не по-настоящему. Стас улыбнулся, и от разорванной губы отлетела полуразложившаяся плоть. Кожа кусками отставала от его лица, и ноги изломанно качались, словно были уже не в состоянии держать владельца вертикально. Хотя то, что он вообще стоял – было чудом. Или кошмаром. – Я виноват в твоей смерти, – прошептал Игорь, задыхаясь от ужаса. Страх накатывал на него, и пот выступал на лбу, хрустальными капельками сползая вниз по вискам. – Я… Шлёп! Теперь уже палец левой руки отвалился, и Шанель с готовностью подскочила ближе, чтобы посмотреть, что же это такое. Этой ночью Игорь опять не мог уснуть. День седьмой       С самого утра он попросил Макса отвезти его подальше за город, в надежде, что мертвец (называть его так было не в пример легче) затеряется в хитросплетениях улиц. Дождь не прекращался, и Лавров испуганно жался на сидении, едва справляясь со страхом. Макс озабоченно косился на него, но вопросов не задавал, предпочитая просто кусать губы и нервно постукивать по рулю. Радио он не включал, и Игорь был ему благодарен, ведь только так он мог уловить тонкие звуки, что окружали их: скрип петель гроба, хриплое дыхание, шорох одежды. – Ты уверен?.. – начал было Голышев, но потерянный взгляд Лаврова говорил сам за себя, и Макс только поддал газку, надеясь вернуться домой до полуночи. До домика было около двух часов, и Игорь был рад, когда в руках его звякнули ключи, а мотор машины Макса весело зарычал. Покосившаяся хижина – наследство давно почившей бабушки Фадеева – мокла под дождём, уныло подмигивая окошками-глазницами одинокому Игорю. Он быстро прошёл вперёд, дрожащими пальцами открыв замок и толкнув скрипучую дверь: в лицо ему тут же пахнуло затхлостью давно нежилого дома и вонью мышиного дерьма. Не обращая внимания ни на скрипы, ни на гул отъезжающей машины, он быстрыми шагами пересёк весь нижний этаж и даже заглянул на чердак, боясь обнаружить застывшую фигуру. Но дом был пуст. Пуст и тёмен, и даже пауки не торопились плести свою паутину, предпочитая прятаться по углам. Капли дождя стучали по крыше, в камине завывал ветер, но ничего другого не было слышно. Но Игорь вслушивался – скрип половиц, жуткий хохот, эхо в ночи… Игра воображения – не больше. Он ждал. Он закрывал глаза и ровно в эту же секунду… – Это самая банальная страшилка, которую ты, Дима, мог сочинить, – зевнул Стас, вытягиваясь на диванчике поудобнее. От неловкого движения пиво в бутылке пошло верхом, и теперь на его толстовке красовалось большущее пятно. – Согласен, я не настолько пуська, – кивнул Игорь, протягивая Конченкову салфетки. – Я бы не ныл. Фадеев обиженно выпятил губу. – Признай, ты пуська, – перегнувшись через столик, он ткнул в грудь Лаврова указательным пальцем и скривил губы. – Макс, он пуська? – Прости, братишка, но иногда… – виновато разведя руками, начал было Голышев, но Лавров поднял ладонь, живописно демонстрируя средний палец, и он, рассмеявшись, понятливо кивнул. За их спиной продолжали праздновать выигрыш любители пула, зажигательно отплясывали красотки в мини, а бармен, получив новую порцию чаевых, бил в колокол – обычный вечер обычного бара, ничего сверхъестественного. – Так или иначе, история глупая, – пробормотал Игорь, допивая пиво. – И клишированная, – добавил Стас. Фадеев криво ухмыльнулся, но ничего не ответил, а Макс успокоительно сжал ладонь на его колене. – Окей-окей, – приподнял руки Фадеев, – просто проверяйте окна и двери перед сном. – Спасибо, мамочка, так и поступим, – кивнул Игорь, вставая и бросая на столик несколько купюр. Стас лениво поднялся следом и, хлопнув по ладони Макса, пошёл вперёд к выходу из бара. За дверью ливень размывал дорогу… – Давай лучше возьмём такси? – вдруг предложил Игорь, поднимая воротник. Криво улыбнувшись, Конченков согласно кивнул.