Формула Распутина

3 января 2017 года. Раннее утро. Санкт-Петербург.       Сквозь колючий чахоточный сумрак станционные фонари казались огромными одуванчиками — грустное, издевательское напоминание о лете, — стоит лишь дунуть, и разлетятся по сторонам маленькие парашютисты, лягут в промёрзшую землю, укутав её мягким пушистым пледом.       Где-то вдалеке лениво переругивались электровозы, пахло мазутом и дёгтем, а парашютисты всё падали, искрясь и переливаясь в неровном свете, подобно мишуре на рождественской ёлке.       Вот только настроение было отнюдь не праздничным.       В надежде хоть как-то согреться, Веневитинов топтался у закрытых касс и беспрерывно курил, отправляя в урну окурок за окурком.       «Проиграть пятьсот рублей! — негодовал он. — И кому!»       Сумма, конечно, весьма солидная, но не в деньгах дело — в конце концов, не последние. Обиднее было то, что проиграл он именно Крюденеру.       «Подонок двуличный! Эка он мастерски лоха изображал! Не люблю, говорит, агрессивных игр! А ты, Митя, уж и карман оттопырил!»       К немалому удивлению, Веневитинов вдруг понял, что попросту ревнует. Казалось бы, за столько лет чувства должны были иссякнуть, но они лишь притаились, чтобы однажды преподнести неприятный сюрприз.       «Неужели Ирке с ним не тошно?! — вопрошал Веневитинов, невольно сравнивая себя с бароном. — Ну и счастья им в таком случае! Большого! Человеческого! Счастья!»       Вернувшись вчера из клуба, он так и не смог уснуть — всю ночь бессмысленно таращился в телевизор.       В итоге и не выспался, и на первую электричку опоздал. Она помахала ему хвостом минут десять назад, а ждать следующей было ещё долго. Ждать и мёрзнуть. Захотелось плюнуть на всё, вернуться домой, зарыться в постель, как в берлогу, отгородиться от мира подушкой и предаться спасительному забвенью.       «Какая необходимость ехать именно сегодня? Ветрено, зябко… Можно и завтра съездить…»       От одной только мысли — уже полегчало. Веневитинов выплюнул окурок и решительно двинулся прочь, по пути нашаривая в кармане очередную сигарету.       Пальцы обожгло нечаянной болью — как от крутого кипятка или укуса пчелы. Веневитинов отдёрнул руку и от испуга застыл на месте.       «Кольцо! Конечно же!»       На улице минус двадцать, если не меньше, а оно чугунное. Не мудрено, что кусается.       «И всё-таки откуда у Ирки такая цацка? — кольцо уже лежало на ладони и тускловато поблёскивало ржавыми сколами. — Врёт ведь про антиквара. Металлоломом антиквары не занимаются…»       Экспертизу Марик клятвенно обещал уже к утру. Работы там и впрямь было немного. Соскоб с кольца Веневитинов сделал сам, благо всё необходимое в доме имелось. Засыпь порошок в спектрометр и воркуй на здоровье со своей дипломницей, будь она неладна! Не приди она вчера к Марку, не было бы и злосчастных посиделок с Крюденером.       «Ради кольца можно и съездить, — скривившись, решил Веневитинов. — Интересно, а Жанна-то знает про эту его дипломницу?»       Грустная усмешка застыла на лице. Инеем покрывалось кольцо, но от того лишь сильнее сверкало и переливалось, должно быть, уже всеми мыслимыми цветами.       «Вот и у Марика новая жизнь… То ли и вправду новая, то ли у Жанны на нервах играет… В любом случае — жизнь… А ты, Митя, так в одиночестве и сдохнешь…»       Растрёпанные мысли метались от одного к другому.       «Да ну! Причём тут какой-то антиквар?! Крюденер откуда-то привёз, это же очевидно. Кольцо ему не нужно, не его профиль. А Ирка просто обижать не хотела, вот и выдумала этого антиквара. Иначе неловко бы вышло. Подарочек от нынешнего любовника бывшему, так сказать, — тяжёлый вздох сорвался с губ и увяз в морозном воздухе. — Ну, в общем, будем считать, что кольцо я у него купил… А Марик мне сегодня и расскажет, стоило оно пятьсот рублей или надули меня».       Изморозь на потемневшем металле стала подобна пеплу. Царапая в кровь окоченевшие пальцы, Веневитинов зажал кольцо в кулаке — до боли и хруста, до побелевших костяшек. Колючим ледяным пеплом припорашивало землю, пеплом осыпалось прошлое в израненную душу.       «Жизнь прошла, Митя, и прошла бездарно. Любовь не сберег… Ни одну, ни другую… Науку забросил и даже в карты играть не научился… Кусок ржавого железа — все, что осталось от твоей любви!»       Появившуюся из-за поворота электричку Веневитинов даже не заметил. С протяжным лязганьем и свистом она уже тормозила у платформы. Ещё мгновение, и она гостеприимно распахнула двери своих вагонов. Добро пожаловать, дескать…       «Что ж… Добро пожаловать в будущее, господин Веневитинов! В будущее, которого у тебя нет!»       Ничего вокруг не замечая, он вихрем ворвался внутрь и тут же угодил в неловкую ситуацию. Час предрассветный, вагон абсолютно пустой, а Веневитинов, словно бы нарочно, уселся напротив единственной пассажирки.       «Ещё решит, чего доброго, что я на неё виды имею…»       Лет двадцати или чуть меньше — как раз тот возраст, когда барышни чрезвычайно мнительны.       Однако пересаживаться было бы ещё бестактнее. К счастью, барышня весьма сосредоточенно изучала какие-то бумаги и на Веневитинова не обратила ни малейшего внимания.       «Должно быть, квартальный отчёт сверяет, — решил он. — Ну и пускай сверяет, не будем ей мешать».       Веневитинов демонстративно отвернулся к окну, достал из сумки планшет, но включить так и не успел.       — Доброе утро, Дмитрий Александрович, — не отрываясь от бумаг, бросила попутчица. — Как поживают ваши рыбки?       — Спасибо… Они вполне в добром здравии, — сконфуженно ответил Веневитинов. — Вы знакомы с моими рыбками?       — О, да! И довольно давно! — с неожиданным ехидством воскликнула барышня. — С тех самых пор, как сдавала вам экзамен по уравнениям Максвелла. Помнится, они у вас неплохо разбирались в этом вопросе.       А ведь что-то знакомое мелькнуло в её чертах почти сразу же: рыжеватые волосы, огромные карие глаза, чуть вздёрнутый носик…       «Сендерихина? — сомнения если и были, то быстро развеялись. — Совсем не изменилась… Сколько ей сейчас? Пожалуй, под тридцать, а кажется даже моложе вчерашней дипломницы Марка».       Не спасали ни английский костюм, ни высокая модельная причёска. Выглядело это так, как если бы барышня-гимназистка заявилась на вечеринку в вечерних туалетах старшей сестры — нелепо, смешно, но и трогательно до слёз.       — Ольга… Борисовна?       — Можно просто Ольга.       — Надо же! — удивился Веневитинов. — Вы сдавали мне экзамен?! А я и не помню такого… Совсем память дырявая стала…       — Третий семестр, электричество, — она засмеялась. — Вы мне тогда чуть трояк не влепили. Ссылаясь, в числе прочего, на авторитет ваших рыбок.       — Правда?! — Веневитинов немного смутился. — У моих рыбок, действительно, широкий кругозор… А это, простите, какой год?       — Январь две тысячи седьмого…       Тяжело вздохнув, Веневитинов отвёл взгляд. Сквозь вязкую пелену предутреннего сумрака в окне мелькали огни Петербурга. Далёкие, тусклые, холодные, они вытянулись причудливою гирляндой и убегали прочь, подобно зыбким образам минувшего.       «Всё-то ты помнишь, Митя… На свою беду».       Две тысячи седьмой… Тот самый год, когда мир вокруг начал стремительно рушиться, пока не рассыпался в прах.       — Как же я вас тогда возненавидела! — с лёгким озорством продолжала Ольга. — Думала, что на всю жизнь… Комплекс отличницы. Всегда первая, и вдруг такой конфуз… А потом, когда вы ушли с факультета, мне даже как-то одиноко стало…       Видимо, следовало сделать изумлённое лицо, нахмуриться или хотя бы поднять бровь, намекая на вопиющую бестактность. Однако Веневитинову отчего-то нравилась такая её прямота.       — В юности почти все ошибки считаешь фатальными, — с улыбкой заметил он. — Но ведь пересдали же потом?       — Пересдала, конечно, — небрежно махнув рукой, она засмеялась. — Только времени на подготовку потратила больше, чем потом на кандидатскую.       Этот звонкий смех хотелось слушать бесконечно — в нём сами собой растворялись невзгоды. Веневитинов уже не вспоминал о проигранных деньгах, не проклинал Крюденера, не злился на судьбу. Всё дурное осталось на заснеженной платформе, вместе с выплюнутым в сугроб окурком.       — Что это у вас? — поинтересовался он, кивнув на распечатку. — Анализируете какие-то данные?       — Да! — Ольга просияла. — Этот эксперимент в корне перевернёт наши представления об устройстве материи! Вы подсказали мне гениальную идею!..       — Я?! Когда?! — удивился Веневитинов. — Неужели на том самом экзамене?!       — Ой, простите, — от смущения она заметно покраснела. — Совсем заработалась… Всю ночь на ногах… Заговариваться стала…       — Жалко, что не я, — Веневитинов изобразил досаду. — А в чём идея?       Ольга долго рылась в карманах полушубка, пока не извлекла оттуда закупоренную пробирку с какой-то прозрачной жидкостью.       — Вот, смотрите, — она протянула пробирку Веневитинову.       — Что это? — изумлённо поинтересовался тот.       — Это вода, — с небрежным торжеством ответила Ольга, — химически чистая дистиллированная вода.       — Самая обыкновенная вода?       — Не совсем, — Ольга выдержала паузу. — Её молярная масса на единицу выше обычной. У неё выше плотность, температура кипения и плавления, но по химическим свойствам это, действительно, самая обыкновенная вода.       — Фантастика, — прошептал Веневитинов. — Ошибки быть не может?       — Ни в коем случае! — отрезала Ольга. — Я десять раз всё перепроверила! Такой воды в природе не очень много, из пятисот литров мне удалось выделить чуть меньше стакана.       — Каким образом? Химические свойства ведь одинаковы…       — Центрифуга.       Веневитинов рассматривал пробирку так бережно, словно бы в ней была не вода, а эликсир бессмертия или жидкое золото алхимиков.       — Это настоящее чудо, — вновь прошептал он, возвращая пробирку. — И как вы объясняете такие аномалии?       — Я с самого начала предполагала, что все атомные ядра устроены однотипно, — начала Ольга издалека. — Но эта концепция сталкивается с, казалось бы, непреодолимым препятствием. Атомные массы химических элементов настолько разнообразны, что привести их к общему знаменателю практически невозможно…       Веневитинов слушал вполуха. Всё, что рассказывала Ольга, не было для него новостью. Ещё лет пятнадцать назад в поле зрения КГБ попал молодой англичанин по имени Артур Макдональд. В одной из оксфордских лабораторий он поставил серию экспериментов, заложивших основу британского ядерного проекта. В частном порядке Веневитинову показывали донесения разведки и даже спрашивали совета. Впрочем, наверняка не только у него. Далеко ли с тех пор продвинулся сэр Артур — этого Веневитинов не знал. Предполагал, что весьма солидно. Однако за Макдональдом стояла система МИ-6 и колоссальные ресурсы…       Нет! Настоящее чудо было не в пробирке! Настоящее чудо сидело сейчас перед Веневитиновым и увлечённо рассуждало о структуре атомного ядра — маленькая девочка, в одиночку, за одну бессонную ночь, совершившая то, на что у системы уходят годы.       — Таким образом, получается, — резюмировала Ольга, — что масса любого атома кратна массе атома водорода, а в таблице Менделеева мы имеем дело лишь с усреднёнными величинами, поскольку, при сохранении химических свойств, бывает разный натрий, разный кислород и даже разная вода.       — Что ж… Вполне хватит материала на добротную статью, — чуть помолчав, ответил Веневитинов. — Жаль всё-таки, что не я подсказал вам эту идею.       — Не уверена насчёт статьи, — Ольга задумалась. — Рано пока, хочется повторить эксперимент на других веществах. Но сегодня у нас пресс-конференция, там я обязательно об этом расскажу, чтобы критикам нос утереть.       «Понесло же вас на рожон с вашим тщеславием! — Веневитинов чуть было не выругался. — Что дети малые! Непременно журналистов вам подавай!»       От их общения с прессой Веневитинов ничего хорошего не ждал.       Во время последней встречи Жанна недвусмысленно намекнула, что все проправительственные издания получили распоряжение осадить зарвавшихся вундеркиндов, но и без её намёков всё представлялось яснее ясного. Ребята, сами того не ведая, сунули нос в мутные дела КГБ, и теперь там готовили какую-то пакость.       За Ольгу было по-настоящему страшно. Мрачные предчувствия копошились в груди — одно краше другого.       «Телефон в кармане, Митя, — промелькнула шальная мысль. — Кому звонить, ты знаешь…»       Вот только без толку. Похоже, даже Зина уже не может остановить спланированную травлю. А если и может, то вряд ли захочет. В конце концов, кто он такой, чтобы ей указывать?       — У вас сегодня пресс-конференция? — уточнил Веневитинов, изобразив удивление. — На какую тему?       — По поводу нашей статьи о ядерном распаде. Вы читали?       — О статье слышал, но читать не доводилось, — соврал Веневитинов. — Честно говоря, я перестал следить за научной периодикой.       — Понятно, — с грустью прошептала Ольга. — А можно вопрос? Для меня это важно…       — Надеюсь, не про уравнения Максвелла? А то боюсь, что теперь я вам экзамен провалю.       — Почему вы ушли из науки? Про это тогда много говорили, но толком я так ничего и не поняла…       Стучали колеса, за окнами вагона угасала ночь. Ветер стучал в окно, тонкими струйками разгоняя снег по нагретому стеклу. А в душу снова постучалось прошлое.       — Мой ответ что-то изменит?        — Я бы так не смогла… В детстве я часто любовалась звёздным небом… Там столько тайн! Каждая звёздочка, даже самая тусклая, — это маленькая тайна! Вселенная полна тайн, и мне кажется, что наше предназначение… Предназначение человека в том, чтобы эти тайны разгадать. А отречься от этого… Всё равно, что отречься от себя самой!       Нервно теребя в кармане свое кольцо, Веневитинов вдруг ясно осознал, что не мог он сегодня не поехать на этой электричке и не мог войти в другой вагон.       — Осуждаете?       — Нет… Вряд ли осуждаю… Просто пытаюсь понять.       — Это долгий разговор, а мы уже подъезжаем, — демонстративно скосившись на часы, он вздохнул. — Но могу притчу рассказать. Хотите?       — Хочу.       — Это очень древняя легенда, древнее Библии и всех книг на свете…       — Так уж и древнее?       — Вас что-то смущает? — Веневитинов снисходительно улыбнулся. — Самым старым книгам Ветхого Завета порядка трёх тысяч лет, а письменность существует… Но если мы ещё и это начнём обсуждать, то нам никакого времени не хватит.       — Ой, простите, я вас перебила…       — Это очень древняя легенда, — вкрадчиво повторил Веневитинов…       С незапамятных времён на берегу Евфрата росло прекрасное дерево. Его могучий ствол подпирал собою небеса, в кроне гнездились звёзды, а корни уходили в Преисподнюю. Кто посадил его и вырастил, об этом не ведал никто.       Даже боги восхищались красотою и величием этого дерева. Боги восхищались, а демоны проклинали его, переполняясь злобой.       И вот однажды наслали демоны ужасную бурю. Три дня и три ночи бушевала она, пока не вырвала дерево с корнем, не расшибла его о скалы и не разметала щепки по самым дальним уголкам Вселенной.       И возликовали демоны! И возрыдали боги!       Инанна, светлейшая из богов, сумела отыскать единственное уцелевшее семечко великого дерева, треснувшее и полуживое.       И посадила Инанна его в своём саду, и свершилось чудо!       Семечко проросло — столь велика была скорбь Инанны, её любовь и стремление вернуть утраченное.       Однако и тёмные мысли терзали её душу. Денно и нощно заботясь о дереве, Инанна мечтала сделать из него трон. И воссиял бы он над всем сущим, прославляя величие Царицы Небес.       Выросло дерево ещё краше прежнего, но осквернила его Инанна своим тщеславием: у корней поселилась змея, в дупле свила себе гнездо ненасытная демоница, а ветви облюбовала проклятая птица Анзуд.       Опечалилась Инанна и обратилась за помощью к своему суженному Гильгамешу. Гильгамеш победил змею, демоницу и орла, срубил дерево, сделал для Инанны трон, а для себя изготовил барабан и барабанные палочки. Три дня и три ночи он бил в барабан, возвещая о своей победе. Три дня и три ночи он не мог успокоиться. Но обессилили руки его, выронил он палочки на землю, и провалились они в Преисподнюю.       И так и эдак пробовал достать их Гильгамеш, но ничего у него не вышло. Тогда попросил он своего друга Энкиду сходить за палочками в Царство Вечного Мрака.       Друг не смог отказать Гильгамешу и отправился в путь. Много испытаний выпало на его долю, однако всё превозмог Энкиду, да только обратно вернуться не смог — так и остался бродить меж тенями…       — А в чём мораль? — немного помолчав, спросила Ольга. — Странная легенда…       — Морали здесь много, — ответил Веневитинов. — Архаичная мифология только кажется примитивной. Порою она даже глубже, чем у тех же греков, — он выдержал паузу. — Мораль… Даже богам не чуждо тщеславие, что уж говорить о смертных… Чем заплатила Инанна за свою гордыню, нам неизвестно, а вот Гильгамеш потерял друга. Начиная возделывать свой сад, мы можем руководствоваться самыми благими намерениями, но в итоге всё равно побеждает тщеславие, которое не даёт нам остановиться, не даёт задуматься о последствиях…       — А я бы тоже пошла.       — Куда? — не понял Веневитинов. — Куда бы вы пошли?       — В Преисподнюю, — Ольга улыбнулась. — За палочками.       Они уже стояли в тамбуре, глядя, как за окном всё медленнее плывут огни Балтийского вокзала.       — А знаете, я вам завидую! — внезапно даже для себя воскликнул Веневитинов. — Вы даже не представляете, как я вам завидую!       Лопнул внутри какой-то нерв, и точно гора слетела с плеч. Захотелось вновь извлечь из пыльного шкафа старые тетради и отправиться… Да хоть в Преисподнюю, за палочками!       — И вам никогда не хотелось вернуться? — Ольга будто бы читала его мысли. — Разве не хотелось?       — Ради чего? Мое время упущено…       — Хотя бы ради того, чтобы победить тщеславие.       — Тщеславие?! — удивился Веневитинов. — Звучит парадоксально, но, возможно, вы и правы…       На вокзале пришло время прощаться.       — Счастливо вам, Ольга…       — А разве вы не на метро?       — Мне к другу, тут минут десять пешком…       Пришлось врать. Ехал Веневитинов почти в те же края, что и Ольга, но почему-то ему не хотелось провожать её до самых дверей.       — И вам счастливо! — Ольга развернулась и решительно зашагала прочь.       Невесть откуда, обрывком ли забытого сна, пророческим ли видением, перед глазами вспыхнуло лицо бородатого старца с пронзительным взглядом. Его посиневшие тонкие губы что-то шептали, но слова растворялись в шуме привокзальной суеты и свисте колючих петербургских сквозняков.       Захотелось догнать, не пустить на эту чёртову пресс-конференцию, предупредить обо всем, защитить… Или хотя бы быть рядом в нужную минуту, чтобы утешить и не дать сломаться.       — Ольга!       — Да? — она замерла и обернулась.       «Остынь! — одёрнул себя Веневитинов. — Вот только твоей заботы ей и не хватало! Там двое соавторов, Митя! Найдётся кому и утешить, и защитить!»       — Удачи вам!