***
— Вам ещё что-то нужно, ваша светлость? — Спасибо, Анфиса, ты можешь идти. Горничная присела в безупречном книксене и столь же благочинно направилась к выходу. Однако слишком уж явно блестели её глаза — счастье за выучкой не спрячешь. У неё тоже любовь, тратить Рождественскую ночь на капризы юной хозяйки в планы Анфисы никак не вписывалось. Зина уже лежала в постели с томиком французских стихов и обречённо посматривала на гору подарков у наряженной ёлочки. Читать не хотелось, разбирать подарки — тоже. Едва ли среди всех этих пафосных безделушек, могло сыскаться что-либо такое, чего бы не было в прошлом году. Или в позапрошлом… Назло всем хотелось сотворить какую-нибудь несусветную глупость, хотя бы на час превратиться из принцессы в Золушку, но быть при этом счастливой. — Анфиса, погоди! — Да, ваша светлость. — Гадают ведь в эту ночь? — уточнила Зина. — Не в следующую? — В эту, ваша светлость, — со знанием дела ответила горничная. — Тем паче, четверг завтра, а на четверг и ворожба вернее. — Ты знаешь какую-нибудь? — На урожай знаю, на погоду, — перечисляла Анфиса, загибая пальцы, — на урожай, от дурного глаза, от хвори всяческой… — А ещё? — На суженого знаю. — На суженого?! — А вам зачем? — удивилась Анфиса. — У вас ведь жених есть… — Рассказывай! — Как изволите, барышня, — горничная перешла на шёпот, — только святотатство это! В былые времена за такое точно бы в тюрьму забрали! — Не бойся, я никому не скажу. — Ну, слушайте… Надо взять иконку с Распутиным, плюнуть на неё три раза да под подушку-то и спрятать. Суженый как есть во снах явится! — Quelle horreur! — Зина поморщилась. — А Распутин-то здесь причём? — Не могу знать, барышня, но средство верное!***
«Верное средство» не сработало. Возможно потому, что иконки под рукой не оказалось. Нашёлся лишь портрет в учебнике истории. Спала Зина тревожно и чутко, звуки огромного дома беспардонно вторгались в её зыбкие видения и разрывали их в клочья: то завоет метель в водосточной трубе, то с крыши упадёт сосулька. Однако больше всего раздражало то, что в коридоре беспрерывно кто-то бродил. Усиленный раскатистым эхом стук шагов долбил по темечку не хуже кувалды. В конце концов, Зина не выдержала. Схватив со стола светильник, она выскочила из своих покоев. Выскочила и оцепенела. Коридор был мрачен и пуст. Здесь не горело ни одной лампы, и лишь свет уличных фонарей играл на потолке причудливыми тенями. Темноты Зина не боялась, что-то иное заставляло её дрожать. Коридор неуловимо изменился, он стал не таким, как прежде. Зина долго всматривалась во мрак, пока не поняла, в чём дело. «Портреты!» Заканчивающийся отцовским кабинетом коридор служил ещё и фамильной галереей. Портреты всех Волконских: от легендарного Рюрика до папеньки включительно — украшали стену, неизменно потрясая воображение любого, кто проходил мимо. И вот теперь их зачем-то перевесили. Шли они в правильном порядке, но так, словно кого-то убрали из начала или, напротив, добавили в конец. Едва различимая тень злоумышленника маячила у самого входа в кабинет. Ничуть не раздумывая, Зина метнулась прямиком к нему. Долговязый, нескладный парень, вроде бы даже из общества, хотя лицо и незнакомое. На вора совершенно не похож. Черный фрак, белоснежная сорочка, галстук-бабочка — одет так, будто бы после бала он решил заглянуть в соседний музей. Стоит себе, портретом любуется, да знай, очки свои батистовым платочком протирает. — Кто здесь? — осмелев пролепетала Зина. — Что вам угодно, милостивый государь? Он обернулся резко и порывисто, точно его разбудили, долго хлопал глазами, а затем, позабыв о такте, изумлённо осмотрел Зину с головы до пят. — Никогда не видел тебя в ночнушке… А тебе идёт! Иному хватило и сотой доли той дерзости, чтобы схлопотать затрещину. Однако Зина стерпела. Она сама смотрела на юношу, не смея шелохнуться. Сердце в груди трепетало испуганной птицей, а голова шла кругом, как будто от хмельного вина. — А в чём видел? — Ни в чём, — смущённо улыбнулся юноша. — Ни в чём видел, а в ночнушке не видел. Что следует отвечать, Зина не знала. Парень же, поглазев на неё ещё пару секунд, вновь погрузился в созерцание портрета. — Мшагин всё-таки гений! — восхищённо прошептал он. — Хоть и конъюнктурщик… «Тоже мне джентльмен!.. Разговаривает с барышней, а пялится на какой-то портрет!» — Мшагин?! Кто это? — Модный художник. — Нет такого. Я всех художников знаю. — Есть. Но сейчас он ещё студент. Лепит шары из гипса, комиксами подрабатывает… — Гений и подрабатывает комиксами?! — Взгляни, — парень кивнул на портрет. — Сама увидишь. Более совершенного шедевра Зине встречать не доводилось, разве что у мастеров Ренессанса. С полотна на неё смотрело подлинное божество — царственная дама во всём величии и блеске. Должно быть, лишь наречие ангелов способно описать её неземную грацию, едва заметный прищур карих глаз, тонкую улыбку и гипнотический ледяной взгляд, проникающий в самую душу. Бриллианты в её высокой причёске горели словно настоящие. Фамильную диадему Волконских Зина узнала, женщину — нет. — Кто это? У нас в роду таких не было… — Ещё не поняла? — Нет… — Это ты, Зина. Ты. Только много-много лет спустя. — Я?! А как же Коленька? Здесь должен быть его портрет. Он ведь наследник… — У твоего брата своя судьба, а у тебя — своя. Где-то совсем рядом заплакал ребёнок. Маленьких детей в доме не было, но почему-то Зина не удивилась. Стало лишь немножечко грустно от этого надрывного плача. — И в чём же моя судьба? — с сомнением спросила она. — Неужто взаправду гений мой портрет напишет? — Гении тебе надоесть успеют. Они в очередь построятся, чтобы с тебя портреты писать. Самая влиятельная женщина России, всё ж таки! — Самая влиятельная?! — удивилась Зина. — Как мадам Аракчеева?! В ответ парень захохотал, да так обидно, что захотелось запустить в него светильником. — Нашла, на кого ровняться! — выдавил он сквозь смех. — Как ты сказала?! Аракчеева?! Я даже не знаю, кто это! — Ну как же! Марья Тимофеевна! Царица муз и красоты! — Да-да-да… Припоминаю… Была какая-то карга старая, которую успели забыть уже к вечеру дня похорон. Это не твой удел. Как сказал бы поэт, ты будешь пасти народы! Вершить судьбы человечества, а не прозябать в салонной пошлости среди дряхлеющих куриц! — А ты? — робко поинтересовалась Зина. — Ты будешь в моей судьбе? Ребёнок рыдал всё жалобнее и громче. Юноша молчал, а его яркие голубые глаза затуманивались тоской. — Однажды тебе придётся выбирать, — продолжил он наконец. — Либо со мной, либо на портрет гения… — Нет! — от злобы и горечи стало трудно дышать. — Мне не нужен такой выбор! — У тебя спросить забыли, детка, — парень хмыкнул. — Ты попытаешься обмануть судьбу, у тебя это даже получится… Но знай, рано или поздно выбирать всё равно придётся… Рыдания не утихали. Под напором детского крика сон надломился, пошёл трещинами и разлетелся вдребезги. Но еще за мгновение до взрыва Зина всё поняла: кто этот юноша с пронзительной грустью во взгляде, чей плачет ребенок и как именно она обманет судьбу… — Кристина, девочка моя, не надо плакать! Мама уже идёт к тебе!***
Открыв глаза, Зина увидела озабоченное лицо горничной. — Барышня, вам нездоровится? Доктора позвать? — Всё хорошо, Анфиса… Просто сон приснился… Странный… Я разговаривала? — Так точно, барышня. Всё какую-то Кристину звали. Это ваша новая подруга?