Быть героем

В последние несколько дней, когда в виду невозможности скрыть следы скверны на видимых местах кожи общение пришлось сильно ограничить, Келуан с неприкрытым любопытством наблюдал за своими новыми спутниками со стороны. Несмотря на то, что его тело с каждым днем уродовалось все больше новыми багровыми и серыми пятнами, его разум оставался на удивление ясным. Неизвестный ранее ему звуковой поток, похожий на скрежет лезвия о камень, теперь напоминал музыку, а сны перестали будоражить сознание растущей от них тревогой, превратившись в обезличенные видения дивных паттернов. Чем легче становилось внутри, тем страшнее Келуан выглядел снаружи, и в глазах темноволосого лорда, представившегося Фергюсом, теперь читалась помесь горечи и отвращения. Ведьма, которая откликалась на имя Морриган, если и испытывала какие-то сложные чувства по поводу видимых результатов его заражения, то не подавала никаких реакций, что не могло не удивлять. Собственное молчание и неучастие делало его невидимым. Морриган чаще сосредотачивалась на готовке и сборе трав, почти никогда не заговаривая первой, а Фергюс стал больше времени посвящать своим медитациям и тренировках с мечом. Келуан задерживал долгие взгляды на них обоих, изучая невербальные реакции и знаки, и иногда ему даже не нужно вслушиваться в чужие слова, чтобы понимать, о чем идет речь. Самое первое, что ему удалось заметить, — Фергюс часто посматривал в сторону Морриган, когда та не замечала. Несмотря на то, что Келуан не разбирался в человеческой культуре, почти сразу стало очевидно, что она была такой же чужой и для ведьмы, выросшей едва ли не в большей изоляции от общества шемленов, нежели Келуан. Фергюс совершенно не соответствовал тому образу, который веками создавали долийцы, однако его интерес был вполне понятен. К этому стоило добавить и то, что он был мужчиной, оказавшимся где-то на краю света и уверенным в своей обреченности, а единственная женщина, которая была рядом, не обременяла себя никакими нравственными правилами и не стеснялась оголять собственное тело перед незнакомцами. Позже Келуан уловил, что Морриган замечала чужое внимание, но предпочитала никак на это не реагировать и продолжала вести себя непринужденно. Это он тоже счел последствием ее изолированного взросления, хоть и допускал, что, возможно, интерес был взаимный. Когда Морриган разговаривала с Фергюсом, ее интонации становились все менее отталкивающими, а ответы — многословными и подробными. Иногда Келуан ощущал себя лишним, его одолевали сомнения и бесполезность пребывания в лагере, и он все больше обращался в себя — к размышлениям о своих видениях и любованию неизвестной ему песней в собственной голове. В Лотеринге никто не знал, где искать Серых Стражей. Келуан был весьма удивлен, когда узнал, что те вовсе обвинялись в предательстве и убийстве короля, перейдя на сторону порождений тьмы, но поверить в это было трудно. Фергюс не участвовал в основной битве, поэтому не знал наверняка, что произошло на самом деле, но на всякий случай было решено теперь лишний раз не говорить, кого они ищут и с какой целью. Он предложил попросить помощи у некого эрла Редклифа, чьих войск в Остагаре не было — если выжившие Стражи решились бы представиться где-то открыто, так это тем, кто не знает правды о произошедшем на юге. В тот день, когда они должны были покидать Лотеринг, Келуан заметил еще кое-что. Важная деталь, ускользающая от него изо дня в день, которая дополняла все предыдущие предположения об общении Морриган и Фергюса, прояснила обоюдную оттепель в весьма сложных отношениях. Мнение, которое у него сложилось о ведьме, изменилось: каждое утро, пока Фергюс еще спал, она смешивала зелье из трав и добавляла немного в дорожную флягу их спутника. Келуан сначала не мог различить всех ингредиентов, чтобы предположить, какой эффект должно производить это варево, но ответ пришел к нему сам собой, заставляя сделать весьма странный и неожиданный вывод — Морриган заставляла чувствовать Фергюса симптомы заражения, которого на самом деле не было. Они разбили лагерь спустя день как можно дальше от поселений. После ночлега, пока его спутники завтракали, Келуан ненадолго оставил место их стоянки. Значительные изменения, вызванные скверной, по какой-то неведомой ему причине раскачивали завесу самой Тени, заставляя его чувствовать духов по ту сторону. Может, ведьма и ему что-то подмешивала в чай? Впрочем, даже если она и владела какими-то познаниями, позволяющими обманывать ощущения других людей, едва ли ей было по силам превратить не обладающего таланта к магии эльфа в того, кто может ощущать саму Тень. Он остановился и закрыл глаза, вслушиваясь в колебания завесы. Шелест листвы сливался с шепотом духов, но Келуан не мог ничего разобрать — та мелодия, которую он слышал все громче, заглушала все остальное. Мерриль, Первая его клана, говорила, что нужно искать места, где завеса истончилась, чтобы услышать, что говорят духи. Многие считали, что ее заигрывания с обитателями Тени глупы и чрезвычайно опасны, но сейчас Келуан бы многое отдал за ее совет. Память его о проступках, за которые Мерриль так любили осуждать, почти стерлась, и теперь жизнь в клане была больше похожа на сон, нежели на действительно пережитые события. Стоило перед своим побегом стащить что-нибудь, — за побрякушку держаться проще, чем за воспоминания, размывающиеся временем. Он уже почти не узнавал Тамлена. Вроде бы у того были светлые волосы и глаза, резкий голос, напоминающий лай, и острый нос. Но отдельные части так тяжело было собрать, чтобы вновь вспомнить чужое лицо. Келуан сжал пальцы в кулаки и больно закусил губу, словно это могло ему помочь, но образ Тамлена ускользнул еще до того, как сознание успело его нарисовать. — Митал… — воззвал Келуан шепотом себе под ноги, ощутив мгновенный угол совести, что не обратился к богине как следует. Он не знал, чего просить, ибо почти смирился со своей участью и не желал давать себе никаких надежд. От соленого привкуса крови на нижней губе, которую он так неосторожно поранил заостренными от скверны зубами, мелодия в голове зазвучала как будто громче. Солнце уже вышло из-за горизонта, и, когда Келуан открыл глаза, те неприятно запекли. Скорее всего, чувствительность к свету будет только усиливаться — пора задуматься о том, чтобы продолжать свой путь в одиночестве. Он отвернулся и потер глаза как можно осторожнее, и в этот момент ему показалось, будто завеса позади резко качнулась. Первым в лагере Келуана встретил Фергюс. Как и всегда, он стоял немного в стороне от общего костра и упражнялся с мечом. Кажется, левой рукой у него получалось фехтовать все лучше и лучше, пусть даже долийский эльф ничего не понимал в мастерстве боя ферелденских воинов. Морриган сортировала травы на дорожном поясе — остальные вещи были уже собраны. Если спутникам и было любопытно, куда отлучался Келуан, то они предпочли об этом не спрашивать. Стоило всем троим собраться и затушить костер, они покинули место стоянки и направились на запад, намеренно избегая тракта и маленьких хуторов по дороге. Взгляд Келуана был прикован к зазубренному горизонту впереди, похожему на торчащий прямо из земли драконий хребет. — Как красиво. Никогда такого не видел. — Это Морозные горы, — принялся объяснять Фергюс, — они простираются от Недремлющего моря на юг до самых неизведанных земель и являются природной границей между Ферелденом и Орлеем. Слышал о нем когда-нибудь? У нас с орлесианцами была долгая война. Келуан лишь пожал плечами — кроме упоминаний этого названия в долийских историях, он не знал абсолютно ничего, даже если хагрен что-то рассказывал. Тогда казалось, что ему незачем запоминать недостижимую для него географию, ведь клан никогда не путешествовал так далеко, во всяком случае, после его рождения. — Это ведь там находятся Долы? — И множество древних эльфийских храмов, около которых постоянно долийцы и имперцы сражаются за полуразрушенные артефакты мифических богов, — Морриган ответила быстрее, дав понять, что тоже участвует в разговоре, хоть Келуан до этого момента думал, что она занята собственными измышлениями. — Ты там была? — спросил Фергюс. — Нет, я редко покидаю Дикие Земли. И в этом Редклифе я тоже не была, а уж в Орлее — тем более. Но не обязательно видеть что-то, чтобы знать. Моя мать рассказывала об этом и о многом другом. — Значит, она там была? — Келуан поглядел на ведьму с любопытством. — Эти… артефакты могли бы как-то помочь моему народу сейчас? Ему показалось, что Морриган улыбнулась одними краешками губ, как будто подбирая ответ. — Эльфы всегда норовят их спрятать, потому что не понимают, а люди — уничтожить, потому что тоже не понимают. Ни то, ни другое не способно помочь. Увы, осталось куда меньше долийцев, которые могли бы использовать эти артефакты. Возможно, не осталось и вовсе. — Что это значит? — Фергюс, который понимал в этом меньше остальных, выражал необычное для людей любопытство. — Это значит только то, что древняя магия — сложна и хрупка. Нужно проявлять уважение и терпение, чтобы ее познать. Иначе она будет не более, чем бесполезным трофеем, который будут перевозить из клана в клан безо всякой цели. — Моя Хранительница терпеливо и почтительно относится к истории нашего народа, но ей пришлось увести клан на север, подальше от Мора. Вряд ли она отправиться на поиски эльфийских артефактов так далеко. Тем более, некоторые из них и правда опасны. Келуан не без горечи вспомнил пропавшего без вести Тамлена, а Морриган пренебрежительно хмыкнула, как будто вкладывала молчаливое «я так и знала…». — Я встречал один древний артефакт, который убил моего друга и теперь медленно убивает меня. Это огромное зеркало, зараженное скверной, от которого всем лучше держаться подальше. — Спор немного оживил его, и Келуан даже отвлекся от вечно сопровождающей каждую его мысль песни. Морриган как будто просияла. В желтых глазах зажегся тот же огонек, который он видел и у Тамлена, когда они решили разведать арлатанские развалины. Келуану решительно не нравился этот внезапный интерес, и он уже готов был выдать новую пламенную речь об опасных находках, но ведьма неожиданно притихла. Вместо нее к разговору снова подключился Фергюс, сказав, что этот артефакт мог принадлежать империи Тевинтер, которая и сейчас помышляет запретной магией, так что с мнением Келуана он был согласен. — Только не говори, что там, где замешана скверна, всегда виноват Тевинтер, — несмотря на то, что Морриган ушла вперед, и Келуан больше не видел ее лица, в ее голосе была слышна улыбка. — В Песне света говорится, что именно тевинтерцы и их магия крови виновны в появлении Моров, но нет, я не думаю, что всем легендам стоит верить. Скорее, дело в том, что когда-то Тевинтер правил в том числе и на этих землях, так почему бы этому зеркалу не быть тевинтерским артефактом? — Как для андрастианина ты не такой уж и дурак, — Морриган рассмеялась, Фергюс ответил на такую оценку какой-то неловкой улыбкой, и только Келуан решительно не понял, что же в этом было забавного. На какое-то время все трое замолчали, каждый занимая себя собственными мыслями. Келуан немного отстал, любуясь видами. Почва под ногами становилась более сухой и каменистой, хоть и до гор еще было далеко. В какой-то момент они начали поворачивать, оставляя серый хребет в стороне, а в воздухе все отчетливо ощущался влажный солоноватый запах. В этот раз он не стал завязывать новую беседу о природе, чтобы случайно не заговорить об эльфийской истории или чем-нибудь еще, но через полчаса пути все прояснилось само собой. Взобравшись на возвышение, по которому шел каменистый тракт до самого Редклифа, Келуан увидел по другую сторону раскинувшуюся до самого горизонта голубую гладь воды. — Это озеро Каленхад, названное в честь первого короля из династии Тейринов. Король Кайлан — его последний потомок. Доселе Келуану доводилось видеть только маленькие пруды и речушки, которые можно было перейти вплавь, но озеро Каленхад скорее напоминало нескончаемое море, скрывающееся за небосклоном, и осознание его величины немного пугало. Морриган отнеслась к увиденному гораздо спокойнее, но Келуан не был уверен, что она тоже видит его впервые. Куда более интересным ей показалась новая тема, которая совершенно не вязалась с ее образом ведьмы из Диких земель, которая в политике должна разбираться так же худо, как и долийский эльф. — Выходит, Ферелден остался теперь без короля? Кто же теперь им будет править? — Не знаю. Но не думаю, что на то место, где ты живешь, это как-то повлияет. — Как грубо с твоей стороны считать, что, раз я выросла не в замке, то не имею права знать, кто взойдет на трон, — Морриган, тем не менее, не выглядела обиженной. Келуану показалось, что Фергюса она хотела на что-то спровоцировать, но тот воспринял ее высказывание вполне серьезно. — Прости, но в Лотеринге ты говорила совсем другое. И все то, что ты делала… было похоже, будто тебя это совсем не занимает. Ты ведь не признаешь Церковь и храмовников… — Но я говорила, что важно победить Мор. А как его победить, если вокруг творится хаос и гражданская война? Этот тейрн Логейн в смерти твоего короля обвинил Серых Стражей, без которых порождений тьмы ни за что не одолеть, а другие лорды решили, что самое время начать решать местные проблемы и сражаться друг с другом. Фергюс задумался. Морриган казалась удовлетворенной, словно размышления, в которые погрузился их спутник, должны были его на что-то натолкнуть. Келуан не так много знал подробностей о личной истории этого человека — лишь слышал, что в Хайевере у него остались жена, сын, мать и младший брат, и всем им грозит какая-то опасность. Вероятно, если бы Фергюс знал, что Морриган обманывала его все это время, внушая, что в его теле теперь скверна, то ни за что бы не провел в ее обществе и лишней минуты. Смысл этого обмана внезапно стал кристально понятен, и Келуан восхитился собственной догадке — лишь только эта ведьма действительно понимала, что ради общего блага нужно жертвовать личными нуждами. По той же причине Келуан оставил свой клан, поставив свои нужды ниже безопасности своих собратьев. Но, увы, судя по тому, что они слышали в Лотеринге, в Ферелдене не нашлось человека, кто сделал бы то же самое, кроме обманутого Морриган Фергюса.