Быть героем

Доран проснулся от звонкого металлического звука — кто-то бесцеремонно барабанил по решетке его камеры, видимо, пытаясь его разбудить. — Ваше высочество, — позвал его кто-то, пренебрежительно выталкивая формальное обращение, — вас уже ждут. Доран открыл глаза и огляделся: в полутьме камеры он по-прежнему находился один, а двое стражников ждали его в коридоре, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Харроумонт не приходил? — осведомился он, медленно поднимаясь с тюремной койки. Ему не ответили. Спина ужасно ныла — сильнее, чем когда приходилось спать на голом камне на Глубинных тропах, — а ноги затекли почти до основания. Возможно, лекарь, который его осматривал, был легкомысленно оптимистичен в своих прогнозах, и нужно было настоять на ампутации конечностей, пока это еще было возможно. Сейчас приходилось опираться руками сзади, чтобы хотя бы просто сесть. — Помогите встать, — попросил он, безуспешно пытаясь спустить ноги на пол. Один из стражников шумно выдохнул, словно Доран попросил его о чем-то чрезвычайно сложном, и принялся неторопливо вращать ключ в замочной скважине решетки. — Без фокусов только, — предупредил пока его второй стражник — пока его коллега открывал камеру, он неуверенно мялся в коридоре. Дорану было все равно, что он, ввиду обвинений Белена и его приспешников, перестал пользоваться чужим доверием. Ночь в заключении была долгой, но за это время он успел осознать, что не было более никакого смысла переживать за свою репутацию. Уповать на хороший исход не стоило — его свидетелей, если те не разбежались, все равно не воспримут всерьез, ведь даже Харроумонт отнесся к идее позволить им дать показания, со скептицизмом, а без них ему в лучшем случае грозит изгнание на Глубинные тропы. Даже здоровые гномы редко выживали, как только оказывались один на один с тварями, которые обитали за пределами Орзаммара, что говорить о калеке, который теперь даже встать самостоятельно не мог. Возможно, ему лучше надеяться на то, что его казнят за убийство брата или предательство, — в этом случае не придется хвататься за крохотные шансы выжить там, где смерть будет самой страшной и мучительной, которую он только мог себе представить. Скорее всего, в изгнании его не убьют сразу — несколько дней он будет ползти без конкретной цели, пока его руки не ослабеют. Тогда он ляжет на холодный камень, мучаясь от жажды и голода, а его ноги снова начнут гноиться, привлекая к нему глубинных охотников. Те будут сжирать его заживо, заставляя это чувствовать, пока он не истечет кровью. Ну уж нет, пусть лучше ему отрубят голову в Зале Ассамблеи. Тот из стражников, что был посмелее, подошел к нему первым и положил его руку себе на шею, позволив себя обхватить. Второй недоверчиво коснулся его ног, словно проверяя, действительно ли Доран не мог ими двигать, и потянул вниз. — Моего телохранителя уже увели? Его вопрос снова остался без ответа. Стражники, взяв Дорана под руки, вывели из камеры и практически понесли вдоль коридора. Он слышал, как кончики его ступней волочились по полу, но не чувствовал ничего, кроме едва различимого покалывания в бедрах, — так, словно его тело там и кончалось. Остальные камеры пустовали, и Доран сделал вывод, что Горима забрали раньше. Он пожалел, что они так и не поговорили после того, как Харроумонт ушел, пусть даже о чем-то, что не имеет никакого отношения ни к Триану, ни к расследованию его гибели. Сейчас, когда он впервые за долгое время остался наедине с незнакомцами, без своего телохранителя он чувствовал себя хуже, чем без способности ходить, и это его пугало. Вопреки допущению, что его несли в Зал Ассамблеи, Доран в какой-то момент обнаружил, что не узнает коридоры, по которым его тащили. Узкий тоннель вел все ниже и ниже и, если опираться на свое внутреннее ощущение пространства, совершенно в противоположную от Зала сторону. Через несколько пролетов они оказались в небольшой комнате с тяжелой дверью, которую, судя по доспехам, охранял королевский гвардеец. — Принц Белен в своем кабинете, — немного устало сообщил он и раскрыл перед ними дверь. — Принц Белен? — недоуменно спросил Доран. — Я не понимаю… Никто не спешил объяснять ему, куда же на самом деле его несли. Один из стражников только как-то кривовато улыбнулся, помогая пересечь порог двери, и Доран посчитал, что, кажется, его любопытство останется неудовлетворенным. За дверью, которая за ними закрылась, их ждало небольшое помещение, в котором он узнал кладовую в северо-восточном крыле родного замка. Там Дорана пересадили в небольшую повозку — стражники, которые несли его, передали его в распоряжение королевской гвардии, и те энергично повезли его через весь замок. Он всматривался в их профили, но так и не смог узнать в них ни стражников отца, ни подданных Триана. Видимо, Белен, пользуясь возможностью, заменил вокруг себя всех, — умно, учитывая то, насколько сильной симпатией пользовался в былые годы Доран. У входа в крыло королевских покоев их встретил Вартаг Гаворн — некогда королевская семья его знала как преданного друга и одного из компаньонов Белена, который, как часто говорили, имел привычку отвлекать принца от ценностей знатного гнома. После одного из вечеров в компании Вартага Белен вернулся позднее, чем должен был, и Триан устроил младшему братцу урок истинных нравов, разбив около него несколько старых посудин из дорогого семейного сервиза. Один из керамических осколков повредил Белену руку, и, кто знает, что могло еще случиться в ту ночь, если бы за него не вступился Доран. Вартаг коротко кивнул гвардейцам и посмотрел на него со смесью триумфа и жалости. Вряд ли он действительно сочувствовал брату своего товарища — скорее, примерял роль калеки на себя, благодаря предков, что ему удалось избежать такой участи. Во всяком случае такое впечатление о нем складывалось еще до гибели Триана — даже Доран, несмотря на свою наивность и излишнюю доверчивость, считал Вартага беспринципным эгоистом, живущим в свое удовольствие. Они пересекли общий холл, после чего повернули направо — покои короля, которые, видимо, теперь занял Белен. Когда отец умер, а Триана выбрали королем, он переехал именно сюда, а из своих старых сделал что-то вроде посольского кабинета. После этого не единожды королевские советники ловили около них парочку девиц из неприкасаемых — те посещали Белена, чья спальня находилась рядом, и, по словам Триана, порочили их фамильное имя. Однажды Доран спрятал одну такую в собственной спальне — рыжеволосая, большеглазая, с точеной как для гномки фигурой и приятным голосом, она прикрывала метку неприкасаемой маленькой ладонью и торопливо извинялась, опустив взгляд себе под ноги, пока за ней не пришел Белен. Стража у королевских покоев отворила перед ним двери, впуская внутрь. С того момента, как Доран был здесь в последний раз, почти ничего не изменилось, кроме самого обитателя. Но от одного осознания, что теперь здесь жил и принимал посетителей Белен, сам воздух будто изменил запах и плотность, отчего стало немного душно. — Ну здравствуй, брат, — услышал он знакомый голос. Белен встал из-за стола и кивнул гвардейцам у Дорана за спиной. Те опустили повозку и, судя по звуку закрывающейся двери, удалились. — Рад тебя видеть. — Правда? — Доран поднял брови, пытаясь поймать хоть какую-то малейшую реакцию на чужом лице, но мимика младшего брата выражала неподдельную искренность. — Что бы там тебе не рассказывал Харроумонт, — Белен обошел стол и подошел почти впритык, — я не монстр и не стану закапывать своего брата. — Наклонившись, он погладил Дорана по щеке. — Ты заботился обо мне и защищал столько раз, что я уже и не сосчитаю. Даже если ты и убил его… — он пожал плечами. — Мы еще можем быть союзниками. Странное чувство, похожее на смесь надежды и страха, обожгло его в груди изнутри. Глас разума подсказывал, что Белен играл с ним, но тон его голоса, его взгляд, его жесты — все было таким искренним, словно он и правда верил в то, что говорил. — Я? — переспросил Доран, выдавая неуверенный хрип. — Ты же знаешь, что я не убивал его. — Тихо, — одними губами проговорил Белен, не сводя взгляда, — если ты говоришь так, значит, я тебе верю. Но нам нужно это доказать, иначе… — он опустил голову. Доран поморщился. — Что ты делаешь? Здесь никого нет кроме нас, перед кем это представление? Белен изменился в лице, и вместо сожаления на нем появилась едва различимая злость. — Ты не веришь мне? — не дожидаясь подтверждения, он убрал руку и выпрямился. — Я мог бы послушаться своих советников и бросить это дело, оставив все как есть. Но я не хочу пускать все на самотек, потому что ты мой брат, и я хочу помочь. — Белен отвернулся, и Доран уставился в его спину. Он знал, каким прекрасным актером был его младший брат — очень хотелось принимать его намерения за чистую монету, но сомнения не оставляли его. — Я никогда так долго не оставался один — без тех, кто бы меня защищал и стоял за меня несмотря ни на что, и я не хочу лишить жизни последнего, кто мог бы это исправить. — Постой, — Доран поднял руку перед собой, хоть и Белен не видел этого жеста, — ты хочешь, чтобы я остался здесь, с тобой? — Мысли одна за другой сменяли друг друга, путая его окончательно, когда он пытался добраться до смысла сказанного. Неужели его брат усомнился в тех, кем себя окружил? — Конечно! — воскликнул он, разворачиваясь. — Кому еще я могу доверять так, как тебе? Если я стану королем, мне нужны преданные люди возле себя. Вот оно, — подумал Доран. — Ты хочешь быть королем, и тебе нужна моя поддержка, — констатировал он. Белен не отвел взгляд, как будто признавал, что так и есть. — Если я выступлю против Харроумонта, ты сохранишь мне жизнь, чтоб оставить подле себя, — продолжал Доран, — Орзаммар будет ликовать, что два брата объединились, чтобы защитить трон от посягательств узурпатора. Каждый получит то, что хочет — у тебя будет власть, а у меня — мое доброе имя. Так ты себе это представляешь? Он и сам не понимал, пытался ли он заставить Белена признать это или выторговывал для себя лучшие условия. Следовало признаться в том, что Доран хотел жить — не в изгнании и не на Глубинных тропах, а дома, в комфортных условиях и в окружении других гномов, пусть даже среди них будет и его брат. Но в те моменты, когда его ноги ныли от боли, или когда чувство стыда за неисправимую травму грызло его под чужими взглядами, он не страшился смерти, которая с этим покончила бы. Зачем ему жизнь во дворце, роскошная и богатая, если даже для того, чтобы справить нужду, ему будет нужна будет помощь? — Я хочу, чтоб со мной был мой брат, — наконец ответил Белен, — и хочу помочь тебе с этим, — он кивнул ему на ноги. — Я найду лучших лекарей, если не в Орзаммаре, то на поверхности. Пошлю за ними куда угодно или отправлю тебя в Круг магов, если там найдут способ тебе помочь. Я позабочусь о тебе, потому что ты заботился обо мне. — И что ты за это хочешь? Чтобы я соврал на суде? Белен вздохнул: ноздри его раздулись, делая лицо еще более широким, и от его дыхания зашевелились волоски на светлых усах. Он делал так с самого детства, когда расстраивался, и Доран с чувством, будто весь мир обернулся против его младшего брата, всегда его обнимал. — У меня будет ребенок, — произнес он тихо, — от неприкасаемой женщины. На несколько секунд повисла тишина. Доран слышал, как пульсировала кровь у него в висках, — в один момент его представление о ситуации перевернулось, заставляя усомниться в собственной осторожности. Это могла быть манипуляция, но он своими глазами видел, кто посещал время от времени спальню младшего брата. То, что одна из этих девушек могла понести, было лишь вопросом времени. — Ты знаешь, что случится, если родится девочка, — продолжил Белен, не дожидаясь ответа. — Я хочу изменить этот мир до того дня, как она в него придет. Чтобы она не несла ответственность за происхождение своей матери и могла жить той жизнью, которую живу я. — Он попятился и оперся о каменный стол. — Я думаю, ты представляешь себе, какое сопротивление я встречу, когда начну реформировать Орзаммар. Сколько кинжалов в спину я могу получить даже от своих товарищей. Доран молчал. То, что сообщил ему Белен, все меняло, и теперь нужно взвесить, что будет ему дороже — правда или жизнь для собственной племянницы. Он невольно вспомнил Нолу и попытался представить на ее месте светловолосую девочку, которая, как и ее отец, раздувает ноздри, когда что-то не выходит. Девочку, которая должна жить во дворце, но живет в злыднях из-за метки на своей скуле. — И что ты хочешь от меня? — спросил Доран устало. Белен не отвечал. Растягивая повисшую тишину, он отстранился от стола и обошел его, снова садясь на место короля. — Мы нашли одного убийцу из хартии, который утверждает, что кто-то устроил завал. Судя по твоей травме, — он указал Дорану на его ноги, — это не так уж и далеко от истины. Наш брат погиб из-за этого? — Откуда у тебя знакомые в хартии? Белен едва сдерживался от того, чтобы не закатить глаза. — Ты думаешь, что я подослал убийц? Зная то, как Триана охраняли? — он закрыл глаза, замирая, словно собираясь с мыслями. Доран сосчитал до пяти, прежде чем Белен продолжил: — Я не питал к нашему брату нежных чувств и считал тираном. Не без причины, ты сам знаешь. — Его голос менялся и грубел, а щеки розовели от приливающей крови. — Но повод ли это его ненавидеть так сильно, чтобы подослать убийц? Святой камень, он держал в страхе весь Орзаммар! Думаешь, у него было мало врагов? Думаешь, не нашлось бы во всем городе того, кто пошел бы на такое? Доран не мог с этим поспорить — Триана действительно было сложно любить. Может, Нола и Леске перепутали, подумав, что с ними говорил сам Белен? Мог ли это быть любой другой дешир, которому надоело терпеть тиранию своего короля? Даже если это и был Белен, это вообще не имело никакого значения — прошлое нельзя изменить. Но сейчас в его силах подарить нерожденным детям будущее без метки неприкасаемого. Чтобы не приходилось красть и убивать за кусок хлеба, как это делала Нола. — Я скажу все, что ты хочешь, — наконец ответил Доран. — Но не ради тебя.