Верность

"Как это могло произойти? Насилие? Так я его с того света достану и... Нет, моя Анечка не могла..." - Яков неподвижно уставился в одну точку. Полицейский агент, принесший оглушительную новость, переступил с ноги на ногу. - Так что, ваше высокородие? Не нужно уже дежурить? Встретив невидящий взгляд столичного чиновника, агент вздрогнул. Штольман очнулся. - Нет, не нужно, уберите встречающих с перронов. Затем поезжайте в околоток и сопроводите подозреваемую в управление. Я буду там немного позже. Где точно произошло убийство? … В особняке на Малых Каменщиках сновали полицейские. Штольман нашел главного, представился. Старший агент Калашников вальяжно пожал ему руку. - Тут нет ничего загадочного, господин Штольман, ваша квалификация не требуется. Можете не тратить время. Мрачное недоумение на лице сыскного из Петербурга и его высоко вздернутая бровь сбили с агента спесь. Он сглотнул и повел рукой куда-то вглубь. - Пройдемте, если пожелаете. Жертва – железнодорожный магнат Максимилиан Смоляков, сорок пять лет, женат, детей нет. Только что вернулся с отдыха в Крыму, - Калашников провел Штольмана в кабинет и подошел к лежавшему на ковре телу. Мертвый мужчина был именно тем, кого Яков видел обнимающим Анну на берегу моря. Пухлое лицо жертвы было искажено, покрытые румянцем щеки производили впечатление накрашенной куклы. Штольман взял со стола карандаш и раздвинул губы мертвеца. - Слизистые ярко-красные, язык прикушен, - констатировал он скорее для себя. – Похоже на... - Цианид, господин Штольман, - перебил его Калашников. Он указал на стоявший на столе аптекарский пузырек с притертой пробкой. - Вот отсюда, я уж не стал нюхать, в лаборатории разберутся. Яков осмотрел кабинет. Шторы были раздернуты, кожаное кресло перед столом красного дерева отодвинуто, столешница секретера – откинута. - Как наступила смерть? Старший агент набрал воздух для рассказа. - Охранник Геннадий Сизов свидетельствует – хозяин его с утра жаловался на зубную боль и бесился от этого. У него и так был характер не сладкий. В пути у них времени на аптеки не было, так что, как только приехали, они все вошли сюда и… - Кто все, Калашников? - А, прошу прощения. Смоляков и его жена Нина Аркадьевна, в девичестве Нежинская. Еще два охранника шли следом. Затем один из них, Купцов, остался снаружи, а Сизов вошел в кабинет. - Они что, всегда так ходят? Агент пожал плечами. - Смоляков – богач, может, опасался разбоя или шантажа. - Продолжайте. - Хозяин, по словам Сизова, сразу бросился к секретеру, вынул из портмоне ключик, открыл, достал флакончик. Сыпанул из него на зуб и… - И что? - И все, - вздохнул полицейский. - Тремор, судороги, остановка дыхания. Несколько минут. - Что делала жена Смолякова? – Яков не мог представить себе обстоятельств, при которых Анна намеренно убила бы человека. - Стояла рядом и ужасалась, но как-то неактивно, будто знала наперед. Охранники сказали, что она еще вчера сбежала из дома Смолякова на побережье, нанеся им увечья. Штольман не понял. - Дамочка весом с воробья? Охранники что, из лилипутов? - Нет, здоровые кабаны. Но оба со свежими царапинами и шишками, это я сам видел, а у Купцова ухо недавно разорвано. Так вот, Смоляков приказал охране найти беглянку, а у нее в Петербурге якобы много знакомых. Служивые к вокзалу перво-наперво и ринулись. Нашли ее уже ближе к Москве, благо поезд у Смолякова свой. По дороге хозяин орал на жену, хотя та не отвечала, была в каком-то ступоре. - Калашников, почему вы это убийством называете? Человек собственноручно взял пузырек и насыпал себе в рот отраву. Почему не предположить, что он просто ошибся флаконом? – Яков осторожно, не касаясь пальцами предметов в секретере, ногтями выдвинул на свет похожий темный флакончик. - Вот здесь что? Кашлянув, агент ответил: - Кокаин. Смоляков часто его принимал, то от головы, то от зубной боли. Да, вы правы, он спутал. Но кто ему цианид в шкафчик подложил? «Нина!» - тут же догадался Штольман. «Ах вы разлюбезная Нина Аркадьевна! Все приготовили, а затем в кусты? Анечка моя...» - И кто это сделал, по-вашему? Прислуга, охрана, жена? Гордо улыбнувшись, старший агент показал на разбросанные на подоконнике листы бумаги с синими кружочками. - Мы хоть и не столица, но про дактилоскопию слыхали. На флакончике есть четкие отпечатки пальцев, побольше и поменьше. Мы сняли отпечатки у жертвы, его жены, охраны и слуг. Я сравнил в лупу - изящные пальчики чуть смазаны, так что она касалась флакона раньше, чем он. Вот и все расследование. Это супруга Смолякова подложила пузырек с цианидом. Штольман окинул взглядом место преступления. «Схватить флакон всей ладонью и стереть отпечатки? Разбить его нечаянно? Дьявол, о чем я думаю!» - Что говорит подозреваемая? - Убийца? Развернувшись на каблуках, Штольман прошипел в ухо Калашникову с такой яростью, что тот аж присел. - Старший агент! Вы здесь кто - судья? Прокурор? - Нет… - Вот именно! Извольте выражаться, как подобает! «Держи себя в руках, советник, агент тут не при чём», - Яков заставил себя убрать металл из голоса. - Женщина при аресте что-нибудь сказала? Признала вину? - Нет, ваше высокородие, только бормотала что-то, - обидевшийся москвич окликнул городового в форме: - Семенов! Что сказала подозреваемая? Городовой Семенов аккуратно переложил калькой листы с отпечатками. - Дамочка-убивица? Фамилию какую-то назвала, сейчас припомню… А, вот - мол, передайте Штольману, это не я. … В главном здании московской полиции Штольман прошел со старшим агентом к местному коллеге - начальнику управления Бекетову. - Игнат Архипович, - Яков не стал здороваться, так как с утра уже был в управлении. - Дама, которую я встречал на вокзале, оказалась подозреваемой в убийстве Смолякова. Могу я с ней поговорить? Нахмурившись, пожилой Бекетов постучал карандашом по столу. Ему не нравилось, что столичный хлыщ подбирается к его делу. Еще заберет, того и гляди, а все лавры, как обычно - в Петербург. - Вы, Яков Платонович, теперь об этой дамочке забудьте. Поговорить - пожалуйста, но под суд она пойдет у нас. С ней все ясно как божий день. Если раскопаем мотив, а мы его обязательно раскопаем, то пойдет за убийство с обдуманным заранее намерением. - Вы позволите? - вмешался Калашников. После кивка начальника он доложил: - Охранников уже допросили. Смоляков им доверял и жаловался, что конкуренты откуда-то знают о его планах, и что за супругой надо присмотреть. Бекетов удовлетворенно вздохнул. - А вот и мотив. Наверняка дамочка была замешана в шпионаже, так что ей в любом случае светит каторга. Внезапно повлажневшими ладонями Яков сжал ткань в карманах брюк. "Дело плохо. Похоже на вас, Нина Аркадьевна, опять вы не удержались..." - В какой она камере? Тот же Калашников провел Штольмана коридорами в блок предварительного заключения, велел унтер-офицеру открыть дверь в камеру. Яков вошел внутрь. За спиной лязгнула дверь. ... Невысокий подросток, одетый в плохо сидящий сюртук, стоял спиной ко входу. - Аня, - тихо произнес Штольман, уже видевший эту мальчишескую одежду в отражениях. Плечи мальчишки вздрогнули. Кепка слетела на пол под взметнувшейся рукой. Анна обернулась, глаза её удивленно раскрылись, и она бросилась к Штольману на грудь. - Ясь! Ясь, ты пришел! Ясь, они хотят меня... Первое ощущение невозможности происходящего мгновенно исчезло. И разум Якова, и тело его знали: вот она - любимая. Яков поднял Анну на руках, закинул ее ноги себе на бедра, подхватил ладонями под полы сюртучка. - Милая... - он уткнулся губами в ее висок. Внезапно Штольману стало все равно, что за железной дверью - охранник, а в коридоре расхаживают полицейские. Он впился в губы любимой, вжимая ее в себя так сильно, как только мог, целуя так глубоко, как мог добраться. Отвечая на вспыхнувшее желание, Анна будто растворилась в муже. Внутри нее стало горячо, и жарко было там, где касался ее Яков. Анна сама заерзала в объятиях, она лихорадочно гладила мужа, забираясь ладонями под пиджак. Ей стала мешать одежда, и она рванула впившиеся в живот жесткие пуговицы. Муж прижал ее спиной к холодной стене. Накрыл ладонью небольшую грудь. Взгляд Якова затуманился, и он громко вздохнул. "Грудь. Губы. Это же не мое!" - мелькнула мысль, словно облив Анну ушатом холодной воды. Анна наконец опомнилась, вырвалась из горячих рук, оправила на себе рубашку. - Кого? Кого вы целуете, господин Штольман? Судорожно сглотнув, Яков попытался совладать со своим телом. Кровь в ушах стучала. Непонятные слова не доходили до его сознания, хотелось сорвать эти мужские тряпки со своей женщины, уложить ее на длинную деревянную скамью и... Колотя кулачками по его плечам, Анна теснила его к выходу и кричала: - Убирайся, Штольман! Как ты мог! Несмотря на то, что перед ним была Нежинская, Яков всеми фибрами души и тела ощущал любимую - раскрасневшуюся, с горящими от его поцелуев губами, такую желанную Анну. Он вновь протянул к ней руки. Звонкая пощечина эхом заметалась меж гладких каменных стен. Он отшатнулся. - Что ты делал с Ниной у нас дома? То же самое? Вот и убирайся к ней! Может, и ребеночка еще одного сделаете! - Анна не понимала, что говорит. Опираясь спиной о железную дверь, Штольман сощурился. Глаза защипало так, словно в них насыпали горящего песка, и Яков закрыл их. Это было больно. "Аня. Это не ты". Тонкий палец уперся в его грудь. - Я оказалась в чужом теле, за тридевять земель от детей, а ты? Ты кувыркался с Нежинской? Ты понимаешь, что я - беременна? Слова о нелепости подозрений и упреки в объятиях с юношей в поезде замерли у него на устах. "Беременна? Снова? Верочке же еще..." - Милая, - он сглотнул, - это же здорово. Может, это и слишком рано, но мы уже опытные родители... Анна в отчаянии всплеснула руками, обхватила себя под грудью и, всхлипывая, скрючилась на скамье. - Очень здорово! А может, он твой? И будет он не рыженьким Смоляковым, а кудрявым ублюдком Штольманом, родившимся на каторге? "Дьявол, Нина беременна от мужа. Этого еще не хватало. А Аня, когда носила малышей, тоже мне иногда глупости высказывала", - понял наконец Яков причину истеричных упреков. - Анечка, это ведь не ты говоришь. Посмотри на меня. Пожалуйста. Он отлепился от двери, встал на колени перед женой. Осторожно дотронулся до ее ладони. - Милая, я не был с Нежинской. Она помотала головой. - Я догадался, что вы с ней поменялись, и узнал, что ее муж в Крыму. Уже собрался ехать за тобой. "Счастье мое, через что тебе пришлось пройти?" - Яков, прикрыв глаза, поцеловал ладонь своей Анны. Если бы ему сейчас попалась под руки настоящая Нежинская, Яков заставил бы ее вернуть все обратно хоть ценой вечных проклятий. Смутный план начал формироваться в его голове. - Анечка... Такая нежность была в его хриплом голосе, что Анна не выдержала. - Ясь... Прости... - Ничего, милая. Я бы на твоем месте меня просто убил. Анна подняла голову и наткнулась на ласковую улыбку. - Как ты можешь сейчас смеяться? Я же отравила Макса! Пусть он толстый и крикливый, но мне его жалко, такой смерти никто не заслуживает... Меня упекут на каторгу. У меня нет своего тела. Нет тебя. Нет малышей! - она была готова заплакать, но Штольман сел рядом, усадил ее к себе на колени и крепко обнял, защищая от всех невзгод. - Шшш... Я с тобой. И малыши здесь, в Москве, и даже Петр Иванович. - Дюк! У него же сегодня день рождения! - Анна, не удержавшись, уткнулась в шею мужа. - Почему вы в Москве? А где Нина? Нежно обнимая жену, Яков рассказал про побег Дюка и про Нину, оставшуюся в Лахте с Мироновыми. Про то, что видел Анну со Смоляковым в свое волшебное зеркальце, он промолчал, как молчал уже четыре года. - Солнышко мое... - горестно вздохнула Анна. - Как я по ним соскучилась, Яков. И не увижу их, наверное, уже никогда... - Увидишь, обещаю. Мы справимся. С закрытыми глазами он потянулся к ее губам. - Анечка, поцелуй меня. Клянусь, мне не нужна Нежинская, мне нужна только ты. Это был ее Штольман. Разумный и горячий. Бросившийся в погоню за сыном и ей на помощь, не оглядываясь на Нину и дела службы. Такой родной. Такой любимый. - Не смотри! Яков кивнул. Она слезла с его колен, с сожалением лишившись теплых объятий, отошла на полшага. Чуть склонившись, не давая Якову дотронуться до себя руками, она целовала его в губы, в щеки, в прикрытые веками глаза. - Нет! - хлопнула она его по ладоням, легшим на грудь. Разочарованно вздохнув, Яков открыл глаза и встал со скамьи. - Яков... - Анна уже была готова сдаться. - Милая, я понимаю. Тебе неприятно, что я люблю тебя, а дотрагиваюсь до Нежинской, - мягко улыбнулся он. - Я потерплю. Сейчас не это главное. Анна топнула ногой, но муж был прав. - Яков, я не знаю, как мне вернуться в свое тело, - она стала мерять шагами узкую камеру. - Я чуть голову не сломала. Но эта беременность! Меня все время тошнит, я то спать хочу, то есть, и мысли убегают... - Ничего, ты придумаешь, - Штольман действительно верил в это. "Только вот не в камере". - Как ты смогла убежать от охраны Смолякова? Говорят, они все избиты? - Ой, Яков! Павел Петрович вернулся! Он прилетел ко мне из Севастополя, а потом и королеву притащил, - Анна вспомнила, что отправила императора к Штольману. - Только он в Петербург отправился. Тебя искать... "Агент Романов. Прекрасно. Вот такого напарника мне и не хватало". - Милая, я пойду, а то местные полицейские насторожатся. Если тебе дадут адвоката, говори, что ничего не помнишь. Я бы у Нины все узнал, но она наверняка будет упираться, а я не собираюсь тратить время на поездки. Яков с закрытыми глазами крепко поцеловал жену. - Помни - я с тобой. "Ясь мой сокол..." - потянулась к мужу Анна, но дверь лязгнула, открываясь. "Я так тебя люблю".