once; someday; somehow

И он такой милый, черт бы его побрал. Морщит нос, прикрывая рот краем полосатого растянутого рукава, улыбается солнечно, открыто и так по-домашнему. Глаза-щелочки смотрят не на тебя, а сквозь грудную клетку – прямо в душу заглядывают, вытаскивают настоящее, искреннее. Все, что может младший - это поддаться искушению сверкнуть зубами в ответ, растягивая извечное: «ну хё-о-он~» так мягко, насколько тембр голоса позволяет. Чонгук смотрит открыто, влюбленно. Так, будто не просто звезду с неба достанет, а сразу все скопом, и к ногам Чимина бросит, утрамбовывая добытое. Он часто ерошит мягкие волосы, даря так тяжело дающиеся публичные проявления привязанностей. «Я тебе не твои подружки, обжиматься не собираюсь» - ворчит, со спины обнимая, как факт свое действие даже не осознав. Старший и не против указать на почти тактическую ошибку: ты не должен заливать о своей обособленности, параллельно кого-то тиская. Но зачем? Наслаждаться этим гораздо приятнее. Тем более, порой донсен не такой уж и сообразительный. К моменту, как Чон заметит пробел в своих жизненных позициях и наконец выражение крайнего диссонанса отразится на его лице, Пак успеет зарядиться цепкими объятиями и в итоге позволит себе безобидно поддеть Чона (легкая месть за все те тонны насмешек, которые младший дарит безвозмездно и с особым рвением). -Уму не постижимо, Чон Чонгук, ты действительно говоришь, что ненавидишь тактильные прикосновения, пока обнимаешь кого-то? Чон тут же, напрягаясь, пытается мягко снять руки с чужой талии, приняв при том наиболее ленный и незаинтересованный вид, и только глаза выдают: почти черные, блестящие. В них океаны нерастраченной нежности, припасенные для единственного в своем роде Пак Чимина. Чимин смеется неслышно, притягивает Чона назад и пытается не рассказать тому, насколько он восхитительный в этих своих стратегических ошибках и вообще сам по себе - невероятный. У Пака с подобным колоссальные трудности: он комментирует все вокруг, давая словесную формулировку своим ощущениям и чувствам направо и налево. Эти звезды - они чудесные ("столь яркие, что хочется достать и сфотографировать, да только никогда на фотографии не отразится все то, что можешь видеть воочию"), у той девушки такой красивый шарф ("Тэхен, серьезно, посмотри на это, он определено настолько мягкий, будто на тебя водрузили сотни котят одновременно"), Джин-хён сегодня замечательно выглядит ("ты сегодня особенно хорош, правда. тебе уже говорил кто-то об этом?"). И вот стоит Чонгук, переминается с ноги на ногу, тупит взгляд, пытаясь отыгрывать свою холодную роль до последнего, фырчит недовольно, слабо пытаясь скинуть чужие ладони со своих запястий. Чимин внутри усмиряет цунами из эмоций, подавляет желание крутануться на сто восемьдесят, впиться в губы напротив и будь что будет, но вместо этого лишь подается спиной назад, шутливо бодает локтями и бросает легкое: - Ну-ну, крутой парень, твоя репутация все равно давно подмочена, нечего прятать. Чонгуку впору оскалиться и удалиться в свою комнату, показательно громко хлопнув дверью, чтоб неповадно было (все знают, Чонгуку смешно, пока шутит он один, а когда шпильки летят ему в обратную сторону, то чувство юмора у него куда-то резко девается), но вместо того он прикрывает глаза, кладет голову на плечо Чимину, бурчит что-то неразборчивое в ответ и понимает, что готов простоять так еще миллионы лет кряду: просторная светлая кухня их общежития, он, его маленький хён, запах персикового геля для душа от еще влажных волос и болтающий голосами новостных дикторов телевизор на периферии. Приближающиеся громкие звуки остальных ребят откуда-то из глубин общежития сигналят о скоротечности всего прекрасного, заставляя Чонгука наконец отлепиться от Пака. Тот отходит к холодильнику, и, пока ищет молоко в продуктовых завалах, успевает нацепить привычную маску беспристрастности, с которой он и проходит мимо Чимина на пару с ввалившимися в комнату Хосоком с Юнги, отчаянно спорящими друг с другом на очередную жизненно важную тему. Пак думает о том, что Чонгук по сути кролик пугливый, который разжирнел, одомашнился и немного подрастерял эту свою пугливость. Оборачиваясь, он не надеется получить ответный взгляд (ожидая, что сейчас как обычно рассеянно будет смотреть вслед удаляющейся фигуре младшего), а в итоге натыкается на пристально изучающие его темные глаза, в которых опять нечитаемое выражение. Так и играют в гляделки, пока оба не осознают, что подозрительность их действий близится к отметке "какого хрена тут происходит?" и спешно не отрываются друг от друга: Чимин наливает себе черный крепкий чай, Чонгук наконец уходит из кухни, звучно шлепая босыми ногами по паркету и прикрывая дверь за собой. Хосок громким шепотом на ухо Юнги спрашивает: "Они опять за свое?" и в ответ получает раздраженно-хриплое во весь голос: "Когда-нибудь заебутся и пойдут по пизде, не переживай." Чимин прячет глупую улыбку за кружкой с ироничной надписью "Fuck love, give me diamonds", за дверью Чонгук прижимается спиной к холодной стене, жмурит глаза и смеется неслышно, прикрывая рукой слишком широкую улыбку. "Когда-нибудь" - счастливо думает Чимин, понимая, что забыл положить сахар в горький черный чай. "Когда-нибудь" - разделяет эту мысль Чонгук, продолжая свой путь в комнату.