Санс вздрагивает, потускневшими глазницами всматриваясь в разбитый телефон. Экран устройства гаснет, но звуковое сопровождение, как кажется скелету, только становится громче, заполняя своим звучанием всю комнату.
—
Давай, присоединяйся!..
Скелет отлично помнит этот голос. Властный, надменный. Такой до боли знакомый и чертовски приятный.
Капельки пота стекают по черепу, но Санс этого не замечает. Его зрачки разгораются, улыбка расширяется. Только одно существо обладает таким голосом, требующим немедленного беспрекословного подчинения. Но скелет отказывается верить в то, что это говорит именно
он.
Он мёртв. Этого не изменить. Всё что сейчас происходит — ночной бред. Всего лишь сон… Но как же он хорош.
—
Я жду. — Раздаётся голос во второй раз, окончательно давая понять, что это — не галлюцинация.
Санс, как послушная марионетка, идёт по направлению к «источнику» шума, не поднимая черепа, в который против воли лезут крайне смешанные воспоминания.
***
Скелету никогда не хватало духу перечить собственному отцу. Не из-за какой-то странной, словно врождённой, боязни, хотя и она играла немаловажную роль.
С самого раннего детства Сансу внушали, что он обязан своим существованием
господу своему Гастеру, и за малейшее неповиновение его легко могут «убрать», предоставив свободное место любому другому ребёнку — более послушному и «правильному».
Маленький скелетик не давал повода для «удаления» — он в точности исполнял все приказы господина отца, какими бы непосильными они для него не являлись — перенести тяжелые ящики с образцами, подготовить оборудование для эксперимента над очередным «пациентом», мало ли что ещё.
Однако как бы Санс не старался, Дингс всё равно не был доволен проделанной работой — он каждый раз находил даже мельчайшие недостатки в, казалось бы, идеальном результате. И каждый раз, когда младший скелет не успевал спрятаться от
праведного гнева, то…
В конце концов, устав от повторения этого спектакля двух актёров, Гастер решился на очень опасный эксперимент — вколоть Решимость собственному творению с той лишь целью, чтобы «усовершенствовать» его, превратив в чудовище с невероятной силой, внешне выглядящее как маленький мальчик с широкой, «счастливой» улыбкой.
Обдумано — сделано: в тот день, когда младший скелет в который раз подготавливал оборудование для «очень важного пациента». Только вот док не уточнил, что этот самый «пациент» — сам Санс.
— Наконец хоть что-то ты сделал правильно, — как обычно, с ноткой неприкрытой брезгливости произнёс Дингс, доставая из одного из многочисленных карманов вечно чёрного плаща закупоренную пробирку с прозрачной жидкостью. Он вытащил пробку, дал сосуд Сансу. — Пей. Это в награду.
Скелет недоверчиво взглянул на господина отца, искренне не понимая, с чего это вдруг на него снизошло такое милосердие, однако он не отказался — слишком уж хорошо знал, к чему приводит даже такое простое слово «нет».
Гастер поднял невидимую бровь — однозначно плохой знак. Дрожащими руками Санс влил в себя всё содержимое пробирки.
Что было дальше, он не помнил совсем — лишь то, что когда он очнулся, у него болел череп, один глаз почему-то ничего не видел, а по белоснежной душе побежала чёрная маленькая трещина.
— Встань, — послышался откуда-то голос.
И маленький скелетик, вопреки сильнейшей боли во всём теле действительно каким-то непостижимым для него самого образом, поднялся с постели. Подошёл к говорившему и даже не забыл учтиво поклониться. Наградой ему за это стало дружелюбное поглаживание по блестящему черепу.
С тех самых пор Санс выполнял все приказы так, как нужно Дингсу, начисто отключая инстинкт самосохранения, ведь с его новыми силами не было практически ничего невозможного, а какие-либо повреждения залечивались практически мгновенно. Можно сказать, из него сделали машину для убийства жалких людишек.
Но Док даже и не думал давать отпрыску хоть какой-нибудь повод расслабиться — к практически невыполнимым заданиям прибавились изнуряющие тренировки.
Однако, несмотря на это, Санс начал чувствовать к своему
господину отцу… Привязанность? Если это чувство можно так назвать. Так псы и мелкие шавки привязываются к своим хозяевам, даже несмотря на отвратительное отношение к ним. Хотя, Санс и был псом — мелким щенком, который должен быть благодарен своему господину за один только факт собственного существования.
Но в один день всё кончилось. Док по очень странным причинам исчез, а когда произошёл сброс, благодаря Флауи, то учёный не вернулся. Санс пытался донести до остальных сотрудников наиболее ценную информацию о Доке, но они только крутили пальцем у виска и посылали скелета куда подальше, мол, совсем с катушек съехал на своём воображаемом друге.
Но наваждение не спало и Гастер забыт, как и последующие сотни перезапусков, не был. Как скелет не старался, раб из него не выжимался даже по каплям, вопреки какому-то странному, бесполезному фразеологизму — да и зачем, когда всё это время даже после падения господина в собственное изобретение Сансом постоянно манипулировали: Папайрус, Фриск… Оставалось лишь смириться с происходящим и с тем, что Дингс — единственный, кто мог понять Санса
по-настоящему, исчез.
Но сейчас…
***
Гулкие шаги раздаются по всему коридору. Скелет не видит сквозь туман, куда его ведут ноги, но Санс не беспокоится на этот счёт — он инстинктивно чувствует, куда надо идти, забывая о своей прошлой цели. Остатком рассудка скелет сопротивляется столь нелепой попытке манипуляции, но голос разума моментально тонет в относительно радостных воспоминаниях.
Кондиционер дует всё сильнее, костям становится всё холоднее. Но скелет не теряет решимости двигаться вперёд — во всяком случае до тех пор, пока голос не говорит: «Хватит».
Останавливается скелет у трёх ржавых, грязных раковин, отлично вписывающихся в интерьер Лаборатории. Санс, не дожидаясь команды, открывает краны.
Звук текущей воды понемногу начинает приводить скелета в чувство: на первом кране он подсознательно осознаёт, что делает что-то не так, на втором — голос рассудка пробивается сквозь пелену наплывших воспоминаний, на третьем…
Рука Санса предательски вздрагивает на третьем кране. Скелет вспомнил ещё кое-что.
Когда он только-только появился на свет и открыл свои маленькие, почти крошечные глазницы, он увидел лицо своего отца — брезгливый, морщащийся от отвращения череп… Практически тут же всплыли и другие эпизоды: многочисленные битвы, кончавшиеся полным поражением Санса, и… и…
Скелет, несмотря на боль в глазнице, медленно уходит прочь. Маленькая частичка души покрывается сеткой мелких трещин, но Санс этого не замечает — после удара ножом от злобного ребёнка можно пережить всё. Голос вместе с болью вскоре пропадают, самообладание возвращается к Сансу.
Из третьего крана что-то настойчиво капает. Скелет потускневшими глазницами внимательно наблюдает за белой жидкостью, мысленно ругая себя за неосторожность, не свойственную настоящим учёным. Можно уйти, но… Но Сансу слишком любопытно наблюдать за происходящим.
Из крана перестаёт капать… Лужа растёт, становится объёмнее и больше, если приглядеться, то можно увидеть очертания мон…
Скелет моментально понимает, что сейчас может с ним произойти, если он не уберётся отсюда. Телепортация не поможет — он моментально засечёт, куда отправился Санс, и незамедлительно окажется там же. Остается только бежать.
Скелет жалеет, что брезговал тренировками с Папайрусом, и мысленно клянётся себе, что со следующего сброса займётся тренировками. Колбы с Решимостью тихо стукаются друг о друга в карманах халата, не разбиваясь — так что скелет со спокойной совестью увеличивает скорость.
Наконец, добежав до лифта, до него слабо доносится: «Мы ещё встретимся, Санс…». Скелет перед тем, как двери лифта закрываются окончательно, замечает только три бесформенные округлые тени с многочисленными прорезями.
В черепе у Санса пусто, но спустя некоторое время к нему снова возвращается самообладание. В первую очередь он решает, что надо взять себе отпуск на день, во время которого он будет крепко спать. Потом скелет понимает, что в Истинную Лабораторию проход ему закрыт — он же не хочет быть поглощён Гастером… Можно извлечь из его нового тела Решимость, чтобы док больше никогда не появлялся в его жизни, но…
На мгновение глазница скелета вспыхивает тёмно-лиловым цветом, после чего на Санса снисходит озарение.
Не надо извлекать Решимость из Гастера. Лучше извлечь её из Андайн.
«Если я
хочу его освободить она хочет выбраться на Поверхность, то… Мне нужна её Решимость».
