Simple steps

      — Сходи к жене. Тебе нужен отдых.       Это была причина, по которой Энакин Скайуокер, подающий надежды Старший падаван и ученик Рыцаря–джедая Оби-Вана Кеноби, болтался по улицам Корусанта, то и дело раздражённо фыркая, испепеляя взглядом любого, кто не успевал убраться с дороги.       Оби-Ван всё ещё находился в Залах Целителей, хотя прошло уже больше двух недель с того дня, как Энакин обнаружил присутствие мастера среди пустоты и помчался спасать его. Излишне упоминать, что после того, как Энакин, наконец–то, вернулся с мастером домой (со своим настоящим мастером. Ни Мастер Мунди, ни любой другой джедай Ордена не заменил ему мастера Оби-Вана), Энакин отказывался оставлять его под каким бы то ни было предлогом.       Он нужен мастеру. В первую неделю Оби-Ван даже не мог определить, где кончается реальность и начинается сон, если только Энакин не одёргивал его в связи, но даже в разговорах с ним Оби-Ван периодически уплывал.       Неудивительно, учитывая, через что ему пришлось пройти. Из случайно подсмотренных кратких воспоминаний и обрывков слов, обронённых в очередном бреду, вырисовывалась жестокая картина, и у Энакина не хватало смелости изучить её детальнее. Но лишь только Оби-Вана начинали терзать воспоминания, Энакин неизменно оказывался рядом с ним, отзывая всю боль мастера, все его страхи и сомнения, тревоги, уныние, неуверенность и как никогда легко отпускал в Силу. Если не он, то кто?       Но Энакин ничего не мог поделать, когда появлялась маска. Кошмарная ситхова маска, измотавшая Оби-Вана больше, чем любые другие пытки, самое травмирующее последствие плена на Раттатаке, настолько травмирующее, что мастер, способнейший джедай в Ордене, боялся прикоснуться к Силе.       …И ровно до тех пор, пока вдруг не замечал, что Энакину плохо. Тогда исчезали все страхи перед Силой, и Оби-Ван просто тянулся к падавану, пытаясь хоть чем-нибудь помочь, хотя ещё не хватало ни сил, ни душевного равновесия, отчего Энакину становилось только тяжелее.       Оби-Ван стал ему семьёй, единственной настоящей семьёй, сложившейся во всём Ордене. Энакин страстно пытался убедить его беречь силы, но если Оби-Ван вбивал себе в голову, что падавану нужна помощь, он бросал всё и шёл помогать. Для мастера это стало инстинктивным порывом; Энакин, по правде, с любовью его принимал, но в таких случаях ему куда больше хотелось вбить в мастера хотя бы зачатки инстинкта самосохранения.       Энакин долго и протяжно вздохнул.       Оби-Вану становилось лучше. В Залах Целителей его держали не сколько ради круглосуточного наблюдения, сколько ради полного восстановления, чтобы исключить малейшую возможность осложнений. Поражение от мышечных червей оказалось обширным и, чёрт, почти смертельным, пара спешных ванн с бактой не могли их полностью залечить. Каждый день у Оби-Вана проходили три двухчасовых сеанса с целителями и целебным огненным кристаллом, восстанавливающим и заращивающим туннели от паразитов в мышечных тканях. Мастер Йода приходил почти каждый день, просто чтобы помочь Оби-Вану вновь обращаться с Силой.       Энакин иногда медитировал с ними — помогал Оби-Вану избавиться от фантомных болей. Он привык медитировать вместе с ним после Джеонозиса, и было так приятно ощутить рядом его присутствие. Он скучал по крепкому, сильному, ровному огоньку мастера в Силе. Он скучал по нему и сейчас, потому что Оби-Ван был каким угодно, но только не крепким, сильным или ровным. Упрямо вспыхивающий, но всё равно дрожащий, слабый, тусклый. Поэтому Энакин делал всё, чтобы раздуть его; теперь в медитации он вёл мастера за собой, вслед за Йодой.       Он поклялся, что всегда будет рядом с семьёй, особенно после того, как не успел оказаться рядом с матерью. И Оби-Ван поворачивается и говорит ему уйти? Ни за что. Ни за что, провались всё в кореллианский ад.       Но нет, Оби-Ван сказал, что Энакину нужен отдых. Отдых.       — Это мне нужен отдых, когда у тебя его не было с того дня, как Вентресс вцепилась тебе в горло? Нет, Мастер, я останусь здесь.       И Оби-Ван был рад, Оби-Ван был благодарен. Его щиты настолько повредились, что Энакину не составляло труда уловить, как эгоистично и просто по-человечески мастер, отец, брат радовался присутствию Энакина.       — Я нужен тебе, Оби-Ван. Я никуда не уйду.       Голонет не зря называл Оби-Вана Переговорщиком.       — Ты прав, Энакин. Ты нужен мне. Но какая от тебя будет помощь, если ты свалишься с ног от усталости?       Энакин зарычал, продолжая топать по тёмным улицам. Давно наступила ночь.       — Ты нужен мне. Больше, чем я осмелюсь признаться. Но тебе нужны силы, чтобы поддерживать меня. Ты не восполнял их с того дня, как нашёл меня.       Горячо выругавшись себе под нос, Энакин откинул эмоции, не замутняя ими связь.       — Твой проверенный способ зарядиться ими, хотя я предпочёл бы не думать, как именно, это увидеться с женой. Отдохни. Расслабься. Ты вернёшься уже утром, ты всё так же будешь рядом. А сейчас — уходи.       Почему, ну почему Оби-Ван оказался так прав?       К квартире Падме Энакин подходил довольно раздражённым.       Единственная светлая мысль, от которой он невольно ускорил шаг среди теней, это что Падме до сих пор ничего не знает про Оби-Вана. Журналисты и не подозревали о возвращении генерала, и потому большинство населения считало Оби-Вана погибшим. Докапываться до правды им мешал и Палпатин, согласившийся с Советом, что Рыцарю Кеноби внимание прессы требуется в последнюю очередь. О генерале не упоминали даже в Сенате.       Домой Энакин входил с лёгким сердцем: он возвращался к жене не реветь в её руках о смерти мастера, а делиться радостью, что Оби-Ван жив и скоро будет в полном порядке.       Глубокий вздох. Отпустить раздражение. Глубокий вздох. Унять нетерпение принести хорошие новости.       Проходя мимо поста охраны, Энакин не сдержал самодовольной усмешки. Отвлечение, перекат, прыжок с помощью Силы, кувырок и приземление на балконе Падме. На лёгкий стук в окно балкон открыл изумлённый Трипио, бестолковый, как всегда.       — Здравствуйте, Мастер Эни, — засуетился дроид, принимая скинутый плащ. — Госпожа Падме отдыхает у себя. Мне сервировать стол для двоих?       — Звучит восхитительно, — тихо ответил он, приложив палец к губам. — Приготовь любимое у Падме. Сегодня будет праздник.       Энакин вынужден был признаться: хоть ему и претила мысль оставлять Оби-Вана одного, сердце пело при возвращении домой.       — Праздник?       Он не ответил, ухмыльнулся и свернул в коридор, неслышно ступая по полу, слушая доносившуюся из комнаты передачу по голонету. Падме часто включала его во время работы, отвлекаясь, когда уставала возиться с документами и бесконечными запросами.       — Конечно, что мы действительно хотим знать, — раздавался женский голос репортёра, пока Энакин стоял незамеченным у косяка двери, — так это какую стрижку выберет себе падаван Скайуокер, став Рыцарем. Мы все помним, что падаванам нельзя отращивать волосы, пока не пройдёт церемония обрезания косички, и всем женщинам не терпится узнать, что же он собирается с ними сделать. Многие джедаи носят длинные волосы. Выберет ли падаван Скайуокер то же самое или решит повторить стиль своего обаятельного мастера, Оби-Вана Кеноби, и носить аккуратную короткую стрижку? Может быть, он даже отрастит бороду, хотя лично мне кажется, что его улыбка слишком очаровательная, чтобы прятать её под усами.       — Какая чушь, — насмешливо заметил Энакин.       Падме резко обернулась, испуганно вздрогнув и выронив датапад из рук.       — Энакин! — воскликнула она, заливаясь румянцем и кидаясь к нему обниматься.       Он с удовольствием подхватил её, зарываясь лицом в распущенные волосы, наконец-то обнимая жену; её радость, ключом бившая в недавно созданной связи, окончательно скинула тяжесть с сердца, вызывая искреннюю и тёплую улыбку.       — Падме, — прошептал он ей в макушку.       Отстранившись, она жарко его поцеловала, вкладывая в поцелуй всю страсть и тоску по нему, и ласка и любовь Падме подминали собой тупую головную боль, не исчезавшую с возвращения Оби-Вана. Они стояли так немного, горячо целуясь, запоминая друг друга в каждом прикосновении и вздохе.       Они были женаты всего год, и с хаосом, ужасом и несправедливостью нагрянувшей войны оба берегли каждую возможность провести время вместе.       Энакин крепко обнял жену, впитывая в себя её присутствие, сглаживающее ставшую пугающе привычной боль последних недель. Падме охотно прижалась к нему — она обожала его прикосновения. Она всегда брала его за руки или прислонялась к плечам; даже если они были на совместной миссии, с другими сенаторами или джедаями вокруг, она находила возможность случайно коснуться его, даже просто ладонью. Сейчас её прикосновения из осторожной ласки перерастали во что-то более требовательное, и Энакин с улыбкой отстранился.       — Ну же, ангел, Трипио не простит нам пропущенный обед.       Падме надула губы и прислонилась к нему.       — Я скучала по тебе, Эни, — мягко сказала она.       — Я знаю, — он крепко сжал её. — Идём. Давай присядем и поговорим.       Не расцепляя рук, они перебрались на диван в гостиной. Энакин закинул её ноги себе на колени, заботливо разминая их, и Падме с удовольствием откинулась в подушки.       — У тебя подозрительно счастливый вид, — приподнялась она на локтях.       Энакин улыбнулся шире.       — У меня на то есть причина.       — Только не говори мне, что ты достал Мастера Мунди, и он посвящает тебя в Рыцари.       — Пфф. Ну уж нет, — он искоса взглянул на неё, щекоча доверчиво выставленную пятку. — Причина посерьёзнее.       — О, пожалуйста, поделись ей. Я так давно не слышала хороших новостей. Всю неделю в Сенате творится какой–то кошмар.       Энакин лукаво взглянул на неё.       — Нуу… лучше сначала ты расскажи мне, что у вас происходило, пока я болтался в очередной глуши.       Падме сердито сдвинула брови и попыталась пнуть его ногой, хотя и не вкладывая в удар особой силы.       — То есть ты хочешь придержать свои новости, пока я не вывалю свои?       — Разрешаю рвать и метать. Я же знаю, как тебе хочется выговориться, ангел.       Падме восхитительно-обиженно надулась, и Энакин растянул губы в довольной улыбке, подумав, что готов влюбиться в неё ещё раз.       Падме в последний раз одарила его гневным взглядом и начала вспоминать, что происходило на Корусанте, пока Энакин сражался во Внешнем Кольце. В Сенате нарастало недовольство, демократические процессы, идущие со скоростью беременной банты, замедлялись до ленивой улитки. Любое голосование, по какому бы то ни было поводу, затягивалось, потому что представители многих систем, что ещё держались в составе Республики, не могли показаться на Корусанте, а появившись, торопились вернуться в родные миры — война опустошала систему за системой, подбираясь всё ближе к ним, и в первую очередь приходилось думать о родине. Только на этой неделе подготовили законопроект, на обсуждениях которого Падме не жалела сил на активные протесты. Голосование вышло в пользу её партии слабым перевесом большинства голосов, но почти тысяча систем не могла принять участие в обсуждении просто потому, что была не в курсе дел! По меркам идеалистки Падме голосование прошло из рук вон плохо. И такое положение дел становилось привычным, обещая в дальнейшем только ухудшиться.       И это ничего не говоря о новых законопроектах Сената о ведении боевых действий, которые не имели ничего общего с реальными проблемами, к которым многие сенаторы пытались привлечь внимание: голод, нищета, вопиющая бедность даже на Корусанте, пиратство, здоровые дипломатические отношения, когда-то важные до начала войны. Узел неразберихи и войны всё сильнее затягивался в Сенате, связывая руки бюрократической волокитой.       И сегодня Падме пришло сообщение с родной Набу с приказом возвратиться домой для решения местных вопросов, и это когда через два дня назначено важное голосование, на котором она обязана присутствовать.       К тому времени, как Падме завершила свой рассказ, они оба закончили с приготовленным Трипио обедом, сидя за столом и потягивая из бокалов вино. Падме со вздохом откинулась назад, вспомнив последние события недели, так выбившей её из колеи.       — И я скучала по тебе, — добавила она.       Энакин не сдержал улыбки, потянувшись к их юной связи и принимая в себя всё раздражение и усталость жены и отпуская их в Силу. Сделать это было не так уж просто: естественные ментальные щиты нечувствительной к Силе Падме были очень хрупкими. Со временем, он не сомневался, её сознание привыкнет к его присутствию и не будет пытаться оказывать гибельного для себя же сопротивления. Но сейчас, особенно когда их связь была такой свежей, такой неокрепшей, щиты грозились рассыпаться от любого неосторожного движения, и обращаться с ними приходилось с особой деликатностью.       Падме даже не заметила, что он делает, но отреагировала рассеянной улыбкой. Появился Трипио с десертом, и она с удовольствием отвлеклась.       — Ты выбрал моё любимое? — заглянула она к нему через руку. — Почему?       — Мастер Эни сказал, что сегодня будет праздник, — наклонился дроид, расставляя тарелки. — Мне принести ещё вина?       — Нет, Трипио, спасибо, — ответил Энакин. — Почему бы тебе не отключиться на ночь?       Трипио разочарованно опустил руки.       — Конечно, Мастер Эни. Я уверен, что вы поделитесь со мной хорошими новостями, когда сочтёте нужным, если я недостоин быть информирован сейчас.       — Итак, — продолжила Падме, когда дроид ушёл. — Ты вынудил меня рвать и метать всю ночь, а сам придержал свои хорошие новости ещё на пару часов, — она опустила бокал и подалась вперёд, поставив локти на стол. — Мастер Скайуокер, не будете ли вы так любезны поделиться, какие новости вызывают у вас эту улыбку?       — Всего одна, — Энакин сделал паузу, пододвинувшись ближе. — Оби-Ван жив.       Падме уставилась на него, на её лице так и застыла озорная улыбка. Затем новость начала обрабатываться, и через секунду же Падме, ахнув, распахнула глаза и прижала руки к губам.       — Что? — её голос был едва слышным шёпотом.       — Оби-Ван жив, — тихо повторил Энакин; радость бурлила в нём, и он смутно сознавал, что смеётся от возбуждения и волнения. — Он жив, и он дома.       Слёзы заблестели в глазах Падме, но Энакин не замечал их — мир перед ним неожиданно начал расплываться.       — Он жив, — сказал он ещё раз, закрывая глаза руками. — Он жив, он жив, жив… — Энакин полузадушенно всхлипнул, и руки Падме бережно обвились вокруг него, словно он мог разлететься на части. Он не отдыхал ни дня с того момента, как ощутил присутствие мастера в давно затихшей связи, и сейчас изматывающие переживания, страх снова потерять его, усталость бессонных ночей наконец-то взяли своё. — Он жив, — шептал Энакин.       О, звёзды в вышине, Оби-Ван был жив. Энакин никогда не смел допускать в этом сомнений, но после стольких месяцев пустоты уверенность съёжилась до крохотной, живущей одним упрямством надежды. Все тревоги, боль, депрессии, чувство потери — всё, что выстраивалось в нём долгие месяцы с предположительной смерти Оби-Вана, внезапно рухнуло, смытое наконец–то пришедшим облегчением. Оби-Ван жив. Он в безопасности. Он дома.       — Ох, Энакин, — выдохнула Падме ему в висок. — Я так рада за тебя. И за себя. За него, — он прижал её к себе, чувствуя, что её облегчение было не слабее его. — Когда я смогу с ним увидеться? Он в порядке? Где он был? Что с ним случилось?       Он не мог ей ответить, судорожными вздохами отпуская эмоции, в слезах облегчения и дрожи обретая утешение Силы. Долгое время они просто держались друг за друга, ошеломлённые чувствами, медленно переваривая новость и постепенно успокаиваясь. Эмоциональная буря была так же необходима им, как медитации джедаю или бесстрастное лицо сенатору.       Наконец, с последним вздохом, Энакин поднялся, вытирая рукавом лицо, и Падме промокнула глаза салфеткой. Он глубоко вдохнул и улыбнулся.       — Так что ты хочешь знать?       Его прекрасная жена слабо засмеялась, по-прежнему не отпуская его рук.       — Начни с начала, Эни. Как ты нашёл его?       Энакину не было проблемой рассказать ей. Он уже объяснял Падме почти непостижимые вещи, вроде Силы, или какой холодной и тихой ощущалась связь, и потому сейчас легко было передать, как связь вдруг ожила и каким светом озарила мир. О некотором он, однако, умолчал. Падме понимала, что война прежде всего несла кровь, грязь и смерть, но Энакин не мог себя заставить рассказать о том, что случайно упускал в связь Оби-Ван. Он для себя самого боялся вспоминать, через что пришлось пройти его почти брату, почти отцу. Он попробовал бы разобраться с этим, но ценой каких сил, когда они сейчас так нужны Оби-Вану. Кроме того, мастер — скрытный человек. Только ему решать, делиться ли историей плена, или нет.       Падме уловила суть.       — Вот как, — протянула она, поднимаясь над столом. — Я подумывала над этим после некоторых твоих кошмарных историй, но теперь, после того, что досталось Оби-Вану?.. Я завтра же подниму в Сенате законопроект, предоставляющий всем нашим солдатам, джедаям, клонам, ополченцам дополнительное время на восстановление после боёв. Выделенного вам времени в обрез не хватает собраться с силами, — она ушла в гостиную и вернулась с датападом в руках, уже на ходу что-то помечая для себя и своих сторонников.       Энакин не удержался и улыбнулся: Падме оставалась большим ребёнком. Падме, такая добрая и сострадательная, не боится сражаться за тех, кто нуждается в ней. Её чистое, горячее сердце не имело подобия в целой галактике. В каждой миссии, на которой только везло оказаться ему с начала падаванства, в людях выставлялось только плохое. Не то что бы он не видел хороших людей — он никогда не видел хороших людей хорошими в трудные времена. Падме оставалась единственной, кто даже в тяжелейшее время агрессии Торговой Федерации сохранила верность своим идеалам. И своё сердце она решила отдать ему. Энакин никогда не перестанет её обожать.       Они немного обсудили предложение Падме. Энакин припомнил несколько историй, свои и некоторых его бойцов из 501, и прикинул время, потребовавшееся на полное восстановление против того, которое им выделили.       В конце концов дружественные прикосновения перешли в нежные ласки. Ласки в поцелуи. Поцелуи... Ну, ведь они были молодожёнами.       Она лежала перед ним в своём обнажённом великолепии, и Энакин оторвался от долгого, властного поцелуя, изучая открывшуюся перед ним красоту. Падме нетерпеливо застонала, и Энакин, как всегда, не замедлил откликнуться на призыв.       К сожалению, именно в момент наслаждения любовью и счастьем Энакин потерял чувство реальности.       Острый зазубренный нож скользит по кончикам пальцев, методично, вдоль и поперёк, вверх — вниз, пока всю ступню не покрыла кровоточащая сеточка. Цепи отодрали от стены и повесили ему на шею. Он поднялся на истерзанных ногах и пошёл вперёд, но в ответ его вытащили из темницы, проволокли по каменистому, грязному коридору к пещере с длинным столом, ломившемуся от еды и вина.       — Всё очень просто, — проворковала ему женщина на ухо. — Ешь, сколько влезет, пока держишься на ногах.       Желудок заворчал, напоминая, что его не кормили… сколько дней уже прошло? Но у него не было выбора. С молчаливым достоинством он сделал шаг вперёд, оставляя за собой кровавые следы на полу.       — Энакин!       Его мгновенно вышвырнуло в реальность. Кровь бешено стучала в висках, голова раскалывалась от боли.       — Энакин! Эни, что случилось?       — Падме? — с удивлением огляделся он, не веря обнаружить себя в её квартире, а не в грязном, извилистом коридоре с выступающими камнями, без песка и земли в открытых ранах. Тогда он понял.       — Сука, сука! — выкрикнул он, завалившись вперёд и схватившись руками за голову. Сражаясь за каждый вздох, он сосредоточился на себе, спешно обращаясь к связи с Оби-Ваном. Воспоминания, яркие, сильные, самые мощные со дня возвращения норовили сбить с пути, но Энакин продирался сквозь них, не обращая внимания на образы ног, снова изрезанных, Оби-Вана, пытавшегося Силой их затянуть, образы рук с похожими порезами, пытающиеся дотянуться до предлагаемой еды, пока не достиг самого сосредоточия мастера.       — Оби-Ван! — закричал Энакин в связи. — Здесь и сейчас!       Падме беспомощно сжала его за плечи и отпустила, не пытаясь привлечь его внимание, оставляя его делать свою джедайскую работу, которую ей никогда не понять. Энакин смутно почувствовал, как она поцеловала его в лоб, но всё внимание сосредоточил на выдёргивании Оби-Вана обратно в реальность.       — Они не настоящие, Оби-Ван. Ты в безопасности, ч-ч-ч-чёрт–же. Ты уговорил меня устроить отдых и убьёшь меня, если я появлюсь в палате раньше утра, так что давай, просыпайся!       Энакин с облегчением увидел, что Оби-Ван приходит в себя.       — Аххх…       — Оби-Ван! Ты вернулся!       — Энакин? Что..?       — У тебя опять воспоминания.       Раздражение. Глубокий вдох.       — Я помню, я говорил, что нужен будешь только утром. Я не планировал, что «утро» будет так скоро.       — Может, я…       — Нет, мой дорогой падаван. Оставайся с Падме. Проведи время с удовольствием.       Энакин вздохнул.       — Глупый, глупый, глупый Мастер.       — Эни, — наклонилась к нему Падме.       Он набрал воздух в лёгкие, пытаясь вернуть сердцебиение в нормальный темп. Голова до сих пор гудела, но он отмахнулся от неё, обхватив ангела за плечи.       — У Оби-Вана было воспоминание. Мерзкая, поганая сука. Она не заслуживает даже быстрой смерти, — прорычал он, концентрируясь на дыхании. Вдох. Выдох. Вдох. Вдох. Выдох. — Он вцепился в меня через связь. Тварь. Чёртова сука. — Вдох. Выдох. Отпустить это. Оно всё равно вернётся. Ну же, отпустить! — Мразь, грёбаная…       Падме наклонилась, прерывая его нежным поцелуем. Он позволил увлечься её лаской, её любви смыть его гнев и притупить жажду мести. Не утолить, о, нет.       — Я вытащил Оби-Вана из них, — Энакин зарылся рукой в волосы. — Такое в первый раз, обычно только образы и обрывки чувств.       Падме положила голову ему на грудь.       — Ты кричал.       — Я?       — Угу. Как хорошо, что в квартире звуконепроницаемые стены, хоть и для немного других целей.       — Не обижайся, но сегодня мы не сможем использовать их по назначению.       — Всё, что тебе нужно, Энакин. Всё, что угодно.