Simple steps

      Энакин вскочил в кровати. Он заозирался в панике, в темноте разыскивая знакомые очертания спальни, но перед глазами стояли холодные, белые стены операционной. Сон, это всего лишь сон, он дома. Не дома в Храме, хотя это тоже дом для него, особенно когда он вместе с Асокой или Оби-Ваном, а дома с Падме, с их ребёнком, в бесконечном ожидании светлого будущего, когда эта чёртова война наконец закончится.       Энакин потянулся, погладив живыми пальцами щёку жены. Чувства бушевали в нём с такой силой, что удивительно, как он от них ещё не взорвался. Где-то в сознании беспокойно заворочалась Асока, и Энакин мгновенно, инстинктивно захлопнул связь с ней — она пока ещё не готова к его буре, а он — к её допросам. Ему же лучше не будить её.       Падме жива.       Падме жива, и он сделает всё, чтобы так и оставалось.       — …накин.? — раздалось сонное в голове.       Чёрт.       — Ничего, Мастер. Спи дальше. — Энакин глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Он накинул на себя робу и вышел на балкон, где на свежем воздухе смог бы подумать и стряхнуть с себя остатки кошмара.       — Ну уж нет, — ответил Оби-Ван, заметно взбодрившийся. — Ты зовёшь меня «Мастером» только когда или всё хорошо, или всё очень плохо. В половину четвёртого утра у тебя едва ли хорошие новости, так что рассказывай, Энакин. Тебе пора избавляться от привычки держать всё в себе до последнего, пока я не замечу и не начну клещами вытаскивать, что случилось.       Энакин проигнорировал его, прислонившись к балконной двери и растирая лицо руками. Он не мог обсуждать свой кошмар. Не сейчас. Не когда сон ещё так свеж в памяти. Он только что обнимал Падме. Чувствовал её дыхание, её сердцебиение, её саму жизнь. С ней всё было хорошо. С ребёнком всё было хорошо. Оба мирно спали. Нужно было просто взять себя в руки, но всё выходило из–под контроля. Он терял контроль надо всем, даже над собственной жизнью. Совет требовал от него шпионить за канцлером, канцлер требовал от него шпионить за Советом, каждый с благими намерениями, но его они в итоге разрывали на части. Ещё и Падме что-то затевала; и не рассказывала зачем, хотя он явно должен был знать, вместо того ещё и втягивала в дело его падавана. Каждый хотел от него что-то урвать, намеренно или нет, и это было до боли обидно.       А теперь ещё и кошмар, который вполне мог оказаться очередным видением — очень вероятная перспектива, которой оставалось только добить его. Стереть в пыль последнее, что ещё осталось дорого в жизни, и развеять по ветру.       — Энакин? Что случилось?       — Эни? — другое сонное бормотание, но в этот раз не в голове, а за спиной.       — Ничего, ангел.       Падме перестала потирать слипавшиеся глаза, посмотрев на него с новым вниманием, запахнула халат и встала рядом, ласково приобняв за руку.       — Эни, ты замечательный, сильный человек, которого я с гордостью называю своим мужем. Но, пожалуйста, не надо взваливать всё на себя одного. Я здесь для тебя. Я буду рада, если ты поделишься со мной своими проблемами и тревогами, так же, как и ты рад, когда я делюсь с тобой своими.       Тоненький голосок на краю сознания жестко заметил, что Падме не делится с ним одной конкретной проблемой. Но Энакин зло заткнул его и выбросил из головы.       — Всё в порядке, Падме. Тебе нужно отдохнуть. Восемь месяцев беременности и наших пряток от Совета сказываются на тебе, — ответил он, положив руку на её округлившийся живот.       Падме строго посмотрела ему в глаза.       — Не переводи тему.       Их прервал зазвонивший комлинк.       — Ответь, Энакин, или тебе придётся объяснять целителям, почему я сбежал из–под их опеки, чтобы поговорить с тобой и твоей прекрасной женой.       — Отлично, — пробормотал Энакин. Он вытянул руку, и комлинк прилетел к нему в ладонь, зазвучав голосом Оби-Вана.       — Спасибо, Энакин. Миледи Падме, я благодарю вас, что вы не миритесь с упрямым желанием моего падавана решать проблемы в гордом одиночестве.       — Мастер Оби-Ван, — поздоровалась она. — Я так понимаю, что мой дорогой докучливый муж разбудил и вас тоже.       — Да, именно.       — Я вообще–то здесь, вы двое, — Энакин обиженно хлопнул рукой по комлинку. Через секунду вздохнув, он отвёл глаза. — Это был просто сон.       От Падме Энакин чувствовал беспокойство, но не тревогу. О нет. Мощная тревога шла напрямую от его брата–ставшего–отцом.       — Энакин, — напряжённо произнёс Оби-Ван, — покажи мне свой сон. Сейчас же.       — Что..? — начала была Падме, но Энакин уже закрыл глаза, снимая все фильтры со связи, чтобы чётче передать сбивший все мысли кошмар.       Асока, далеко, одна, скорчившаяся в страшной боли над чем-то, разрывающим её изнутри       Оби-Ван, убитый предательством и горем, до отчаяния кричавший: «Держись!»       Падме в слезах, в смертельной родовой муке, с тяжёлой, медленно отлетающей от тела душой.       Он сам — нигде рядом, не откликавшийся даже на плач умирающей жены.       Некоторое время в комлинке слышалось только хриплое дыхание.       — Что ты рассказывал Падме о своих снах?       — Я знаю про его кошмары о матери, — Падме ответила вместо Энакина и затем обратилась к мужу. — У тебя был похожий сон и про неё?       Энакин промолчал, только хмуро кивнул головой. Кошмар был ещё слишком свежим, слишком тяжёлым для больной головы. Что случилось с Асокой? Почему она далеко и одна? Что причиняло ей такую боль? Чем был настолько убит Оби-Ван? Откуда было это чувство предательства? И почему, почему он не был рядом с Падме? Картина операционной снова встала перед глазами, и Энакин закрыл лицо руками, укрываясь в спасительной темноте.       — Ничего из этого сна не случится. Я клянусь в этом.       — Эни? Что ты видел?       — Скажи ей, Энакин. Если ей нужно быть осторожной, она должна знать.       Энакин не собирался слушать, что ему говорили. Он дал себе обещание, и он сдержит его. Ему не нужны ничьи советы. С каждым днём жизнь становилась всё сложнее и запутаннее, но он не собирался никого просить о помощи. Он должен справиться сам.       Но малая его часть предательски хотела, чтобы ему сказали, что делать. Хотела вернуться в прошлое и снова стать юнлингом, чтобы взрослые взяли на себя все его проблемы. Снова вернуть участие мастера и беззаботность юности, перестать обо всём беспокоиться и просто отдохнуть.       Энакин встряхнул головой. Он скоро станет отцом. Или, надеялся, станет, поскольку сон не давал никаких намёков о судьбе его собственного юнлинга. Для него ему нужно быть сильным. Сейчас он — взрослый. Его мать никогда не уклонялась от ответственности, даже в самые тёмные времена на работе у хаттов. Оби-Ван никогда не уклонялся от ответственности, даже когда ему было не о чем беспокоиться и он мог просто отдыхать. Падме никогда не уклонялась от своей ответственности.       Поэтому не будет и он.       — Все мы, — словно почувствовав его мысли, тихо произнёс Оби-Ван, — твоя мать, Падме, я сам просили о помощи, когда она была нам нужна. Мы здесь для тебя, Энакин. Ты хочешь уберечь нас от проблем, и мы понимаем и любим тебя за это. Но мы здесь и для того, чтобы уберечь от них тебя.       Падме кивнула, склонив голову ему на плечо.       — Я уже говорила тебе, Энакин: ты не всемогущий. Я повторю это, но поправлюсь. Ты не всемогущий. Но если тебя поддерживают твои друзья, твоя семья, ты становишься очень к этому близок.       Энакин чуть улыбнулся, и Оби-Ван, заметив перемену в настроении, простонал.       — Миледи, вот что вы наделали, теперь с ним будет совсем невозможно работать.       Смех снял висевшее в комнате напряжение, и, нервно улыбнувшись, Энакин вернулся на диван, проведя механическими пальцами по взмокшим от пота волосам.       — Скорее всего, у меня было видение, — признался он. — Я видел… Падме, я видел, что ты умрёшь при родах.       Падме затихла.       — А ребёнок?       — Я не знаю.       — Будущее всегда в движении, — твёрдо сказал Оби-Ван. Через связь и от жены, и от брата–ставшего–отцом одна за другой приходили волны любви и привязанности, успокаивая измученное сердце. — Я завтра же просмотрю в архивах всё про видения. Я раньше уже искал, но, как мы видели, исход твоих видений можно изменить.       — Плюс, — провела Падме ладонью по его руке, — я же здесь, на Корусанте. Люди здесь не умирают в родах. Моя беременность и вовсе не находится под угрозой.       — Я знаю, знаю, — согласился Энакин, опять отгоняя всплывавшие картины. — Но почему меня не было с вами? Я умер? Вот почему Асока так страдает, а ты в таком отчаянии, Мастер? Вот почему я не пришёл, когда Падме звала меня?       — Нет! — воскликнула Падме. — Не смей настраиваться на это!       — Я не могу тебе ничего сказать, Энакин. Мы можем работать только с тем, что ты видел, а также принять все необходимые предосторожности. Тебе это будет сложно, но, обещаю, мы сделаем всё, что сможем. И если что-то случится, мы будем рядом для тебя.       — Но если я умру, кто будет рядом для вас?       — Мы будем друг для друга, — горячо ответила Падме. — Мы — семья. И это то, что семья должна делать.       Тёмная часть Энакина вспыхнула, в обиде припомнив груз, бесцеремонно возложенный на его плечи.       — Некоторые семьи, — глухо подчеркнул он. — Я играю шпиона для двух сторон, которым положено быть заодно, ты влезаешь во что-то, о чём не можешь мне говорить, мой падаван не знает даже половины того, во что ты её втягиваешь. Какую поддержку ты предлагаешь при таком раскладе?       — Эни…       Он вздохнул.       — Прости, ангел.       Подкравшаяся тьма неохотно, но отступила. С того дня, как Энакин увидел её внутри себя, он пытался её подавить и вытравить, хотя она цеплялась за него с кошачьим упорством. Единственный способ окончательно избавиться от неё — это побороть страх остаться одному, но на него никогда не находилось времени, и теперь с этим кошмаром над душой — и не найдётся.       Оби-Ван коснулся его в связи, отзывая часть взбунтовавшихся чувств и отпуская их в Силу, с привычной лёгкостью многолетнего опыта.       — Спасибо, Оби-Ван, — пробормотал он, не зная, за что именно благодарит. — Однажды тебе больше не придётся делать это для меня.       — Я рад помочь тебе со всем, с чем могу. Ты… ты слишком много для меня значишь, чтобы я остался в стороне. Ты мне как брат, Энакин.       Энакин затих. Оби-Ван никогда не был из тех, кто открыто признавался в своих чувствах; какими бы очевидными они ни отдавались в связи, о них он обычно молчал. И поэтому его слова сейчас, хоть и не напрямую, но сказанные от самого сердца, проникли в самую душу, согревая Энакина давно забытым домашним теплом.       — Миледи, вам стоит чаще ходить к врачу, — кашлянул Оби-Ван, переводя внимание.       Падме, не подозревавшая об их разговоре, кивнула.       — Мне назначено через две недели…       — Я думаю, еженедельно будет более уместно, — возразил Энакин, встряхнувшись. — Мы пока не знаем, что именно, но что-то серьёзное должно произойти. И уже скоро, — он погладил её живот, удивляясь, как ребёнку удавалось спать при их серьёзном разговоре. — Известно, что это случится до родов, так что у нас в запасе примерно месяц. Предполагая, конечно, что стресс не вызовет преждевременные роды, и поэтому я хотел бы, чтобы ты показывалась врачу каждую неделю.       Падме поморщилась.       — В Сенате заметят, но я понимаю твоё беспокойство. Посмотрим, что можно сделать. Я утром попрошу Трипио утрясти моё расписание.       И с этим тяжкий груз просто упал с плеч, уступая место новой надежде, благодарности и любви. Падме мягко пожала ему руку, и Энакин притянул жену к себе на колени и крепко обнял.       — Я люблю тебя, — прошептал он ей в висок.       — Я люблю тебя больше, — Падме ответила с прежним упрямством.       Энакин помолчал, боясь спросить, но понимая, что должен.       — Оби-Ван? С этой войной, шпионажем и видениями, если я… То ты… ты мог бы присмотреть за Асокой?       — Конечно, Энакин, — ответил Оби-Ван. Слабое колебание, совсем недолгое, и он добавил.— И если с тобой что-то случится, то она станет моим падаваном.       Энакин судорожно вздохнул, уткнувшись лицом в плечо Падме. Он помнил, как тяжело переживал Оби-Ван смерть Квай-Гона. Он помнил, что Оби-Ван был не готов взять падавана, и всё же через горе и довлевшую над ним Тьму пытался обучить новую жизнь, беспомощную, навязчивую и кошмарно неподготовленную к различным жертвам, нормальным для жизни джедая. В связи не скрывалось ничего, и он знал, что для Оби-Вана будет запредельно мучительно взять нового падавана, если Энакин умрёт, и особенно Асоку, но Оби-Ван предложил всё равно.       — Я не мог бы желать ей лучшего учителя, — тихо ответил он.       — Эни? — пересела Падме, положив руку ему на щёку и поглаживая пальцем шрам. — Ты присматриваешь за мной, присматриваешь за Асокой. Присматривай и за собой, хорошо? — сказала она и повернула голову к комлинку. — Вы можете снять ваши фильтры в связи? Чтобы вы, в крайнем случае, успели отправить помощь друг другу?       Энакин пожал плечами.       — Если Оби-Ван не против моих комментариев о его скучной жизни.       Оби-Ван фыркнул.       — И если Энакин не против, что я буду… эм, свидетелем некоторых вещей, которыми одна пара молодожёнов занимается наедине?       Падме покраснела.       — Я слишком толстая для такого, — пробормотала она.       Энакин, привыкший к этому за несколько недель на Корусанте, не дал ей договорить, оборвав слова поцелуем. Плотно закрыв связь, он наклонился поцеловать её снова, на этот раз с намного большим пылом, запуская руки под сорочку к мягким приятным местам, от прикосновений к которым Падме всегда таяла в его руках.       — Кхм, кхм? Я вас всё ещё слышу. Может быть вы, голубки, подождёте, пока мы не разберёмся с проблемой?       — Уже разобрались, — отмахнулся Энакин. — Я сниму фильтры утром. Спокойной ночи, Оби-Ван.       — Спокойной ночи, мой безоглядно влюблённый падаван.       Падме выхватила у Энакина из рук комлинк, отключила и бросила через всю комнату, стягивая с себя халат.       Энакин позволил её любви увлечь себя. Даже через фильтры Оби-Ван посылал ему поддержку и приязнь, и окружённый их любовью, он мог забыть свой кошмар. Хотя бы до утра.       По крайней мере, теперь у них был план.