Маленький мир

Искали в наперстках — и здравых умах; Гонялись с надеждой и вилкой; Грозили пакетами ценных бумаг; И мылом маня, и ухмылкой. Льюис Кэрролл «Охота на Снарка».

Акаши замедлил шаг, глядя, как повозка исчезает за поворотом, и остановился на углу вмиг опустевшего рынка. Он поднял капюшон плаща и закрепил посох за спиной, чтобы не запачкать ценную вещь. Люди спешили укрыться от дождя, пробегали мимо, нелепо закидывая ноги в беге. Вода из луж попадала на полы их одежды, оседая на ткани мелкими бурыми пятнами. Воздух пах мокрой пылью и травой. Уловив запах речной тины, Акаши обернулся. Мидорима стоял за его плечом и смаргивал влагу с длинных ресниц. Ледяные капли нещадно лупили его по плечам, затекали по волосам и шее в тепло, под воротник. Капюшона у него не было: оделся он не по-дорожному, с козырька уже изрядно капало. Если шел такой сильный ливень, у него должно быть на редкость плохое настроение. — Я телеграфировал Ниджимуре о нашем прибытии, — сообщил Акаши и бросил взгляд на высокую башню со шпилем, от которой в разные стороны тянулись провода. — Этого города будто совсем не коснулся прогресс. Как странно. Мидорима чихнул в промокший рукав, поморщился и этим, кажется, выразил свои мысли по поводу отсталости городка. — Ты решил проблему с ночлегом? — Акаши сощурился, глядя, как он поправляет совершенно сухие очки. — Да. Идем за мной. — Мидорима наклонил голову и сделал знак, чтобы Акаши шел вперед. Губы у Акаши вытянулись в ласковой усмешке, но он тут же погасил ее. Заведение носило название «У сестрицы Лео», совсем как средневековая таверна или старомодный бар в какой-нибудь столичной трущобе. Выглядело оно соответствующе — это был аккуратный дом из красного кирпича с флюгером в виде петуха на крыше. Акаши побывал во многих городах, но таких не видел нигде. Истолковав молчание Акаши по-своему, закопошился за плечом Мидорима: — Мне сказали, что это лучшая гостиница в городе, — со вздохом сказал он. Не стоило ему оправдываться — скорей всего, внутри гостиница выглядит гораздо современней. — Интересно. Акаши оторвал взгляд от вывески и схватился за резную ручку входной двери. Мягко звякнул колокольчик. Акаши споро окинул светлое чистое лобби взглядом и подумал, что здесь подозрительно немноголюдно для такой погоды. На диванах в зоне ожидания сидели двое мужчин. Один из них держал перед собой газету и не отреагировал на их появление, а второй — с короткой военной стрижкой и мощной мускулатурой — дружески переговаривался с парнем за стойкой. Заметив гостей, портье оборвал разговор и тут же выпорхнул из-за стойки, напустив на себя гостеприимный вид. — Ну и ливень сегодня! — озабоченно вздохнул он, по-женски прижав ладони к щекам. Ресницы и волосы у него были, пожалуй, чересчур длинными для мужчины, да и жесты слишком жеманными. Наверняка гости от него в восторге — у таких людей кокетство скорее профессиональная привычка, нежели искреннее желание понравиться. Акаши чувствовал, как вода капает с его одежды на чистый пол, слышал, как позади сопит Мидорима. Должно быть со стороны они представляют то еще зрелище. Портье изучал их, не скрывая любопытства, и на посохе за спиной Акаши взгляд его ненадолго задержался. Почему-то палка, украшенная двойной спиралью, никогда не нравилась людям. Акаши снял посох, поставил его на пол и аккуратно перенес вес на правую ногу. Он просто уставший странник, который хочет немного отдохнуть. Портье заметил его движение и потерял интерес к необычной вещице. — Можно увидеть управляющую? — ожил Мидорима. Он нервничал, когда люди слишком долго смотрели на него. Акаши краем глаза видел его высокую сутулую фигуру, слипшиеся мокрые волосы и серьезные усталые глаза. Атлет на диване рассмеялся низким грудным басом. Парень с газетой перелистнул страницу, и в этом жесте Акаши померещилась усмешка. Портье нежно улыбнулся и сказал, встряхнув волосами: — Сестрица Лео — это я. Так получилось, что мне дали такое прозвище. — Он вернулся за стойку, раскрыл гроссбух. — Но вы можете звать меня просто «Лео». Чем могу быть полезен? — Нам нужна комната получше, — с растерянностью в голосе сказал Мидорима. Акаши заметил, как он поправил очки. Это жест всегда выдавал его волнение. — Вам повезло, большинство номеров сейчас свободны. На сколько дней вы планируете остановиться? — На неопределенный… — На три ночи. Четкий ответ Акаши прозвучал как сигнал к действию. Лео заметался за стойкой, проверил что-то в гроссбухе и полез в ключницу. — Я вас провожу, — он улыбнулся немного натянуто. — Эйкичи, — обратился он к здоровяку. — Пригляди тут за всем. Они поднялись по винтовой лестнице на самый верхний этаж. Лео вел их узкими коридорами, болтая о разной ерунде вроде погоды и о том, какая хорошая у него гостиница, пусть и невостребованная. Акаши охотно принимал участие в разговоре, но не говорил больше, чем Лео хотел от него услышать. Все, что должен был понять хозяин — они постоянно путешествуют, не задержатся в этом месте и не представляют угрозы. Здесь, похоже, не слишком-то жаловали чужаков, но это вполне объяснимо. Маленькие городки, оторванные от остального мира, жили по своим собственным законам. — Ну вот и все, — сказал Лео, отдав Акаши ключи. Деньги за комнату он не пересчитывая убрал в карман передника, будто боялся нарушить зрительный контакт. — Если будут вопросы, обращайтесь. Я всегда рад помочь. С этими словами он прицельно подмигнул Акаши, стрельнул глазами в Мидориму и пошел прочь. — Ты так уверен, что мы управимся за три дня? — подал голос Мидорима, поморщившись от отвращения. Акаши чувствовал, как напряжены его плечи. Он хмурился — поведение Лео напрягало, и Акаши понимал, почему. — Это не займет много времени, — он приблизился к Мидориме и убрал влажные волосы с его лба. Они были густые и жесткие на ощупь, совсем как стебли камыша. — Зверь близко, я это чувствую. Мидорима прикрыл веки, подставляясь под руку. Он дважды кивнул, и стало ясно, что он тоже это чувствует. Акаши улыбнулся — такая покорность умиляла. — Ты замерз, — он погладил ладонью холодный лоб. — Иди в ванную первым. Сегодня уже поздно начинать поиски. — Хорошо, — Мидорима беспрекословно послушался его — выходит, действительно замерз. Скоро за тонкой перегородкой ванной комнаты зашумела вода. Акаши сбросил с себя мокрый плащ, положил к стопке вещей, оставленных Мидоримой, и присел на край кровати. Они долго шли от станции, ноги привычно ныли, но усталость с дороги уступала перед тупой тянущей болью в левом глазу. Акаши слегка надавил на веко, помассировал, но это слабо помогло. Ему опять становилось тесно в собственном теле. Ниджимура дал им слишком расплывчатые характеристики, будто дар предвидения подвел его — абсолютно никаких зацепок кроме той, что зверь прятался именно в этом городе. Но всякое существо оставляет следы, и опытному охотнику под силу его вычислить. Такое уже было, когда они поймали Куроко: невидимый зверь осторожничал и долгое время не выдавал себя. Рано или поздно он бы стал добычей ученых, если бы охотники вовремя не перехватили его. Вот и теперь они имели слабое представление, с чем имеют дело, но Акаши точно знал, что они поймают эту редкую зверушку. Мидорима вышел в облаке пара и склонился над заплечным мешком, выудил сменную одежду. Дождь за окном не унимался, только перерос в ливень и грозил обернуться потопом. Акаши полюбовался каплями, которые текли по бугристой спине Мидоримы и впитывались в полотенце, обернутое вокруг бедер, и встал с кровати. Боль в глазу усилилась и стала неприятно отдаваться в затылке. Он прошел мимо Мидоримы, прикрыв левую часть лица рукой. Он видел, как Мидорима вскинул голову и подслеповато прищурился, провожая его взглядом. — Я быстро, — пообещал Акаши. В ванной он задержал дыхание и убрал руку. В зеркале хмурилось бледное отражение. Левый глаз посветлел, радужка стала желтоватой, зрачок вытянулся. Он усилием воли заставил мерцание погаснуть. Если так пойдет дальше, он не сможет удержать маскировку, и глаз придется спрятать под повязкой. Лучше переждать ночь, пока Второй не освоится. Близость сильного зверя Акаши определял по двум признакам. Во-первых, его старые раны снова напоминали о себе, а во-вторых, эмоции Мидоримы начинали отражаться на погоде. Странная аллергия на себе подобных, из-за которой пары охотников составлялись из одного зверя и одного человека. Хотя, конечно, подобное правило срабатывало не всегда. Акаши и Мидорима как раз входили в число счастливых исключений. Ниджимура когда-то сказал: они даже не понимают, как им на самом деле повезло. Зверь скоро даст о себе знать. Когда чувствуешь своих собратьев, сложно сдерживать себя. Ему плохо и он, скорее всего, напуган. Они все теперь прятались — после того, как император принял все меры, чтобы истребить тех, кто имел способности. Акаши подставил лицо под струи прохладной воды, запустил пальцы в мокрые волосы, позволяя пальцам гладить голову. Он не даст зверю уйти. Не позволит ему стать игрушкой в руках ученых. Его человеческая часть уверена в этом. И все же Второй беспокойно ворочался внутри, искал сочувствия и просил свободы. — Подожди пожалуйста, — ласково попросил Акаши, глядя, как собственные руки обнимают его. Он тут же ощутил силу в мышцах и опустил ладони вниз, не желая поддаваться. За годы существования бок о бок со Вторым Акаши научился с ним договариваться, хоть для этого и приходилось подавлять его волю. Считалось, звери умеют находить слабые места людей. Поэтому их боялись и ненавидели, даже когда опасность миновала. Отчасти, слухи не врали. Акаши испытал это на собственном опыте. Мидорима как раз заканчивал сушить свой тонкий плащ, когда Акаши вышел из ванной. Он не обернулся, но его выдавал язык тела — плечи приподнялись, а голова, наоборот, опустилась. Акаши бесшумно подошел к нему вплотную, приник к его спине и соединил руки на груди. — Ты задержался, — выдохнул Мидорима. Его голос был тихим и хриплым. Тело словно окаменело, руки застыли ладонями вниз. Акаши промолчал. Вся его одежда аккуратной стопкой лежала на кресле, рядом с прислоненным к подлокотнику посохом. В комнате не осталось ни намека на сырость. Мидорима выпутался из кольца рук и развернул Акаши к себе. — Что ты там делал? Он удивленно распахнул глаза. На правой щеке у него лежала ресница, и Акаши с трудом справился с соблазном сдуть ее. Непередаваемое выражение лица Мидоримы — лучшее вознаграждение за трудный и бесконечно долгий день. Он обожал эту смесь шока и смущения, и открывшийся взгляд, от чего Мидорима сразу становился каким-то особенно трогательным и беззащитным. Акаши не сдержал улыбки. А всего-то стоило не одеться после душа. — Смеешься надо мной? — Мидорима сразу же обиженно поджал губы и нахмурился. На улице опять громыхнуло, дождь забил в окно с удвоенной силой. Акаши переступил с ноги на ногу, зябко поежился и посмотрел на кровать. Больше намеков не потребовалось. Мидорима приблизился к нему быстро. Акаши моргнул, чтобы перевести взгляд, и в следующее мгновение увидел только свое лицо, повторенное в линзах очков. Сильные руки сдавили плечи, горячее дыхание скользнуло по щеке, губы накрыли чужие губы. Акаши вцепился в рукав, задохнулся и ощутил, как вибрирует горло — это зарычал Второй, обозначая свое присутствие. Мидорима целовался быстро и нетерпеливо, будто и не было его недавней подавленности, будто он забыл обо всем сразу, как только Акаши коснулся его, оставив только плохо скрываемое нетерпение. Акаши прикусил его нижнюю губу, желая подразнить, и Мидорима вплел пальцы в мокрые волосы на затылке и потянул в ответ. — Ложись, — коротко приказал Акаши, разорвав поцелуй. Мидорима не отрывал от него взгляд. Он как загипнотизированный шагнул назад, наткнулся на кровать и упал на спину, выбив из подушек несколько перьев. Ночной колпак соскользнул с головы, когда он подтягивался к изголовью, и Акаши опять усмехнулся. Верно, наступит конец света, если Мидорима изменит своим привычкам. Матрац прогнулся под коленом, когда Акаши забрался на кровать. Он сел на Мидориму и начал быстро расстегивать пуговицы его рубашки, чтобы поскорее избавить его от чопорной пижамы, в которую тот обрядился. Даже зная, что в первую ночь они не сразу лягут спать, он оделся с ног до головы. Какая нелепость. А может, Мидориме просто нравилось, когда Акаши сам его раздевал. — Прости, у меня нет времени на прелюдии, — Акаши стащил вторую штанину и бросил ненужные пижамные штаны в сторону. Подвинулся к Мидориме, поднял его правую ногу и поцеловал выпирающую косточку у ступни. Мидорима вздрогнул, и на его лице опять появилось то растерянное выражение, но только на короткий миг. — Я знаю. — Он кивнул и полез под подушку. Спрятанный там маленький прозрачный тюбик Акаши не узнал. Должно быть, Мидорима успел раздобыть его где-то, пока он ходил к телеграфисту. Считывать его мысли не составляло особого труда: Мидорима хоть и сердился, но Акаши успел заметить, как изменилось его дыхание, какими дергаными стали его движения. Он чувствовал его желание, как свое. Их звери волновались. Возможно, поэтому прямо сейчас Акаши так хотел Мидориму, словно они не виделись несколько лет. Или просто атмосфера городка подействовала на них как-то странно. — Нет, — Акаши сжал запястье Мидоримы, когда тот огладил ягодицы, и длинные его пальцы легко скользнули внутрь. — Я уже готов. Мидорима дернулся, и головка его члена скользнула по бедру Акаши, пачкая его смазкой. Тягучее возбуждение разошлось по всему телу: от него напрягались соски, жался к животу член, а в паху тяжелело. Акаши водил ладонями по груди и спине Мидоримы и не переставал удивляться, как одежда может скрывать такое жилистое сильное тело. Он же полностью состоял из мышц, но умудрялся выглядеть худым и нескладным. Иногда обманчивое впечатление играло им на руку. — Полагаю, это и есть ответ на мой вопрос, — после некоторого молчания сказал Мидорима. Тюбик отправился на прикроватную тумбочку, и вместо него в руке оказался тонкий блестящий квадратик, который тут же перекочевал в ладонь Акаши. У него слегка дрожали руки, но со стороны вряд ли заметно. У Мидоримы распухли губы, и Акаши отвлекся на них на минуту, слишком ярко представив, как раздвигает их языком. Сделать так можно потом, решил он, разодрав упаковку и раскатав презерватив по члену Мидоримы несколькими жесткими движениями. Вдохнул, закусил губу и направил член в себя. — Будь осторожен, — прохрипел Мидорима почти умоляюще. Акаши пожалел, что не видел, с каким лицом он это говорил, потому что закрыл глаза. Опускался он медленно и глубоко, до самого основания. Замер, привыкая к ощущениям и слушая, как тяжело и надсадно дышит Мидорима. Он оперся руками на его грудь, приподнялся, снова скользнул вниз. А потом еще раз, и еще, пока в голове не стало восхитительно пусто. Ноги ныли от напряжения. Он чувствовал, что не продержится долго, но Мидорима вовсе не возражал против такого быстрого темпа. Не будь у них железной выдержки, они бы набросились друг на друга, едва зайдя за порог, и даже сейчас Акаши чувствовал, что с каждым движением вверх и вниз в нем остается все меньше разумного. Боль в правом глазу, ставшая фоновой, напомнила о себе внезапной резью. Акаши не сдержал стона, осел на колени и вцепился в плечи Мидоримы ногтями. — Что такое? — голос Мидоримы звучал взволнованно. Его рука, ласкавшая член Акаши, вдруг остановилась. Акаши стиснул зубы и попытался дышать спокойнее. Перед глазами пошли фракталы — яркие и многогранные, как галлюциногенный сон. Боль стала такой сильной, что Акаши показалось, что у него вот-вот взорвется голова. — Что-то опять не так с вторым тобой, — сквозь гул и звон донесся голос Мидоримы, а потом Акаши почувствовал, как его перекладывают на спину, и влажные распухшие губы целуют закрытые веки. — Может, позволишь ему делать, как он хочет? Акаши оставил себе время на оценку ситуации — несмотря на чудовищную боль, разум по-прежнему просчитывал шаги наперед. Он качнул бедрами, возобновляя темп, обнял Мидориму ногами и закрыл глаза. Он знал, что делать, когда бессмысленно сопротивляться. Не нужно удерживать поводья — просто открой клетку, выпусти зверя, а сам встань на его место. Это было опасно. Второй слыл непредсказуемым существом, и даже Акаши не мог предугадать, на что он способен, если дать ему полный контроль над телом. Больше жестокости, больше силы, больше расчета, холодного ума, и всего того, что так старался привить Акаши отец. Безупречное и одинокое животное, взращенное на его желании победить и страхе не оправдать ожиданий. Давая Второму волю, Акаши рисковал остаться запертым внутри своего сознания навсегда, но доверие к нему давно стало таким же естественным, как дыхание. — Шин-та-ро, — по слогам произнес голос Второго. Акаши моргнул и увидел себя самого. Он успел подумать, что его голова слишком сильно трется о подушку, и наутро волосы будут стоять дыбом. А потом заметил, что тело стало большим и неудобным. Мир покачнулся, что-то легкое и прозрачное, чего Акаши не заметил, сползло с носа и упало Второму — то есть ему самому — на грудь. Все сразу потеряло четкость. Кровать, тумбочка и насмешливое лицо в обрамлении ярких волос стало расплывчатым и мутным. Он услышал свой легкий ласковый смех, увидел белые руки и ощутил, как они приблизились к лицу и заправили ему что-то за уши. — Очки, — растерянно выдохнул Акаши и не без удивления заметил, что голос у него ниже. И говорил он голосом Мидоримы. Он сам стал Мидоримой. Когда-то Акаши скручивало от ужаса и одиночества, когда Второй вытеснял его из их тела, но теперь он легко принимал эту мысль. В какой-то мере это стало привычным — в сознании Мидоримы он оказывался не впервые. — Сильнее, — попросил — нет, приказал — Второй. Тогда Акаши понял, что все это время не переставал двигаться. Он склонился и впился губами в губы Второго, напоминая, что его маленькая шалость не сойдет ему с рук. Ощущения были причудливыми, как и должны быть при поцелуе с самим с собой. Они накладывались на чувства Мидоримы — теплые и необычайно яркие — и было так трудно понять, где заканчивается он, и где начинается сам Акаши. И кто из них двоих задавал ритм. — Ты можешь вернуться в любой момент, — сказал не Акаши, но Мидорима, давая понять, что он никуда не ушел. — В любой момент, — повторил он сердито. — Слышишь? Акаши взглянул вниз, на Второго, но его лицо оказалось так близко, что он увидел только яркий змеиный глаз с длинным зрачком. Желания Мидоримы, яркие и болезненные, заполнили сознание, и он задохнулся, осознав одну простую вещь — он начал теряться в чувствах. Дождь бил в окна, как сумасшедший. В тот день тоже шел ливень. В тот день… — О-о-ох, — простонал Акаши и звук его голоса вернулся эхом. Нельзя вспоминать, только не теперь. Иначе возвращаться будет поздно. И тогда Акаши сделал, как учил Второй: ударился о запертую дверь, сломал хлипкий замок, выпал в небытие и упал в самого себя. Акаши не вынес острого удовольствия, выгнулся на постели, поднимаясь на лопатки, будто за то короткое мгновение, пока был совсем бестелесным, действительно ничего не чувствовал и успел отвыкнуть. Он вернулся в правильный момент. Глаза закатывались под веки, в горле клокотало, между животами становилось горячо и липко. Поздно смотреть, какое выражение лица сейчас у Мидоримы. Акаши чувствовал только, как он нависал над ним тяжелой грозовой тучей, из которой вот-вот посыпятся молнии. Акаши зажмурился, не в силах удержать взгляд. Сгребая простынь в кулак, он молился, чтобы никто и никогда не узнал, в какие моменты он бывает уязвимым. Даже Мидорима. Тем более Мидорима. «Не волнуйся, я ему не расскажу», — нежно произнес голос у уха. Ответа не требовалось, да и пальцы уже выпутывались из жестких волос. Глаз больше не болел, только смутно давило грудь — то ли от тяжести большой теплой головы Мидоримы, уткнувшейся в ключицы, то ли чего-то еще. Он осязал очертания уха, гладкую щеку и теплое дыхание, согревавшее кожу под ней. Потом Мидорима, кажется ухаживал за ним: слышно было, как плещется вода в изножье кровати, как скрипит каркас под весом второго человека. Но Акаши уже задремал к тому времени, как звуки в комнате затихли насовсем. Он забылся спокойным и крепким сном до утра, и беспокойные призраки памяти не мешали ему отдыхать. *** «Ты не выйдешь отсюда до тех пор, пока не докажешь, что цель достигнута», — жестко отрезал отец, и линия его рта превратилась в идеальную прямую. Его голова загораживала свет единственной лампочки в комнате, предусмотрительно закрытой защитной решеткой. Акаши как-то даже искал на полу пометки: точку или какой-нибудь крестик, не мог же отец так безошибочно аккуратно останавливаться всегда на одном месте. Но пол сверкал стерильной чистотой, как и стол, и стены, и вся палата, как и все помещения, куда его водили люди в масках, которых Акаши считал папиными друзьями. Они все смотрели на него светлыми улыбающимися глазами, и Акаши знал, что под масками уголки их губ опущены вниз. Отец не подходил к нему ближе, чем на метр, не садился на стул или на кровать рядом с ним, он не бил его, но и не обнимал, он вообще его никак не касался. Будто Акаши был заразным, и отец боялся подцепить от него какую-нибудь дрянь. Он заходил ненадолго: задавал вопросы, молча ждал, если Акаши не хотел или не мог говорить, а потом уходил, и его шаги еще с минуту были слышны в коридоре. По его визитам можно было сверять часы. Часов в палате Акаши не было, поэтому он сделал отца своим ориентиром во времени. Процедуры, через которые его проводили, больше не могли дать Акаши представление о том, сколько часов прошло с тех пор, как его увели из палаты. Чем дольше он находился в лаборатории, тем меньше его интересовало, день снаружи или уже ночь. Он боялся засыпать и не хотел просыпаться, ведь если его разбудили — значит скоро его уведут, и будут надевать приборы, ковыряться в нем и менять что-то у него внутри, запирать в ужасных, всегда разных, комнатах и смотреть из-за стекла своими спокойными, всегда улыбающимися глазами. Он просыпался и очень старался не заплакать от огорчения, что пережил еще один день, что впереди его ждет новый, и ему снова будет страшно и больно, и он опять будет один. Даже визитам отца не получалось радоваться, хотя он был единственным человеком, кто с ним еще разговаривал. Он говорил, что Акаши должен стать лучше, быстрее, умнее, что только так он сможет победить свою болезнь, и что мама умерла только потому, что была слишком слабой. «Но ты другой, Сейджуро», — добавлял он гораздо мягче, и Акаши в его голосе мерещилась любовь. Казалось, еще чуть-чуть, и отец подойдет и сядет с ним рядом. — «Ты сильный. Тебе хватит силы воли, чтобы выдержать все испытания». Акаши равнодушно смотрел в стену и ощущал, как под повязками медленно восстанавливаются органы и зарастают швы. Он был сонным от анестезии, в голове лениво ворочались мысли, как большие черные жуки с блестящими спинками, которых Акаши видел в саду еще очень давно. Если он не ошибся в расчетах, прошло шесть месяцев и одиннадцать дней с тех пор, как эта палата стала его домом. И за эти полгода в нем не осталось ничего, что не кромсали бы и не меняли молчаливые папины друзья. «Многие в стране заболели, Сейджуро, — продолжал отец спокойным голосом. — Мне пришлось спрятать тебя здесь, чтобы сохранить тебе жизнь. Эта лаборатория — единственное место, куда еще не добралась чума». Если здесь он в безопасности, то зачем ему лечение, тем более такое мучительное? Неужели отец не видит, что ему становится только хуже? Он лежал на кровати бессильный, жалкий и отупевший от лекарств. Скоро придет боль, она всегда приходит и съедает его по частям, как жадное, ненасытное чудовище. Акаши помнил, он, кажется, уже задавал отцу сотню вопросов о том, почему его держат здесь, и куда делись все остальные, но он всегда отвечал одинаково — он здесь, потому в изоляции больше шансов, что болезнь его не найдет. «Почему я не могу остаться с тобой? Сейджуро, я прожил достаточно, чтобы стать устойчивым к болезни, мне лечение не нужно. Видишь ли, — прямая линия рта превратилась в дугу, углы ее все тянулись и тянулись вверх, — твоя мама заразилась еще до твоего рождения и могла передать вирус тебе. Я хочу спасти тебя от ее участи». Акаши показалось, что над головой отца висит золотистый светящийся нимб. Это было даже красиво, пожалуй, красивее всего, что его окружало здесь. Но, поморгав, он понял, что это всего лишь свет лампочки падает на его волосы, и стало до того обидно, что слезы навернулись на глаза. «Нам нужно быть готовыми ко всему. Ты особенный, пойми это. Ты можешь изменить мир». Не хочу я больше никаких испытаний, устало думал Акаши. Не хочу быть особенным, и тем более не хочу быть тем, кто изменит мир. Я хочу только, чтобы все стало как прежде, чтобы мы жили в нашем большом доме только вдвоем. Чума не тронет нас, будь она трижды проклята. Забери меня отсюда скорее. Папа, мне так плохо здесь. Нимб над головой отца моргнул. Акаши хмурил брови, глотая невысказанные слова. «Однако, меня огорчают твои последние результаты. Ты совсем перестал делать успехи. Возможно, стоит пересмотреть твою программу. Кое-что нужно усилить». Перед глазами потемнело, и Акаши стиснул зубы, перебарывая приступ сильной тошноты. Страх поднялся откуда-то снизу, облепил липкими ладонями, сдавил горло. О, нет. Только не это. Пожалуйста. «Надеюсь, изменения пойдут тебе на пользу», — ровный голос отца стал совсем холодным. Он не видел мольбы во взгляде Акаши, не мог ее разглядеть. Его глаза всегда смотрели мимо кровати. «Мне пора, Сейджуро». Акаши попытался встать, но не смог из-за проклятой слабости. Получилось только поднять руку, да и ту — невысоко. Отец продолжал стоять на невидимом крестике, не шевелясь и, кажется, даже не моргая. «Помни, что я делаю это только ради тебя», — он круто развернулся, последний раз взглянув на Акаши с неопределенным выражением, которое могло одинаково означать и жалость, и брезгливость. Двери захлопнулись, и комнату накрыло тишиной, как вуалью. Акаши не помнил, как пахнет отец, потому что тот никогда не подходил к нему ближе, чем на метр, не приносил ему вещей и не задерживался в его палате дольше трех минут. Он не помнил толком, как он выглядит — со временем его образ размылся, оставив скупую картинку освещенных лампочкой волос. Только та последняя, бесстрастная ложь всегда жила в его памяти. Потому что в следующий миг, как только шаги отца стихли, в тишине прозвучало: «Предатель». Из глаз покатились слезы. Его скрутило новым пугающим чувством, и оно было сильнее, чем пережитая боль и обида, оно было чужим, посторонним, как нежный вкрадчивый голос, раздававшийся непонятно откуда, но Акаши мог поклясться, что слышал его. «Это называется ненависть». — Он услышал, а потом почувствовал, как разбитое, слабое тело буквально собирается по частям и твердеет. Кто-то чужой и новый теперь управлял этим скелетом, оттолкнув прежнего хозяина. — «Не бойся, ненавидеть людей нормально, особенно если они того заслуживают». «Кто ты?» — подумал Акаши после нескольких попыток открыть рот. Губы не слушались, из горла пропали все звуки. — «Зачем ты пришел?» «Зови меня как хочешь. Я появился, потому что ты так захотел». Его руки содрали скобы, стянули дурацкие бинты с головы. Акаши испуганно попытался вернуть их обратно, но ничего, конечно, не вышло. Ноги зашагали к одностороннему зеркалу, служившим окном в палату. В стекле отражалось его лицо, но с чужим выражением. И левый глаз вдруг изменил свой цвет. «Наверное, он женился на той женщине только потому, что она имела глупость ему открыться. Получить ребенка-зверя от человека маловероятно, но, если один из родителей имеет способности, шансы удваиваются. Не смотри на меня так. Я знаю, что ты думал об этом — просто верить не хотел. Он на все готов ради своей одержимости, ведь правда? Глупо плести чушь про болезнь, когда только ее и добиваешься». Лицо в зеркале пропало, перед глазами возникли руки, мягко закрывшие ему веки, а потом задрали рубашку на животе. Они медленно и осторожно снимали повязки, пока Акаши не открыл глаза и не увидел, что кожа под ними уже целая. И боли совсем не чувствовалось. «Что ты видишь вокруг?» — спросил он ласково, будто читал сказку на ночь. Вопрос удивил Акаши. Он глупо всплеснул руками и увидел вдруг, что стоит в окружении прутьев. Так тесно, словно кто-то сильно не хотел, чтобы он смог выбраться. «Клетка», — подумал он растерянно. «Значит так ты видишь наше сознание», — задумчиво продолжил голос. — «Что ж, клетка, так клетка», — бодро заключил он. — «Ты же хочешь отсюда уйти?» «Очень» «Я тебе помогу» «А как же отец?» «Убью его, если он встанет у нас на пути» И, после ужасающе долгого молчания: «Значит, тебя зовут Сейджуро?» —…сь, Акаши. — Его осторожно потрепали по плечу. — Ответь! Перестань уходить в себя, тебе вредно! Мидорима казался обеспокоенным. Он держал его за плечи и все заглядывал в лицо, будто пытался прочитать в нем что-то. Акаши выдохнул, поморгал, медленно возвращаясь в реальность. Они стояли на улице перед аккуратной серой таверной, над их головами пролетела стайка воробьев и рассыпалась по крыше. Погода стояла пасмурная, солнце не светило, и под ногами у них лениво сохли лужи. Акаши не помнил, как начинался день, не помнил, как оделся и вышел из комнаты. — Долго меня не было? — В горле слегка першило, голос из-за этого звучал сипло. — Нет, не очень. Он просил купить тебе лекарств: эти дни будут тяжелыми, а ты, похоже, простудился. У тебя замерзли руки. — Мидорима соединил ладони Акаши и накрыл их своими. — Ледяные совсем. О чем ты вспоминал?  — О детстве. — Он сощурился от удовольствия: тепло рук Мидоримы пошло по кистям и выше. — Как разговаривал с отцом в последний раз, и… — Я так и думал, — перебил Мидорима и замолчал. Покусал потрескавшиеся губы. — Вы меняетесь местами, когда ты вспоминаешь что-то плохое. Честно, Акаши, я так счастлив, что мы нашли тебя тогда. — Да, я тоже. — Хозяин тебя не видел. Сегодня у стойки дежурит другой, я спустился и проверил, пока ты спал. — Его пальцы сжались на руках Акаши. — Извини, я не смог выполнить твою просьбу. Он очень хотел выйти. Между собой они называли Второго просто «он». Акаши так и не придумал для него настоящего имени. Второй не называл себя сам, он, кажется, с самого начала свыкся быть другой стороной, Сейджуро-наоборот. — Ничего. — Второй уже начал поиски, если Мидорима не смог его сдержать. Акаши не стал спрашивать, о чем они говорили, пока его не было — ничего важного, если Мидорима не сообщил сам. — Кстати, что мы тут делаем? — Собираемся завтракать. — Мидорима выпустил руки — их тут же неприятно и резко обнял холод — вытащил из кармана аккуратно сложенный листок. Мягкая глянцевая бумага, надпись большими буквами: «Предъявителю купона — скидка 20%!». — Я нашел это на подоконнике. Акаши выгнул бровь. — Спасибо, что заботишься о нашем бюджете. Мидорима захлопал ресницами, видимо не понимая, шутит Акаши или говорит всерьез. За его замешательством было ужасно забавно наблюдать. — Нет, серьезно, спасибо. — Акаши улыбнулся и позволил себе взъерошить Мидориме волосы на затылке. Все равно на них никто не смотрел — похоже, в этот час с улиц пропадали все люди. — Ты очень меня выручаешь. Он направился к таверне, пряча руки в карманы. От случайных мыслей он тонул в воспоминаниях, а физические ощущения давали ему чувство жизни, и каждое из них хотелось сохранить. Разве можно винить Мидориму в том, что он скупился на прикосновения, всегда занимая место за его спиной? Он привык, что у них со Вторым все поровну — жизнь, тело, и любовь тоже. Акаши про себя вносил поправку: не поровну, а наполовину. Но Мидорима не знал его другим, да и Акаши давно забыл, что это такое. «Я буду с тобой, пока ты во мне нуждаешься». Акаши встряхнул головой, отмахиваясь от навязчивого голоса, и дернул входную дверь. Над головой негромко звякнули колокольчики — здесь что, над каждым входом висели колокольчики? — и уютная тишина окутала их с ног до головы. Акаши так и замер на пороге. — Что-то не так? — еле слышно спросил Мидорима. — Посох, — вспомнил Акаши. Спросил сдавленно: — Где он его оставил? — Извини, совсем забыл сказать. — Он поправил съехавшие очки. — Он сказал — сегодня не понадобится. Не волнуйся, в номере его никто не найдет. Молодой трактирщик наблюдал за ними, не отвлекаясь от протирания столов. Акаши медленно вдохнул воздух через нос и успокоился. Посох пригодится, если вдруг придется драться, и, черт, Второй не может просчитать все на свете. Он же не всесильный. «Откуда ты знаешь?» Слушай, просто замолчи, прошу тебя — зло подумал Акаши, уселся за стол, который только что вытер трактирщик. Чувство, будто его глазами смотрит кто-то другой, исчезло, растворился в уютном гуле кухни теплый ласковый смех. Мидорима бесшумно опустился на стул рядом, их локти соприкоснулись, и обрывок нового воспоминания не смог утянуть Акаши за собой. — Чего желаете? — Трактирщик смотрел на них с неприкрытым интересом, его взгляд так и скользил по их фигурам, яркой столичной одежде, по их незагорелым лицам. Улыбчивый парень, таких людей следовало опасаться — за напускной доверчивостью иногда скрывалась хитрость и самоуверенность. — Что-нибудь на ваше усмотрение, пожалуйста, — как можно вежливее попросил Акаши. Трактирщик отвел глаза — мало кто выдерживал его прямой взгляд, говорили, есть в нем что-то жутковатое — воспользовался молчанием Мидоримы и перекинул внимание на него. — А вам, господин? — То же самое. И горячий чай. Парень кивнул и отошел от стола. Через несколько секунд с кухни послышались голоса — несколько коротких фраз, ни слова не разобрать. В стекла снова начало легонько накрапывать. — Когда ты думаешь сделать свой ход? — вполголоса спросил Мидорима. Он ждал, когда трактирщик скроется из виду, и тишина его напрягала. — Скоро. — Зверь может оказаться где угодно. Мы даже не знаем, существует ли он на самом деле. Ты не думаешь, что мы просто потеряем здесь три дня? Ниджимура-сан говорил… — Я знаю, что говорил Ниджимура-сан. Нам не следует торопиться. — Он оперся локтями на стол, и Мидорима не пошевелился, даже бровью не повел, когда он к нему наклонился. — Он нам нужен. Ты же помнишь, что вчера было? Мидорима немедленно покраснел, не изменившись в лице. — Меня к тебе тянет, тебе это известно, и заниматься поисками я сейчас хочу меньше всего, — признался Акаши, касаясь рук Мидоримы кончиками пальцев. — Такие вещи не происходят случайно. Звери ведут себя по-разному, когда их жизни в опасности. Мы бросаемся в любовь, другие — в страх или агрессию. Мы его найдем, как находили многих других до него. Следи внимательнее за людьми вокруг. Уверен, он здесь не один. Если я опять уйду, обещай, что не бросишь его. Это опасно. Мидорима сделал движение, намек на то, что собирается возразить, и Акаши наклонился к нему еще ближе, чтобы никто, кроме него, не услышал. — Я уйду, — добавил он, — еще несколько раз. Один или два, не знаю. Ненадолго. Может, ты и сам не заметишь. Мидорима улыбнулся, и Акаши не смог улыбнуться в ответ. Он замечал. Всегда замечал. — Хорошо, — выдохнул Мидорима грустно. Он слушал внимательно, тяжело хмурился, но не перебивал. Его молчание держало Акаши на плаву. В зал вернулся трактирщик, и Мидорима испуганно замер. Акаши прижал ладони Мидоримы к столу, когда тот попытался сложить руки перед собой. Неизвестно, когда его захлестнет новая волна, нельзя допускать, чтобы это случилось при посторонних. Витавшего в воздухе настроения трудно было не заметить, и все же трактирщик направился прямо к их столу. — Попросил повара приготовить коронное блюдо, если вы не против. Меня зовут Хаяма Котаро, заправляю этим местечком. Вы ведь приезжие? Не каждый день тут увидишь новых людей! — Он пододвинул стул и сел рядом, от чего Мидорима застыл окончательно. В зале стало темнее — небо за окном затянули тучи. — Сюда непросто добраться, — сказал Акаши, сжал запястье Мидоримы, чтобы он успокоился, и перевел взгляд на Хаяму. Слишком длинный клык торчал из-под верхней губы, это стало заметно, когда он подошел ближе. Странный дефект от чего-то совсем не смотрелся отталкивающим. — Да уж, попасть сюда та еще задачка! Такая глушь — письма доходят редко и газеты жутко опаздывают. Тяжело вам пришлось? — Он сочувственно покачал головой, как это делают старые люди. — Мы долго шли по рельсам, пока не увидели город. Странно, местные власти не озаботились, чтобы достроить пути. Будет сложно, если сюда решат нагрянуть военные. Хаяма жалобно свел брови и подпер голову кулаком. — Вы же заметили, какой у нас унылый город? Ужасно, когда неоткуда узнать новости! А что, грядет какая-то война? — Император не допустит, — заверил Мидорима, и в его устах это даже звучало убедительно. — Но еще не все чудовища истреблены.  — Чудовища? — переспросил Хаяма. Пальцы Мидоримы дрогнули, Акаши понимал его удивление: он что, правда не понял? — Да. Те, что несут чуму, — проговорил Акаши медленно. Эти же слова когда-то сказал ему отец. На лице Хаямы по-прежнему читалось непонимание. Невозможно. Про зверей знали все. Десяток лет назад Империю потрясли жестокие убийства, происходившие в разных частях страны в одно и то же время. Газеты пестрили статьями о происшествиях. Не проходило и дня без жутких новостей об очередном случае массового самоубийства, резне на площадях или сожженном городе. Дошло до того, что преступники перестали скрываться и действовали у всех на виду. Люди боялись выходить на улицу, и весь мир, казалось, затаился в страхе и ждал, пока новое человечество последовательно истребляло старое. — Они, — сказал Акаши, зная, как зловеще звучит его голос, — могут напасть. — О, я знаю, я слышал! — воскликнул Хаяма после неловкой заминки. — Император организовал войска, и всех преступников изловили, а потом сослали в крепость на острове! Говорят, многих казнили на месте… их заставили расплатиться за те зверства! — Надо полагать, за это их прозвали именно так, а не иначе, — сказал Мидорима сухо. — Вы давно живете здесь? — поинтересовался Акаши, избавив Хаяму от необходимости придумывать ответ. — С самого рождения. — В детстве вы не слышали разговоры взрослых о зверях? — Нет. Я узнал о них в библиотеке, из подшивки старых газет. Соседям иногда приходили новости с телеграфа, но нас, детей, не посвящали в подробности. Никто будто не считал нужным знать, что происходит в большом мире… — И среди вас никогда не проводили чисток? Хаяма в ужасе покачал головой. «Держи лицо», мысленно посоветовал Акаши, когда рука под ладонью в очередной раз напряглась. Зря он волновался: лицо Мидоримы, когда он скосил на него глаза, хранило каменное выражение. — Никто из жителей, — Акаши решил задать последний вопрос, — не исчезал бесследно? — Может быть и исчезали, — Хаяма подумал немного, и потом продолжил: — Но я не помню. У нас всегда было тихо. Ну знаете… трудно что-то скрыть, когда все друг друга знают. Из-за любого преступления можно стать изгоем. Если Хаяма не врал, если все действительно было так, как он говорил, вырисовывалась абсолютно нереальная картина. Складывалось впечатление, что события, после которых все стали делиться на людей и не-людей, не волнуют никого в этом городе. Крохотный мирок сохранил облик двадцатилетней давности. Акаши был ребенком, когда в стране разразился хаос, и хорошо помнил то время, потому что мама тогда уже начала болеть. Ему не разрешали выходить за ворота особняка, за ним постоянно следили зоркие воспитатели, и все же тогда он чувствовал себя более свободным, чем сейчас. Он хорошо помнил, как шептались по всему дому слуги, и как они замолкали, едва он оказывался на виду. Единственное радио в гостиной молчало. Но Акаши учился оказываться в нужном моменте в нужный час и собирал информацию по крупицам. У женщин с кухни нет других развлечений, кроме разговоров, а маленькому человеку легче остаться незамеченным. На юге обнаружили целый подвал, где прятались эти твари. Они выглядят совсем как люди, и многие погибли, пока военные не научились определять, какие признаки их выдают. Неважно, чьи способности опасны, а чьи нет, все звери достойны лишь одной участи. Города покидают ученые, на вокзалах они теряются в толпах и уезжают на остров, проводить исследования. Тем, кого убили сразу, еще повезло. Император хочет усилить армию. Если зверей приспособить для сражений, страна станет непобедимой. Господин Акаши пытается узнать, как в человеке пробудить такие способности. Госпожа совсем плоха. Не допускайте до нее молодого господина. Он не должен знать. Мы волнуемся о его душевном здоровье… Руку уколола резкая боль. Акаши поднял брови — Мидорима впился в его кожу ногтями. Он отпустил его сразу, убедившись, что Акаши все еще здесь. — Хорошо, что теперь они под контролем правительства, — Хаяма взволнованно опустил на стол сжатые кулаки. — Убийцы должны быть наказаны. Хватит им невинных жизней. Акаши мягко улыбнулся Хаяме, от чего он нервно засмеялся, но взгляд не отвел. Они, скорее всего, примерно одного возраста. Хаяма не мог не знать о тех проверках, которым подвергли каждую семью в попытках выявить склонность к способностям. Особенно тщательно проверяли детей. Среди них носители дара обнаруживались почему-то чаще, чем среди взрослых. Реальность, в которой людям позволяли спокойно рождаться и жить, казалась полным бредом. Не может же город быть полностью изолированным от остальной страны. И если признаки запустения Акаши замечал на каждом шагу, то первому впечатлению не доверялся никогда. Люди очень часто оказывались не теми, кем хотели казаться. — Интересно, насколько те люди были невинные, — усмехнулся Акаши. Хаяма напрягся. — И кого от кого нужно защищать. Но теперь все в прошлом. Звери объявлены вне закона, людям почти ничего не угрожает. Хаяма поморщился, услышав уверенное «почти». Помахал рукой, показывая, что тема ему наскучила. — Лучше расскажите, что привело вас сюда! Чтобы пройти такой тяжелый путь нужна большая цель. — Он неловко засмеялся. — Мы прибыли издалека, — сказал Мидорима мрачно. В его тоне ясно читалось «оставь нас в покое ради всего святого», но Хаяма не уловил намек. — И все еще не отошли с дороги, — договорил Акаши. — Видите ли, мы готовим путеводитель об интересных, но малоизвестных уголках нашей Империи. Я отвечаю за текст, а мой друг делает зарисовки. Он неразговорчивый и предпочитает работать в одиночестве, так что отсутствие блокнота и карандаша не должно вас смущать. Мидорима не шевельнулся. Зная его, можно представить, какого труда ему стоило оставаться спокойным. Хаяма усмехнулся: — А вам что же, не нужно записывать свои мысли? — У меня идеальная память. Хаяма посмеялся, хотя говорил Акаши абсолютно серьезно. — Так вы хотите написать про наш город! — простодушно воскликнул он. — Почему вы не сказали сразу? Я вам помогу! Я знаю эти места, как свои пять пальцев! — Забирай заказ, Котаро! Чертов бездельник, где тебя носит?! Хаяма испуганно оглянулся на кухонную дверь, из-за которой торчала огромная голова в белом колпаке. Человек с очень красным лицом скользнул незаинтересованным взглядом по Акаши и Мидориме, после чего уставился на трактирщика, грозно нахмурив брови. — Уже иду! — Хаяма вскочил со стула и молнией унесся на кухню. Пальцы Мидоримы скользнули под рукав, сообщая: я рядом. Им сейчас лучше не говорить вслух, и Акаши мысленно поблагодарил его за внимательность. Двое мужчин, держащиеся за руки, как на каком-нибудь оккультном сеансе, по всей видимости, не смущали местных, пусть Хаяма и косился изредка на их переплетенные пальцы. Если подумать, в гостинице им без вопросов дали совместную комнату. Акаши беспокоило ощущение, будто жители знали об их приезде заранее и тщательно подготовились к встрече. — Вы такой бледный, вам нездоровится? — заволновался Хаяма, перекладывая ароматные тарелки с подноса на стол. Обе руки Акаши лежали на столе. Он совсем не заметил, как трактирщик вернулся с кухни. — Простыл в дороге. Ничего страшного, пройдет. — Еще бы, второй день такая ужасная погода! Через два квартала есть рынок, там вы сможете найти аптеку, спросите у прохожих, она единственная во всем городе. Ее держит отличный парень, он приготовит любое лекарство и составит любую мазь, если вы предложите ему хорошие деньги. Я бы проводил вас сам, но работа… Да что это я, — Хаяма спохватился, заметив, как напряженно Мидорима смотрит на остывающую еду. — Не буду вам мешать! Он отошел за свою стойку, и Мидорима издал длинный вздох облегчения. — Наконец-то. Я думал, переплюнуть Кисе в болтливости невозможно. Оказывается, я ошибался. Акаши усмехнулся в чашку. — Слышал бы тебя Кисе, — упрекнул он, — весь город бы знал, какой ты ужасный грубиян и какую обиду ты ему нанес. — Пусть. Зато голова бы не так болела. — Мидорима придирчиво разглядывал суп в тарелке. Зачерпнул немного ложкой и попробовал кончиком языка. Вкус его удовлетворил, потому что после этого он ел уже без опаски. — Готовят здесь довольно сносно, собственно говоря. Акаши опустил взгляд в тарелку и осознал, как сильно проголодался. Они больше суток провели в пути и вплоть до гостиницы им не попалось ни одного местечка, где можно подкрепиться. Акаши не удивится, если вдруг окажется, что он и Мидорима — единственные постояльцы гостиницы Лео. Судя по всему, жителям есть, что скрывать, не считая, конечно, зверя, чьи способности еще только предстояло выяснить, ведь не случайно город располагался на отшибе страны. Здесь сложились отличные условия для обхода всеобщего закона. Очевидно, что за каждым их шагом будут следить. Вынюхивать, кто они такие и ради чего прибыли сюда, любой неосторожный шаг может означать опасность. Будто охотятся не они, а за ними. От этой мысли Акаши стало неуютно. Он погрузил ложку в наваристый бульон, поймал кусочки овощей и мелко нарубленного мяса, подумал немного и отправил в рот. Тепло потекло по горлу, согревая изнутри. — Действительно, вкусно, — согласился он запоздало, и дальше они почти не разговаривали. Хаяма все-таки подошел пару раз, пытался расспросить про города, которые они видели, и раздавал советы, но в таверну начал подтягиваться народ, и времени на разговоры не осталось. Засиживаться не хотелось, Мидорима выложил на купон несколько монет и отлучился. Когда его спина скрылась за дверью уборной, Акаши залез в потайной карман плаща и прибавил к небольшой горке на столе еще пару монет. Дождался, когда обрадованный щедрыми чаевыми Хаяма заберет деньги и убежит на крик повара, и направился к выходу. Уже у самых дверей он столкнулся с каким-то мужчиной, заходившим с улицы. Акаши пригляделся и узнал в нем Эйкичи, которого видел вчера в гостинице Лео. Темно-синяя форма, широкополая шляпа и значок шерифа, поблескивающий на лацкане пиджака, доказывали, что Акаши не ошибся на его счет. Все это он успел разглядеть, пока они толкались в дверях. Эйкичи сдался первым: отошел на шаг и придержал дверь, давая Акаши выйти. Когда он проходил мимо, Эйкичи коснулся шляпы, и Акаши кивнул ему в ответ. — Шериф Небуя к вашим услугам, — сказал он, отворачиваясь. Правая рука рефлекторно сжалась в кулак, но расслабилась, не ощутив привычной твердости посоха. Дверь мягко затворилась за спиной. Акаши смотрел в серое небо и желал, чтобы Мидорима скорее вернулся. «Брось, ты же давно не один», — должен был сказать Второй, но он промолчал. Мимо прошла шумная компания работяг, и Акаши накинул капюшон плаща, пряча слишком яркие волосы. Мелкие дождевые капли оседали на носу и губах, холодили кожу. К вечеру небо прояснится, но грязь на дорогах не высохнет так скоро. Сапоги их не пропускали влагу, только Мидориме стоит найти одежду потеплее. Он до сих пор ходил в непрактичном камзоле, следуя за Акаши тенью — в таком виде их легко принимали за переодетого аристократа и его охранника. Сработает ли этот прием на местных, еще спорный вопрос. На поимку зверя хватит трех дней, Акаши специально взял время с запасом. Хотя ждать так долго он не намерен, иначе к концу их пребывания здесь разразится потоп. Совсем как в тот день, когда… — Не хотите ли узнать свое будущее, молодой человек? Вопрос прозвучал так требовательно, что Акаши даже не успел удивиться новым декорациям. Перед ним стоял сухонький старичок с густыми седыми бровями, в которых пропадали глаза. На одной его руке сидел дряхлый попугай, а во второй он держал тонкие трубочки бумажек с предсказаниями. Мидорима стоял рядом и кривил губы. Рыночная площадь, напоминавшая пчелиный улей, гудела сотнями голосов. — Спасибо, не нуждаюсь. — Акаши посмотрел на попугая, мерившего его блестящим черным глазком. — Я и так его знаю. — На вашем месте я бы не был так уверен, — не унимался старичок. — Человек не может предугадать все на свете, а предсказания Кучибаши-чан всегда сбываются! — Пойдем, Акаши, — предложил Мидорима торопливо и пошел вперед, закрывая спиной и старика, и его попугая. — Не слушай его. Мы пришли сюда не для того, чтобы нам пускали пыль в глаза. — Забавно слышать это от тебя, — не удержался от комментария Акаши. Мидорима нахмурился, но ничего не ответил. Старик пробормотал им вслед что-то неразборчивое, уселся обратно на свой коврик и проводил их взглядом. Мидорима кашлянул, намекая Акаши, что ему не следует смотреть в сторону нагловатого местного. Когда они с Акаши поравнялись, Мидорима сбавил шаг, привычно опустил голову и пошел чуть поодаль. На рынке кипела жизнь. Продавцы громко расхваливали свой товар, устанавливали над прилавками навес из прозрачной ткани или ругались с соседями, уводившими клиентов. Прохаживались между рядами праздные зеваки, которые частенько становились жертвами уличных воришек. Приходилось глядеть в оба, чтобы уберечь кошелек. Люди торговались с таким жаром, будто это доставляло им удовольствие. Акаши вглядывался в окружающую кутерьму, впитывая в себя звуки и запахи. Они прошли мимо мясного прилавка, купили у торговца фруктами пакет яблок, долго петляли вокруг рядов с одеждой, вышли к парфюмерному магазину и поняли, что заблудились. После недолгих сомнений Мидорима обратился к женщине, идущей с двумя огромными пакетами в руках. — Простите, не подскажете, где здесь, собственно говоря, аптека? Она остановилась, оглядела Мидориму с ног до головы, и только потом подошла к нему, виляя бедрами. — Тебе в тот переулок, милый, — ответила женщина, указав направление. Она тряхнула волосами, и в ушах у нее заколыхались крупные серьги-кольца. Заметив на себе взгляд Акаши, она посмотрела на него и улыбнулась. Сказала, выдержав паузу: — А у тебя красивые глаза. Необычные. — Спасибо. — Мидорима коротко поклонился и взял Акаши за руку. — Уйдем, пока она не попыталась нам что-нибудь продать, — тихо сказал он, и потащил Акаши подальше от чужих глаз. В низком пасмурном небе угрожающе загрохотало. — Ты уже второй раз уводишь меня в тот самый момент, когда удобнее всего завязать разговор, — пожаловался Акаши, однако, не отняв руки. — Мне здесь не нравится. Такое чувство, что все за нами следят. И зачем тебе пустая болтовня? — Пустая болтовня — лучший способ выведать нужную информацию. Люди охотнее открываются незнакомцам, чем своим близким, ты никогда не замечал? — Только не на рынке, — Мидорима крепче перехватил его ладонь. — Та женщина показалась мне подозрительной. — Она очень высокая. Почти ростом с тебя. — Не в этом дело. — А в чем же? — Та женщина, она… опасная, — последнее слово Мидорима выделил особенно. — И она с тобой флиртовала. — Так ты ревнуешь? — Вовсе нет. — Она заметила, что у меня разные глаза. Тебя это задело? — Перестань. — Они никому не нравятся. — Мне нравятся, очень. И ты это знаешь. Она не та, кем хочет казаться. Лучше с ней не связываться. — Все-таки ревнуешь. — Акаши! Они остановились перед небольшим домиком, на котором тускло светилась вывеска с красным крестом. Здесь было поспокойнее, чем на площади — в сумраке узкого переулка не было никого, кроме пары уличных котов. Мидорима взял лицо Акаши в ладони и заглянул ему в глаза. — Ты постоянно тонешь в своих воспоминаниях, и я готов поверить, что в этом есть смысл, потому что вам нужно меняться, но послушай, почему ты так жестоко со мной поступаешь? — сказал он зло и отрывисто. — У тебя хотя бы есть твой… другой ты. А что останется мне, если тебя убьют? Акаши почувствовал, как с головы падает капюшон. Пальцы Мидоримы подрагивали, и сам он казался действительно расстроенным. Вот, значит, как, подумал Акаши, с трудом сдержав улыбку. Он просто волновался. Стало даже немного стыдно за свои манипуляции. — Извини, — сказал он, кладя ладони поверх рук Мидоримы. — Я помню, что должен беречь это тело. Просто хотел убедиться, — он прикрыл глаза, наслаждаясь ощущением гладящих рук, — что мы с тобой боимся одного и того же. Он видел сквозь ресницы, как поползли наверх брови Мидоримы. Вот же глупый, тут нечему удивляться. — Они правда мне нравятся, — сказал Мидорима после недолгого молчания. Пальцы прочертили полукруг от висков к переносице и обратно. — Как и многое в тебе. — Многое? Выходит, у меня есть недостатки? Мидорима тяжело и грустно вздохнул. — Выходит, что да. — Он отвел взгляд и с неохотой продолжил: — Это твоя привычка надо мной издеваться. Акаши осмыслил сказанное, а потом не сдержался и прыснул. — Это слишком весело, ничего не могу с собой поделать, — сказал он, улыбаясь. Снял с лица чужие руки и поцеловал пальцы. Мидорима сдвинул брови. — За нами могут наблюдать. — Пусть. — Акаши поднялся на лестницу перед аптекой. — В какой-то мере я на это даже рассчитываю. Над дверью брякнули колокольчики: Акаши почувствовал легкую рябь на лице, словно хотелось поморщиться, но мышцы онемели. Левый глаз дернуло, и он машинально прикрыл веко, но ни боли, ни рези не последовало. «Что ты увидел?» — спросил Акаши мысленно. Второй хранил молчание, и это злило. Не надо было так легкомысленно от него отмахиваться. Неподходящее же время он выбрал, чтобы обидеться. В аптеке обнаружился один посетитель. Невзрачный парень с рукой на перевязи, да и тот попрощался с аптекарем и ушел, как только Мидорима занял очередь. Его взгляд остановился на Акаши и соскользнул в следующую же секунду, лицо осталось безразличным. Акаши все же поморщился, когда колокольчики звякнули во второй раз. Парень вышел из аптеки и исчез между домами, и Акаши ничего не почувствовал. Нет, снова не зверь. — Что-нибудь из анальгетиков, пожалуйста, — попросил Мидорима, склоняясь над витриной. Аптекарь отвернулся к шкафчикам на стене, порылся на полках и достал пузырек с таблетками. Понес их на кассу, но вдруг остановился. — Что-то не так? — заволновался Мидорима. — Мне кажется, вашему другу понадобится что-то посильнее аспирина. — Аптекарь смотрел с прищуром, даром что носил очки. Он говорил со странным нездешним акцентом, и то, как он улыбался, не предвещало ничего хорошего. Акаши не верил в неосмотрительность Второго. Трактирщик, старик с попугаем, женщина с рынка, теперь этот аптекарь — все вели себя более чем подозрительно. Будто знали, с какой целью два чужака прибыли в их город. Пусть они не проявляли враждебности, скорее наоборот, но Акаши отчего-то был уверен, что это ненадолго. — Почему вы так решили? — спросил Акаши. Он стоял у самой двери и не собирался двигаться с места. Улыбка аптекаря стала еще шире. «Да ладно тебе, приятель, я же знаю, кто ты такой», — говорил его взгляд. Но вслух он сказал другое: — Погода нынче не подарок. Многие вчера попали под дождь и свалились с простудой. Некоторые жалуются на мигрень, сегодня уже человек десять заходило. Просто я заметил, как ваш друг, — он говорил это, глядя на Акаши, а не на Мидориму, — трет глаза, когда вы вошли сюда. У меня есть прекрасная нюхательная соль как раз для вашей проблемы. — Не думаю, что это хорошая идея… — Добавьте к счету, — перебил Мидориму Акаши. — Мы возьмем. — Отлично, — обрадовался аптекарь и нырнул куда-то под прилавок. При всей его обходительности, он не смахивал на «отличного парня», которого описывал Хаяма. За улыбочками и простоватыми выражениями скрывался хитрый расчетливый ум. — Как там дела в столице? — поинтересовался аптекарь, пока выписывал квитанцию. — Больше не шумят? — К счастью, нет, — холодно ответил Акаши. — М-м, — помычал аптекарь, протянул бумагу Мидориме и отвесил поклон. Они собирались уйти, когда он неожиданно продолжил: — Вы, наверное, уже заметили, что с этим городом что-то не так. Признаться, я тоже так думал, когда только переехал сюда. В первое время все кажется странным и даже диким. Но вы скоро привыкнете. Как только разберетесь, что к чему. Под взглядом узких зорких глаз Акаши чувствовал себя как под прицелом. Какая у него способность? Чтение мыслей? В тот момент, когда он это подумал, у аптекаря дернулся угол губ — догадка подтвердилась. Но во имя чего он добровольно себя выдавал? — Я не тот, кого вы ищете, — любезно сообщил аптекарь. — Вы не первые пришлые люди в этом городе, так что считаю своим долгом предупредить: на некоторые темы тут наложено табу, в разговоре с местными их лучше не затрагивать. Народ тут мирный, живет по заведенному порядку много лет, но, стоит им почуять хоть малейшую угрозу вторжения извне… — он поцокал, качая головой, — они уже не будут такими дружелюбными. Акаши хладнокровно убрал лекарства в пакет с яблоками. — Спасибо, — сказал он и вышел под дождь. Налетел холодный ветер и выскреб все последние размышления из головы. Акаши хотел схватиться за Мидориму, но тот уже спускался по лестнице, и он не смог дотянуться. Красные, с восковым блеском, яблоки покатились вниз по ступеням, расплываясь в кровавые пятна.  — Сейджуро, — позвал кто-то, и Акаши обернулся на звук, но земля внезапно ушла из-под ног, и он зажмурился перед падением, но вместо высоких острых ступеней его тело опустилось на мягкую зеленую траву.