У теней есть клыки

Первыми вернулись звуки. Шорохи, отдалённое шипение. Запах, который невозможно спутать ни с чем. Запах соли и меди. Крови. А ещё почему-то прелых, заплесневелых листьев и гниющей плоти. Он словно парит под тёмными завесами век. Они тяжёлые, невероятно тяжёлые и болезненные. Тупая пульсация в истощённом усталостью мозге и противная, ноющая боль во всём теле. В ногах, руках, где-то под рёбрами. Во рту вкус ржавчины. Перед глазами прыгают чёрные точки, когда он приоткрывает налитые свинцом веки. Слегка влажная, липкая и комковатая на ощупь, незнакомая субстанция наручниками оплетает запястья и вьётся сквозь пальцы. Он весь окутан ей, словно ловчей сетью. Наверное, именно в такие моменты ощущаешь медовую сладость каждого вдоха. Дин, правда, ощущал только мерзкий смрад гниющей плоти. Он беспомощно дёргается. Кажется, его правое запястье сковано не так крепко. Бугристые, окутанные чужеродной массой, стены тоннеля похожи на испещрённую язвами шкуру больного животного. А впереди, в нескольких метрах от него — нечто, напоминающее огромный кожаный мешок. Его верхушка раскрывается, словно лепестки тюльпана, и изнутри появляются тонкие, похожие на палочки белёсые членистые лапки, окутанные комками слизи и оканчивающиеся чем-то, пугающе похожим на человеческие ногти. Дин дёргается сильнее. Он ненавидит крики. Отец всегда говорил, что крик не сможет помочь в случае опасности. Крик — словно признание в поражение и собственном бессилии. Сейчас ему очень, очень хочется закричать. Что-то светлое, похожее на гигантского хвостатого паука, с противным, напоминающим свиной визг писком выскакивает из кожистого яйца и быстро-быстро бежит к нему. Дин закрывает глаза. Под веками невыносимо рыжеет, слуховые нервы режет громкий визг, и он решается приоткрыть глаза, тут же широко распахивая их. Прямо перед ним знакомое лицо — небритое и слегка помятое. И это — как будто увидеть, как в его аду падает снег. — Извини, что без цветов, — кидает Кас. — Венерину мухоловку на Севастополе не продают. В его руках — знакомых, собранный из остатков строительных материалов огнемёт, а под ногами — судорожно бьющая хвостом паукообразная тварь. — А ты и правда ангел-хранитель, — хрипит Дин. По пересохшему горлу словно прошлись наждачной бумагой. Существо скукоживается под ногами Каса. Похожий на хлыст тонкий хвост скручивается в кольцо, кончики многочисленных лапок соединяются, словно пальцы сжатой ладони. — Как ты вернул огнемёт? — выпаливает Дин первое, что приходит ему в голову. — Это важно? — Кастиэль осторожно тычет носком кеда в оплавленную тушку. Тонкие узловатые лапки рефлекторно дёргаются, и он отступает. — Нужно убираться, и поскорее. Знаешь, когда зверь опаснее всего? Когда вламываются в его логово. И мы в самом его эпицентре. Есть от чего содрогнуться. Он не знает, каким образом его психике ещё не настал полный и бесповоротный пиздец. Кастиэль одним рывком разрывает сковывающие его коричневые волокна, и Дин рвётся на свободу, неврастенично отряхивает одежду. Он продолжает ощущать, как окутан, словно невидимой сетью, тьмой, тенями и страхом. Дин не хочет верить в догадку, но медленно осознаёт, что это за место. Гнездо. Тут инкубатор. Дин клацает пальцем по дисплею персонального компьютера, и, кажется, реагирует тот вполне неплохо. По крайней мере не хуже, чем было. Ну, отлично. Он хотя бы не сломал аппаратуру. — Сканер при тебе? — бросает Кастиэль, напряжённо озираясь, и Дин тянется к заднему карману, куда засунул датчик. Тот не вылетел, когда его уволокли в вентиляцию, но маленький плоский экран словно взбесился: он мигает множеством точек и чёрточек, исчезающих с радара так же быстро, как и появляющихся. Дин встряхивает прибор, но мешанина зелёных отметок никуда не исчезает. — Да, но бесполезен, — губы болят от напряжения, которым наполнена эта фраза. — Он реагирует на движение, а тут движение… повсюду. Что, чёрт побери, это такое? Дин с отвращением косится на удерживавшие его ранее путы, желая только никогда больше не прикасаться к ним вновь. Даже эта странная, узловатая субстанция будто бы дышит и пульсирует. Вокруг — какофония омерзительных скрипов, писка и отдалённого рыка. — Слюна? Не знаю. Похоже на то, что делают социальные насекомые. Муравьи или пчёлы. У Дина не дрожит голос и не трясутся руки. В висках пульсирует, но боль вполне терпима. Нервозность не выходит за рамки новой обыденности. Может, он начал привыкать. Это радует. Блядь, его радует мысль, что он привык к кровожадным инопланетным монстрам. Это просто грёбаная клиника. Или же он просто исчерпал выданный на целую жизнь лимит эмоций. Неизвестное вещество цвета грязи слегка проседает под его весом. На самом деле Дин не может идентифицировать его цвет: в разном освещении оно кажется то серым, то болотным, то рыжевато-коричневым, и цвет грязи — наиболее нейтральное и подходящее из того, что он может придумать. Что-то неприятно стягивает кожу, когда Дин морщит лоб, и, коснувшись его, он чувствует под пальцами хлопья засохшей крови. Подняв руку выше, он ощупывает успевший затянуться коркой порез у самой кромки роста волос. Похоже, он не глубок. — Ёбаный в рот. За что, блядь, бог пытается меня покарать? — тихо стонет он. — Как вариант — за богохульство и сквернословие, — предполагает Кас, и изо рта Дина вырывается истеричный смешок. Ладно. Может сколько угодно оттачивать на нём навыки острот и словесной пикировки — пусть только они выберутся. Он уже говорил, что всю эту станцию накрыл пиздец эпических размеров. Так вот. Это — просто ебанина невообразимая. Он не преувеличивает. Совершенно. Пол дальше затоплен, и ноги Дина по щиколотку уходят в чёрную, словно смола, воду. Она предательски хлюпает, когда он идёт вперёд. Возле стены лежит наполовину погружённый в мутную воду строительный светильник, и его тусклый свет окрашивает идущую от шагов рябь в жёлтый. С потолка течёт блестящая нить слизи, и Дин напрягается, ожидая, когда сверху выскочит жуткая тварь, но ничего не происходит. Звуки тут — как в грёбанном тропическом лесу, который Дин видел по телевизору. — Ты пошёл за мной. Почему? Дин понимает, что ведёт себя неразумно, заводя разговор тут — в самом неподходящем месте в этой чёртовой вселенной, но… ему нужно знать. Необходимо. И если ему суждено умереть тут — то он не хочет, чтобы незаданный вопрос вечно висел над его душой, словно неоконченное дело. — Это важно? — бурчит Кас. — Я всегда думал, что если со мной что-то случится, то изречёшь что-то вроде «вероятность его спасения равна одной миллионной процента, к тому же мы всё равно не совпадали по психологическому профилю и слабо подходили для выполнения совместных задач, так что пойду и изобью ещё пару мародёров». — Я подчиняюсь логике и разуму. Моя жизнь — не всегда. И, когда эта тварь утащила тебя в вентиляцию, а не разорвала на месте, мне захотелось верить, что ты всё ещё жив. Жизнь — как театр. Судьба, удача, карма — все они в первом ряду. Смотрят представление, в котором нет сценария. Драматичные вздохи. Аханье. Закадровый смех. Шокированные вскрики. Аплодисменты. Всем спасибо, все свободны. — Думал, ты не веришь в людей. — Верно. Но я верю в тебя. Приятно осознавать, что Кас спасает его не только потому, что забыл у Дина свой проездной билет. — Ты ведь понимаешь, какой это бред? — Привыкай. Он не собирается искать логику — только благодаря её отсутствию он до сих пор дышит. Они с Касом — аномалии. Ведь по всем законам здравого смысла Каса должны были уничтожить много лет назад, а Дина — ликвидировать, как только он узнал то, чего знать был не должен. Они не должны быть здесь. И только череда случайностей и противоречий ещё не позволила лезвию перерезать тонкие нити их жизней. Правда держит это лезвие далеко не судьба. И теперь он — непрошеный гость в чужом доме. Муха, залетевшая в осиное гнездо. И лезвие близко, как никогда. Порой между оплётшей стены, словно ядовитый плющ, тёмной субстанцией видны неоново-голубые всполохи ламп. Жара, сырость и гнилостные испарения пропитывают душу и разум. На каждый вдох приходится тратить огромное количество сил, каждое судорожное сжатие усталого сердца высасывает драгоценные жизненные соки. К чёрту. Дин не собирается ждать, пока эта ситуация отхватит порядочный кусок его задницы. Из более-менее действенного оружия у них с Касом на двоих только огнемёт, но взрослую особь он максимум ненадолго отгонит. От понимания мизерности шансов на выживание Дин морщится. Но сдаваться не собирается. Он будет идти вперёд, пока у его чувства самосохранения есть хоть какая-то зацепка. Время похоже на блюдо с расплавившимися, слипшимися между с собой леденцами. Дин осознаёт его пугающее течение, но не может вычленить минуты из общей массы. Он отвлекается на раздавшийся где-то за стеной шуршащий звук, и едва не отпрыгивает, увидев ещё одного человека в стене. Глаза девушки выделяются поблёскивающим чёрным цветом на фоне бледной кожи. Она ещё жива. Длинные тёмные ресницы чуть подрагивают, сквозь потрескавшиеся тонкие губы вырывается едва слышный низкий, срывающийся стон. — Эй! Ты слышишь? Всё хорошо. Сейчас я тебя вытащу… Кас, помоги мне. Но тот не сдвигается с места, держа наготове огнемёт, и Дин, поборов отвращение, дёргает за комковатые коричневые путы. Девушка дрожит. В её последнем стоне не слышно мольбы о смерти. Только мучительная, но уже обречённая жажда жить. Тонкие синеватые веки судорожно дрожат, из распахнутого рта рвётся громкий хрип, словно у девушки повреждены лёгкие. С губ на подбородок течёт струйка алого, капая вниз и пузырясь во рту. Звучный треск — и на её грязной блузке расползается тёмное пятно. Грудная клетка внезапно взрывается, словно кишечник раздавленного насекомого, и Дин судорожно вздыхает, отшатываясь в сторону. Густые бордовые капли попадают на его рубашку. Сквозь кровь, мясные волокна и костяные обломки с пронзительным писком пробивается гладкая желтовато-белая головка, широко распахивая усеянную тонкими острыми зубами пасть. Кастиэль дёргает его назад, жмёт на курок огнемёта, поливая столпом пламени копошащееся в кровавом мессиве существо. Тварь визжит, червём выскальзывает из всё ещё объятого предсмертной судорогой тела, с размаху падает на пол, дёргая длинным, словно у змеи, хвостом. Дин переводит взгляд с кровоточащей, наполняющей последние секунды жизни жуткой агонией дыры в груди на лицо девушки. Лохматая волна всклокоченных каштановых волос испачкана засохшей кровью и слизью, миловидные черты тонкокостного лица искажены ужасом, на треугольном подбородке и посиневших губах застыли тёмные капельки крови. Дин чувствует вставший в горле ком. Он вспомнил её. Это — та самая девушка, которую он видел, когда шёл в сервисный центр с Эшем и Джо. — Они паразитируют на людях, — говорит Кас, глядя на извивающуюся в предсмертных судорогах тварь. Личинка, угрожающе распахнув маленькие, но жуткие челюсти, сворачивается в кольцо, и затихает. В её бледное безногое тельце жадно впиваются язычки пламени. — Используют их организм как питательную среду для выращивания новых тварей. С тобой ведь всё хорошо? — Да… я очнулся до того, как эта штука до меня добралась. К горлу подступает противная волна тошноты, а рука невольно дёргается, ложась на грудь и ощупывая ребра, что внезапно до боли сдавили сердце и лёгкие. — Уверен? — Да, чёрт побери. Клянусь. — он вытирает грязным рукавом мокрое лицо. И тогда он оглядывается. Вокруг него люди. Десятки людей. Десятки развороченных грудных клеток. Десятки лиц с распахнутым в предсмертном крике ртом и расширенными зрачками. Простые жители. Обслуживающий персонал. Техники. Врачи… Все те, чьи души покинули истерзанные страданиями и бессилием тела. Спасибо за новые образы для кошмаров. Эти пробитые грудные клетки и остекленевшие, до краев наполненные болью и отчаянием глаза он не забудет чуть дольше, чем никогда. Беспорядочная вязь гнусной органической массы, как кажется, не имеет границ. Стены плавно перетекают в пол и потолок, обволакивая многочисленные людские фигуры. Мертвецы повсюду: совсем свежие и давно разлагающиеся, тронутые первой бледной поволокой смерти, раздутые от скопившихся в тканях газов, покрытые синюшными гниющими пятнами, с подёрнутыми белёсой плёнкой, распахнутыми от боли и ужаса глазами, все они объединены одним: зияющей, словно распахнутая, утыканная кривозубыми обломками рёбер, тёмной дырой в груди. Они везде. Шорохи и тени. Шорохи и тени. Дин чувствует выступивший на шее липкий пот, но виной тому не только жуткие образы. Тут жарко. Действительно жарко. — Кас, где мы? — хрипит он. — Прямо под центральным реактором «Севастополя». Должно быть, твари повредили теплоузлы. Поддержание жизни в не перестающем мучительно ныть теле требует огромных усилий, но он всё ещё жив. Кровь до сих пор циркулирует в артериях, венах и капиллярах, насыщая тело кислородом и даруя жизнь. Как долго это продлится? Когда его жизнь потухнет, как свеча на праздничном торте? Дин видит ещё два раскрытых кожистых яйца. Внутри них засохшая белая слизь, какие-то плёнки и тёмные, похожие на вены прожилки, и, к счастью, никаких следов паразитов. — Слушай, мне одному интересно, почему эти… ну, яйца такие большие? — шепчет он Касу. — Я в том смысле, что существа крупные, но не настолько, чтобы выносить и отложить их. Они должны были бы быть раза… — он замолчал, проводя в голове приблизительные подсчёты. — В четыре больше. — Мы понятия не имеем об их способе размножения. И да — мне не интересно. Ладно. Дин не собирается играть в ксенобиолога. Он должен выбраться. Даже если нужно ходить на цыпочках вокруг окоченевших, разодранных трупов. Его взгляд по-прежнему напряжённо перескакивает с одного лица на другое, на раскрытые коконы, отблески ламп под застывшими органическими выделениями, а Кас, как кажется, даже не моргает, высматривая малейшие признаки опасности. Они пересекли гнездо, не встретив ни одной взрослой твари. Дин не хочет показаться ещё большим параноиком, но разве это не подозрительно? Дыхание кажется неестественным. Живот и грудь поднимаются и опускаются, следуя странному ритму, и Дин не может его узнать. Это… как внутренний голос. В мыслях происходят тысячи монологов с самим собой, но каждый раз, как ты пытаешься понять, как же звучит то, что ты произносишь у себя в голове, ничего не выходит. Будто бы, если задуматься о чем-то, что происходит постоянно и естественно, то то, как именно это делать, мигом забудется. Дин слушает необъяснимо чужие вдохи и выдохи и размышляет, изменится ли ток его крови, если он начнёт всерьёз думать об этом, остановиться ли качающее её сердце, прекратит работу мозг? Он касается пальцами шеи, нащупывая пульс, будто желая убедиться, что тот не исчез под влиянием мыслей. Беззвучно идущий рядом Кас касается свободной рукой его поясницы, направляя в очередное ответвление прохода. Он примечает в десятке метров впереди смутные очертания створок открытого лифта. Широкий коридор перед ним забит закрытыми кожистыми коконами, и это словно обрывает спирали его размышлений. Он не понимает, откуда они появляются. Просто в один момент он ступает в глубокую воду, готовясь пройти сквозь череду инопланетных яиц, а в следующий прямо позади них, сползая откуда-то со стен и потолка, появляются ксеноморфы. Трое. Одно существо крупнее и темнее двух других, и имеет странную, ребристую голову, похожую на больную, бугристую ногтевую пластину. Кастиэль вскидывает огнемёт, но не палит в тварей. Он нажимает на курок — так, чтобы показался небольшой огонёк, и, не отводя взгляда от существ, направляет огнемёт на закрытые коконы. Твари взрыкивают, стрекочут, но не нападают. Чего они ждут? Одна из них подаётся вперёд, Кастиэль сильнее нажимает на курок, и пламя становится ярче и сильнее. Ребристая поверхность головы твари заиграла оранжевыми бликами, и та приоткрывает истекающие слюной челюсти, злобно шипя, поднимает худую лапу, прикрывая морду. Две другие — с гладкими, покатыми головами (что это? Показатель возраста? Социального положения?), также не решаются ступить. Их длинные хвосты рассекают воздух, словно у разозлённых скорпионов, но острые лезвия на конце направлены вперёд, готовые пронзить нарушителей. — Уходим, — ровным тоном говорит Кас и шагает назад, спиной уходя к лифту. Тусклый жёлтый свет утопшего в подозрительно выглядевшей мутной жиже строительного светильник похож на всплывающую из морской мглы фантастическую светящуюся медузу. Ножки стойки, на которой он был закреплён, торчат над поверхностью воды, будто мангровые деревья. Погрязшие в жидкости основания ближайших к лампе яиц подсвечены желтизной. Большую часть времени мозг старался оградить его от чудовищности и нереальности всего происходящего, и теперь, когда пелена спала, Дин не уверен: он сам сошёл с ума, или же мир вокруг. Они медленно, не совершая резких движений, двигаются к лифту между рядов коконов, а готовые к атаке, принявшие боевую позу ксеноморфы остаются стоять впереди. Блядь, он не хочет даже думать о том, как многое в этой ситуации может пойти не так. Чем дальше они отходят, тем выше становится уровень воды, и к тому моменту, как Кас, всё также не опуская огнемёта и не спуская глаз с существ, оставшихся в нескольких метрах от них, жмёт кнопку лифта, идти и пытаться не споткнуться становится действительно трудно. За те несколько секунд, что мигает перед закрытием створок кнопка лифта, Дин едва не теряет сознание от напряжения. Лифт начинает движение, и вода, в которой по середину икры увязли их ноги, выливается сквозь щель между створками. Ниже колена их брюки насквозь мокрые, и жутко неприятно чувствовать, как они липнут к ногам. — Что это было? — Если бы я направил огонь на них, нас бы разорвали. Но они не стали бы рисковать потомством. — Хочешь сказать, они… понимали, что ты хотел сделать? — Хочу сказать, что это — не совсем звери. *** Дин пробует связаться с Кевином, как только они с Касом выбираются из гнезда и оказываются на небольшой строительной платформе, но его нерешительный зов встречает лишь звенящая пустота. Конечно. Парень, должно быть, давным-давно ушёл со своего поста, стремясь поскорее убраться отсюда. Пыль висит в застоявшемся воздухе, словно размешанная в прозрачном желе пригоршня мельчайших блёсток. Из одной из протянутых над серым высоком потолком трубы с мерным капающим звуком непрерывно течёт струйка хладагента, огромная лужа вытекает за границы платформы, и, перегнувшись через ограждение, Дин видит, как скрываются в белёсом тумане окончания нескольких массивных опорных колонн, толстые кабели и рельсы строительного подъемника. Здесь тесно из-за массивных бочек и перехваченных синей лентой связок труб. За окнами перегородки с другой стороны платформы проходят один за другим двое андроидов. Пусть здесь нет двери, но всё-таки на всякий случай Дин отходит назад, скрываясь в тени. Однако синтетики, ни на что не обращая внимания, пересекают тоннель и скрываются из виду. Кастиэль морщит нос, будто унюхал что-то не то, и Дин задерживается взглядом на его точёном профиле. На самом деле после всего этого он даже немного — примерно на одну миллионную процента — уважает мудаков из «Вейланд-Ютани». Хотя бы за мастерство в создании андроидов. Эш, не говоря уже о Кастиэле, по крайней мере мог нормально говорить (а не выдавать заученный набор несвязных фраз) и принимать собственные решения. И… хорошо, Дин понятия не имеет, кто в «Вейланд-Ютани» так усиленно дрочит на мужские задницы, но у Каса она чертовски потрясная. Хотя, наверное, за это стоит благодарить Джимми Новака. Дин старается не заострять внимание на том, что пялится на задницу клонированной копии давно умершего чувака. «Дин Винчестер, ты — извращенец». Что это? Механофилия? Ксенофилия? Дин бы спросил Каса, не звучи это так ебануто. Вместо этого он говорит: — Мы должны уничтожить гнездо. Слабое эхо медленно разносится по узкому помещению. Кастиэль молчит, и Дин продолжает: — Я знаю, как это сделать. Проходил обучение на таком реакторе. Тут есть механизм аварийного сброса излишков энергии. В каждой башне есть блоки конденсаторов, которые принимают эту энергию. Если их отсоединить и включить продувку системы, она отправится вниз, прямо в гнездо. Твари сгорят заживо. Мы… — Я не уверен, что это хорошая идея, Дин, — неуверенно произносит Кас. В другой ситуации его явное затруднение с пониманием терминов заставило бы Дина ухмыльнуться и мысленно поаплодировать себе. Сейчас же он только переспрашивает: — Что? — Ты видел этих тварей. Мы не смогли прикончить даже одну из них. Они потревожены — скоро они вылезут из гнезда и расползутся по всей станции, если уже этого не сделали. Мы можем воспользоваться ситуацией и свалить, пока они не опомнились. Не сочти меня трусом, — Кас качает головой, — но я не хочу сдохнуть тут. Если же твой план не сработает, то нам, возможно, придётся пробивать себе путь наружу. Для станции в её теперешнем состоянии это может быть опасно. Что если ты повредишь шлюз? Мы можем потерять всё, Дин. — А ты видел отчёты, — беспрекословным тоном заявляет он. Из тумана поднимается к платформе вызванный им строительный подъёмник, сетчатые ограждения которого выкрашены облупившейся жёлтой краской, и с щелчком останавливается. — И должен понимать, почему нельзя допустить, чтобы существа попали в руки «Вейланд-Ютани». Я не могу этого допустить, Кас. Сэмми… Сэмми жизнью пожертвовал, чтобы не дать им проникнуть на Землю. Я уничтожу гнездо. Точка. Ты со мной? Дин протягивает руку. Возможно, у него не было выбора, когда всё началось. Ничего, ничего из этого никогда не было его выбором с тех пор, как тело коснулось стального пола. Все эти события просто происходили, не спрашивая его мнения или разрешения. У него не было выбора, когда он терял всех, одного за другим. Он не мог ничего сделать, когда видел, как умирали люди. Но теперь у него есть выбор. Он сам примет решение о том, как суждено закончиться этой истории. Тяжесть в самом центре его груди наливается свинцом, пока Кас молчит, неподвижно рассматривая его ладонь. Он уже собирается отступить, когда Кас внезапно делает шаг вперёд, сцеплясь своими пальцами с его. Дин на мгновение опускает взгляд, смотря на его руку. Руку, нечеловеческие пальцы которой могут одним лёгким сжатием разукрасить его плоть чернильными кляксами гематом, но касающиеся его ладони с непривычной, изумляющей мягкостью. На мгновение весь мир словно растворяется, оставляя только чарующее ощущение шершавой ледяной кожи, а после Дин поднимает глаза, встречаясь с серьёзными и твёрдыми осколками синего льда его глаз. — Я с тобой, Дин Винчестер. *** Дин ожидает всего: сложного взлома, долгого поиска заковыристого пароля и столь же долгого — нужного сочетания клавиш. Чего он точно не ожидает — так это долбано большой ярко-красной кнопки под стеклянным квадратным щитком прямо посреди приборной панели, который разблокировался сразу после того, как Дин вставил удостоверение начальника службы безопасности в считывающее устройство. Пиздец. В целом это стандартная рубка и стандартные приборы и индикаторы. Судя по показаниям приборов, отравляющая организм станции разруха не добралась до сердца Севастополя, и то в полном порядке. Впечатляющее достижение, учитывая его солидный возраст. Сейчас не слишком часто можно встретить термоядерные реакторы, к тому же в хорошем состоянии — большинство станций, на которых работал Дин, лет десять как перешли на квантовые. Системы функционируют ограниченно — работают воздушные фильтры, генератор искусственной гравитации, частично — электричество. Только самое необходимое. Реактор окружён кругом технического помоста, по которому расхаживают, как по звериной тропе, андроиды в оранжевых прорезиненных защитных костюмах. Из кабинки они кажутся слишком мелкими, будто фигурки из «лего». Потолок огромного зала теряется во мраке. Дин, быстро подправив настройки электроснабжения и найдя нужную программу становится возле центральной консоли. — Готов? — спрашивает Дин. Кастиэль впервые за долгое время кажется взволнованным. Молчаливо кивнув, он кладёт руку на ладонь Дина. Кнопку пуска они нажимают одновременно. От низкочастотного гула реактора хочется зажать уши. Огромная стальная конструкция взрывается уходящим вниз потоком электрических разрядов, и Дин пошатывается, вцепляясь в руку Каса, когда пол дрожит под ногами. Стены окрашиваются толстыми мазками неоновой голубизны. Ядро содрогается новой волной сине-голубой электрической энергии, и Дин припадает к стеклу, с ужасом наблюдая, как одна за другой твари, словно рой потревоженных пчёл, мощными прыжками вскакивают на технические помосты, изнизу карабкаются вверх по стенам и поверхности ядра. Десятки тварей. Андроиды неторопливо вышагивают по стальному сетчатому полу моста, не обращая ни малейшего внимания на выпрыгивающих прямо перед ними существ. Они с Касом отшатываются, когда сразу две твари стремительно ползут вверх по стеклу, будто для них не существует законов гравитации. Одна из них на секунду останавливается и оголяет острые, покрытые вязкой слюной зубы. И не только это — что-то в её виде пробирает до костей. Она… знает, что они тут, но пока не нападает. Только запоминает запах и звук сердцебиения. В следующую секунду Чужие исчезают под куполом ядра, а Кас мрачно сообщает: — Мне кажется, мы их только разозлили. И, чёрт возьми, почему он всегда должен оказываться прав? *** У него это мерзкое ощущение, когда, только выбравшись из хуёвой ситуации, понимашь, что вот-вот вляпаешься в ещё более хуёвую. Если уже не вляпался. Дверь открывается, впуская в тёмную комнату потоки яркого света. Он не знает, что пошло не так. Эти существа будто состоят из несгибаемых сплавов металлов, а не из животной плоти. В пронзительно-ярком непривычном свете паутина коридоров «Севастополя» кажется совсем беззащитной. Словно готовый к вскрытию труп под безразличным светом хирургической лампы. Душная атмосфера горчит, сопровождаясь приторным душком несоответствия. Ему трудно вспомнить то время, когда он не купался в тусклом, словно разбавленное молоко, свете. Сейчас же, под ярким светом Дин чувствует себя булочкой в закусочной, которую подогревают под инфракрасными лучами микроволнового излучателя до того момента, как её купят и съедят. — Ты заметил? — Что? — Свет. Он работает в полную силу. Похоже, после продувки реактора все системы начали перегружаться. Освещение, двери, всё. Думаю, даже связь. Это наш шанс. — Твой самоубийственный идиотизм в какой-то степени меня даже восхищает. Тон, которым это сказано… Дин не может точно его определить. Наверное, как… в хорошем смысле удивлённый. Он правда не знает. Вся суть в том, что Дин привык, что подобные реплики Кастиэля обычно наполнены раздражением и досадой – на человеческие слабости и неуправляемые, нелогичные реакции и поступки. И поэтому сейчас немного сбит с толку. Дин останавливается возле закрытой двери, прислушивается к тишине за ней и, не уловив подозрительных шумов, идёт вперёд. Большую часть времени он считал станцию неким бесцветным, лишённым красок местом. Просто потому, что в темноте всё кажется чёрно-белым, словно старая кинолента. Но теперь оказывается, то у «Севастополя» есть цвет: металлически-серые, как он думал, стены оказываются приятного бежевого оттенка и напоминают человеческую кожу. А расписывающие её граффити — словно разного возраста синяки: чёрные и фиолетовые, как совсем свежие, слегка побледневшие синюшные и блекло-красные, и совсем выцветшие желтоватые. Дин будто бы бредёт по спине старого, умирающего великана. *** «Аполло» приходит в себя ровно через девять минут и двадцать три секунды, и звук отключающихся по всей станции ламп разрушителен. Тьма снова укрывает станцию траурным покрывалом. Они не успевают пройти и половины пути. Дин просто наугад сворачивает на первую попавшуюся дверь, бредёт куда-то, а потом обнаруживает себя стоящим посреди пустого бара. Полукруглая стойка подсвечена полосой приятного лилово-фиолетового света, того же цвета лампы горят над высоком белом стеллаже за ней, на котором раньше, судя по покрывавшим его осколкам, стояли бутылки с алкоголем. В воздухе стоит застоявшийся терпкий аромат крепких напитков и запах чего-то ещё, кислый и резкий. Дин, подскочив, усаживается за высокий барный стул, задумчиво крутит пальцем «розочку» прозрачного бутылочного стекла с оставшимся на нём краешком узнаваемой чёрно-белой этикетки. Отлично. Он наконец-то попал в бар, но даже тут Джек* не скрасит его печали. Соседний стул скрипит под весом Каса, и Дин спрашивает: — Я не спросил. Как ты меня нашёл? — «Аполло» сказал о проблемах с реактором. Логичнее всего было пойти туда. А дальше я просто положился на удачу. Как иронично, что именно сейчас удача решила нажать на кнопку отключения. Кастиэль касается кончиком указательного пальца выпуклого рубца, проходящего прямо поперёк выпирающей голубоватой вены. Ногтём очерчивает его контур, поглаживает, и Дин едва дышит, пока загорелые пальцы исследуют отметку на его коже. Прикосновения к его шрамам отдают какой-то какой-то невероятной... интимностью. Даже не сексуальностью. Он прикрывает веки, наслаждаясь утешительной, расслабляющей прохладой. — Похоже, пора нам сваливать. Рука замирает. Ситуация действительно кажется безвыходной. Глупо было надеяться, что маленький огонёк сможет разогнать тьму. — Ты сдаёшься? Дин непроизвольно поворачивается к Касу и видит в его глазах внутреннюю борьбу. Титаническое напряжение резервов совершенного искусственного организма, которое не может объяснить. Ему хочется сделать что-то глупое — например, поправить свисающую на лоб тёмно-каштановую прядь или поиграть мочкой его уха. — Не то чтобы… Я не знаю, что делать., — Дин поднимает запылённый осколок бутылки, ощущая его небольшой вес в своих руках, а затем возвращает на место. — Связываться с кем-либо нельзя. К программам самоуничтожения «Севастополя» доступа нет. Мы можем вернуться на «Торренс»... — Или я могу взломать «Аполло». В его глазах пылает ничем не замутнённая решимость. А Дин… Дин будто каменеет, тупо пялясь на него и не соображая, что вообще должен что-то сказать. — Севастополь не спасти, — продолжает Кас. — Запустив процедуру самоуничтожения, мы только приблизим неизбежное. И другого выхода нет. Нельзя позволить тварям выжить. Если корпорация до них доберётся, то всё начнётся сначала, и тогда погибнут все. Он твёрдо, пристально и испытующе глядит ему в глаза, и Дин тихо спрашивает: — А как же ты? — Погибну вместе со станцией. — Дин открывает рот, но Кастиэль не позволяет ему перебить: — По официальной версии. Всё, что нужно сделать — чтобы после того, как «Севастополь» разнесёт на куски, было известно всего об одном выжившем. Дин, понимая ход его мысли, медленно кивает. — Я не знаю, получится ли тебе проехать «зайцем». Но это может сработать. Придётся что-то придумать, чтобы объяснить Эллен, почему тебя нельзя регистрировать на борту, но, думаю, она пойдёт нам навстречу. И тебе не нужен сон, так? Не станешь ложиться в криокапсулу, за время полёта кожа вырастет, и тогда тебя точно не отличишь от настоящего мальчика. Объяснить всё это, конечно, будет сложно, но мы что-нибудь придумаем. Ты сможешь получить доступ отсюда? — Я сжёг свой модем, — с сомнением говорит Кас. — Значит остаётся вручную. Пойдём. Мы выберемся. Дин цепляется за это «мы». Сейчас это короткое слово кажется особенным. Вселяющим надежду. Объединяющим. Существа разбрелись по всей станции. Вероятно, оставшиеся люди или погибли, или заражены. У Дина не осталось ничего, кроме этого «мы». *** Дин вцепляется в Каса, когда пол содрогается и кренится вбок под ногами. С потолка, словно могильный прах, сыпется пыль. Снаружи что-то громыхает с такой силой, что звук слышен даже здесь, внутри. Низкое вибрирующее гудение сотрясает станцию, словно посылая через неё новую волну угрозы и безысходности. «Орбитальные стабилизаторы функционируют на шестьдесят процентов». А он-то наивно думал, что хуже быть не может. Скоро станция, словно волчок, зашатается и упадет на бок. Земля вздрагивает под ними, будто дикое, необузданное животное. Слышны треск, скрип и грохот, одна из труб над головой прорывается плюясь струёй пара, и их с Касом швыряет в сторону. Дин наваливается на него всем телом, всё продолжая сжимать его предплечье, словно спасательный круг, и, ударяясь локтем о стену, жмурится. Но свет всё равно пробивается через тонкую кожу век. Кас отстраняется, и вместе с ним уходит и успокаивающая прохлада. Они только обмениваются моментальными взглядами, прежде чем возобновить бег. Блядь. Когда в его жизни не осталось места для каких-то определений, кроме как «жив» и «на волоске»? Кое-что привлекает его в небольшой застеклённой комнаты диспетчерской, когда они пробегают мимо, и Дин тормозит, чтобы взглянуть на странную дыру в окне. Не похоже на ту, какая бывает, если кинуть в него чем-то тяжёлым — если только это не огненный шар. От краёв оплавленного стекла всё ещё поднимаются тонкие нити дыма. В диспетчерской беспорядок: всюду раскиданы бумаги, какие-то мелкие вещи, дверь придавлена изнутри заваленным на бок шкафчиком. Но привлекает взгляд не это. — Кевин… Он сидит неподвижно, раскинувшись в кресле и покосившись вбок. Дин узнаёт Кевина по одежде, потому что на его лице, словно демонической ладонью обхватив тонкими лапками и обвив хлыстообразный хвост вокруг шеи, сидит желтушно-белая, пульсирующая тварь. Дин замирает, упираясь ладонями в стекло, и Кас тихо подходит сзади, кладя руку ему на плечо. — Пойдём. — Мы не можем его так оставить, — беспомощно бормочет Дин. Кевин помогал им несмотря на опасность и страх. — Но и помочь не можем. — Можно забрать его — заморозить, а потом обратиться к врачам. На Земле есть первоклассные специалисты и лучшее оборудование… — Ты и сам знаешь, что риск слишком велик. Пошли. Он обхватывает холодными, сильными пальцами его запястье и крепко сжимает его, будто показывая, что не позволит принять ошибочное решение. Он позволяет Касу увести себя прочь. Мыслями Дин снова возвращается к своей недолгой (или нет?) отключке в гнезде. Будь он заражён, тварь бы уже пробила его грудную клетку. Но что, если нет? Дин думает о сканере в медицинской башне. Будь он рабочим, то бы показал бы, что в грудной клетке не поселилась инопланетная тварь и развеяла его сомнения. А пока… пока он может только ждать. *** Экран компьютера слегка трещит помехами. Вообще-то изначально он вообще отказывался работать — Дин думал было найти другой терминал, но потом Кас круто саданул кулаком по приборной панели, и та мигом загорелась лампочками каких-то индикаторов. Дин перебирает ворох проводов под консолью в поисках нужного. Наконец, выхватив тонкий серый подключатель, он выжидающе разворачивается к Касу. Тот напряжённо стоит рядом, скрестив руки на груди. Сейчас он напоминает те чёртовы статуи ночных существ на старых высоких зданиях. Как они называются? Гоблины, гремлины… горгульи. Горгульи, да. Так вот, Кас похож на охуенно пиздатую горгулью. — Подойдёт? — Да. У меня от этого внутренности будто разжижаются. — он морщится, однако всё же закатывает рукав. Подцепив на коже что-то, кажущееся крупной родинкой, он защипывает её пальцами. Родинка тянет за собой белую нить какого-то влажного волокна, и Дин кривится от отвращения. Кас хмуро забирает у него передатчик и вставляет заострённый кончик в образовавшееся отверстие. Бескровная кожа кажется резиновой. Глаза Каса вспыхивают искорками неоновой синевы, и Дин едва не отшатывается, когда из его рта вылетают поддернутые налётом механического скрежета слова: — Обнаружены неизвестные биологические существа на уровне один, два, три, четыре, пять, шесть. Кастиэль моргает и заговаривает уже нормальным голосом: — Они везде. — просто сообщает он. Как факт. Впрочем, наверняка так оно и есть. — Сейчас я подключу связь. Дин кивает, нервно сцепляя влажные пальцы. Тени и слабый свет разрисовывают лицо Каса, словно картину авангардиста, резкими мазками, и кажется, что из глуби его глаз поднимается внеземное голубое свечение. Экран терминала позади него вспыхивает резью мелких помех и загорается зеленоватым светом. — Эллен! — выкрикивает Дин, не вполне уверенный, куда именно должен говорить. — Эллен, это Дин Винчестер. Э-э, блядь, приём, вы меня слышите? — Дин! Где вы? Что приходит? Он чувствует слабость от охватившего чувства всепоглощающего облегчения и до побеления вцепляется пальцами в край консоли. Сердце неистово скачет в груди. — Я на «Севастополе». Здесь… здесь просто кошмар, Эллен. Некогда объяснять. «Севастополь» скоро разнесёт на куски. Нужно убираться, сейчас же! — Дин, одна из энергобатарей взорвалась, орбитальные стабилизаторы с этой стороны просто снесло. Нам некуда причалить, станция уходит с гравитационного якоря. Возле космопорта я видела буксирную платформу, но трос корабля на такое не рассчитан. — А если я поверну буксирные зажимы в сторону станции? — Это равно опасно. Если что-то пойдёт не так, мы упадём вместе с «Севастополем». — Но нужно попытаться! Эллен, пожалуйста… — на последнем слоге его голос предательски срывается, и Дин умолкает. Он ловит краем глаза вспышку льдисто-голубого и отворачивается. — Хорошо. Мы будем готовиться к автоматической стыковке. Выйдем на орбиту постепенного снижения и займём позицию для стыковки. Ждём, пока вы развернёте зажимы. — Постараюсь как можно быстрее. И да — со мной один выживший. — А где Джо и Эш? И вот оно — самое сложное. — Дин? Где моя дочь? — маска профессионализма и собранности трескается, обнажая пульсирующую встревоженность. — Они… они погибли, Эллен. Мне очень жаль, — выдавливает Дин. Воцарившаяся тишина настольуо оглушающа, что Дин думает, что связь прервалась, но потом, очень тихо, Эллен произносит: — Я жду вас. Конец связи. Экран вспыхивает помехами, прежде чем на нём появляется стандартное загрузочное изображение. — Энергии не хватит, чтобы запустить процедуру самоуничтожения. — Тогда перегрузи реактор. Станция превратится в атомную бомбу. По расчётам Дина у них будет около десяти минут. Спустя пару минут Кастиэль, морща нос, выдёргивает из руки провод и интересуется: — Что теперь? — Бежать. *** «Внимание! Критическая ошибка. Всем покинуть станцию. Пройдите в назначенный вам пункт эвакуации и ждите андроида-спасателя». Спасибо, у него уже есть один. Станцию сотрясает волна вибрирующей дрожи, до слуха Дина то и дело доносятся звуки взрывов, и он не хочет даже думать о том, что его фобия обретает не просто возможные, но и вполне реальные очертания. Вышедший откуда-то из-за угла андроид тянет к нему руку, и Дин с размаху тычет шокером прямо ему в лицо. Тело синтетика пронзает скрючивающая судорога, из ноздрей и уголков глаз показываются капли белой субстанции, и он, дёргаясь, словно эпилептик, валится на пол. Приманенная звуком чёрная тень стремительно ползёт по потолку, спрыгивает на пол, и Кас вскидывает оружие. Существо останавливается, прикрывая когтистой лапой морду и слегка отворачиваясь от огня, но не убегает. Из огнемёта вылетает короткая волна пламени, но она тут же сменяется шипением и свистом воздуха. — Топливо кончилось! — рявкает Кас, сгребая рубашку Дина в кулак и отпихивая его себе за спину, в распахнутые двери, и отшагивая назад. Лифт закрывается, но слишком медленно. Тварь бросается на них, застревая между створок. Из раскрытой оскаленной пасти выстреливает зубастая внутренняя челюсть, и Кас, уклонившись, с силой бьёт прикладом по обхватывающей дверцу шестипалой лапе. Тварь визжит, отпрянув назад, желтоватая жидкость из поврежденной конечности брызгает на створку лифта, с шипением проедая толстый стальной пласт. Та, потрескивая голубоватыми искрами, замирает, оставляя прогал в пару десятков сантиметров шириной, но тут лифт дёргается и начинает движение. Дин успевает увидеть своё отражение в гладкой и блестящей, словно полированный обсидиан, поверхности головы Чужого. Несколько капель кислотной крови попадают на огнемёт, проедая сделанное из куска трубы, помявшееся от удара дуло, и Кас откидывает бесполезное теперь оружие в сторону. Что-то будто ударяется в дно лифта, и тот, почти доехав до следующего этажа, затрясшись, останавливается. Полураскрытые двери образуют небольшое окно примерно на уровне груди, и Кас обхватывает створки ладонями. Раздаётся скрип стали, и Дин видит, как напрягаются под одеждой его руки, пока ширится отверстие в дверях лифта. Пол вибрирует под ногами, и Дин отшатывается в угол, упираясь ладонями в стены лифта, когда чувствует прямо под собой ощутимый толчок и пронзительный звук звериного рыка. Кастиэль хватается за край перекрытия этажа и перелезает через него, выбираясь на поверхность, выкрикивает что-то, теряющееся в скрипе металла. Дин, кинув быстрый взгляд на дрожащий, словно при землетрясении пол, под которым бьётся, пытаясь прорваться внутрь, инопланетная тварь, и перепрыгнув через вздымающийся в центре стальной холмик, вцепляется в резкий угол перекрытия и протянутую ладонь Каса, протискиваясь сквозь зазор. Как только он оказывается снаружи, Кас вскакивает на ноги и точным ударом сжатого кулака сминает один из кронштейнов. Со скрипом покосившись, кабина лифта, сорвавшись с рельс, летит вниз шахты вместе с Чужим, а Кастиэль, рывком подняв Дина с пола, бежит прочь. В пол, словно молния, ударяет электрический разряд, потолочная лампа плюётся трескающими голубыми искрами, и они бегут дальше. *** Почти у самого зала управления пути им попадаются несколько мародёров. Средних лет мужчина с всклокоченными отросшими волосами при их приближении хватает с пола кусок балки, замахивается, целясь ему в висок, но Кас легко перехватывает его руку, сжимает, и, блядь, Дин уже знает этот треск. Он сломал ему грёбаное запястье. Балка со звоном выпадает из его пальцев, мужчина, скорчившись от боли и схватившись за руку, с криком оседает на пол. Ещё один человек, забившись между двумя ящиками и сжав голову побелевшими пальцами, покачивается из стороны в сторону, безумно всхлипывая и подвывая. «После эвакуации не пытайтесь вернуться на станцию прежде, чем система безопасности даст разрешение». Эта бесконечная череда пустых, загаженных помещений, коробок из стали и стекла, с перебоями питания и поджидающей за каждым углом опасностью, поставила людей на тупиковую тропу агрессии и жестокости. Здесь действует закон дикой природы — кто сильнее, тот и получает большую возможность выжить. Стальная дверь с шипением гидравлики приоткрывается, открывая взору комнату управления. Через окна впереди Дин видит массивные очертания «Торренса», похожего на зависшего в воздухе фантастического дракона. — Нужно включить гидравлический привод и устройство наведения, а после раскрыть стыковочные зажимы. — Дин кидается к консоли, входит в систему при помощи магнитного пропуска Уокера и кричит Касу: — Отпусти тот рычаг. На стене справа от тебя. В отблеске стекла иллюминатора Дин видит своё отражение: зрачки практически закрывают зелёную радужку, на шее тёмные пятна, грязные волосы всклокочены. Вид у него безумный. Словно прочитав его мысли, Кас пыхтит, опуская тугой рычаг: — Знаешь, ты и раньше хреново выглядел, но сейчас побил все мыслимые рекорды. Тебе бы прилёту на Землю анализы сдать, — почти заботливо добавляет он. — Кас, со всеми этими потрясениями мой мозг совершенно истощён и уже не может определить, когда ты серьёзен, а когда издеваешься. И у меня всё ещё есть шокер, так что заткнись. И давай побыстрее. — Тогда не докучай мне своими дурацкими претензиями. — Ты сам начал! — возмущается Дин, занятый настройкой наведения. Он рад этой небольшой перепалке — она отлично разбавляет мысли, что неконтролируемо вертятся в голове, будто он пушечным ядром летит через галактику. — И это только твоё мнение. — Я уже говорил, что ты поистине антропоморфически упрям? Особенно для того, кто собран на заводе, — Дин осекается. — Знаешь, я горжусь своей сутью, но немного неприятно слушать твои постоянные об этом напоминания. — Но я не понимаю… — он замолкает. — Что? — Ты говоришь, что гордишься тем, что ты не человек. Но все эти твои фразы, когда я говорю что-то об андроидах… Ты пытаешься сказать, что ты… человек? — Слушай. Это не так и распространено среди... моего рода, но да — я не жалею, что не человек. Просто… и в полной мере андроидом себя считать не могу. Ещё один чудовищный толчок сотрясает «Севастополь», едва не выбивая пол из под ног. Он заметно косится вбок, мимо проносится, забиваясь в углы, мелкий мусор. «Орбитальные стабилизаторы функционируют на двадцать процентов. Покиньте станцию». Пора сваливать. *** Космопорт горит. Удушливые клубы дыма поднимаются от сваленных в кучу брошенных вещей. Слышатся взрывы, разгорается огонь. Дин резко тормозит, инстинктивно прикрывая голову руками, когда прямо перед ним падает информационное табло, рассыпаясь фейерверком ярких искр. Волосы Кастиэля кажутся красными в свете пламени, и Дин думает о том, как здорово было бы запустить руки под эту отвратительную толстовку, очертить пальцами впадинки рёбер через футболку и… — Если решишь поцеловать меня на фоне взрывов, я тебе врежу, — доверительно сообщает Кас, и Дин издаёт смешок. Порой ему кажется, что Кас и правда умеет читать мысли. Уймись, парень. Лицо печёт невыносимым жаром за десятки метров от огня, а от клубов удушающего дыма сводит горло. Горящая обивка кресел добавляет в воздух едкий шлейф палёной синтетики. Всё вокруг стремительно обращается в чёрную пыль и тлеющие огарки. Ещё один андроид, словно возомнивший себя терминатором манекен, движется сквозь оранжевое зарево пламени, даже сейчас ведомый приказом. Лацканы его пиджака опадают почерневшими лохмотьями, а резиновая кожа на лице пузырится от нестерпимого для обычного человека жара. Сделав ещё несколько шагов, андроид падает кучей горящего синтетического волокна. «Севастополь» гудит и скрипит, плюясь паром. Потрескавшиеся от жары губы нестерпимо хочется облизнуть. Несколько кусков горящей бумаги попадают ему на рубашку, оплавляя клетчатую ткань, и Дин, рывком сдёрнув её, отшвыривает прочь. Безумие ревёт в унисон с огнём. Лучше бумаги горят только человеческие души. И вот снова дежа-вю — тот самый шлюз. С погнутой дверью, царапинами на полу. Но теперь Дин знает, откуда они. Он хватает свой собственный, закатившейся в угол шлем, а Кас, вздохнув, мотает головой и, раскрыв дверцу хранилища, чтобы достать защитный костюм, начинает стягивать свои видавшие виды шмотки. Уловив краем глаза его отражение в глянцевой стене — уже оголившего торс и положившего руки на пояс штанов, — Дин смущённо отводит взгляд, пока его не успели поймать за подглядыванием. Нашёл время пялиться. Защитные костюмы «Сигсон» — более примитивные, раскрашенные в дурацкие оранжево-серые цвета, но такие же непристойно обтягивающие, и похоже, что над их дизайном работал такой же извращенец, что и над моделью «Вейланд-Ютани». Дин бы слукавил, если бы сказал, что не оценил перчаткой обтягивающий тело Каса костюм. Ему куда больше подошёл бы Вейландовский аквамариново-синий — пусть Дин и не хочет видеть хоть какие-то напоминания о проклятой корпорации. Прежде чем подключить защитное поле своего костюма, Дин смотрит на часы персонального компьютера. 00.11. Трудно уследить за ходом времени — труднее, чем когда-либо, потому что день и ночь стали неразличимы. А потом он пристально на Каса, смотрит в его глаза, стремясь запечатлеть в памяти его лицо. Протягивает руку, переплетая свои тёплые пальцы с его холодными. Пора. *** Космос. Величественная, невозмутимая темнота, в которой, как кажется, не существует времени и пространства. Темнота везде — Дин погружён в бестелесную, чернильную субстанцию. Космос больше не пугает: где-то в самых далёких уголках подсознания ещё сидят полупрозрачные призраки тревожности, но Дин не боится. Его дыхание под шлемом — самый громкий звук умирающей станции. Время будто застыло: отсутствие его постоянного, беспощадного и неумолимого движения тягучей болью отдаётся в груди. Здесь не поют жалобную, скрипучую песню объятые огнём грязные стены. Башни «Севастополя», бросившие еретический вызов силам бесконечности и потерпевшие поражение, покосились. Тёмная глубина небосвода окутывает своей липкой сладостью, и Дину кажется, что стальной трос поднимает его душу прямиком в Рай. *** Сквозь толстое стекло иллюминатора Дин видит, как сорвавшийся с осей «Севастополь» буквально тает на глазах, скрываясь в глуби газового гиганта. Дин мечтает забыть всё то, что пришлось пережить там, но ему немного жаль наблюдать за тем, как превращаются в пыль раскалившиеся стены станции. «Севастополь», эти огромные стальные джунгли с тысячами солнц и спрятавшимися в зарослях тиграми, погиб. Внутри — странная пустота и смутное, какое-то невероятное осознание того, что он в безопасности. Он и Кас. — Как ты? — Я только что уничтожил собственность компании ценой в миллионы долларов, разрушив все её планы по триумфальному возвращению, и, возможно, по прилёту на Землю меня попытаются засунуть в тюрьму, но… К чёрту. Сглотнув последние остатки здравого смысла и тот страх, что сопровождал его последние сутки и ухватившись за всклокоченные волосы Кастиэля, он рывком тянет его голову к себе. И, блядь, его губы оказываются именно такими, какими Дин их и представлял: холодные, слегка суховатые и — как это не парадоксально — чертовски человеческими. А язык — совершенно неконтролируемый. Кас не отталкивает. Кас подаётся вперёд и захватывает рукой его волосы, больно тянет на себя, впивается губами, будто желая испить его душу. Это нихрена не мягко, не тепло и не трогательно — ни единой присущей первому поцелую черты. Этот поцелуй напоминает укус — слишком жадный, слишком жёсткий, слишком напористый, и они едва ли не ранят друг друга зубами. Дин резким движением запрокидывает его голову, мстительно прикусывая кожу горла — там, где должен был бы биться пульс и которого там нет, возвращается к обманчиво мягким губам и зарывается ладонью в жёсткие волосы на затылке, не позволяя уклониться от жалящих поцелуев. Это похоже на поединок — эти укусы, рывки и поцелуи агрессивны и необузданны, словно только это помогает им почувствовать себя живыми. А потом они внезапно отрываются друг от друга, смотрят в глаза, будто постаревшие лет на сто, и Дин шепчет: — Мы справились. Он прижимается своим лбом к его, и Кас, глубоко выдохнув, кивает. Спустя тысячи бесконечно пустых секунд они всё-таки познали спасение. — Кто бы мог подумать, что ты не такой зануда, как кажешься, — со смешком шепчет Кас. — Уничтожить главную надежду «Вейланд-Ютани»... это достойно медали. — Вряд ли мне стоит ждать медали. Но я согласен и на твою задницу, — фыркает Дин, вымотанный, ликующий и с горящими, припухшими губами. И подаётся вперёд — для ещё одного поцелуя. Ещё более резкого, жёсткого, ненасытного. А за безопасными стенами растворяется в огне и распадается на тысячи оплавленных, разлетающихся внутри газовой планеты кусков забытая станция, уносит в бесконечность останки чудовищных существ, жаждущих крови андроидов и потерявших рассудок людей. Покойся с миром, «Севастополь». *Имеется в виду виски Jack Daniel’s