Плетельщицы миров

      Человек выходит из тени, но выглядит это так, будто сгусток мрака просто отделяется от общей массы и обретает человеческие очертания. Делает ещё несколько шагов ко мне, но их достаточно, чтобы тусклый свет далёкого фонаря упал на лицо, оказывающееся до боли знакомым.       Я невольно замираю, ожидая, что морок исчезнет. Но вместо этого девушка, столь же реальная, как я сама, поднимает руку с зажатым в ней сердцем этого мира и холодно спрашивает:       — Это ищешь?       Металлический шарик, столь же важный, сколь и невзрачный, опутан паутиной её заклинаний. Даже на расстоянии слышно, как скрипит, треща и расползаясь по швам, реальность, цепляющаяся за привычные законы из последних сил.       — Ты проницательна, как никогда, — бросаю слова с усмешкой, а в ответ ловлю лишь бледное подобие укоризненной улыбки.       — Они были правы, ты действительно жива, — эмоцию, с которой девушка произносит эти слова, я прочитать не могу. Слишком странной выходит смесь досады и удовлетворения.       — И снова чудеса наблюдательности, ты не думала в ясновидящие податься? — шагаю, протягивая руку к кажущемуся таким доступным сердцу мира, но девушка легко покачивается и в тот же момент ощутимо отдаляется, не делая при этом ни шага. — Зачем тебе это? — спрашиваю, на мгновение теряя привычную насмешливую интонацию. Собеседница чувствует.       — Всего лишь для того, чтобы не дать тебе сбежать, — она подбрасывает металлический шарик в воздух и ловит, будто в ладони её лежит обычный детский мячик. — Ты можешь догадаться, что случится, если узор не стереть. Сможешь жить, зная, что столько людей погибло из-за твоей трусости? — тонкие ногти скребут по гладкой поверхности, узоры заклинания на мгновение вспыхивают ярче. Безобидный и бессмысленный на взгляд стороннего человека рисунок способен вывернуть этот мир наизнанку за пару секунд, не оставив никому шанса на спасение. Спящие, ничего не подозревающие люди, мнящие, что в своих домах они в безопасности, не знающий покоя с момента пропажи ключевого элемента его творения создатель этого мира, случайные гости, растерянно бродящие по бесконечным лестницам и переходам механического купола — все они умрут в одночасье, стёртые из реальности.       При мысли об этом всё внутри неприятно сжимается, а по коже пробегает холодок.       — Ах, да… тебе же не привыкать.       Меня мгновенно бросает в жар, а на спине выступает холодный пот. Мурашки бегут по коже, отдаваясь лёгкой дрожью в пальцах. Слова её сродни удару плети.       — А ты и в этот раз убедишь себя, что ты ни при чём? — горло вдруг пересохло и ответный выпад звучит едва ли не жалобно, но цели своей достигает. Лицо девушки искажают ярость и боль.       — Это ты виновата! — кричит она, бросая в меня то, что до того момента бесформенным комом болталось в её опущенной руке. — Ты убила их всех!       Невольно ловлю то, что она бросила, но алые нити водой скользят сквозь пальцы и раскрывшееся плетение частично падает на пол. Осознав, что именно держу в руках, я отшатываюсь, стряхивая сплетённые в сеть нити с пальцев, вздрагивая от отвращения и ужаса, будто то был клубок ядовитых змей.       Прижимаю руки в груди, отступая от упавшего на пол плетения, но воспоминания, оживлённые видом красных нитей и обвиняющим окликом, всё равно настигают.       Дрожащая, истончившаяся донельзя реальность, рвущаяся от прикосновения пальцев, удушающий плен алой сети, тошнотворное осознание собственной никчёмности, отчаянные крики боли и страха, всеобщая паника, передавшаяся мне, момент звенящей тишины ужасного конца, бесконечное ничто, жадно раскрывшее свои объятия, единственная мысль: не смогла, не смогла, не смогла!       Не смогла.       — Ты заплатишь за это! — она кричит, не способная побороть рвущуюся изнутри ненависть, которая, должно быть, пожирала её все эти годы.       Борюсь с желанием закрыть уши, лишь бы не слышать вновь этих слов, преследовавших меня так долго. Судорожно выдыхаю, сгибаясь от невыносимой боли где-то в груди. Боюсь сделать новый вдох, потому что это, кажется, и вовсе разорвёт меня изнутри. Пульс набатом отдаётся в висках. Крик рвётся наружу, столь же отчаянный, сколь бесполезный: я не хотела! Давлюсь им и новым вдохом. Боль выворачивает меня наизнанку.       С трудом беру себя в руки, чтобы создать хотя бы иллюзию спокойствия, но всё внутри продолжает рушиться, и мне странно, что моя собеседница не слышит этого грохота и треска. Руки и голос предательски дрожат.       — Так ты решила сама меня убить?.. — вскидываю голову, с трудом выпрямляясь и пытаясь заглянуть девушке в глаза, но она старательно прячет взгляд. — Так давай… давай! — срываюсь в крик, шагая к ней и наступая на брошенное на пол плетение. — Пришла убивать меня, так сделай это, не трогай невинных людей. Вот она — я, — с удивлением осознаю, что не испытываю ни страха, ни желания бороться. В тот роковой день среди погибших были её родители. Она молила спасти их. И всех тех людей. И теперь она имеет право желать мести. Я даже удивлена, что она ждала так долго, а не ударила, как только осознала произошедшее.       Сердце вновь щемит от жутких воспоминаний, я жмурюсь, смаргивая пелену с глаз. Развожу руки в стороны, демонстрируя безоружность и полную покорность. Но мой палач молча стоит, бессильно сжимая пальцы в кулак и продолжая отворачиваться.       — Что, струсила? — усмехаюсь, надеясь разжечь в ней злость. Да, я понимаю, бить того, кто подставляется под удар, сложнее. Гораздо легче, если этот кто-то нарывается. Не бойся, я умею нарываться, ты, как никто, должна это знать. Просто покончим с этим побыстрее, ладно? — Притащилась сюда, поставила целый мир под угрозу, а теперь не может меня убить, — откровенно смеюсь, с трудом выплёвывая смех, похожий на кашель. Она вздрагивает, вскидывая голову. Невольно напрягаюсь, ожидая удара, но ничего не происходит, и рука девушки по-прежнему бессильно сжата в кулак, да и только. — Давай, смотри, я же не сопротивляюсь. Или так скучно? Хорошо, могу, побрыкаться для вида, если тебе хочется, — устав стоять с видом покорной овечки, упираю руку в бок. — Или ты предпочитаешь поиграть в догонялки, и мне от тебя немного побегать?       Она уже хочет что-то сказать, но тут от мрака за её спиной отделяется ещё один сгусток. Выступивший из тьмы человек также мне знаком, и, увидев его, я тут же прихожу в чувство. Лучшего способа отрезвить меня и придумать нельзя.       Меня будто ведром ледяной воды окатывают, смывая при этом все несвойственные мне чувства и расставляя всё на свои места. Попытка мести отчаявшегося и обезумевшего от горя человека становится хитрым планом, просчитанным до мелочей, желание пожертвовать собой, чтобы сбросить груз с плеч своих и подруги, обращается эмоциональной непростительной глупостью, а заслуживающий сочувствия и понимания друг, наконец, открывает изуродованное тьмой лицо.       Мужчина кладёт руку девушке на плечо и с нескрываемым наслаждением предлагает:       — Раз не можешь ты, позволь мне, — охотник сверлит меня взглядом победителя.       Чёрта с два я позволю ублюдку вроде него играть на моих чувствах и загнать меня в угол подобным идиотским способом!       — Полегче, у нас тут вообще-то уговор намечался, — бросаю ему, с удовольствием отмечая, как в голос возвращается уверенность. Минутная слабость, грамотно вызванная парой охотников, исчезает, уступая место тихой злости. — Моя жизнь в обмен на этот мир.       — Да-да, конечно, — мужчина отмахивается. Рука его скользит куда-то за спину. Опасность. Невидимые крылья трепещут на грани реальности — усилие воли, и я буду в воздухе. — Мне нужны гарантии.       — Мне тоже, — в тон ему бросаю я, ловя взглядом каждое его движение. Но он извлекает на свет всего-то небольшой чёрный шарик из иголок. Держит его осторожно, чтобы не уколоться, демонстрируя предмет, от которого веет опасностью так сильно, что эту тёмную ауру, кажется, можно потрогать рукой.       — Работает очень просто, — с усмешкой он бросает шарик мне. На лице его по-прежнему написан триумф, отчего меня буквально тошнит. Девушка же с появлением старшего товарища будто превратилась в безмолвную тень. Но она сомневается. Беглого взгляда хватает, чтобы понять это — самый опасный в их паре всё ещё мужчина. Но жизнь этого мира не зависит от него. — Один укол — и ты не будешь сопротивляться, даже если захочешь.       — А ты сотрёшь эту дрянь с этого мира, — выставляю своё условие, вновь пытаясь поймать взгляд девушки. Молчаливый кивок. Они оба не смотрят мне в глаза. И если с мужчиной всё понятно, то она-то почему не поднимает взгляда? Как и старший охотник, боится дать мне власть над собой, помня, в чём заключается мой главный козырь? Или боится растерять остатки решимости, заглянув в глаза другу, которого пришла убивать?       Мужчина, совершенно не скрываясь, извлекает из кобуры пистолет. Сквозь собственную злость на него чувствую ледяной укол страха. Нет ни плана, ни видимых путей к отступлению, только проснувшееся с новой силой желание жить и утереть нос настырному врагу.       — Тогда на счёт три, — легко сжимаю в ладони игольчатый шарик, чувствуя несильное ещё покалывание. — Раз.       Всё так и закончится? Сердце стучит, как бешеное, мешая думать. Интуиция рвётся с поводка, крича о том, что предмет в моей руке опасен. Никто в здравом уме даже прикасаться к этой дряни не стал бы.       — Два.       У меня под ногами всё ещё валяется красное плетение, ставшее причиной всему. Нет… причиной и виной всему была, конечно же, я. И девушка, что стоит напротив, напряжённо ожидая окончания счёта. Мы виноваты в равной степени, почему расплачиваться жизнью должна я?       Как мы вообще к этому пришли?       Глубоко вдыхаю, борясь с желанием закрыть глаза и проснуться.       — Три.       Боль. Слабость, нахлынувшая внезапно и неожиданно. Ноги подкашиваются, падаю, видя, как гаснут узоры, светящейся паутиной опутывавшие сердце этого мира.       Девушка, наконец, поднимает голову. На мгновение ловлю её взгляд, но не успеваю ничего в нём прочитать.       Темнота.