Тот, на кого смотрит тень.

1. меня немного смущает это… ах, ладно, впрочем, не важно. Глаза будто песком присыпали. Возможно, с карамельной крошкой. Кто же не любит седлать гусениц? Только те, у кого явная аллергия. Стоило оглядеться, и взору сразу же предстал какой-то… пухлый лес. Деревья надутые, точно мыльные пузыри, еще и трава, как сваренные неделю назад сосиски. В небе танцевали цапли из воздушных клоунских шариков. Пение у них так себе, Арчибальт со своим сопрано явно лучше. Хорошо, некогда отлынивать, от него ждут огромной отдачи. Боже, пусть никто не заметит его мечтаний. — Эрен, мальчик мой, уж не зазвездился ли ты? Парень вздрогнул и выронил длиннющую палку, которой подпирал звездный полог над головой. — А..? Н-нет, это очень удачная шутка, но ты меня отвлекаешь. Нечто за спиной рассмеялось и хлопнуло теплой шершавой лапой мальчишку по плечу. — Смотри мне, я слежу за тобой. — Спасибо, я в курсе, — без особой радости улыбнулся Эрен, со вздохом водружая палку на место. Звезды замерцали и расплылись по пологу. — Красиво. Нечто ушло, шаркающей походкой удаляясь за угол. Ветер запенил малахитовую воду в реке. Повеяло маем. Эрен еще с секунду смотрел наверх, туда, где иссиня-черный полог украшает пятном белое небо с цаплями. Потом парень посмотрел вниз. Под ногами метались рыжие и алые рыбки кои. Карпы взволнованно бились у ступней мальчика, словно пытаясь докричаться до него немыми ртами. Созерцание рыб было прервано ледяной каплей, упавшей парнишке на руку с полога. Эрен посмотрел на свою кисть. По пальцам лениво петляла бурая звезда. — Ох, снова это. И так звезд не осталось. сколько их? Четыр... тринадцать уже. Такими темпами мне не за что будет бороться. — Меньше мерцаний — больше спокойствия, мальчик мой, — нечто вернулось. Эрен никак не мог его разглядеть. — Но мне нравится как они сияют. Сразу так тепло становится, уютно, — возмутился мальчик. — Это пока. Когда они все погаснут, ты изменишь свое мнение. — Нет! К тому же, — мальчик смущенно и влюблено улыбнулся, — вон та, что меньше остальных, но ярче в сотни раз. Ты пыталась ее погасить несколько раз, пока я не смотрел, я знаю это! Но звезда еще там. Она будет гореть всегда. Я уверен. — Какая душещипательная наивность, дружочек. Ничего не бывает «навсегда» и «вечно». Чем сильнее сияние — тем чернее тьма.

…

Йегер резко сел на кровати, мелко подрагивая. Под левой лопаткой нещадно чесалось. Шатен потер лицо руками, сгорбившись. Переведя взгляд, парень нашел соседа там, где ему положено быть — не здесь. Эрен глубоко вздохнул, ощущая ускоренное сердцебиение даже в глотке. — Допустим, я понял аналогию со звездами и... упавшая звезда — это Имир? Какая же ты дрянь, честное слово, — парень со стоном упал на спину. В сумеречной дымке зеленые глаза светились лихорадочным блеском. Шесть часов назад им сообщили, что Имир умерла. Диагноз — сердечная недостаточность. 2. Йегер побоялся вновь возвращаться в больницу, где свои последние часы коротало столько человек. Внутри, где-то под желудком, сразу же начинало яростно пульсировать, будто в предвкушении чего-то грандиозного и великого. Не для Эрена, конечно. И не для тех людей — точно. Армин спросил, узнал ли он что-нибудь новое в психушке. Эрен сказал, что да, по крайней мере, целых две вещи: он больше на дух не переносит желтый — поэтому, Арлерт, будь душкой и перекрась волосы. И Энни об этом попроси — и что Смерти, как ни иронично, не по вкусу выжившие. Звучит так просто: чтобы не умереть, надо всего-навсего выжить. Просто ведь? Вот и Эрен подумал об этом, прежде чем устало долбануться головой о ближайшую стену. Жизнь не стала легче. Вопросов по-прежнему было миллиард, и Йегера уже тошнило перебирать их по кусочку. Почему кто-то мучается с будущей профессией или выбором, куда поехать в отпуск, а он судорожно придумывает способы, как спасти друзей от гибели? И получается плохо, потому что ни один его дерьмовый метод не работает. Почему иногда просто нельзя лечь и сдохнуть? Эрен усмехнулся. Допустим, он не может мирно умереть во сне, но если развивать эту тему дальше, а какая смерть, собственно, отведена ему? От старости, в одиночестве, среди праха всего остального мира, так некстати подошедшего к нему слишком близко? Или он мармеладкой подавится? Иметь Госпожу Смерть личной тенью, не значит быть спасенным. Воля случая все так же гнетет его шкуру, грубо скалясь. Испытал ли он какой-нибудь шок, когда до него дошли слухи, что Имир скончалась? Возможно. Но, признаться, еще в тот момент, когда расстроенная Микаса на одних эмоциях пришла сообщить, что девушку забрали в больницу, он уже мысленно готовил себя к плохому концу. Отвратительному концу. кого ты жалел больше: себя или ее, Эрен? Еще один вопрос, на который, как ни прискорбно, он тоже не знает ответа. В этот раз был дождь. Не сумасшедший ливень, стирающий все живое с летописей истории, а легкий, ледяной шквал, для которого в первую очередь важно превратить в труп именно тебя, а не того, кто плетется следом. Эрен, не смотря на правильность намерений, не стал ни ездить в больницу, ни уж тем более появляться на похоронах. Хватит. Ему было достаточно предупреждений. В подобных случаях леди Мораль рекомендует исповедать грехи, плевать где: в церкви, в одиночестве ванной комнаты, на анонимном собрании или на улице, непосильно крича в небо. Все это Эрен пробовал. Облегчение до сих пор не принимает его в свои согревающие объятия. Это так... выматывает. Смотреть на проходящих мимо людей и затыкать себе рот, чтобы не сорваться. Идти, до онемения сжимая кулаки и мысленно вопрошая одно и то же, прятать взгляд куда-то в каменную плитку под ногами и глубоко в душе надеяться, что кто-то окликнет или задержит тебя. Все, чего ему хочется, это правильный собеседник, и не потому, что человек — стадное животное, а потому, что это так дьявольски херово все делать одному. Что в этом ужасного, жить, зная, что тебя понимают? Что тебя слушают? Что тебя поддерживают? Не имея возможности на обычное человеческое счастье, Эрен до одурения хочет именно его. Это ведь так очевидно, мы хотим невозможного для нас. Все, до чего тебе никогда не дотянуться рукой — вот оно, твое. Все, что находится так далеко, все, что ускользает в последнее мгновение — если тебе когда-нибудь удастся это поймать, сделай милость, не отпускай. Эрен бесшумно шагал по направлению к общежитию, будучи полностью вымокшим до нитки. Отросшие волосы неприятно кололи глаза, ладони прожигал холод, одежда тяжким грузом тянула к земле. Шатен поежился и вздрогнул, ни на секунду не замедляя тихого шага. Дождь все шел, не грустный и не плаксивый. Радости в нем не было ни на грамм, но отчего-то было немного лучше. Это ощущение было чем-то средним между спокойствием и облегчением. Наверное, очищение. Поэтому лучше стало всего на «немного». Кто ж готов взять на себя такую ответственность — смыть зыбкие костлявые руки с плеч? Студенты пробегали мимо него, прикрывая головы сумками и папками. Они дрожали и вымокли точно так же, как высокий парень с неправильными глазами, но почему-то по-прежнему делали вид, что еще можно что-то исправить. Что у них еще есть шанс. Девушки и парни, что зрят глубже, не пытаются убежать от дождя, знакомым тихим шагом пересекая улицы. Они не умнее других, не мудрее, не старше. Они просто иные, с иным понимаем жизни. Мы так похожи, но для каждого — иные. Йегер остановился, немного пошатнувшись. Перед ним возникла невысокая девушка с волосами из чистого золота, что инородным пятном мерцали среди блеклого задыхающегося мира. Эрен прикусил губу, пытаясь понять, дрожь усилилась из-за обволакивающего холодка внутри или снаружи? — Криста. Девушка не смотрела на него. Только сейчас шатен заметил большой чемодан рядом с ней, такой несуразный по сравнению с миниатюрной Хисторией. Эрен было сделал полшага навстречу, но подруга отшатнулась назад, сдерживая слезы. Нежная лазурь в глазах помутилась, затрепетала, как дикая птица в клетке. В этот момент Йегер почувствовал острую, но такую очевидную боль в груди. Она права. Нечего ему тут добродетельствовать. И притворяться, будто все как всегда, тоже нет смысла. Он решил пройти мимо. Так будет лучше. Если Криста собралась уехать, пусть бежит от него как можно дальше. Так он хотя бы ей обеспечит защиту. Не сделал Эрен и десяти шагов, как ощутил горячие, подрагивающие руки, кольцом сжимающиеся вокруг его живота. От неожиданности у шатена перехватило дыхание. Чужой лоб уперся куда-то под ребра. Эрен все никак не мог заставить себя обернуться. Хистория вцепилась в него, как в последнее дорогое на свете существо. Она ничего не говорила, но Йегеру и не нужны были слова, чтобы понять. Прощай, Эрен. прощай. Хватка стала ослабевать. Маленькое солнце позади него отдалилось, в последний раз приложив ладони к спине. Прикосновение, от которого расплавились остатки мышц и хрустнули кости. Йегер никому не скажет, что позволил себе выдохнуть только тогда, когда переступил порог комнаты. Он ни с кем не поделится, что в момент, когда Хистория посмотрела на его немного ссутулившуюся фигуру, Йегер из жалких остатков сил не позволил себе резко обернуться, упасть на колени и просить прощения, пока сумерки не завладели бы чужим сознанием. Эрен никому не скажет, что горячие после стольких лет невыносимого отчуждения и затворничества слезы были самыми сладкими в его жизни. После стольких лет он, наконец, упал безвольным естеством в теплые руки Облегчения. То, что он принял за «Прощай», оказалось «Прощаю». 3. Аккерман подозревал, что найдет его там. Среди тускнеющих лепестков и засыпающего дерева. Слива отдала все самое драгоценное, что у нее было, она пожертвовала собою, чтобы люди насладились ее красотою. Дерево делало свои последние вздохи. Администрация университета приняла решение избавиться от старой сакуры и на ее месте дать шанс распустить ветви новому подрастающему деревцу, пару месяцев назад проклюнувшемуся из-под земли. Молодая слива была такой тонкой, что казалось, будто одного дуновения ветра хватит, чтобы унести ее в Изумрудный город. Она колебалась, как китайская лента, и выглядела такой хрупкой. Многие — да почти все — студенты выразили свой протест в уничтожении священного для университета дерева. Еще никогда ни один вуз не знал такого масштабного объединения людей, что решили правдами и неправдами спасти любимую сливу. Они изрядно трепали нервы администрации и деканату своими выходками. И без слона в столовой тут тоже не обошлось. Леви подошел к сакуре и занял свое привычное место меж корней. Рядом Эрен читал, кажется, Доктора Живаго, никак не отреагировав на нарушение своего одинокого одиночества. Аккерман краем глаза изучал парня, подмечая какое-то изменение. После смерти Имир все думали что Йегер снова пропадет на неделю, или, того хуже, на неделю в другом городе. Но он остался. Больше того, превратился в почти прилежного студента, посещающего все занятия и исправно помнящего все лекции на зубок. Он больше не уходил по ночам, чем удивил Кирштайна и заставил хорошенько понервничать. По ночам Эрен теперь спал, и после пары проверок соседа выяснилось, что спал по-настоящему, без притворства. Он даже есть начал, понемногу, правда, но начало определенно было положено. Йегера будто подменили, заменив привычно едкого и прятавшегося по углам шатена на немного более нормальную копию. Обыденную. Этот Эрен Йегер был спокойным как бык, тихим как мышь, и пустым как моллюск без жемчужины. Этот Эрен Йегер вызывал больше беспокойства и зудящего на зубах рассерженного бессилия, потому что это был смирившийся Эрен Йегер. Он ведь сам так ненавидел тех, кто излучал болезненное спокойствие, равнодушие перед лицом того, к чему смиренным оставаться нельзя. Он ведь был одним из тех, кто идет до конца, кто борется даже когда шансов никаких нет. Ведь ты не можешь заявить о проигрыше заранее, пока секунды продолжают вести счет. Пока остаются заветные мгновения, нельзя так легко отпускать победу. Пока ты продолжаешь бороться — ничего не проиграно. Ничего не бывает поздно. Ты не узнаешь, смог бы ты одержать победу, если даже не попробуешь. Эрен следовал этим заветам, веря в их неопровержимую истину. Даже его исчезновения и стены, которые от вновь отполировал со всех сторон, были доказательством, что он ищет способы идти дальше. Сейчас он ничего не ищет. И Леви не был готов оставить это так просто. — Это первый раз, когда меня простили, — заговорил Эрен, не поднимая глаз от белеющих бумажных страниц, почему-то пахнущих формалином. Аккерман не стал перебивать. — Удивительно, на всем моем пути столько людей осталось позади... но почему-то после прощения за смерть Имир мне стало так легко, — шатен захлопнул книгу. — Я решил уехать, — и прежде чем Леви что-то возразил, парень посмотрел на него с такой чистой, хрупкой улыбкой, как та самая сакура, цепляющася за жизнь за их спинами. — Пока только домой, к отцу. Дальше видно будет. — Ты не… — Не могу остаться, — закончил за сереброглазого Эрен. Улыбка не сходила с его лица, и именно она вызывала столько отчаянного бессилия в глазах черноволосого. — И почему я не подумал об этом раньше... Может, мне казалось, что еще можно что-то изменить, — Йегер отложил книгу в красном переплете, нежно огладив корешок. — Больше похоже на бегство, — мрачно отзвался Аккерман, недовольный ситуацией все больше. Он даже забыл о чем изначально собирался завести разговор. — Называй как хочешь, — ответил Эрен, наклоняясь ближе к черноволосому. — Есть много причин для моего решения, но главная среди них эта. Йегер наклонился еще ближе. Леви не отодвинулся, только громко выдохнул, когда чужие губы осторожно коснулись его. Ни Эрен, ни Леви углублять поцелуй не стали, позволив тесному и горячему прикосновению остаться непорочным и немножко сакральным. По крайней мере, таким он казался Аккерману. — Ты мне нравишься, Леви Аккерман. И я даже согласен на что-то большее — ведь неведомым мне чудом тебе до сих пор удавалось избегать моей Тени — только при одном условии, — парень боялся моргнуть, чтобы не спугнуть это наваждение. — Если ты вспомнишь, с чего все началось. Тонкие изящные брови удивленно приподнялись вверх. — С чего... все началось? — Да. Именно так, — Йегер тяжело поднялся на ноги. — До тех пор я буду дома. Если твои намерения остались прежними, значит, такова судьба, — шатен горько усмехнулся. — Ну а если к концу недели ничего не изменится, вряд ли мы еще встретимся.