дождь перед радугой

Руки у него липкие от пота, он натужно дышит. Юри не знает, где он, но здесь ярко, так ярко, а Виктора нигде не видно. — Виктор? — снова зовет Юри и делает несколько шагов вперед, но в сценарии ничего не меняется — хотя бы потому, что нет никакого сценария, просто ярко, ярко, ярко. — Виктор? — еще раз пробует Юри. Он идет вперед, похоже, целую вечность, но вокруг ничего не меняется, и грудь сдавливает так, что Юри едва может дышать. Где Виктор? Где Виктор… где он, где он, где он? Юри невольно, словно увлекаемый кем-то, движется вперед. Больше некуда идти, больше ничего не остается — только брести вперед и изумляться. Время поджимает, и Юри в конце концов переходит с шага на бег. — Виктор! — снова выкрикивает он. Ничего, здесь ничего, всегда ничего, и тепло Виктора ускользает от него. Он не может найти его, он не может найти его, это потому, что Виктор бросил его? Где он? Где Виктор, и где Юри? Снова оглядываясь по сторонам, Юри медленно перестает бежать и останавливается, он останавливается, его дыхание сбито, а мысли теснятся в голове, кричат что-то — Юри бесконечно далек от спокойствия. — Виктор? — пробует он еще раз, но снова — абсолютно ничего, и Юри наконец ломается, и плачет, и плачет, и… Виктор кричит на него, и внезапно Юри просыпается. — Юри! — снова восклицает Виктор, а Юри понимает, что его трясет. Спальня наконец обретает четкие контуры, и Юри осознает, что задыхается. От Виктора исходит тепло, и Юри поворачивается к нему лицом. — Виктор, — шепчет он с огромным облегчением; он здесь, он здесь, он не бросил его. — Юри? У тебя был ночной кошмар? Юри так устал и так напуган и может только облегченно улыбнуться Виктору той самой «не беспокойся» улыбкой, той самой «я не хочу говорить об этом, но я в порядке» улыбкой, которую так не любит его жених. Виктор морщит лоб. И снова начинает: — Юри? Юри только качает головой и прижимается к нему, кладя голову ему на грудь. Юри чувствует, что дышит в том же ритме, что и Виктор. Юри слышит, что у Виктора бьется сердце — равномерно и уверенно, — и понимает, что тот всё еще здесь. — Я в порядке, — говорит Юри. — Давай спать. Кажется, Виктор не против снова задать вопрос, но Юри шикает на него и, закрыв глаза, тут же проваливается в сон. Ему не снится никаких снов. . . . Юри не может спать. Он заметил, что пару недель, особенно последние дни, у него проблемы со сном. Обычно он просто слушает медленные вдохи и выдохи Виктора несколько часов, и только потом его разум наконец-то дает ему заснуть; но затем, через небольшой промежуток времени, он снова просыпается и чувствует себя едва отдохнувшим. Виктор замечает это. Простые замечания: «Ты выглядишь усталым, Юри» или «Ты плохо спал прошлой ночью?» Но Юри не хочет беспокоить Виктора. Он уже создал достаточно проблем, не в состоянии даже решить, когда будет их свадьба. Он уже создал достаточно проблем своей нерешительностью и тем, что иногда проваливает даже легчайшие задания. А Виктор всегда говорит, что всё в порядке, что всё будет хорошо, говорит, как сильно его любит, поэтому Юри не хочется его беспокоить. Юри бросает взгляд на часы, мысленно отмечая, что через шесть часов должен быть на тренировке. Но Юри не может этого сделать. Он закрывает глаза, прислушиваясь к тихому сопению Виктора; Юри не сможет. Он снова открывает глаза, едва вздыхает, а затем мягко выпутывается из-под расслабленной руки Виктора, чтобы сесть. Разгоряченные со сна ступни касаются ледяного пола, и Юри накрывает головокружительный контраст между холодным покрытием и теплой постелью. Поднимаясь, он мимолетно смотрит на Виктора, который не сдвинулся ни на дюйм. «Ты потрясающий», — думает Юри, но жениться на этом мужчине — это слишком, так слишком, так слишком, что Юри нужно убежать. Юри покидает комнату чуть громче, чем хотел бы, но Виктор всё равно не просыпается, поэтому Юри с облегчением выдыхает. Дом Виктора потрясающе большой, но не настолько, чтобы Юри не хотелось в нем жить. Он молча спускается вниз; и чем ближе к первому этажу, тем отчетливее Юри слышит шум дождя. Как он не понял, что идет дождь? Как он мог не услышать шум из комнаты Виктора? Как такое ускользнуло от его внимания? Спустившись вниз, Юри смотрит на крыльцо. Оно крытое, так что Юри не намокнет. Его сердце бьется так громко, и, схватившись за ручку двери, Юри понимает, что не сдвинется с места. (Почему Виктор захотел пожениться с ним?) Помимо дождя Юри не видит ни грома, ни молнии; он до сих пор стоит, вцепившись в дверную ручку. (Виктор только устанет от него.) В конце концов, он открывает дверь, холодные струи тут же обжигают кожу. Это чувствуется прекрасно. Заслуженно. Успокаивающе, но Юри не знает, нужно ли ему это. (Виктор спит наверху, а он здесь, внизу, снаружи, совсем один. И это только его вина. Почему он не может просто заснуть?) Прикрыв дверь за собой, Юри не двигается. Он просто наблюдает. Наблюдает за тем, как падают дождевые капли, как намокает трава, наблюдает за тем, как капли вспарывают гладкую поверхность бассейна, за тем, как намокает забытая под открытым небом игрушка Маккачина. (Однажды Виктор поймет, что Юри не стоит его любви.) Юри хочет узнать, как чувствуется дождь. Может быть, сейчас он чувствует что-то, похожее на дождь. (В конце концов, Виктор оставит его. Точно. Обязательно. Он оставит Юри позади, а Юри будет гадать, что ему теперь делать.) Юри делает несколько шагов. (Оставит.) Юри поднимает правую руку к небу — так, чтобы она не была защищена навесом — и чувствует дождь на своей коже. Холодно, но не обжигающе. Не ранит. И чувствуется не так, как Юри предполагал. Его обручальное кольцо не сияет. (Виктор пожалеет о своем решении.) Юри убирает руку — и, господи, как же это грустно, просто ошеломляюще грустно, но дождя не было достаточно… для чего? Чего он ожидал? На что надеялся? (Виктор бросит его.) Юри больше не хочется быть здесь. Он отворачивается и быстро заходит внутрь, дверью отрезая себя от прохладного ветра. (Юри не хочет терять Виктора.) Юри поднимается наверх, вытирает руку первым попавшимся на кухне полотенцем и осторожно ложится обратно в кровать. Виктор ворочается во сне, притягивает Юри ближе к себе; и Юри просто закрывает глаза, вспоминая, что сейчас, прямо сейчас, в этот момент Виктор всё ещё любит его. (Однако он не может перестать думать, что когда-то это прекратится.) . . . Неспособность Юри нормально спать спустя четыре дня, в течение которых он спал всего три часа, приводит к неприятному случаю. Это происходит на кухне. Виктор готовит, а Юри только что вышел из ванной, когда внезапно он видит точки, летающие вокруг. — Яркий свет, — внезапно шепчет он, и Виктор удивленно смотрит на него. — Юри? — Ты тоже видишь эти пятна? — спрашивает Юри, ошалело оглядываясь по сторонам. Виктор хмурится. — Юри? — снова спрашивает он, опускаясь на колени перед своим женихом. Юри озадаченно хмурится, глядя на Виктора. Что-то не в порядке, и Юри так устал, так устал, так устал, но сейчас время завтрака, и Юри боится, что если он уснет, его кошмары станут еще ярче. Виктор что-то говорит, мягко приобнимая его за плечи. Сейчас Виктор беспокоится о нем, но в будущем — перестанет. Когда он разлюбит его, то перестанет заботиться. Больше не будет, больше не будет, больше не будет заботиться о Юри. (Как грустно. Юри страшно.) — Ты не видишь их? — спрашивает он, замечая, что пятно света прямо над головой Виктора делается все больше и ярче. — Юри! Что не так? Что происходит? И совершенно естественно приходит ответ. — Ты не будешь любить меня всегда, Виктор. А после Юри засыпает. . . . Катавасия с его бессонницей продолжается ночами и ночами, неделями и неделями, неужели уже прошел месяц? Пару раз Яков отправлял Юри домой, а Виктор пытался прогонять от себя сонливость, чтобы не спать вместе с Юри. Он предлагал ему посетить терапевта несколько раз, начать принимать снотворное или еще что-то, что могло бы помочь, но Юри не думает, что это верно. (Какая-то его часть считает, что он этого заслуживает. Заслуживает чувствовать себя таким образом.) Виктор засыпает легко, особенно если Юри спит с ним рядом; а Юри совсем не хочется снова его будить, когда тот после тридцатиминутных попыток не спать вместе с ним вырубается. (Возможно, ему стоит спать в другой комнате. Тогда он больше не будет тревожить Виктора.) Юри так сильно устал, он обеспокоен, обеспокоен тем, что это может никогда не прекратиться, обеспокоен тем, что никто никогда не задаст правильных вопросов, но еще больше обеспокоен тем, что кто-то задаст. Юри не перебирается в другую комнату и лежит без сна по пять, а то и больше часов. Теперь он мечтает о снах. . . . Юри чувствует, что их отношения медленно распадаются. Виктор устал от него, Юри знает это. Мешки у Виктора под глазами становятся такими же заметными, как у Юри; Виктор продолжает вести себя так, будто беспокоится о нем, но Юри знает: это всего лишь эхо того, чем были их отношения. Скоро Виктор бросит его, и у Юри ноет сердце, когда он понимает это. Они едят обед, Виктор приготовил суп. Виктор не смотрит на него. Наверное, Юри следует что-нибудь сказать. Но вместо этого он зевает и лениво пережевывает следующий кусочек. — Юри, хочешь сходить на свидание сегодня вечером? — внезапно спрашивает Виктор, внимательно глядя на него. Юри отстраненно думает, что Виктор изо всех сил пытается поддержать видимость того, что всё еще влюблен. — Зачем? — спрашивает Юри. И тут же морщится — лицо у Виктора кривится, как от боли. — Я хочу. Я… Я так давно не ходил никуда с тобой. Я просто… мы можем просто сделать это? — снова спрашивает Виктор, и Юри чувствует себя таким… жадным? Но в конце концов, Виктор поймет это. В конце концов, Виктор очень-очень устанет от него, и Юри останется у разбитого корыта. Ему хочется привязать Виктора к себе. Так сильно хочется держать того рядом, но удержать кого-то, кто не хочет быть с тобой, очень трудно. — Да, конечно, — улыбается Юри. (Когда Виктор улыбнется ему так в последний раз?) . . . Они оба приоделись этим вечером. Виктор поведет его в свой любимый ресторан, и Юри невольно заливается краской, вспоминая, что произошло ночью после последнего свидания. (Прошло так много времени. Так много времени с тех пор, как они ходили куда-то.) Юри стоит около зеркала и поправляет прическу; кольцо на пальце ловит пучок света и блестит — Юри замирает. Виктор замечает. Всегда замечает. — Юри? Что случилось? Юри не может дышать, не может дышать, он так влюблен в этого мужчину, но он оставит его, оставит его, оставит его, потому что Юри на самом деле не стоит ничего; а у Виктора полно достижений, поклонников, подписчиков в сети, друзей, людей, которые о нем заботятся; и как он до сих пор не понял, что Юри ничего не стоит, по сравнению с ним? (Он не может позволить Виктору жениться на нем. Не сможет пройти через это.) Юри сглатывает и делает шаг назад. Виктор внимательно смотрит на него, его прекрасные голубые глаза поблескивают тревогой. — Можем отложить? — выдавливает из себя Юри; слова, кажется, готовы застрять в горле. — Что? — спрашивает Виктор. Юри прокашливается. — Свадьбу. Мы можем… отложить ее? Виктор округляет глаза, и Юри видит, что ему больно это слышать. (Юри не заслуживает Виктора. Почему он так поступает с ним? Почему Юри такой эгоистичный? И Юри знает: сейчас лучше всего уйти, но он не может. Он не хочет. Он не сможет сделать это. Не сможет, не сможет. Он не хочет. Он не хочет. Он не хочет. Он не хочет. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не нужно делать этого. Не сейчас. Только не сейчас. Еще немного отложить неизбежный конец. Просыпаться каждое утро рядом с Виктором. Есть то, что Виктор готовит, и тоже готовить ему. Любить Виктора и быть с Виктором, хотя бы еще чуть-чуть. Пожалуйста пожалуйста пожалуйста пожалуйста пожалуйста пожалуйста.) — Ладно, — в итоге отвечает Виктор. Сердце Юри обливается кровью. — Правда? — мямлит Юри. Он удивлен и старается держать язык за зубами, чтобы не ляпнуть ничего лишнего и не ранить Виктора еще сильнее. Почему Виктор не злится на него? — Если ты хочешь, Юри тогда… тогда ладно. Но, скажи мне, у тебя всё в порядке? — Просто я хочу отложить еще на немного, — неуверенно произносит Юри. Это слабая отговорка — даже не отговорка, — и Виктор тяжело вздыхает. Он выглядит таким грустным. Обеспокоенным. Озадаченным, но только кивает. — Конечно, Юри. Юри утыкается в пол, избегая взгляда Виктора. Это всё ради Виктора, убеждает он себя. Он делает это только ради Виктора, повторяет и повторяет Юри. «Не заслуживаю», — думает он. Но он такой эгоист. И знает, что скоро Виктор оставит его, и Юри хочется привязать его к себе крепче и крепче. Не сейчас. Не сейчас не сейчас не сейчас не сейчас, пожалуйста. Виктор уходит в другую комнату. Юри наблюдает за ним, но не идет следом. Он снова смотрит в зеркало — кольцо на пальце насмешливо блестит. Наконец решившись выйти из комнаты, он обнаруживает Виктора спящим в их общей спальне, и Юри хочется заплакать. (Так будет лучше.) Юри садится на постель и смотрит на Виктора. (Так будет лучше.) Юри отменяет бронь в ресторане. (Так будет лучше. .                   Но всё равно так больно.) . . . Проходит неделя. Виктор играет с Маккачином на улице. Юри наблюдает за ними, довольно улыбаясь. Он любит его так сильно, сильно, сильно. Юри не может представить себе вселенную, где он не любит Виктора. Виктор счастливо смеется, бросая мячик и наблюдая за тем, как Маккачин тут же бросается за ним, а затем приносит обратно и радостно машет хвостом. Юри грустно. «Он должен любить кого-то лучше, чем я», — думает он, и улыбка сползает с его лица. (Он любит его так сильно, и Юри знает, точно знает, что Виктор тоже любит его, знает, что все его мысли до ужаса смешны, знает, что заслуживает счастья, знает, что это всего лишь его паранойя, но Юри, но Юри, но Юри, но Юри не верит в это, не чувствует этого, и это больно, несмотря на логические выводы и правду.) Юри почти хочется немедленно отвернуться. Отвернуться и притвориться, что никогда не улыбался тому, как Виктор играет со своей собакой. (Их собакой.) «Порви с ним», — говорит ехидный голос. Юри качает головой. Нет, нет, нет, что угодно, кроме этого. (Какой же он эгоист.) Едва Маккачин замечает его, он тут же бросает игрушку и, громко гавкнув, срывается с места; и Юри невольно улыбается, ничего не может поделать с тем, что любит Виктора, любит Маккачина, любит своего жениха так сильно. Юри ничего не может с собой поделать, и это так раздражает. Он такой эгоистичный. (Это всё его вина.) — Эй, — улыбается Виктор и целует его. Юри отвечает на поцелуй. Он любит этого мужчину он любит этого мужчину он любит этого мужчину. — Я скучал, — шепчет Виктор. Юри хихикает. Ничего не может поделать со смехом. С любовью, которую он испытывает к этому мужчине. Он просто знает, что однажды Виктор его бросит. Знает, что в конце ему будет так больно. (Но это неважно, пока есть такие моменты в их жизни, как этот.) — Я был в доме, — посмеивается Юри. — Я все равно скучал по тебе, — улыбается Виктор. — Я люблю тебя, — внезапно говорит Юри. И это правда. Самая правдивая истина. Ничего не может быть правдивее. Виктор усмехается и снова чмокает его в губы. — Тоже люблю тебя. Маккачин бегает кругами вокруг них, и Юри наклоняется и гладит его по мягкому меху. Они немного играют с Маккачином, и в такие моменты Юри забывает обо всем, но паранойя слишком глубоко засела в его мозге, в его груди, в его сердце. (Он игнорирует это. Он так хорош в избегании проблем.) . . . — Я думала, ваша свадьба будет весной? — спрашивает Мила, и Юри замирает. Они выбрались на общую тренировку впервые за много дней, и Виктор вначале написал Миле. Виктор смеется немного напряженно. — Мы отложили ее, — говорит он. — Почему? — тут же спрашивает Юрий. — Вы двое влюблены друг в друга. Да вы и так фактически уже женаты! Так почему? Свалите на свой отвратительный медовый месяц, чтобы только глаза мои этого не видели. — Мы просто отложили, — говорит Виктор и бросает на Юри обеспокоенный взгляд, ожидая, что тот скажет хоть слово. Но Юри знает: ему просто нечего сказать им, Юри сам хотел бы знать, что сказать, но он просто… не имеет ни малейшего понятия. Он не знает, что сказать, так зачем вообще пытаться? Виктор выглядит немного разочарованным, когда понимает, что Юри не скажет ничего, и оглядывается на Юрия и Милу. Похоже, он надеялся, что Юри озвучит настоящую причину, но Юри стоит рядом с ним, неспособный разговаривать, и всё становится еще запутаннее. Он скоро женится на Викторе он скоро женится на Викторе он скоро женится на Викторе он скоро женится на Викторе, и Виктор совершит самую большую ошибку в своей жизни. Юри сглатывает, а Виктор еще раз напряженно смеется. Мила и Юрий озадаченно смотрят на них и, похоже, готовы что-то сказать, спросить, что же произошло, но тут вмешивается Яков: — Как вы думаете, чем вы должны заниматься вместо сплетен? — орет он. — Кататься! Так что вместо сплетен они возвращаются к тренировке, и Юри чувствует, что на него давит так много. . . . — Так когда ты хочешь устроить свадьбу, Юри? — внезапно спрашивает Виктор таким мягким и неуверенным голосом, что Юри на секунду кажется, что он ослышался. Юри замирает, сжимая в руках коньки. В последний раз разговор о свадьбе заходил два месяца назад, и Юри не готов — не готов — просто не готов. (Юри ужасный человек. Почему Виктор никак не решится порвать с ним? Это путь в никуда… Почему Виктор это позволяет?) Виктор закончил складывать коньки, а Юри так и не нашел ответа. — Я не знаю. Скоро, — выдавливает он из себя. Виктор печально хмурится и прикусывает губу. Смотрит в пол; Юри сделал ему больно, черт, он сделал ему так больно. (Брось меня, Виктор! Оставь позади! Ты заслуживаешь лучшего! Раскрой глаза! Я делаю тебя несчастным! Я не заслуживаю тебя! Оставь меня оставь меня оставь меня ОСТАВЬ МЕНЯ!) — Как скоро это скоро? — интересуется Виктор и отводит наполненный болью взгляд. — Юри… всё хорошо? Пожалуйста, ты можешь рассказать мне. Ты можешь рассказать мне что угодно. Я так сильно люблю тебя. Юри молчит. — Да. Я тоже люблю тебя. (Он любит. О, как сильно любит.) Похоже, Виктор вообще не хочет отвечать, но в конце концов, кивает, прочищает горло и выдыхает: — Да, хорошо. Когда они возвращаются домой, Маккачин лежит на диване; Юри проваливается в сон, прижимая к себе пса и пытаясь забыть, что всё, о чем он мечтал, превратилось в ночной кошмар. (Его мечты всегда были надуманными.) . . . Виктор ведет себя немного хмуро по отношению к Юри, и он закусывает губу закусывает губу закусывает губу закусывает губу закусывает губу и отстраненно думает: «Юри, ты самый худший самый худший самый худший», — но вслух не говорит ничего. (Он ждет, когда же их отношения закончатся, и каждый день его сердце ломается ломается ломается.) . . . Маккачин вялый целый день, и следующий, затем он перестает есть столько, сколько обычно; и Виктор с Юри начинают переживать и думать, что же можно сделать. — Нужно отвести его к ветеринару, — говорит Юри, и Виктор кивает. — Согласен. Но когда? Сейчас? Мы не можем. Нужно выйти к журналистам и дать несколько интервью. Мы заняты всю неделю, а ты и так не высыпаешься, Юри. Юри качает головой. — Нужно отвести его сейчас. Он действительно болен, Витя. Виктор немного колеблется, и Юри сжимает его ладонь. Виктор кивает. — Ладно. Я попрошу кого-то отвезти его и поговорить с ветеринаром. Юри снова кивает. — Я люблю тебя, — говорит он. Черт, он любит он любит он любит его так сильно, и как он позволит Виктору бросить его? Виктор мягко ему улыбается и, наклонившись, нежно целует. (В этот момент Юри почти забывает обо всех своих страхах. В этот момент для него существуют только он и Виктор. Нет ничего, что они не смогли бы преодолеть вместе. И Юри позволяет себе ответить на поцелуй, позволяет Виктору нависнуть над ним, позволяет Виктору мягко прикусить свою нижнюю губу, позволяет Виктору приласкать его. Он хочет связать свою жизнь с этим мужчиной, правда, правда, хочет. Он хочет жениться на Викторе, так сильно, так отчаянно. Он хочет любить Виктора всегда, потому что любит его сейчас, потому что может и знает, что будет любить его. Он хочет, чтобы Виктор всегда хотел его так же сильно, как хочет его Юри.) Ему хочется так много, и когда Юри перестает отвечать на поцелуи — это всё лишь потому, что его сердце вот-вот перестанет биться, а все страхи, которые никуда не исчезли, накрывают его огромной волной. Виктор озадачен, Виктор расстроен, а причина тому — Юри. Он — причина всей боли Виктора. Он — причина, и, в конце концов, Виктор оставит его. Это обязательно случится. Это обязательно случится. Это обязательно случится. Поэтому Юри отворачивается. Его сердце бьется настолько громко, что он его почти слышит. — Нужно позвонить кому-то, чтобы он забрал Маккачина, — собственный голос доносится словно издалека. Виктор продолжает нависать над ним еще несколько секунд и в итоге кивает. — Да. Ты прав, — говорит он и отстраняется. Встает; на Юри он не смотрит. — Сейчас позвоню, — добавляет он поникшим тоном. И уходит. Юри изо всех сил пытается не плакать; и когда у него не получается, о черт, у него не получается, он убегает на второй этаж — подальше от Виктора, куда-то, где Виктор не будет ничего спрашивать, не увидит всего этого, не будет снова волноваться из-за Юри. Виктор всё равно приходит. Юри уже вытер слезы. — Готов к интервью? — спрашивает он. Виктор просто кивает. (Он не заметил — это больно. Но Юри ведь и хотел, чтобы он ничего не заметил. Всё равно больно. Какой же он жалкий.) . . . А люди продолжают спрашивать. Продолжают интересоваться, когда же уже свадьба, когда медовый месяц, куда они поедут на медовый месяц, кто приглашен на свадьбу; и это много, как же много вопросов, почему это вообще так сильно всех волнует? Даже Крис твитнул об этом месяц назад. Просто шутка. Просто дурацкое: «Наверное, никогда не дождусь приглашения на свадьбу Виктора и Юри», но люди встрепенулись, люди начали задавать вопросы. Юри не может зайти в свои аккаунты в социальных сетях, не наткнувшись на этот вопрос, а Виктор с каждым днем становится ощутимо грустнее и грустнее. Однажды ему пишет Пхичит и спрашивает: «хей, так КОГДА уже твоя свадьба?»; Юри не хочет никуда ходить, не хочет никак это комментировать — он даже толком не знает, что сказать. Он отвечает неопределенным смайликом и надеется, что сердце перестанет биться так лихорадочно. Виктор бесконечно добр к нему. Юри не заслуживает этого. Он не заслуживает его. Он не заслуживает его, особенно когда ведет себя так скверно. Дела у Маккачина идут все хуже. Виктор позвонил кое-кому и попросил отвезти его в ветклинику, но этот человек весьма грубо отказался, а они были заняты всю неделю; Виктор пытался найти кого-то, кто сможет им помочь, но все люди, которым он мог довериться, были в отъезде, к тому же, после того, как Виктора послали, он больше не решился доверить Маккачина незнакомцу. Приходить домой и видеть повсюду рвоту — ужасно, но это на самом деле одна из самых загруженных недель, и у них нет ни минуты свободного времени. Виктор взял выходной на завтра, чтобы заняться Маккачином; Юри бы сделал то же самое, если бы мог, но он уже давно пообещал встретиться со своими знакомыми. И Юри извиняется и извиняется за то, что не может пойти, за то, что не может отменить встречу, которую назначил пару месяцев назад, и Виктор говорит ему, что всё в порядке, это не такая уж и проблема, что он поедет один, всё в порядке, но Юри всё равно чувствует себя скверно. (Виктор такой хороший человек, такой хороший бойфренд и жених, и Юри знает, что тоже смог бы быть прекрасным мужем, но он ждет, когда же Виктор найдет кого-то получше. Черт.) . . . Ветеринар считает, что Маккачин подхватил парвовирус (1), а для собак — это страшно и в некоторых случаях смертельно, в некоторых случая, в некоторых случаях, в некоторых случаях… — Юри, — говорит Виктор. Юри резко переводит на него взгляд. Он плачет. Точно, плачет. Юри даже не понял этого, но Виктор смотрит на него так грустно и немедленно притягивает к себе, сжимая в объятьях. — С ним всё будет хорошо, Юри, — шепчет Виктор, но Юри плачет не только поэтому. Юри плачет потому, что нужно было отвести Маккачина раньше, не нужно было придумывать так много отговорок. Юри плачет потому, что именно он придумывал столько отговорок, а Виктор делал для него так много, чертовски много, а Юри только брал и брал, и брал, но не давал ничего взамен. Юри не всегда такой. Обычно он не ведет себя таким образом; оглядываясь назад, Юри понимает, что всегда был не уверен: в своем катании, в весе, в музыкальном вкусе, отношениях, сексуальности, способностях и личности — во всем, черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт… — Я снова брошу кататься для тебя, если ты скажешь мне, что происходит, Юри. Я расстанусь абсолютно со всем, если ты начнешь говорить со мной, — ласково говорит Виктор, тихо всхлипывая, и Юри с ужасом понимает, что он тоже плачет. — Я не хочу, чтобы Маккачин умирал, — выдавливает из себя Юри. «Я не хочу терять тебя я не хочу терять тебя я не хочу терять тебя я не хочу терять тебя», кричит всё у него внутри. Виктор прижимает его к себе крепче и крепче. — Я тоже. Я тоже не хочу, чтобы он умирал. Юри ненавидит, когда Виктор плачет. Обычно тот сдерживается и плачет только тогда, когда ему очень больно, когда кому-то, кого он искренне любит, больно, и Юри полностью теряется, когда Виктор плачет. В самом начале их отношений Юри смотрел на слезы Виктора как на увлекательное, но печальное представление, но видеть, как Виктор плачет сейчас, плачет после того, как долго они были вместе — хуже, в разы хуже. — Мне жаль, Виктор, — всхлипывает Юри, изо всех пытаясь остановить слезы. Он крепко обнимает Виктора в ответ; он боится, что если отпустит, Виктор поймет, что Юри — не тот, кто ему нужен, и уйдет. — Мне так жаль, — повторяет он, и Виктор рядом с ним, покачивая головой, плачет навзрыд. — Это не твоя вина, мой милый, — умудряется сказать Виктор. — Не твоя. Юри ничего не говорит в ответ. Он не может. Он не знает, как помочь Виктору, как его утешить. Возможно, он правда ни в чем не виноват, но Юри чувствует совершенно другое. Вина крепко засела внутри, и, когда Виктор говорит, что он ни в чем не виноват, Юри просто не может поверить в это. — Я люблю тебя, — говорит он, и никогда он не произносил слов искреннее, чем эти. Виктор кивает. — Я тоже тебя люблю. Юри не говорит вслух о том, как сильно ему жаль. . . . День проходит, а люди всё еще продолжают выпытывать всё об их отношениях, Маккачин всё еще в клинике — нужно взять больше анализов, чтобы назначить лечение. Виктор и Юри почти полностью отгораживаются от внешнего мира. Яков понимает их, друзья присылают свои соболезнования, и им это, наверное, нужно. Возможно, то, что произошло с Маккачином, было им нужно — ведь теперь у Юри больше нет отговорок. — Я хотел, чтобы он нес наши кольца на свадьбе, — шепчет Виктор. Юри гладит его по таким мягким волосам. Он молчит. — С ним всё будет в порядке, — отвечает Юри. Ему потребовалась целая ночь, чтобы убедить себя в этом, но теперь Юри уверен: с Маккачином всё будет хорошо. Виктор кивает. — Мне всё равно страшно. Мне так страшно, Юри. Мне кажется, что ты больше меня не любишь и поэтому всё время откладываешь свадьбу. Юри давится воздухом. — Я очень сильно люблю тебя, Виктор. Причина не в этом, клянусь. Виктор отстраняется и грустно хмурится. — Тогда почему? Почему ты не можешь сказать мне? Просто… почему? Юри закусывает внутреннюю часть щеки и отводит взгляд. «Я худший я худший я худший я худший я худший». — Мне так жаль, В-виктор. Я… Я просто переживаю кое-что. Пожалуйста, просто дай мне время. Мне жаль. Мне так жаль. (Какой же он эгоист. Это так эгоистично — сказать такое мужчине, который пообещал быть с ним при любых обстоятельствах. Юри знает, что ему просто нужно открыться, но ему страшно, что Виктор солжет ему, скажет полуправду, просто скажет то, что Юри хочет услышать, а позже придет расплата.) . . . Выражение лица Виктора — чистая боль. — Я просто не понимаю, Юри. Я рядом с тобой. Я хочу быть рядом с тобой. Я хочу помочь тебе пройти через это. Лихорадочное биение сердца — всё, что Юри слышит. Он не знает, что сказать. Не знает, что сказать, чтобы это было правильно, что сказать, чтобы не разбить сердце Виктора так же, как свое, что сказать, чтобы не уничтожить их как пару. Но Виктор добр, и Виктор знает его очень хорошо. — Но ты не должен говорить. Я уважаю твои желания, Юри. Даже если не понимаю их. Если я не знаю, что с тобой происходит, это не значит, что я тебя не уважаю. Я надеюсь… Я надеюсь, скоро ты сможешь открыться мне. (Юри любит его так сильно, Юри любит его так сильно. Он не заслуживает его. Он так добр к нему. Он так ласков, так нежен — Юри всегда желал чего-то подобного, и это ужасает Юри. Юри никогда не чувствовал такого к другому человеку. Он никогда раньше не открывал никому своего сердца, никогда раньше не рассказывал другому человеку о своих страхах, своих желаниях, своих целях, мечтах и ночных кошмарах — Виктор же знает о нем всё. Виктор знает о нем всё и может так легко всё разрушить, если бросит его, а Юри не хочет, чтобы это случилось. Он не может позволить этому случиться. Черт черт черт черт… Он вообще не понимает, что творит. Не может вспомнить, как именно он пришел к таким мыслям. Потому что не важно, что он делает, что думает, что говорит — всё заканчивается одинаковым образом. Он делает себе больно. Он делает больно Виктору. Он остался всё таким же бесполезным, как и когда впервые встретил Виктора, впервые поцеловал его, впервые сказал ему, что любит. Черт черт черт черт.) — Спасибо тебе, — всхлипывает он и прижимается к Виктору всем телом, и Виктор крепче сжимает его трясущийся силуэт. — Спасибо тебе, спасибо, спасибо. — Всегда, Юри. Всегда, — ласково шепчет Виктор. («Нет», — кричит Юри. «Не всегда. Но сейчас, но сейчас ты со мной, и ты любишь меня, и я не знаю, что я хочу делать со всей своей жизнью».) Больше он ничего не говорит. . . . Анализы подтверждают, что у Маккачина парвовирус, а Юри не может перестать думать о том, что ему нужно уже порвать с Виктором, порвать с ним раньше, чем тот сам его бросит (какой же он эгоист, чертов эгоист). Лечение для Маккачина дорогое, и Виктор и Юри еще никогда так сильно не радовались своей обеспеченности — они могут быстро оплачивать все счета клиники. Маккачин останется в клинике еще на несколько дней; и несмотря на то, что врач обещал регулярно давать знать о состоянии пса, Юри и Виктор беспокоятся о нем, о собаке, которую оба очень сильно любят. — Я приготовил пасту, — говорит Виктор и протягивает тарелку, вырывая Юри из его мыслей. Юри благодарно ему кивает. — Спасибо, — улыбается Юри. Виктор кивает и садится напротив. Юри молча ест несколько минут, Виктор молча наблюдает за ним; его лицо не выражает никаких эмоций, и для него это на самом деле редкий случай. Обычно Виктор — открытая книга, особенно для Юри. — Когда тем днем ты остановился и купил наши кольца, я был удивлен, Юри, — внезапно говорит он. Юри пораженно моргает. Виктор продолжает. — Я был удивлен тем, насколько это было правильно. Насколько я был рад. Я… Я не помню, чтобы до этого чувствовал себя таким счастливым. И всё случилось так быстро, но я клянусь, я помню каждый чертов момент. — Юри не знает: дышит он или нет. — Я просто… Я просто пытаюсь сказать, что мы были созданы друг для друга, Юри. И я много думал, почему ты не хочешь говорить со мной. Я так много об этом думал, у меня так много теорий, но все они опираются на твою тревогу. Тревогу, которую я никогда не мог понять, но после этих недель я понял ее кристально ясно. — Он знает он знает он он знает он знает. — Я не собираюсь давить на тебя. Я пообещал, что буду тебя уважать. Да. Я уважаю и люблю тебя так сильно, Юри, но… но мне нужна информация. Это поможет мне. Я знаю, что ты меня любишь, но я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя так же сильно, как и ты меня, и это — то, что тебе нужно почувствовать? Почувствовать, что ты кому-то нужен? Что ты всегда будешь любить меня? Я тоже, я тоже, Юри! И я просто хочу, чтобы ты знал. Юри поджимает губы, его сердце бьется так громко, но на лице не дергается ни единый мускул. Виктор встает с дивана, нежно гладит его по плечу и выходит из комнаты. Юри думает и думает, и думает, а его сердце бьется, бьется, бьется. . . . На следующий день Юри ломается. Он понимает, что должен был быть готов к этому, но, когда он просыпается, солнце светит прямо ему в лицо, Виктор крепко прижимает его к себе, и Юри просто ломается. Быстро приходят слезы, и тело сотрясается от всхлипов, о боже, о боже, он не может дышать он не может дышать он не может дышать, и Виктор просыпается, он встает, произносит его имя, и он прямо здесь, рядом, он везде, почему Юри просто не поговорил с ним раньше, а слова, произнесенные вчера, эхом отдаются в его голове, какой же он идиот. — Юри, Юри, Юри, ш-ш-ш-ш-ш-ш, Юри, сделай глубокий вдох, для меня, пожалуйста. Пожалуйста, Юри, — говорит Виктор, путается в словах, но Юри делает так, как он говорит, и все еще плачет. — Я-я думал, ты бросишь меня, и я так этого боялся, я так боялся, что я буду любить тебя до конца своей жизни, но ты поймешь, что я не стою тебя, что ты заслуживаешь лучшего, и ты просто меня бросишь, а я-я даже не смогу осудить тебя! Юри может с ужасом сказать, что Виктор уже знает это. И ему так больно, так, черт возьми, больно, и он не знает, что делать, как ему любить, потому что у него совсем-совсем не осталось сил. — Я-я не заслуживаю тебя, Виктор! Я тебя не заслуживаю! Почему ты всё еще со мной?! Почему ты теряешь свое время?! Виктор качает его вперед и назад, а он просто позорно рыдает. И плачет, и плачет, и плачет, и плачет. Виктор шепчет ему на ухо низким и грустным голосом, мягким и нежным голосом, и Юри слышит всё, что он говорит ему, но не верит, как можно поверить в это? — Мне жаль, так жаль, Юри. Прости, что не заметил, что ничего не сделал для тебя раньше. Я люблю тебя очень-очень сильно. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, просто знай, что я люблю тебя. Мы сделаем что-то, мы обратимся за помощью к психологу, мы можем поговорить об этом… Я… Я… Я… брошу всё ради тебя, Юри, пожалуйста, просто дай мне знать, что я могу сделать. Ты не обязан отвечать прямо сейчас, конечно, ты не обязан отвечать прямо сейчас, но просто пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Юри, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, просто знай, что я люблю тебя очень сильно, и мне так, так, так жаль, что я ничего не сделал раньше, что я ничего не сказал, что я пытался игнорировать то, что было у меня прямо под носом. Я был напуган, я был так напуган, Юри. Так напуган, что ты хочешь меня бросить, и я не знал, что с этим поделать, я так люблю тебя, так сильно, очень сильно, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, я люблю тебя, и мне так жаль, так жаль, прости меня, прости меня, пожа… пожалуйста, — говорит и говорит, и говорит Виктор, и Юри слышит его, но не может перестать плакать, не может заставить себя сделать вдох, о господи он всё еще существует может он умирает он так сильно любит виктора, но он не достаточно хорош он не достаточно хорош он не достаточно хорош он не достаточно хорош он не достаточно хорош он не достаточно хорош. И не важно, чего Юри хочет, мир продолжается вращаться вокруг него, и он плачет, и плачет, и плачет, и плачет. . . . Они очень много говорят; Маккачин жив и восстанавливается, и Виктор и Юри не могут нарадоваться этому. После срыва Юри целый день молчит, а Виктор не пытается его разговорить. Он просто держит его за руку, просто готовит еду на двоих, просто разминает занемевшие плечи Юри и поддерживает, когда тот снова начинает плакать. (Это было мило, но душещипательно. Юри сделал их отношения душещипательными, и это самая ужасная вещь.) Через день Юри снова начинает говорить — и не может остановиться. Он говорит Виктору, почему откладывал свадьбу, говорит ему, что всё еще считает, что Виктор заслуживает лучшего, говорит ему всё, что сказал до этого, но в этот раз его голос едва дрожит, а Виктор держит его за руку крепко, крепко, крепко. На четвертый день врач сообщает, что с Маккачином всё будет в полном порядке, и они так счастливы и так опечалены одновременно; главное — то, что они продолжают держаться друг за друга, не отпуская ни на секунду. Наступает день, когда Юри говорит Виктору — шепчет на ухо, будто это секрет, — что не против посетить семейного консультанта; на самом деле, после того, как Виктор предложил, эта мысль звенела у Юри в голове все три дня. Юри говорит Виктору, что хочет этого, и Виктор улыбается так облегченно и любяще, что Юри снова плачет, потому что он был чертовым придурком. Таким чертовым дураком; он отталкивал единственного человека, который всегда готов поддержать его, отталкивал единственного мужчину, которого по-настоящему любил — и зачем? Он целует Виктора; и то, что раньше было сладко-горьким, теперь становится просто сладким. На пятый день они ищут консультантов онлайн — и находят; приятная на вид женщина после нескольких звонков назначает встречу через неделю, и тем вечером Юри, впервые за несколько месяцев, проваливается в сон рядом с Виктором. На шестой день Маккачин возвращается к ним, и ему всё еще не очень хорошо; и, зарываясь носом в его мягкий мех, Юри думает о том времени, когда впервые встретил Виктора, когда впервые влюбился в него, когда впервые поцеловал Виктора, и понимает, что однажды, в далеком (или не далеком) будущем, он будет чувствовать себя достаточно хорошо. И когда Юри выходит на улицу и видит Виктора, сжимающего в руках ошейник Маккачина, он целует его в щеку, забирает у него ошейник и быстро находит сбежавшего пса. (Это хорошо. Юри иногда плачет, но всё хорошо. Всё в порядке. Виктор поддерживает его, семья поддерживает его, и Юри знает, что даже Маккачин поддерживает его. С ним всё будет хорошо. Даже если чуть позже.) . . . — И всё же, когда свадьба? — спрашивает Мила. Виктор замирает, и даже Юрий смотрит на них озадаченно. Прошли месяцы с тех пор, как Юри открыл Виктору свои настоящие чувства. Прошли месяцы свиданий, посещений психолога, прогулок с Маккачином; месяцы тренировок и оттачивания катания, постановки хореографии для новых программ; месяцы ушли на то, чтобы заново найти друг друга. — Она будет в мае, — внезапно отвечает Юри, и если бы несколько месяцев назад он затрясся бы, ужаснулся бы тому, что вообще решился ответить, задал бы себе вопрос, почему он лжет, сейчас он не делает ничего. Юри смотрит на Виктора, на этого прекрасного мужчину, который ворвался в его жизнь, и тот буквально светится от счастья. Юрий замечает это и корчит гримасу. — Ужас, ужас, ужас. Не могу дождаться, когда вы свалите на медовый месяц. Зная вас, вы наверняка объездите полмира, а я останусь здесь — и боже, как же мне это нравится, мне не придется видеть вас все это время! Юрий кажется довольным. Виктор хмыкает. — А что насчет соцсетей? Ты думаешь, я не буду распространять фотографии моего милого Юри по всему интернету? Ты так ошибаешься. Ты будешь видеть нас везде, Юрий! — смеется он и хлопает в ладоши; Юрий выглядит так, будто познал вселенскую боль. Он стонет и откатывается в сторону. Мила тоже смеется, и Юри широко улыбается, беря Виктора за руку. — Я люблю тебя, — говорит он, сжимая ладонь. Виктор улыбается и притягивает его к себе настолько близко, что Юри прижимается к его груди. — Я люблю тебя, — отвечает он и целует Юри, и Юрий сыпет оскорблениями, Яков орет на них, а Мила удовлетворенно смеется — но всё это не имеет значения; возможно, Юри всё еще не в порядке, но ему становится всё лучше и лучше. Он работает над этим, и Виктор здесь, рядом с ним, и будет рядом с ним на каждом этапе его жизни. (И когда приходит май, Юри говорит ему об этом; вероятно, его клятвы слишком длинны, но Виктор всё равно его любит, любит своего Юри; оказывается, что его клятвы такие же длинные, если не длиннее; их костюмы прекрасны, они прекрасны, и они широко и счастливо улыбаются, и Юри больше не хочет, чтобы мир перестал вращаться — он слишком занят тем, что обнимает, целует и смеется вместе со своим супругом, со своими друзьями, семьей, со своей собакой и, что самое важное, с самим собой.)