***
Они молчали, сидя друг напротив друга, окунаясь каждый в свои мысли. Воображение Итачи впервые позволило себе так разыграться. Оно как назло подкидывало ему счастливые картинки «их», которых в реальности никогда не было. Мысли его впервые были столь хаотичны. И все о ней. О сыне. О них. Саске. Он намеренно делал себе больно представляя то, чего никогда не было. Он думал о том, что могло быть, но что произошло на самом деле. Итачи сожалел. И это естественно. Вглядываясь в столь знакомые черты, он замечал каждое ее изменение: ее осунувшееся лицо, ссутуленные плечи и то как она часто стала хмуриться. Итачи скучал по той детской радости, которую она ему дарила при каждой встречи, скучал по кофе, что она варила ему каждый раз, скучал по их разговорам и по ее столь податливому телу. Он неожиданно поймал себя на том, что всё-таки обращал внимание на все, что с ней связано. Поймал себя на том, что любил это. Наверно, он ее любил? Или это что-то близкое к любви? Но если между ними была не любовь, то что? Он вдруг представил ее с животом, беременную, как она ходила по магазинам и выбирала что-то для их сына. Он на мгновение представил себя рядом, как гладит ее по округлившимуся животу, прислоняется ухом к нему и внутри расплывается трепет. — Я люблю тебя. Как гром истины или озарения. На мгновение он даже струсил. Не понял, как сказал это, но почувствовал, что произносить это было так естественно для него. Будто это единственное чего не хватало. Ясу лениво открыла один глаз, будто не верила, в то что услышала. Он вновь повторил ей, уже уверенно, совсем не боясь быть отвергнутым: — Я люблю тебя. Она внимательно посмотрела на него, чуть нахмурилась: — То есть… — она чуть склонила голову в бок, — тебе надо было умереть и воскреснуть, чтобы сказать мне эти слова? — кажется он прочел в ее глазах разочарование. — Да… Ясу я… — Итачи, — оборвала она его, — уже поздно. — она отвернулась от него, будто и не стоит им дальше говорить. Будто это все больше не имеет смысла. — Послушай, я понимаю, что ничего уже не изменить… — Я сказала тебе замолчи! — она вдруг вспыхнула, и волосы ее ожили. — Я ничего не хочу слышать! — она закрыла уши руками. — Ясу… — он присел возле ее ног, так что мог смотреть на нее снизу вверх. Попытался аккуратно убрать ее руки, но она не поддалась: — Я сказала — поздно. — Ангел попытался скинуть с себя его руки. Попытался закрыться забыть эти прикосновения, — Ты слышишь меня? Поздно! Убери свои руки! Итачи не поддался. Впервые он не отступил. Впервые сделал так как хотел он. Прижал ее к себе, в попытках обнять, в то время как она вырывалась. Упиралась руками в его плечи, позволяя ее волосам больно хлестать его по рукам и лицу, дабы ослабить хватку, освободиться, но кожа воскрешенного быстро сросталась. — Зачем ты это сейчас делаешь? — она не унималась, щипала его, впивалась ногтями в плечи. — Ты вновь уйдешь, а мы останемся одни! Прекрати меня обнимать! Остановись! Он не отпускал. — Нет. — твердо произнес он. Будто и спорить бесполезно. Учиха прижимал ее сильнее, испытывая на мгновения боль от ее ударов. Она остановилась. Ее руки перестали давить на его плечи, она вдруг обмякла в его руках и тихо, так невинно положила голову на его плечи и прошептала: — Это не любовь, Итачи. — Если это не любовь, то что? — Он вдруг потянулся к своему карману, достал смятый лист бумаги и протянул ей. Она потянулась к листку, а потом остановилась. — Я думаю не стоит. — Ангел нерешительно отступил. — Зачем ты это делаешь? — глаза цвета изумруда пронзительно смотрели в черные как ночь. Смотрели так будто искали ответ и не находили. — Ясу, у нас есть сын… — прошептал он. — Да. — прошептал ангел в ответ. — Но ещё у нас есть годы одиночества и неизвестности. — Прости… — вновь повторил он. — Ты сказал мне про любовь из-за сына? Ты это делаешь из-за того, что у нас есть ребенок? — Нет, я… — Мне не нужна твоя жалость, –прервала она его, — и чувство твоей вины тоже. Мне нужен отец для моего сына! Что мне от твоего прости? — она вновь вспыхнула, толкнула его в грудь, а сама отскочила от него как ошпаренная. — Ты сегодня, завтра уйдешь отсюда, а мне что делать? Что нашему сыну делать? Кто он теперь? Что с нами будет? — она смотрела на него и с каждым словом до нее стало доходить, — Боже… Да ты и сам не знаешь, что дальше… Ты поэтому еще здесь? Он не стал отрицать. — И поэтому тоже. — «тоже»? Что ещё? Надо спасти планету? Или убить селение, клан? Итачи вздрогнул, будто удар под дых. Ангел тоже вздрогнул. Так неожиданно эти слова вырвались из нее. — Прости. — ангел потянулась к нему, а потом одернула себя. Итачи кивнул, что все нормально, но на сердце вновь появилась царапина. — Ты все сказала? — она кивнула на автомате, не потому что ей нечего было сказать, а потому что она еще ощущала чувство вины за свои слова. — Сейчас ты молча выслушаешь меня и только потом, что-то скажешь, хорошо? Ясу на автомате кивнула, совершенно не понимая, на что соглашается. — Когда я был ребенком, была третья великая война шиноби. С самого рождения я бежал видя горы трупов, слыша море отчаянных криков и мольбы. Люди погибали. Но каждый из них сражался до последнего. — К чему ты… Он движением руки заставил ее молчать и продолжил, окунаясь в свои воспоминания: — Тогда я впервые встретился с миром шиноби. Это подтолкнуло маленького меня к тому, что я начал искать ответ на вопрос: в чем смысл жизни? Я задавал этот вопрос многим и слышал много версий, и у каждого шиноби было что-то свое. Был какой-то свой личный ответ. Но лишь одно объединяло их всех — они не хотели умирать. Никто не хотел. Я на протяжении всей жизни видел как кто-то умирал, а кто-то рождался. Я видел этот бесконечный цикл, как одни приходили на смену другим. Рождение — смерть. Смерть — рождение. Жизнь приходит, проходит, уходит. Я начал задаваться вопросом: Что такое жизнь? Возможно жизнь — это бой? Если бой, то мне нужно сражаться. Но за кого? Для кого? В те года, я нашел ответ почти сразу, когда впервые взял своего младшего брата на руки. Я видел мир в черно-белых тонах и лишь мой маленький брат, светил мне всеми цветами радуги. Прошло время. Я поступил в академию. Я сторонился общения, не нуждался в них. Но эти незнакомцы находили ключ ко мне. Я начал видеть краски в ком-то помимо Саске. Меня научили дружить, любить, радоваться. Я начал оглядываться и видеть, что мир не состоит только из меня, брата, моего клана. Я проникся. Я захотел защищать своих друзей. Деревню. Я видел что-то глобальное. Я был готов поставить все након, чтобы люди перестали убивать, прекратили воевать… — он на мгновение взял паузу, — После смерти четвертого Хокаге и его жены по деревне шел слух, что в этом была вина Учих. Это был тихий шепот народа, но клан все видел. Власть сместила Учих на окраину, забрала практически все их полномочия, а жители нас ни во что не ставили. Клан кипел от ненависти. И если поначалу, это можно было контролировать, то после того, как старейшины Конохи стали загонять и загонять Учих в какие-то рамки, клан не стал с этим мириться. Да что там говорить, они не могли свободно дышать даже в своем квартале. Негодование росло, вот-вот готовое вылиться в кровавое месиво. Наши подстрекали власть, власть затягивала болты туже. И наоборот. Я оставался по середине. Я не хотел воин. Не хотел борьбы. Я хотел мира. Но клан меня не понимал. Не слышал. В минус мне еще шло то, что я был членом АНБУ. И если раньше клан думал, что я их козырь, то под конец, многие перестали мне доверять. Просто потому что, я был тем Учихой, который следил за своим кланом. Счет шел на дни. А в глубине души я уже выбрал сторону. — Итачи посмотрел ей в глаза, и произнес: — Я убил свой клан, потому что они готовили переворот. Я убил своих товарищей, друзей, любимую девушку и своих родителей. Я убил их всех потому что я шиноби своей деревни и это была моя миссия. Кажется ей не хватало воздуха, это все было так оглушительно… Так неожиданно и… неправильно? Ее глаза слезились и она не могла понять от чего именно ей больно. Разум как на повторе: «Не может быть, не может быть». — Я никогда не был героем, Ясу. Но я до последнего вздоха служил своей стране и ее жителям. Я всю жизнь играл роль для кого-то или для чего-то. И сейчас, когда наконец-то в этом мире — мир, без масок, абсолютно открыто и честно я говорю тебе, что люблю и любил тебя. Ты тоже светила для меня всеми цветами радуги, Ясу. Он раскрыл лист бумаги, тот, что она не захотела принять и показал ей: — Перед смертью я исписал этот лист буквой твоего имени… Я… Черт, Прости… Правда прости меня… Я знаю, что это ничего не меняет, я знаю… Она притянула его к себе, обняла, уткнулась в его шею носом, вновь вдохнула его аромат и тихо прошептала: — Пообещай мне, Итачи, что в следующей жизни, ты не оставишь нас. Он оставил ее без ответа, медленно исчезая в ее объятиях. Она заплакала, прижимая его сильнее, но душа покидала бренное тело: — Прости меня, Ясу… — он аккуратно стукнул ее двумя пальцами по лбу и прикоснулся губами к тому месту по которому ударил. — Ты воспитала прекрасного сына. Передай ему, что я горд, что он мой сын. Она кивнула, давясь внутри слезами. А после, когда он вовсе исчез, рухнула на пол и зарыдала в голос. Спустя время, почти под утро, когда слезы сошли на «нет» в груди ее тревожно закололо. — Пе… Печать…? — прошептал ангел, но не успел опомниться, как глаза ее вмиг загорелись белым, а она истошно закричала. Ее тело все надломилось, а пространство вокруг нее исказилось. Комната будто взорвалась, но все осталось как прежде, вот только самого ангела не было. Она растворилась, появляясь перед своим сыном и его дядей. Но никто из них не успел опомниться, как ее тело пронзила адова боль, причиной которому был меч врага. Она вцепилась в острие не давая врагу протолкнуть орудие дальше. Взгляд Учих не описать. Удивление? Страх? Боль? Неверие? Ведь Ясу защитила любимого брата Итачи — Саске. — Аматерасу, — кричит Саске, сжигая врагов дотла. — Мама! — кричит ее ребенок. И ей, действительно жаль, что он это видит. — Зачем?! — Саске подрывается к ней первым, ловя на ходу ее тело. — Как ты вообще здесь оказалась?! — он в панике тянется к ее ране. — Не доставай меч! — кричит Макото, убивая одного из врагов. — Пе… Печать… — Печать? Стой, ничего не говори! — Если бы… Я не… Не сделала эт… то сделал бы м… М… Мой с… Сын… — Она захлебывалась в крови, но продолжала говорить. — Я… Я защитила… Свет Итачи… — Мам! — ее сын, подбежал к ней, взял ее лицо в ладони, — мам, потерпи! Я здесь! Ангел протянула к нему руку, щелкнула его по лбу и промолвила: — Т… Твой па… па горд, ч… Что ты его с… Сын… — Мам! Мама! — но она не слышала. Ангел закрыл глаза, рука ее упала наземь и умерла она, улыбаясьВ следующей жизни.
Сидя в машине, он обратит внимание, на незнакомку в красном пальто, которая так ярко выделялась среди серой массы. Он запомнит ее красное пальто и волосы цвета золота. Запомнит кафе в которое она зайдет и придет туда в надежде вновь ее увидеть. Но никогда себе в этом не признается. Закажет себе кофе и будет ждать ее. Совсем не подумав о том, что это было первое случайное кафе в которое она заглянула. Потом он случайно встретится с ней вновь, в совершенно другой стране, спустя год, в кафе где любители читают свои стихи. Он узнает ее по волосам цвета золота. Услышит как она читает и запомнит ее. Вновь откладывая на потом их знакомство. Спустя месяц, он увидит ее издалека, но вновь узнает ее по волосам цвета золота. Он вновь будет спешить и вновь откажется с ней познакомиться. А она стреляя своими изумрудными глазками, вновь увидит как среди ярких красок и ослепительного пейзажа, ей попадется на глаза парень с черными как ночь глазами, который смотрит на нее так, будто выжигает душу. Спустя еще полгода они вновь встретятся. В совершенно неприятном, но судьбоносном месте. А будет ли у них в следующей жизни Happy End или судьба вновь посмеется над ними, мы не узнаем.