Стальная дева

*** По тупой кромке тесаков шла узкая светящаяся полоса, как на кнутах стальных дев. Эйн неплохо за время войны научился разбираться в герианском оружии, без проблем опознавал игрушки с сюрпризами. Зайн и Рьярра, наверняка, тоже — они двинулись вперед одновременно, взяли кнуты наизготовку, закрывая Эйна собой. Ойлер все еще лежал не шевелясь, будто сломанная кукла, только грудь едва заметно опускалась и поднималась. Девчонки молчали, и металлические ноги одной из них при каждом шаге издавали скрежещущий, громкий звук. Эйн наставил игольник Ойлеру в голову, посмотрел девчонкам в глаза — в жуткие, похожие на глаза насекомых линзы имплантов: — Без глупостей, или я снесу ему башку. Он бы с удовольствием это сделал. А потом выстрелил бы еще несколько раз, контрольными. Просто на всякий случай: если ублюдок додумался как-нибудь с фантазией защитить свои набитые имплантами мозги. — Мы пришли к папе. Нужно помочь папе. Девчонки говорили в унисон, будто одно существо, голос в голос. — Отпусти… — начала одна, а вторая закончила: -…его. Ойлер, конечно, не был им папой. И обе они явно давно спятили. Скорее всего, от того, что с ними сотворили. Эйну их было почти жаль, но не настолько, чтобы подставиться: — Назад. Рьярра и Зайн не вмешивались, но и кнуты не убирали. Девчонки отступили на шаг, склонили головы с любопытством — одновременно. Эйну даже показалось, что это одна программа управляет ими как марионетками. — Если ты убьешь папу, — это они сказали вместе. — Мы убьем, — это продолжила первая, и вторая закончила за нее снова: -…тебя. Ойлер застонал, потянулся металлической рукой к груди, обожженные края раны еще дымились, поморщился: — Тише, девочки. Сидеть. Они действительно сели, как собаки. Прямо на заваленный осколками пластика грязный пол. — Как грубо, — Ойлер растянул губы в улыбке, — Угрожать детям смертью отца. — Я сейчас вышибу тебе мозги, больной ты урод, — угрюмо пообещал ему Эйн. Девчонки напряглись, подались вперед — двигались они странно, было в них что-то нечеловеческое. Как в тех рабочих из Котлована, которых Эйн с Марой видели утром. — Не думай обо мне, приятель Эйн. Думай о нас. Как только я умру, мы все сделаем «бум», — Ойлер улыбнулся, и щелкнул пальцами снова. Эйн услышал короткий механический сигнал, потом была пауза и сигнал повторился. Во лбу одной из девчонок мигала красная, светящаяся точка. Отмороженный ублюдок совсем не боялся за себя. И за своих «дочек», но это как раз не удивляло. — Вам пора, — сказал ему Ойлер. — Вам всем срочно надо бежать. Иначе через три минуты бомба взорвется сама собой. Эйн бросил быстрый взгляд на Зайна, на Рьярру. — Ты блефуешь. Ойлер улыбнулся, демонстрируя клыки: — Правда? Я же мастер дурацких планов. Взорвать себя и тебя… не худший вариант. И пусть выживает сильнейший. Это будешь не ты. Он блефовал, Эйн был в этом уверен. Процентов эдак на пятьдесят. — Всего три минуты, приятель мой Эйн, — Ойлер растянулся на спине, блаженно прищурился. — Ложись рядом, посмотрим на фейерверки вместе. Эйн бросил быстрый взгляд на Зайна, тот ответил тем же, и они как-то вдруг без слов друг друга поняли. Эйн выстрелил девчонке в живот, она увернулась, и Зайн достал ее кнутом, захлестнул и дернул в сторону. Она врезалась в другую, кнут Рьярры свистнул в воздухе, и Эйн как в замедленной съемке увидел: мышцы Зайна напряглись, он рванул кнут на себя и в бок. Механические руки и ноги мелькнули в воздухе, и подручных Ойлера вынесло сквозь пролом в стене на улицу. Зайн повернулся, сделал взмах кнутом, и они с грохотом полетели вниз. Взрыва не было. Эйн посмотрел на Ойлера. Ублюдок не переставал улыбаться: — Вы убили отличных девочек, а я так долго над ними работал. Какая неприятность. Эйн от души врезал ему ботинком в висок. Очень надеялся, что у механизированного мудака от этого закоротит какой-нибудь из его отбитых имплантов. *** Вскоре прибыл отряд герианцев вместе с Марой, Ойлер оказался в кандалах-блокаторах, а Эйн с тоской подумал, как же вымотался за этот проклятый день. Вымотался и проголодался. Даже неловко стало, недавно ведь ел, меньше суток назад. Габриэль, ты в порядке? — спросила Мара мысленно, и ее вопрос был окрашен тревогой — Эйн чувствовал, будто горечь на языке. Мара боялась: не того, что Ойлер сделал. Того, что могла сделать Рьярра. Вот только теперь Рьярре уже не хотелось издеваться, ломать Эйна и превращать в своего послушного, слепого солдатика. Нормально, — он тоже не стал говорить вслух, передал собственными чувствами. И подумал: а ведь у него в руках был игольник. И Рьярра стояла спиной, он мог бы убить ее прямо сейчас. Отомстить и умереть, героически и глупо. И оставить Землю расплачиваться за это. Рьярра будто почувствовала что-то, обернулась, удивленно вскинула брови: — Ты хочешь убить меня сейчас, мальчик? — Очень, — честно ответил ей Эйн, усмехнулся уголком губ, а потом демонстративно убрал руку от оружия. — Но не стану. На твое счастье, Землю я люблю сильнее, чем ненавижу тебя. Он ожидал усмешки в ответ, но Рьярра только спокойно кивнула: — Хорошо. Я в тебе не ошиблась. Мара подошла к ним, потянулась мысленно, и ее присутствие отдалось у Эйна в груди теплом. Он мысленно закрылся и отступил на шаг: — Пошли отсюда. *** Обратно Рьярра летела с Ойлером и бойцами Льенны, а Эйн оказался в одном флаере с Марой и Зайном. Она села на заднее сиденье, раскрыла виртуальные экраны. Эйн не мог читать ее мысли, но успел уловить детали: она собиралась допрашивать Ойлера вместе с Рьяррой. Ей нужно было подготовить камеру и еще что-то из «особого» оборудования. — Я буду с тобой на допросе, — сказал ей Эйн, и Мара отвлеклась на мгновение. Ответила спокойно и тихо: — Габриэль, я справлюсь без тебя. Он пожал плечами, бездумно погладил рукоять игольника: — Я не спрашивал разрешения. Он не стал пояснять очевидное: он не имел права ей доверять. И ему нужна была информация, вся, до которой он мог дотянуться. — Габриэль… — начала она, и он перебил: — Нет. Не в этот раз. Я пока еще не решил, кто лучше: вы или илирианцы. Попробуй не пустить меня на допрос Ойлера, и лучше станут они. Зайн сидел рядом, Эйн видел, как напряглись его пальцы на управляющей панели, как Зайн весь подобрался, будто волчара, почуяв кровь: — Дева Телура, мне вмешаться? Я готов наказать человека. Да, кто бы сомневался. Герианские ублюдки привыкли прогибаться под своих баб, наверняка бесились, когда видели мужика, который говорил и решал за себя сам. — Не нужно, эллар, — вроде бы интонация не изменилась, Мара почти никогда не повышала голос, но чувство было, будто вдоль позвоночника лезвием провели. Эйн тоже внутренне подобрался. — Я сама разберусь со своим меченым. Зайн заткнулся, посмотрел вперед, а Эйн повернулся к ней всем телом: — Я не герианец, и не собираюсь тебе подыгрывать. Я человек и отвечаю за других людей. Мне нужно знать, что ты вытащишь из Ойлера. Она покачала головой: — Я не хочу, чтобы ты это видел. Мы с Рьяррой будем пытать его. Так же, как Рьярра пытала тебя. Эйн рассмеялся, потому что это он как раз понимал прекрасно: — Да, я в курсе. И что? Он чувствовал, как осторожно она подбирала слова, как боялась его задеть. И это тоже бесило. То, что она считала Эйна хрупким. — Тебе не стоит на это смотреть. — Это не тебе решать. Мне плевать кто я тебе. Твой меченый, твой ручной человек. Ты мне — еще одна герианка, которая скрывает информацию. Ты много наобещала. Смерть Рьярры, Землю обратно. И ты наврала. Поэтому сейчас ты заткнешься и пустишь меня на допрос. Это было нечестно, бить по больному, обвинять ее в том, что от нее не зависело. Но Эйну нужна была информация, и он не для того ловил Ойлера, чтобы просто уйти в сторону и довериться герианцам. И Мара послушалась. Ее чувства отозвались болью — приглушенной, чужой — а потом исчезли. И Эйну остался только едва уловимый отголосок присутствия. — Хорошо, Габриэль, — сказала она, и замолчала. *** Помещения для допросов у герианцев были совсем не такие, как у землян. Эйн никогда раньше не был в герианской камере и радовался этому. Над ним Рьярра издевалась в обычном мобильном модуле для жилья — пустом и безликом. Допросная, куда привели Ойлера, была серая с красным, выкрашенная неровно, будто ее кровью заляпали. На заднем плане из динамиков звучал тихий, едва уловимый шум, как треск перемалываемых костей, очень навязчивый, тревожный. Было холодно, неуютно и отвратительно воняло кровью и застарелым страхом. Эйн замер на пороге, и Мара задержалась в дверях, попросила: — Не ходи, Габриэль. Если это так важно, я отдам тебе запись. — Ты загораживаешь мне проход, — отозвался он, и ей пришлось посторониться. Смех Рьярры был как удар под дых: — Мне не удалось сломать тебя, мальчик, и ты решил доломать себя сам? — Не дождешься, — огрызнулся Эйн: пообещал это ей и себе. А потом отошел к дальней стене. Ойлер уже был в камере, лежал прикованный к большой железной столешнице. Рот у него был зашит тонкими стальными струнами крест-накрест. Эйн скрестил руки на груди, стиснул пальцы и сказал нарочито небрежно: — Вряд ли он что-то расскажет с зашитым ртом. Рьярра беззаботно рассмеялась: — Не волнуйся. Он вырвет нити, когда будет кричать. Накатила тошнота, Эйн поморщился и остался на месте. Он не мог уйти. Что бы Рьярра ни делала. — Илирианцы устойчивее людей к ментальным атакам, — она погладила Ойлера по волосам, зарылась железными когтями, легко взъерошила — ласково и игриво. Ей часто нравилось начинать так — Эйн помнил. Это и собственную идиотскую надежду, что она отвлечется, что ее позовут, что она уйдет. Но время, которое Рьярра уделяла Эйну она ни на кого больше не тратила. — Такие, как он, умеют сопротивляться, — ее голос звучал мягко, вкрадчиво. Во время пыток она никогда не злилась, не повышала голос. — Нужно сделать им больно. Очень-очень больно, и только тогда они ломаются. — Мы заставим его сломаться, — спокойно, равнодушно заметила Мара. Взяла ящик с инструментами с полки у стены, перенесла ближе к столу. — Давай сыграем. Кто первая заставит его закричать, выиграет, — предложила Рьярра. — Поспорим на пару обедов. Земляне отлично готовят. А Ойлер готовил и жрал людей. Эйн цеплялся за эту мысль, потому что она позволяла ему не блевать. Ублюдок заслужил пыточный стол. — Я не выиграю, — Мара достала несколько зазубренных лезвий. Она скрывала свои чувства и свои мысли, а Эйн смотрел за ее уверенными спокойными движениями и гадал: тебе это понравится? Видеть его беспомощным. Делать ему больно. Делать больно мне. — Да, — сказала Рьярра. — Ты не выиграешь, Телура. Но ты хорошая девочка, и ты будешь очень стараться. Мара прижала одно из лезвий к животу Ойлера и медленно надавила. Не торопясь, расчетливо и уверенно. Он замычал, завыл, а потом зажмурился и рассмеялся сквозь нити, сшивавшие его рот. — Я сделаю все, что должна, — отозвалась Мара. — Ты всегда мне нравилась. Давай срежем с него немного мяса. Хочу посмотреть, сколько железа внутри. Люблю рассматривать илирианские импланты. Эйн отошел в дальний угол, устроился у стены так, чтобы все видеть. И пообещал себе: не вспоминать, как когда-то кричал сам. Теперь все было иначе. Теперь он не мог позволить себе цепляться за прошлое. *** Рьярра и Мара истязали Ойлера долго, расчетливо разбирали на куски. Ойлер выл, как настоящий человек. И даже кровь у ублюдка пахла, как человеческая. Все сильнее и сильнее — влажный, тяжелый запах забивался в легкие. Эйн бы душу продал за сигарету, хотя давно отказался от табака, даже очищенного, синтетического. Рьярра ничего не спрашивала, да Ойлер и не смог бы ей ответить: много раз кричал сквозь нити, разорвал губы — самые уголки. И смеялся вперемешку со стонами. Да, Эйн тоже когда-то поначалу храбрился, язвил и пытался шутить, пока еще хватило сил. А потом пытался только умереть, но этого ему тоже не дали. Отвращение и беспомощность накатывали волной. Было в них что-то еще, что-то отравленное, чужое. — Осторожнее, Телура, — Рьярра перехватила Мару за руку, осторожно потянула на себя, и Ойлер задергался в кандалах. — Иначе он может умереть. Эйн с отвращением подумал, что со стороны это выглядело как кадр из фильма. Из отвратной одноразовой жвачки, где все красиво снято, прилизано и подано: и кровь, и мясо. Вот только запах кино не передавало. А пытки воняли до небес. Эйн это и раньше знал, сам не боялся марать руки. И по себе помнил. Но он никогда не делал этого как Рьярра. Не пытался превратить в искусство. — Я буду осторожнее, — глухо отозвалась Мара, аккуратно вытерла руки о салфетку, выбросила в урну рядом. — Все потому, что ты не любишь свою работу, — говоря это Рьярра смотрела Ойлеру прямо в глаза. — Наслаждайся, самое интересное еще впереди. Пока рано задавать вопросы. Пусть сначала умоляет, чтобы мы его спросили. Тошнота накатила снова, даже сильнее, чем раньше. И Эйн только тогда понял: эти чувства были не его. Не только его. Мара держалась, как могла, из последних сил. Считала, что должна. Но она ненавидела пытки. Убивать могла легко, делать больно и контролировать — тоже. Но по-настоящему разбирать кого-то на куски, наслаждаться этим как Рьярра — нет. Мару от этого воротило. Она закрывала свои чувства, не хотела, чтобы Эйн понял. Боялась показывать перед ним слабость и знала, что он без колебаний использует любую слабость против нее. Она ошибалась, конечно. Не любую. Это Эйн использовать бы против нее не стал. Эйн подошел ближе, заставил себя посмотреть на Ойлера, на то, что с ублюдком сделали, потом на Мару и сказал: — Иди отсюда. Рьярра хищно оскалилась, подалась к нему: — Ты указываешь стальной деве, мальчик? Не нужно. Здесь ведь есть и другие камеры, и другие железные столы. — А смысл ее здесь держать? — главное было говорить ровно и спокойно. Не выдавать страха. Страх Рьярра чувствовала слишком хорошо. — Она ничего не умеет. Она не такая, как ты. — Похвала от тебя? — Рьярра покачала головой. — Нет, не похвала. Мара покачала головой: — Я могу продолжать. Габриэль, я… — В порядке? Нет. Нет, ты не в порядке. Отпусти ее, — предложил он Рьярре. — Пока она не отвлеклась и не убила Ойлера. Он нужен нам живым. Рьярра задумчиво царапнула железными когтями о метал столешницы, оставила пронзительно красные дорожки, которые блестели в свете лампы: — Я бы с радостью, но если я отпущу Телуру, кто же будет мне ассистировать? Ты, мальчик. — Со мной ты справлялась и без помощников. — Но то был ты. Обычный человек. Илирианцы все же покрепче. Сука. Больная герианская сука. Которая разломала жизнь Эйна и превратила каждый вдох и выдох в ад. — Илирианцы готовы к боли, — вмешалась Мара. — Их ларралы ставятся наживую, без анестезии. Иначе есть риск потерять тактильную чувствительность при настройке. Нельзя сравнивать их с людьми. — Отличный вывод, Телура, — беззаботно похвалила ее Рьярра. — Но это ничего не меняет. Ты не ответил, мальчик. Будешь мне ассистировать? — Нет, — разочаровал ее Эйн. — Нет, не буду. Справляйся сама. Уверен, у тебя получится. Ты же любишь свою работу. Рьярра рассмеялась и покачала головой: — Подловил меня. Иди, Телура. Мальчик прав, еще немного и ты начнешь мешаться. Эйн уловил растерянность, которую чувствовала Мара, разочарование — полузабытое чувство времен Интерната, когда у нее ничего не получалось. — Иди, — сказал он ей, и она послушалась. Сильнее растерянности, сильнее разочарования Эйн чувствовал самое главное. То, ради чего и решил вмешаться: ее благодарность и облегчение. *** Эйн собирался снова отойти к стене, но Рьярра удержала его на месте, положила руку на предплечье, перемазав рукав кровью: — Не нужно. Я хотела поиграть подольше, но Телуры больше нет, да и время поджимает. Пора заняться работой всерьез. Эйн сбросил ее руку, отступил на шаг. — Мы поймали его ради информации, а не твоих уродских игр. Надо было сразу работать всерьез. — Но мои уродские игры так эффективны, — она провела кончиками пальцев по нитям на губах Ойлера, наклонилась низко, шепнула, будто очень важный секрет. — Верно? Да, это она тоже постоянно делала. Шептала, ласково и интимно, и ее голос шелестел сквозь мысли Эйна. Пока он был в плену, мысли у него были всегда одни и те же: «Пожалуйста, хватит. Пожалуйста, дай мне умереть». Рьярра выпрямилась, посмотрела Эйну прямо в глаза, а потом вырвала нити из губ Ойлера, неторопливо и расчетливо, не обращая внимания, как ублюдок дергался и мычал от боли. Эйну так хотелось ее убить. — А вот теперь, мы поговорим. Ойлер расхохотался сквозь боль. Из глаз у него текли слезы, — обычная реакция на боль — и говорил ублюдок сбивчиво, невнятно из-за изуродованных губ, но Эйн все равно его понял: — Зачем, м-милая? Давай, я просто покричу для тебя. Рьярра запустила когти под его мышцы под грудиной, потянула на себя, отрывая кусок с отвратительным влажным звуком. Ойлер закричал, протяжно, визгливо. Эйн подумал: хорошо, что с утра ничего не ел, нечем было блевать. Под мышцами ублюдка поблескивал метал. — М-молодец, д-девочка, — ошметки его губ смазывали звуки, превращали «ч» в протяжное шипящее «шш». — Масстер… как и я… мы бы сработалиссь. А потом внутри него что-то будто переключилось, и заговорил он обыденно, совершенно нормально. Звук шел как из динамика: — Давай сделаем все красиво и романтично. Я буду извиваться от боли, плакать и даже просить. Но я ничего тебе не скажу. День. Два. Мне будет плохо. А потом у тебя закончится время. И ты предложишь мне сделку. Я ее приму, ведь я отлично разбираюсь в сделках. А остальные твои игры… мы с тобой оба мастера. Мы умеем оценить хорошую игру. Ойлеру все еще было больно, но он не боялся и верил, что Рьярре придется уступить. — Игры закончились, — она покачала головой, хищно улыбнулась и погладила металлические, залитые кровью импланты у него в груди. — Я хорошо вас знаю, Детей Икара. Вы так старательно помогаете своим. Я немного поцарапаю здесь, — она коснулась кончиком когтя крохотного, едва заметного чипа-импланта, — и твои ларралы подадут сигнал тревоги. Опасность для жизни. Илирианцы придут спасать тебя, и спасут. Вот только… я разобрала тебя на части. Как думаешь, что случится первым: они соберут тебя обратно? Или они узнают, что ты их предал? Ойлер перестал улыбаться. И Эйн увидел, что теперь разговор и правда шел всерьез: — Ты врешь мне в глаза, милая. Ты не станешь так рисковать. Эйн тоже так думал. Рьярра не могла выдать илирианцам правду. Она убила Меррика лишь бы Дети Икара верили, что их не раскрыли. — Разве? — Рьярра не переставала улыбаться, лениво и сыто. — Но они и так подозревают. Вот-вот и сами узнают правду. И все планы рухнут. Их, наши, твои. Начнется война… но ты ее не увидишь. Я не мастер пыток, и ты не мастер. Настоящие мастера «спасут» тебя из этой камеры, заберут и разберут на крохотные фрагменты. Так что это не я предложу тебе сделку. Это ты предложишь мне сделку. Подумай хорошенько, что ты можешь мне предложить. Ойлер молчал, и его кровь отсчитывала время тяжелыми алыми каплями. Падала на пол, в лужу, и разбивалась на крохотные брызги. — Информацию, — наконец сказал Ойлер. — Я могу предложить тебе информацию. Рьярра рассмеялась: — И все? Мне этого мало. — Чего ты хочешь? — спросил он. — Я хочу, чтобы ты принял мою метку. Одностороннюю метку. -------------------------------------------------------------------------------------- Я пишу этот текст по правилу 50 рублей: суть его в том, что, если хотя бы один человек пришлет мне хотя бы 50 рублей на Яндекс. Деньги: money.yandex.ru/to/410016407141638 я выложу новую главу «Стальной девы» через неделю (10.11.2019) Но даже если никто ничего не пришлет, я продолжу выкладываться, просто реже.