Фрилансер или Игра с_love

      Алексей никогда не называл Сашку Савинкова и Андрюху Ермолаева своими друзьями. Начнем с того, что вообще ни одного человека в своем окружении он не удостаивал такой чести. Беспредельно самовлюбленный Магвай и помыслить не мог, чтобы кто-либо мог быть ему равным, близким, дорогим. Маниакально стремившийся влезть в чужие души и легко создававший окружающим проблемы, он при этом старательно оберегал собственное личное пространство и никого не пускал в закоулки своей душонки. Только он мог бродить по ним и безраздельно в них царствовать, только он – Алексей Магоев! Поэтому тех, с кем он довольно часто, хоть и далеко не всегда ровно общался, он предпочитал именовать «знакомыми», «приятелями» или даже иронично величал «союзниками».       Тамара Магоева любила коротать вечера, пересматривая старые фотографии… На них она сначала беззаботной и беззубой девочкой гуляет со своими родителями и дедом-фронтовиком в парке родного городка, затем слегка нескладной и стесняющейся только-только появляющейся груди, а потому сутулой девицей стоит на очередной школьной линейке с неразлучной подружкой. А вот она – уже студентка: довольно высокая, худощавая, с тонкими чертами лица и шикарными светло-русыми волосами чинно стоит на крыльце ни много, ни мало самого МГУ, филологический факультет которого она с успехом окончила. Последнее подтверждается следующей фотографией – красавица Тамара в длинном платье (оно было фиолетовым, но кто сможет поверить в это по черно-белой фотографии?) с дипломом на руках и сама на руках – на руках у симпатичного парня с лукавым и чем-то уже знакомым нам взглядом, одетого в белоснежную рубашку – своего кавалера, Николая Магоева, как раз вернувшегося из армии и приехавшего к любимой из их родного города на вручение дипломов. Вот она – невеста, а вот Николай уже забирает из роддома жену с кричащим наследником. Десятка два фотографий маленького Леши: с бабушками-дедушками, родителями, друзьями из детского сада – такие же беззаботные и беззубые, как сама Тамара когда-то, как все мы когда-то… Тогда Леша называл ребят в своей группе и в своем дворе друзьями и никак иначе. Друг! Какие еще могут быть обозначения? Вот Леша на линейке в первый класс. Рядом – мальчик, с которым он просидит за одной партой 4 года, пока Гена не утонет на летних каникулах. Он был последним, о ком Магоев когда-либо заплачет и кого назовет своим другом. Магвай и сам не заметил, как это слово безвозвратно ушло из его речи. Пацаны со двора, с которыми он учился курить и любил гонять мяч были лишь приятелями – людьми, с которыми просто приятно провести время, но не более того. Посвящать их в свои мысли, мечты, переживания, маленькие тайны – никогда! Вот и когда настал школьный выпускной, о походе на городской пляж Леха узнал последним, и то случайно. Естественно, желания пойти туда со всеми после этого у него не осталось ни малейшего. Тамара Магоева с грустью наблюдала, что среди и без того немногочисленных фотографий сына практически не встречаются снимки с кем-либо из ребят.       В институте картина существенно не поменялась. Нет, с Лехой учились небезынтересные люди, но они, видимо, не заслужили внимания привлекающей нас особы. Все знакомства, случающиеся в его жизни, Магвай делил на: 1) Важные 2) Полезные 3) «На всякий случай» 4) «Забуду завтра»       И единственным критерием, отличающим одни от других, сводился к формуле: «Что ты мне можешь дать?». А дать Леше могли разное: некоторые девушки могли именно «дать» (большего он от них и не желал), некоторые люди обоих полов могли дать взаймы, некоторые (особенно, чуть старше) – дать совет, а некоторые – дать заработать. И хотя он никогда не ставил целью своей жизни богатство, Магвай сам не заметил, как везде и во всем стал искать финансовую (чуть реже – сексуальную, эмоциональную или интеллектуальную) выгоду.       Короче говоря, цепочкой знакомств, рукопожатий, объятий, поцелуев и прочих соприкосновений тел в родном городе Магоев добрался и до этих двоих людей. Простоватый, если не сказать «тупой» Савинков был «вечным студентом» колледжа и подрабатывал на стройке. «Подрабатывал» на протяжении 4 лет – придя однажды туда во время абитуры, он застрял там на уже озвученный срок. Он был добр и приветлив, хоть и не блистал выдающимся интеллектом (чем давал Магваю постоянные поводы для порой весьма недобрых подколов), мир видел черно-белым и на жизнь смотрел до ужаса примитивным взглядом. Хамоватый, грубый, но мужественный Ермолаев работал, как ни странно, поваром (считая, как и многие, кулинарию исключительно мужским ремеслом) в одном из кабаков города с того момента, как демобилизовался. Повышение уровня своего образования его не интересовало. Подкалывать его Алексей решался далеко не всегда – типичный «дворовый хлопец» Ермолаев не лез в карман не только за грубым словом, но и за не менее грубым делом. Взгляды Ермолаева на все, в мире сущее, также поражали своей примитивностью, но стоит отдать ему должное: он был намного дальновиднее как Савинкова, так временами и Магоева по причине немалого жизненного опыта.       Вопрос «Что связывало их с подчеркнуто рафинированным Магоевым?» почти не находил ответа. Но эти люди ему были действительно интересны (хоть и казались ему стоящими на куда более низкой ступени развития, чем он сам) своим восприятием всего их окружающего, а с другой стороны – всегда давали Магваю возможность почувствовать свое превосходство. Они вместе выросли в районе, а позже поочередно переехали в Иваново в поисках лучшей доли. Обращался Леха к ним нечасто и почти всегда по какой-нибудь корыстной надобности. Позвонить просто так, поговорить по душам – исключено. Зато каждую вынужденную встречу он столь ловко обставлял самым благовидным образом, что «eidgenossen» едва ли понимали, что хитрожопый разгильдяй, по сути, водит их за нос. Но изредка бывало и так, что Магвай сам звонил им и предлагал встретиться поболтать – в те минуты, когда ему было нужно выплеснуть свой позитив и лишний раз дать кому-нибудь повод для зависти. Савинков (которого обычно называли «Совой») и Ермолаев (дай угадаю: «Ермолай»??), погруженные в работу на грани выживания и в пьянство на грани хронического алкоголизма, идеально подходили на роль «благодарной публики», выслушивающей Лехины россказни про собственные (реальные и мнимые, объективные и сомнительные) успехи. Бытовуха настолько замордовала бедных работяг, что единственной отдушиной для них было «выговаривание» после очередного возлияния. Больше всего Магоеву нравился злорадный контраст между тем, что говорил им он, и тем, что они, в свою очередь, сообщали ему.       Вот и в этот раз Алексей, уверенный в успехе последнего «тяп-ляпа» как в «дважды два – четыре», поспешил предложить своим «пролетарским» товарищам встретиться после их напряженной рабочей смены и, как они любили говорить, «бахнуть пивка с последствиями». Результат не заставил себя долго ждать: оба «союзника», почесав затылки (а возможно, и не только) выдавили из себя очередное «да». Встреча была назначена на 7 вечера, до которых было еще 5 часов безделья и размышлений «А чем закончится сегодняшний вечер, м?». Провалявшись на диване в мечтаниях, посидев в социальной сети, параллельно общаясь с несколькими особями противоположного пола (без особого, однако, успеха), наведя в доме жалкое подобие порядка, Магвай стал собираться на встречу: всем своим видом он должен показать собутыльникам свой «уровень» - уровень, до которого они не то, что в ближайшее время – в жизни не дотянутся и даже не «дотянут». Выбрив особо не нуждающееся в этом почти отроческое лицо, пригладив с помощью самого дешевого геля более длинную часть шевелюры, одевшись поприличнее (чтобы отличаться от спутников), он вальяжным движением застегнул молнию куртки из черного кожзама, напялил на ноги кроссовки и заткнул в них незавязанные шнурки. Кинув последний взгляд в запачканное зеркало на стене, он выключил свет и вышел из квартиры. Съехав по перилам, расстегнув только что чисто машинально застегнутую куртку, он выскочил на улицу и радостно оглянулся по сторонам – он не любил город Иваново, но вот город ему взаимностью, как раз, не платил. По крайней мере, Магоев чувствовал это: город невест словно его одного радовал относительно комфортной погодой еще не промозглого сентября, шумом транспорта и суетой находящихся вокруг людей – Алексей чувствовал себя словно парящим над всем этим. Наушники вгоняли в его уши заезженные на протяжении целого месяца аудиотреки, штанины джинсов чуть ощутимо перетирались друг о друга, руки елозили по свободно развевающимся полам куртки – господин Магоев ощущал себя как какой-нибудь его дальний предок в день отмены крепостного права.       Не торопясь перебегать улицы на красный свет, Магвай спокойно ждал положенного сигнала светофора и даже остановился возле стенда с распечатанной не то для неимущих, не до для жопящихся газетой – ему-то спешить сегодня некуда! Со стороны автобусной остановки навстречу Лехе топал Александр Савинков (никогда не представлявшийся полным именем и, по утверждениям Магоева, якобы даже не знавший такового) – чрезвычайно худощавый, чуть ли не анорексичный парень (что весьма удивительно для рабочего стройки с 4-летним-то стажем!) с нелепой походкой и выдающим напряженные раздумья (что было нечастым явлением для Совы, прямо скажем) взглядом небольших серых глаз. Саша шел, погруженный в свои мысли (очевидно, о маленькой зарплате или каком-нибудь злом преподавателе в колледже) и заметить Лешу издали не смог, но встретившись с ним взглядом, резко сменил выражение лица с тревожно-задумчивого на простодушное и веселое, как будто увидел не Магвая, а размалеванного всеми цветами радуги клоуна с детского утренника.       - Здорово, Леха!       - Здорово!       - За пивом?? – озорным и в чем-то даже интригующим голосом предложил Сова.       - И почему я не удивлен, - не мог не сыронизировать Магвай.       - Дык а чё делать-то еще? – ответил Савинков таким уверенно-настойчивым и одновременно удивленным тоном, что у Магоева сомнений не осталось: пивная бутылка (на данный период жизни – полная, пока не приходится сдавать в утиль пустые) для Совы – предмет культа.       Они свернули в сторону ближайшего магазина. По дороге Сашка сразу же начал посвящать Леху в свои проблемы, коих было не так уж и много, а самое главное (и что особенно накаляло Алексея) – были из месяца в месяц одними и теми же. Даже вольные или невольные виновники Саниных проблем редко сменяли имена-фамилии-профессии. Магоев «полуслушал», перебирая глазами полки пивных холодильников, на этот раз выискивая что-нибудь посолиднее, и даже не старался вникнуть в суть монолога Совы – главным было то, что у него-то все в ажуре!! «А вы со своим дерьмом по уши в нем и сидите дальше!» - вот была единственная искренняя, хоть и потаенная реакция Магвая. В определенный момент шум магазина в его сознании, как это частенько бывает с любым невнимательным собеседником, стал заглушать ничуть при этом не становившийся тише голос Савинкова, периодически сотрясавшего окружающее его воздушное пространство довольно громкой матерной руганью.       - Ермолаю брать что-нибудь будем? – на секунду забыв о своих невзгодах, спросил «крикун»       - Чё он, сам себе взять не может? Обеднел или руки на работе в мясорубку засунул? – с вызовом отреагировал Леша, в глубине души ожидая от собеседника глупого смешка.       Но Сова не оправдал его ожиданий: он не засмеялся и даже не улыбнулся, а с непониманием и даже осуждением глядел на своего спутника, отказывающего отсутствующему товарищу в элементарной, но полезной и просто по-человечески приятной услуге.       - Пошли на кассу! – прежним тоном продолжил Магоев в ответ на такой взгляд. В данную минуту ему неистово хотелось кем-нибудь покомандовать.       - Дай телефона, а то на моем деньги кончились! – тянущим голосом сказал Савинков.       - Зачем? – Магвай старательно изобразил не менее старательно сдерживаемое раздражение.       - Андрюхе позвоним, спросим, чего ему брать, - Сашка говорил «мы», как подсознательно верящий в настоящую дружбу идеалист. Ему не терпелось склонить Магоева на свою сторону.       - Да обойдется твой Андрюха!       - Мой?       Леха решил, что в его предложении Сова разглядел совершенно отсутствующий намек на якобы гомосексуальность и шокированно закачал головой. Но вопрос Савинкова лишь содержал очередное удивление позицией собутыльника и закравшееся подозрение в том, что их общение на самом деле – никакая не дружба…