Фрилансер или Игра с_love

      Решение было принято быстро. Он даже не собирал никаких вещей – все необходимое и так находилось в квартире матери. Даже не заходя на съемную квартиру (хотя бы ради того, чтобы проверить включенные электроприборы), Магвай прямиком направился на вокзал, благо с собой оказались и кошелек, и паспорт. Все удачно совпало: час до электрички, из которого половину он провел в типично долгой очереди, а вторую – в чтении купленной тут же газеты (единственное, о чем Лёша пожалел, так это о том, что не купил ее перед тем, как встать в очередь – было бы хотя бы, чем голову в ней занять). А дальше – покачивание неторопливой электрички, купленные по дороге (чтобы не покупать на вокзале втридорога) три бутылки холодного пива, решаемый без карандаша сканворд, сплетни и фотографии полуголых моделей в газете и внезапный сон незадолго до приближения к своей станции. Кто знает, куда бы уехал Магвай с уже почти пустым кошельком, если бы не громко закричавшая бабка, зазевавшаяся, как и он сам.       Магоев, в общем-то, любил вечера в Иваново – ему вообще была близка вся эта «провинциальная романтика», но «ультрапровинциальность» ему уже давно не импонировала. Поэтому шел он домой быстро, не заглядывая в знакомые с детства дворы и надеясь не встретиться ни с кем из знакомых, а уж с незнакомцами – тем более. Вскоре он увидел свой дом и свет в окне квартиры матери. Двор мало поменялся с начала июля, когда Алексей покинул его после кратковременного визита к матери: те же сломанные скамейки, те же гнилые соседские машины (одна из которых успела за несколько лет беспрерывной стоянки натурально порасти мхом!), те же доходяги-собаки – все то же, разве что деревья стали прощаться с листвой, щедро засыпая лужи золотом.       Звонок в дверь, торопливое топотание и чуть слышное «Кто там?» матери, традиционный для любой российской семьи ответ «я» и скрип петель. Тамара Магоева испуганно открыла дверь, полагая, что раз сын здесь и без предупреждения, значит, что-то случилось. Ну, и, конечно же, вопрос: «Что случилось??»       - Ничего. Просто захотел приехать. Или ты не рада, мам?       - Ну что ты говоришь? Проходи скорее!       Тамара бросилась обнимать и целовать пахнущего табаком и пивом сына (а запахи эти она, к слову, никогда не жаловала, потому и не преминула отчитать отпрыска), а затем ринулась на кухню, чтобы приготовить ему ужин.       - Ты надолго? – крикнула из-за плиты Тамара.       - На недельку, наверное, - стягивая с ног кроссовки, ответил Лёша.       - Ну, рассказывай! Как ты там? Как в универе?       - Нормально. Живу, учусь. Универ стоит, что ему будет-то, - весело отвечал Викиными фразочками Алексей, проходя на кухню.       - Он-то стоит. Ты-то в него ходишь? – с тенью недоверия спросила Тамара.       - Хожу, говорю же.       - А чего тогда посреди семестра приехал?       - Одна неделя ничего не изменит. Фигня!       - Ты мне расскажи! Я не училась, что ли? – начала нотацию мать.       - Мама, ты училась сто лет назад! – парировал Лёша, не задумываясь, что бьёт мать в самое больное – Тамара очень серьезно переживала из-за своего возраста, а особенно – из-за сопровождающего его одиночества, - Я же узнал, что будет на неделе. Ничего, кроме лекций. Перепишу потом.       - Перепишет он… Потом будешь строки из устава переписывать!       - Ну не начинай! Вот так и знал, что не надо было приезжать, - последняя реплика была уже абсолютно продуманным ходом: зная, как трепетно к нему относится мать, Магоев умел тут же вызвать в ней комплекс вины и извлечь из этого максимум пользы.       - Ну ладно тебе! Ты бы хоть переоделся да умылся. Только, Лёш, я тут временно жильца подселила в твою комнату, - виновато начала Тамара и тут же поспешила объясниться, видя вскипавшее в глазах сына возмущение, - Это моей давней подруги сын, хороший мальчик! В комнате ничего не переставляли – все, как при тебе там! Он сейчас гуляет где-то, позже будет. Но мы как-нибудь разместимся!       - Да? И как же? С кем из нас тебе спать больше нравится? – выходя из-за стола, возмутился Магвай.       - Постелим ему на полу…       - Зачем ты вообще кого-то селишь? Ты бы еще семью таджиков прописала тут!       - А ты думаешь, мне легко тут прожить на свою зарплату, да еще и тебе помогать? От тебя помощи не дождешься, про отца твоего вообще молчу! А ты же у нас не хочешь в общежитии жить, тебе квартиру подавай! На какие шиши, спрашивается? Так что сиди и не выделывайся!       - Спасибо, мама! – со злой иронией прошипел Магвай.       - На здоровье, сын! – аналогично отреагировала Тамара и протянула ему наполненную тарелку.       - Да уж. Спать на полу – чистое здоровье!       - Чистое, чистое! В отличие от тебя он порядок наводит.       - Так может, усыновишь его?       - Ну и козел же ты, - бросила Тамара и отвернулась в окно.       - Какого вырастили, - перемешивая гречку, ответил Магвай.       - Растили-то, как раз, другого!       - Ладно, все! – не терпелось закончить малоприятный (впрочем, как всегда) разговор Алексею.       Спать на полу, правда, довелось самому квартиранту – он с радостью согласился начать «половую» жизнь при условии понижения платы за текущий месяц. Магоев же наслаждался комфортом родной кровати (на которой, правда, умерли один за другим его дед с бабкой) и звуком подтачивающих ее мебельных жуков. Он спал до полудня, днем нехотя выполнял мелкие поручения пропадающей на работе матери, к вечеру выходил на улицу, чтобы прогуляться на свежем воздухе и снова возвращался в дом. Общение с квартирантом не задалось, да и нечасто происходило – Вася пропадал то на работе, то на гулянках с приятелями (среди которых находились и давние знакомые самого Магвая), общение с матерью редко не приводило к очередной ссоре. Налаживать отношения с ней Лёша намеревался ближе к отъезду – чтобы иметь возможность выпросить денег.       Чем дольше оставался Алексей на малой родине (а пробыл он там не неделю, как планировал, а целых две), тем большее отвращение испытывал он к провинциальному быту: к вечерней тишине, нарушаемой разве что отвратительными криками местных забулдыг и собачьим лаем, к скрипу покосившихся ветхих ворот в частном секторе через дорогу, к запаху уличных туалетов и редко убираемых помоек. Все, что казалось ему когда-то таким родным и милым, приобрело теперь совсем иные окраски в его сознании – безысходность, тупик, погибель как она есть! Нет! Ни за что и никогда он сюда не вернется! Гори оно синим пламенем! Пусть подыхают и сгнивают заживо здесь, коли их это устраивает, но он здесь не останется! Часами мог он сидеть за кухонным столом, глядя в окно и созерцая неизменную картину: бабки на скамейке перемывают косточки соседям всех возрастов, беззаботная ребятня возится на разбитой и не чиненой со времен перестройки детской площадке и, наконец, «цвет нации» (по большей части, синий) – хронитура всех мастей, которая подсиживает и бабок на скамейке, и детишек у песочницы, чтобы устроить «Лукуллов пир» на расстеленных газетах. Самым приятным зрелищем для Магоева был дождь – сперва он покрывал оконное стекло каплями, затем заливал струйками и, в конце концов, сплошной пеленой отрезал созерцателя от мрачной и отталкивающей перспективы любого обитателя любого провинциального городка.       По истечении второй недели, когда и пейзаж за окном, и натюрморт на столе, а самое главное – бесконечное ворчание матери (его он смиренно терпел, чтобы не провалить «финансовую операцию») стали невыносимыми, Лёха собрался в Иваново. Получив от родительницы наличные и собранную ею провизию «в дорогу и на вечер», он в очередной раз заглянул в свою комнату. Книги на полке и пара потрепанных плакатов недолго вызывала в нем приятную ностальгию – захлопнув дверь, он направился в коридор, где его ждала так настойчиво гнавшая его обратно на учебу и так же страстно не желавшая прощаться с ним мать. Тамара вытерла руки об фартук, поглядела в глаза сыну, сглотнула – ком в горле помешал ей говорить, и отвела взгляд в сторону.       - Ладно, мам. Поехал я… Спасибо тебе!       - Не за что, Лёш. Будь аккуратнее там! – тревожно и ласково сказала Тамара.       - Да, конечно, - отрепетировано и «картонно» ответил Магвай.       - Звони хоть иногда, не забывай!       - Окей! Я еще приеду. На Новый год, скорее всего. Жди!       - Жду! – измученная безрадостной жизнью сорокатрехлетняя женщина обняла сына и не смогла сдержать слез.       - Ну не плачь, мама! Ну, хватит! – устало и раздраженно завел Алексей.       - Извини. Все хорошо, правда!       - Пока!       - Пока, сынок! – и звук поцелуя звонко разлетелся по лестничной площадке, - Позвони, когда сядешь в поезд и доедешь! – крикнула Тамара вдогонку.       - Хорошо! – уже с нижнего этажа гаркнул Лёша.       Под мелкой моросью Магоев дошел до ближайшего магазина – затариться пивком в дорогу, и побрел на вокзал. Забрался в электричку, сел поближе к окну и достал первую «кеглю». Процесс нарушил лишь звонок матери, ведь сам Лёха позвонить ей, конечно же, забыл. Поезд дрогнул и тяжело пополз в северном направлении. Магоев с облегчением смотрел на уплывающие в пространстве и размываемые струями дождя на окне кварталы родного города. За две недели он так выспался, что ни обычная вагонная дремота, ни хмель его не одолевали – три часа он был погружен в свои размышления, упершись лбом в залитое дожем стекло и глядя в одну точку. Прерывался он, лишь выходя в тамбур покурить или на очередной станции – выкинуть бутылки.       В менее пасмурный Иваново он приехал мрачным и нетрезвым, голову его не посетила ни одна позитивная мысль. Спасение он тщетно пытался отыскать в социальных сетях (в коих не был все две недели, из-за чего постоянно нервничал), но и тем обрадовать его было нечем, скорее наоборот: Магоев узнал, что пропустил одно из мероприятий предвыборной кампании, чем, само собой, вызвал гнев руководства команды. Шанс на реабилитацию ему предоставлялся уже завтра – теперь права на ошибку он уже просто не имел…