Simple Matters

Он всегда знал, что это произойдет. С той секунды, как только он увидел Сон Хену, Минхек уже знал, что все было лишь вопросом времени. Ладить с родителями, безусловно, было самой нелюбимой частью работы как воспитателя в детском саду. Конечно, всегда есть грубые невоспитанные дети или гора грязных штанишек, есть истерики и меню, которое только для того, чтобы соскребать с пола и стен, но всегда можно закрыть на это глаза, потому что он любит детей. Минхек не любит взрослых. Особенно родителей. Он испытывает миллион чувств по отношению к родителям, и любовь не входит в их число. Не после того, что они подкладывают ему и детям (его детям). Но мама Им Чангюна, Юнджин, всегда была лучиком света в темном царстве. Она была спокойной, понимающей, имела хорошее чувство юмора и столько терпения к каждому ребенку, не только к своему. Она действительно делала все, чтобы обеспечить Чангюну лучшую жизнь, что давалось совсем нелегко матери-одиночке. Отец Чангюна всегда был «где-то на фотографии», как Юнджин любила говорить, но до этого дня Минхек никогда не видел этого мужчину. Опекуном была Юнджин, и она всегда говорила, что ее бывший много работает, но Минхек все равно думал, что тот мог хотя бы постараться раз привести своего сына в детский сад. Юнджин твердила, что все в порядке, и отец Чангюна делает все, что может, поэтому Минхек не спорил. Они хотя бы разошлись в хороших условиях, и тот никогда не делал попыток свалить и оставить ее одну с их ребенком, что, по мнению Минхека, уже говорило больше, чем он мог бы сказать о других папашах. Однако решение Юнджин стало неожиданностью. Минхек не мог ничего поделать с желанием выругаться, когда она однажды привела Чангюна в детский сад и сказала, что уезжает. Без своего сына. Что она наконец-то поступила в колледж, который сможет помочь ей устроиться на работу получше, потому что она больше не может постоянно сидеть на шее бывшего бойфренда, и что не может взять Чангюна с собой. Она сказала, что его отец отпустил ее без слов и даже был взволнован тем, что, наконец, Чангюн останется с ним на несколько лет, что он внес необходимые корректировки в документы и что она полностью ему доверяет, но Минхек все равно чувствовал нотки драмы в ее словах. И с той самой секунды, как он впервые взглянул на Сон Хену, отца Им Чангюна, он знал, что это лишь вопрос времени, когда он должен был объяснить ему, как обращаться с ребенком. О, он пытался. Хену реально пытался. Он появлялся в детсаде рано утром с мешками под глазами, до того огромными, что можно было бы развести там лагерь; он готовил ланч для Чангюна и целовал на прощание; он почти всегда был вовремя, когда нужно было забрать ребенка, а когда не успевал, извинялся и перед работниками, и перед своим, в какой-то степени немного безразличным ко всему, ребенком. Он наверняка делал все возможное, чтобы стать настоящим отцом на этот раз, но Минхек все еще чувствовал, что кто-то должен был передать этому человеку знания о том, как на самом деле нужно воспитывать детей перед всем этим. Прямо сейчас Хену абсолютно растерян. Его обычно уставшие глаза широко раскрыты, взгляд блуждает между повязкой на руке Чангюна и вежливой улыбкой Минхека, лицо выражает «недопанику-недооблегчение», по-видимому, потому что Минхек только что сказал ему, что он слегка порезался и они уже позаботились об этом. — Наша медсестра осмотрела его, и все в порядке, даже шрама не останется, — говорит Минхек, проводя рукой по волосам Чангюна, который роется в своем маленьком рюкзачке. — Никаких швов не нужно, поэтому не стоит волноваться, хорошо? Просто не снимайте повязку до купания, и все. Он улыбается немного ярче: «Ваш мальчик был настоящим солдатом. Он плакал лишь первые несколько минут, а затем помог им прочистить порез. До сих пор болит, Чангюнни?» Чангюн качает головой, потершись ею о руку Минхека. «Нееее», — бормочет он в свой рюкзак. — Видишь? — Минхек, усмехнувшись, смотрит на Хену в надежде стереть следы тревоги с его лица. — Все хорошо, ты можешь забрать его домой. Все в порядке. — Спасибо, — говорит Хену, прочистив горло дважды. Он протягивает одну руку Чангюну, который придвигается ближе и прижимает свою голову к папиному животу, что, уверен Минхек, делает обоих намного счастливее. В этот момент Чангюн поднимает голову и сначала всматривается в папу, затем оглядывается на Минхека через плечо и округляет глаза. — Я же еще не попрощался с Хони, — в спешке шепчет он, бросает рюкзак и вылезает из-под руки Хену, чтобы вернуться в класс. Хену смотрит на него потеряно, как на математическую задачу, которую он пытался решить в течение трех лет. — Кто… Кто такой Хони? — Чжухон — наш новый стажер, — мягко говорит Минхек, пытаясь не пялиться на руку Хену, обнимающую воздух вместо Чангюна. (Он знает только то, что Хену работает в офисе, где их заставляют носить костюмы, что уже ужасно, но в большинстве случаев он оставляет свой пиджак в машине и входит сюда только в белой рубашке и галстуке, и это просто катастрофа) — Я думаю, Чангюну он действительно нравится. — О, — говорит Хену. Он смотрит за минхеково плечо на секунду-другую прежде, чем привести мысли в порядок, и, подойдя ближе, понижает голос. — Слушай, могу я тебя кое о чем спросить? — Конечно, — отвечает Минхек, выпрямляясь. Да, вот оно. Он собирается объяснить, как приучить ребенка к горшку или как заставить вашего ребенка прекратить браниться перед этим большим и смущенным мужчиной. — Просто… Понимаешь, я не хочу тревожить Юнджин, когда она так занята за границей. — Хену немного мямлит, что Минхек понимает как я-слишком-смущен-просить-маму-ребенка. Он бросает еще один взгляд за минхеково плечо, убеждаясь, что Чангюн все еще занят тем, чтобы попрощаться со стажером (который абсолютно поражен им), затем придвигается еще ближе. Минхек на долю секунды вздрагивает и понимает, что плечи Хену настолько широки, что, если он приблизится снова, Минхек буквально не сможет даже дверь позади него разглядеть. — Что мне делать, когда он плачет? Минхек пару раз моргает, чтобы сфокусироваться на лице Хену. Что он спросил? Он чуть было не произнес это вслух, но вовремя остановился, когда только открыл рот. — Эм… — Ты сказал, что он плакал несколько минут, — быстро произнес Хену, осознав, что его вопрос, возможно, был немного неточным. — Если вдруг он ударится где-нибудь дома и начнет плакать, что мне делать в эти несколько минут? Что я… Вместо того, чтобы закончить, он неловко пожимает плечами, и Минхек едва не получает удар от созерцания его сильных рук, выглядывающих из-под рукавов рубашки, и желания обнять этого бедного мужчину. — Просто, — начинает Минхек, мягко улыбнувшись, — просто успокой его. Ты не должен приукрашивать что-либо, просто дай ему понять, что все в порядке. Это пройдет, люди режутся о что-нибудь все время, так что это не конец света, ты понимаешь, и все такое. Заставь его чувствовать себя лучше. И… Знаешь, наверное, обними. Ему такое нравится. Хену смотрит в одну точку где-то возле головы Минхека, медленно кивая, когда его лицо накрывает смущенная улыбка и он опускает голову. — Прости, я, наверное, веду себя как полный дурак, — он тихо проговаривает. — Все произошедшее обеспокоило меня, я думаю, я все еще не привык к этому. Я раньше никогда не видел, как ему было больно. Я имею в виду, не в том смысле, что он много двигается. Минхек хмурится, но предпочитает не комментировать, что он живо помнит, как уговаривал Чангюна спуститься со стола, потому что тот был уверен в том, что сможет прыгнуть, сделав сальто назад. Может быть, он просто не видит квартиру своего отца как детскую площадку. — Я уверен, что вы поладите, — говорит он вместо этого, ярко улыбаясь, благодаря чему лицо Хену тоже светится. Другой причиной может быть его вернувшийся сынишка. Хену подбирает рюкзак, который смотрится до смешного крохотным в его руке и берет ладонь Чангюна в другую. — Ты готов? — говорит он сыну, и Чангюн кажется довольно счастливым по-своему, поэтому Минхек думает, что они просто греют друг друга улыбками. Все будет в порядке. Минхек продолжает стоять в холле, пока двое уходят, махая на прощание Чангюну вместе с Чжухоном и Кихеном, другим воспитателем. Через стеклянную дверь, местами обклеенную картинками и различными аппликациями, сделанными детьми, они наблюдают, как маленькая семья садится в солидную машину Хену, и Минхек, что есть силы, ждет, пока мотор не оказывается заведен, прежде чем грузно выдохнуть. — Боже, — говорит он, — я хочу взобраться на него как на дерево. Позади него, Чжухон роняет швабру, которую он держал, выругивается и поднимает обратно, не сводя взгляда с Минхека: «Что за черт?» — Мы не ругаемся здесь, — сухо говорит Кихен, перебираясь в одну из своих классных комнат, и начинает собирать плюшевые плющи с пола. — Заткнись, — говорит Минхек, хватая тряпку, чтобы начать вытирать все липкие поверхности, с которыми их оставляют каждый вечер. — Даже не пытайтесь сказать мне, что не разделяете моего мнения. Вы видели его руки? Он мог бы сломать меня напополам, и я бы поблагодарил его. — Я бы тоже его поблагодарил, — говорит Кихен. — Чувак, ты просто разговаривал с ним о его трехлетнем ребенке, — Чжухона слышно нечетко, но Минхек списывает это на процесс уборки. — И? Наличие ребенка не делает его менее горячим. Мы всегда можем подождать, пока Чангюн не уснет, до того как заниматься кое-чем другим. Я могу быть тихим. И я уверен, Хену — спокойный парень. — Есть так много тем, на которые я предпочел бы говорить сейчас, — выдает Кихен, пока Чжухон стоит, уставившись на дверь. — Ты уверен, что все дети и родители ушли? — Здесь только мы, — Минхек машет рукой. — Вы такие скучные, ребят, дайте мне помечтать. Кихен вздыхает: «Я только мечтаю, чтобы ты мечтал потише». — Ты просто не хочешь слушать о том, как я оседлал бы его и двигался до тех пор, пока не почувствовал, как его ноги дрожат и как сильно он хочет… — Минхек, — стонет Чжухон, — я еще ребенок. — Да ладно, ты уже не маленький. То, что ты наш стажер, не значит, что ты не должен слушать, как я сохну по горячим папочкам. Наоборот. Кихен качает головой, когда он проходит мимо них к кухне: «Тебя действительно нужно уложить». — Это то, что я имею в виду! — Минхек говорит в след. — Не ему! — выкрикивает Кихен. Минхек вздыхает. Да, именно ему. Минхек корчит рожицу Чжухону, чье лицо чуть ли не трескается от безмолвного смеха. Дело в том, что Минхек только что завоевал его доверие. Ну, по крайней мере, в вопросах, касающихся его сына. Потому что Хену продолжает делать это: задавать нерешительные и неловкие вопросы, когда Чангюн не видит. Он спрашивает о том, правильно ли его кормит, одевает или в порядке ли уровень развития его речи, достаточное ли количество сна Чангюн получает и должен ли он уделять больше внимания тому, сколько времени сынишка проводит на детской площадке. И Минхек, конечно же, отвечает. С учетом того, как Юнджин говорила о Хену, тот мог бы просто спросить ее, не рискуя быть отшитым. Однако невооружённым взглядом было видно, как Хену смущен и как он, возможно, не хотел мешать ее учебе, заставляя волноваться о ребенке. Да, и, скорее всего, Минхек отвечает на все его вопросы, потому что на данный момент это единственное, что является темой их разговоров, которыми он наслаждается с нескрываемым удовольствием: это означает, что и сейчас, и тогда он может смотреть на Хену чуть дольше. Он, безусловно, пялится на его руки, плечи… Не на его глаза или милую улыбку. Хену горяч, вот и все. — Это вообще законно? — недоумевает Хенвон с набитым ртом. Минхек не уверен, адресовано ли это ему или остывшей картошке фри из McDonald’s, но закатывает глаза в любом случае. — Почему каждый ведет себя со мной так, будто я их учитель? Он уже взрослый мужчина, а не сопливый ребенок, довольно горячий между прочим. Это до сих пор странно, — говорит Хенвон, указывая картошкой на него, — Хосок, поддержи меня. — Будь хорошим, подыграй ему, Хенвон, — говорит Хосок, продолжая любовно глядеть на свой бургер, на что получает осуждающий взгляд. — Окей, но с каких пор тебя тянет к папочкам? Что ты делаешь? Минхек уверен, это точно не подыгрывание. Он раздраженно смотрит на свои наггетсы. — Это не потому что он чей-то папа. Он действительно хорошо выглядит, ты бы согласился со мной, если б увидел, — в этот раз уже очередь Минхека указывать наггетсом в сторону Хенвона, но при этом скорчив рожицу после первого укуса. — Более того, это просто фантазии, не то чтобы я имел хоть какой-нибудь шанс. Он, наверное, натурал. Он спал как минимум с одной девушкой, что уже жизненно доказано. — Еще есть шанс, что он би, — вставляет Хосок. — Да, но какой! — Минхек хлопает рукой по столу, заставляя других людей в ресторане быстрого питания ненадолго повернуть головы. Он иногда, сколько раз ему уже говорили, сильно преувеличивает. — Когда вообще хоть один горячий храбрый одинокий папаша был би? Хенвон давится картошкой. — Если ты хочешь убедить меня, что ты не запал на него, потому что он папочка, — пауза, — ты должен перестать называть его так. — Тише — Минхек стреляет глазами в его сторону, прежде чем повернуться к Хосоку, который, кажется, будет собеседником получше для таких тем. — Не обнадеживай меня сейчас только чтобы потом любоваться их разрушением, Хосок. Как вы думаете, у меня есть шанс? Должен ли я… Минхек колеблется и начинает размахивать новым кусочком курицы, капая соус на стол и получая еще более оскорбительный взгляд Хенвона (которого он игнорирует). — Должен ли я что-то делать? Хосок пожимает плечами. — Он тебе нравится, и, как минимум, он тебя не ненавидит, его ребенок уже тебя любит. Я не говорю, что ты должен проситься замуж, но просто как-нибудь вежливо поинтересуйся, хочет ли он видеть тебя вне детского центра. Не думаю, что такой простой вопрос разрушит всю твою жизнь или что-то типа того. — Минхек кивает, его брови задумчиво сведены, и Хосок прищуривается. — Если это то, чего ты хочешь, конечно. Честно, я еще не до конца понял, в чем твоя цель — встречаться с ним или завалить в постель. Минхек открывает рот и тут же закрывает. Он разжевывает кусочек куриного наггетса, который был достаточно большой, чтобы заставить жевалки работать, пока он может выиграть время для раздумий над ответом. Потому что, как бы это ни было неожиданно, все стало сложнее, чем он ожидал. Только несколько минут назад он был уверен в том, что Хену просто горячий, и все. Но то, что Хосок сказал, заставило усомниться в своих мыслях. И все же, встречаться — это уже слишком, разве не так? Встречаться с кем-то, чей сын ходит в его группу. Если бы они просто переспали один раз, это можно было бы быстренько забыть, наверное, поэтому Минхек считает это более разумным вариантом. Особенно вспоминая то, что ему нравится Хену только из-за рук, плеч и широкой груди, и ног, не улыбки или доброты, или чего-либо еще. — Ммм, секс, — наконец выдает Минхек, как только закончил с наггетсом. — Я хочу просто переспать с ним. — Да, правильно, — довольно говорит Хенвон и прячется за своей колой, пока Минхек его не оплевал. — Окей, ну, — советует Хосок, даже не замечая, что Хенвон, кажется, отсаживается все дальше и дальше, — тогда просто добейся этого? Я имею в виду, не выскакивай перед ним с вопросом, не против ли он потрахаться, но ты понял. Все, что я хочу сказать, ты должен хотя бы попытаться просто узнать, насколько он заинтересован в тебе, или потом будешь жалеть об упущенном шансе. Это звучит логично. Минхек знает, что Хосок прав. Чангюн останется в его группе еще год, и Юнджин не скоро вернётся назад, посему Минхек будет видеть Хену каждый день довольно долгое время. Поэтому если он не совершит, как минимум, одну попытку коснуться рукой этих крепких кубиков, ему придется ненавидеть себя три года, если не больше.