Simple Matters

Следующая пятница наступает быстрее, чем ожидается. Минхек не говорит Кихенy о том, куда собирается; к счастью, его сосед опаздывает со своим вопросом. Минхек исчезает после работы, так что, как минимум, ему не нужно беспокоиться об этом. Не сейчас. За последние две недели он медленно погружался в воду, потому что Хену действительно говорил о своей собственной квартире, потому что именно туда он и пригласил Минхека. Не в кафе или куда-то еще, даже не просто пообедать, не в кино или на ночевку в бар. Минхек идет к нему домой. Где есть его кровать, как Хосок напомнил ему только этим утром, когда Минхек все еще посылал его, и Хенвон отправлял взволнованные sms за завтраком. Спорно, конечно, но это лучший исход. Минхек не хочет встречаться, потому что, да, он до сих пор не готов для чего-нибудь романтического, так что отсутствие общих моментов за столом в публичном месте — очень хорошо. Но он не хочет быть слишком настойчивым: если Хену не разделяет намерения переспать (Минхек развлекал себя тем, что тот все-таки натурал, но тот тон голоса, который он слышал две недели назад был безошибочным), это все может просто обернуться в расслабляющий вечер с едой и разговорами, так что все будет в порядке для всех. Было бы намного лучше, если бы Минхек определился со своими желаниями. Однако он надеялся, что сегодняшняя ночь поможет с этим. Квартира Хену выглядит хорошо. Минхек видел только гостиную до этого, но здесь также есть открытая кухня, настолько большая, как вся квартира, которую они с Кихеном снимают. Можно сказать, так выглядят апартаменты бизнесмена-холостяка: панорамный вид на город, блестящая развлекательная техника и кожаный диван; но Минхек не может сдержать улыбку, глядя на рисунки Чангюна, висящие на стене, и огромный угол, полный детских игрушек. Хену тоже выглядит сногсшибательно. Он одет в джинсы и обычную футболку, что делает его волнующе простым и безумно горячим. Он улыбается Минхеку и проводит его в кухню. Минхек мысленно бьет себя несколько раз, чтобы слушать то, что говорит Хену, вместо того, как вся эта домашность заводит его. Сначала они говорят о Чангюне и немного о Юнджин — супер, шикарная вещь, которая не добавляет неловкости, разговаривать с Хену о его бывшей. Они говорят о простых вещах, помогающих узнать друг друга получше. Минхек делится тем, какого это — снимать квартиру с Кихеном; Хену — о том, что значит работать в компании отца как единственный наследник, что не было тем, чем он действительно хотел заниматься, но все же являлось удобным и достаточно неплохим для того, чтобы остаться. Минхек напоминает себе о своих словах Хосоку и решает не спрашивать, в какой сфере изначально Хену хотел строить свою жизнь. Вместо этого они обсуждают еду, готовку и кухонную утварь, довольно неплохо. Все в порядке, все хорошо. Сдержанно, но Минхек доволен собой, по крайней мере до последнего куска. Когда тарелки опустошены, и их разговор переходит в более спокойное русло, когда они оба сидят друг напротив друга за маленьким обеденным столом Хену, Минхек чувствует, что невольно задерживается взглядом, наблюдая за Хену, медленно складывающим руки. — Я довольно забывчив, — говорит Хену, — в большинстве случаев. Ты почти рассказал мне это, но я хочу кое-что спросить. Минхек сглатывает. В горле — комок, и он не уверен, романтично ли это, и вообще хочет он, чтобы все это было романтично или нет. — Как долго? — спрашивает Хену. Он улыбается, когда Минхек глупо хлопает ресницами. — В смысле, как долго тебя влечет ко мне? Черт, он до сих пор не знает, точно на какой странице они сейчас находятся. Есть несколько стадий увлеченности кем-либо, и Минхек не знает, что именно Хену хочет услышать, или что именно он сам хочет сказать. В конце концов, бесстыжий флирт никогда не подводил Минхека, так что он просто решает спустить все на самотек с тем, что само приходит в голову. Он пожимает плечами, глядя на Хену с улыбкой. — Как часто, ты думаешь, бедный воспитатель детского сада вынужден наблюдать как кто-то паркует свою блестящую машину за дверью и входит в своем модном костюме, с такой широкой грудью, что я мог бы поместить всю свою спальню в нее, до того как увлекается им? Хену выглядит довольным его ответом, однако также приподнимает брови в ожидании, даже если это был риторический вопрос. Минхек удовлетворяет его любопытство: «Один раз». — Ох, хорошо, — говорит Хену, его улыбка превращается в ухмылку, и он спрашивает, склонив голову: «Хочешь ли ты осмотреть другие комнаты?» Да. Хену, определенно, не настроен романтично. По крайней мере, не сегодня. — Идеально, — отвечает Минхек и делает паузу, волнуясь о том, не кажется ли он слишком нетерпеливым, когда встает со стула. — Да, было бы не плохо. — Отлично, — говорит Хену, вставая следом и оглядывая грязные тарелки, оставляя их так, как есть. — Давай сохраним комнату Чангюна до, например, завтрашнего утра? Минхек смеется. — Звучит как план, — говорит он. Он действительно надеется, что это последний раз за сегодня, когда они упоминают Чангюна. Почти минуту спустя, Минхек ловит краткий проблеск того, как выглядит просторная спальня преимущественно в белых тонах, прежде чем он потянется назад к закрытой двери и почувствует, как чужие мягкие губы касаются своих. Они до сих пор на вкус как карбонара. Лучше и быть не могло. «Это спальня», — бормочет Хену, не прилагая усилий, чтобы на самом деле увеличить расстояние между их ртами, и Минхек не может сдержать хихиканье на эту шутку и то, как его предплечья опираются на дверь. — Я уже показал тебе, — продолжает Хену, прерывая поцелуй, чтобы укусить губы Минхека между словами, — ванную, когда ты только вошел, так что, думаю, мы закончили наш тур. Тебе нравится? — Это было великолепно, — игриво произносит Минхек, слепо обвивая плечи Хену своими руками, зарываясь в его короткие волосы на затылке одной из них. Он чувствует горячее дыхание на своем лице, губы прижимаются друг к другу, но Минхек обнаруживает, что этого недостаточно, и опускает руку на бедро Хену: — В частности, мне очень интересно именно это помещение. Можешь показать что-нибудь еще? — Тебе не нравится моя дверь? — тихо спрашивает Хену, его голос немножко отдаляется, когда он поворачивает голову и кусает Минхека в челюсть. В то время как Минхек пытается придумать остроумный ответ, руки Хену оставляют обжигающие прикосновения на боках, от бедер до ляжек, и следующее, что он осознает, это то, что его ступни больше не касаются земли. Хену поднимает его, не напрягаясь, удерживая его за нижнюю чувствительную часть спины и прямо там, где заканчивается его задница, отталкивая его от двери, как только Минхек снова обнимает его за шею с возбужденным легким вздохом, и, крутнувшись один раз, несет в свою комнату. — Там, оглянись, — бормочет он, — и прежде чем Минхек привыкает к мысли о том, что его несут, легко, без усилий, Хену опускается на край кровати, и Минхек сразу же оказывается у него на коленях.  — Запомни это все, ну или что-то вроде того, — добавляет Хену, подчеркивая свое гостеприимство, оставляя Минхеку обзор на квартиру открытым, потому что его губы снова возвращаются к челюсти, кусая, облизывая и целуя в горло. — Эй, никаких следов, — голос Минхека звучит слегка отстраненно, потому что он и правда оглядывается вокруг. Комната выглядит обычной, кровать выглядит будто в отеле из-за белых стен, на стенах — ничего кроме нескольких фотографий у двери. Минхек едва может разглядеть их, и он на самом деле не особо старается уловить детали интерьера. Все выглядит миленько, кровать огромная (олицетворяет своего владельца), и это все, что нужно сейчас знать. Его глаза все равно закрываются, как только он чувствует, как чужие руки подкрадываются под его рубашку. Хену сейчас вылизывает его ключицы, ладонями оглаживая его бока, а Минхек не думает ни о чем кроме того, как тепло разливается по всему телу при мысли, что это первый раз, когда он ощущает руки Хену на своей обнаженной коже. Они большие; Он чувствует кончики его пальцев на спине, ласкающие кожу над ребрами, и большие пальцы, собирающие рубашку по груди до тех пор, пока она не сжимается под мышками. Минхек вздыхает, выгибаясь, чтобы прижаться к его рукам чуть сильнее, затем садится и хватается подол рубашки. Хену наблюдает за тем, как он снимает ее, а Минхек наблюдает за ним в ответ. Восхищение на лице Хену настолько очевидное, что это просто лучшая реакция за последние месяцы, как никогда удовлетворяющая минхекову самооценку. Следующий шаг дается намного легче. Минхек бросает рубашку на пол и откидывает руки обратно к задней части шеи Хену, ногти нежно выводят круги, когда он начинает вращать бедрами, седлая его. Он толкается вперед, трется o Хену и упивается каждым его выражением: как его губы распахиваются, а веки трепещут, когда Минхек делает это снова. Обе руки теперь на бедрах Минхека, кончики пальцев впиваются в кожу сильнее, каждый раз, когда он прижимается вперед. Он чувствует зубы Хену на своей груди, следующие ниже и ниже, и это хорошо, достаточно для того, чтобы откинуть голову назад и сделать рваный вдох на секунду, но недостаточно для всего остального. Минхек забрасывает руки за шею Хену, пальцы скользят за воротник футболки на секунду, прежде чем он вытаскивает их обратно и царапает сквозь ткань. — Сними это, — командует он, его голос немного хриплый от того, что им не пользовались так часто. По его телу мчится постоянный поток тепла, он льется вниз с каждым движением бедрами. Жар спускается в пах, потому что он не намерен останавливаться, даже немного отклоняет верхнюю часть тела, чтобы дать Хену достаточно пространства раздеться. Футболка исчезает, и Минхек понятия не имеет, куда. Хену мог бы выкинуть ее в окно, и Минхек не обратил бы внимания. Он занят разглядыванием груди, настолько твердой на взгляд, что он мог бы разбить о нее свое лицо от неосторожности; рук и плеч, и теперь становится многим яснее, как легко Хену было нести его через комнату; и Минхек ощущает детский восторг, потому что, блять, да, это то, до чего он хотел дотянуться все эти месяцы. — Боже, — говорит Минхек, но это больше похоже на возбужденный стон. Он опускает руки, чтобы коснуться крепкой груди с обеих сторон, аккуратно, будто он боится, что мог бы сломать ее, воздушными движениями пробует наощупь — а кожа под пальцами мягкая и теплая, гладкая, когда он водит по ней вверх-вниз — пытаясь прочувствовать все на тот случай, если он больше не будет иметь возможности увидеть это снова. — Что? — говорит Хену, и Минхек почти не может поверить своим глазам, но он очень внимательно следит за тем, как краснеют его шея и уши. Превосходно. Минхек держится за плечи Хену и немного сжимает руки, недоумевая, настолько ли они такие же широкие, как и его проклятая голова. — Ты, — говорит он, глядя на лицо Хену и усмехаясь. — Совершенство. Разве люди не говорят тебе об этом достаточно часто? Хену фыркает. Он закатывает глаза, несмотря на то, что теперь его взгляд уже устремлен на торс Минхека. — Пожалуйста, — бормочет он, что, с самого начала, понимает Минхек, означает нет, но прежде чем он сможет сказать что-нибудь еще (он знает много чего, что мог бы сказать о нем и своем восхищении), Хену усиливает хватку на его бедрах. Спустя секунду его подбрасывают в воздух, и Минхек едва успевает подумать о том, насколько ему нравится Хену, который носит и бросает его так, как будто он самая легкая вещь в мире, прежде чем падает спиной на кровать. Хену не теряет времени, Минхек чувствует, как матрац проваливается прямо над его головой, там, где он поддерживает себя одним предплечьем, и, прежде чем он осознает, где могут быть остальные его конечности, Хену прокатывается по Минхеку, трется о нарастающую выпуклость сквозь двойной слой джинс, заставляя Минхека громко простонать. — Черт, сделай так еще раз, — он сжимается, руками спускаясь по спине Хену и попутно царапая; подтягивает его ближе; трогает везде, куда только дотягивается, и Хену соглашается. Он снова прокатывается бедрами по минхековым, и Минхек скулит, вжимаясь пятками в матрас, чтобы приподнять себя и вернуть это чувство. Его голова плывет от гладкого гортанного стона Хену. Минхек, наконец, находит в себе достаточно контроля над своими руками, чтобы скользнуть ногтями вниз по спине Хену. В добавок, это очень сложно сделать с людьми, чьи пределы неизвестны, поэтому он не пытается не заходить слишком далеко, не оставляет никаких царапин, но все равно дарит ему «ощущение», и оно работает. Хену сгибает спину, делая короткий вздох, и это словно знак подойти ближе, прижаться животами, кожей к коже, и Минхек едва может терпеть. Он опускает пальцы еще ниже, под пояс джинс Хену, и, благодаря тугой ткани, пространства там все меньше и меньше. Тем не менее, он концентрируется на том, чтобы как можно быстрее и проворнее расстегнуть штаны Хену и спустить их ниже. Что получается не совсем хорошо, но сигнал принят. Хену отстраняется от шеи Минхека, чтобы снова подняться, и Минхек никогда не видел, чтобы кто-то так быстро избавлялся от своих штанов. Он бесцеремонно отбрасывает их и, слегка оттолкнув Минхека, который в данный момент совсем не против, снимает боксеры. Обычно Минхек наслаждается моментом, не торопясь, теряя каждый кусок одежды по частям, но сейчас он чувствует пульсацию в джинсах, и вид эрегированого члена напротив собственного живота сводит с ума. По крайней мере, вот о чем он думает, когда Хену усмехается и откидывается назад, чтобы тоже потянуть Минхека за джинсы, может быть, он не был единственным человеком в этой комнате, сгорающим от желания. Минхек приподнимает свою задницу ровно настолько, чтобы Хену снял с него джинсы, но после делает волну назад своим телом. Он не уверен в том, понял ли намек скидывавший одежду на пол Хену, но как только он возвращается к Минхеку, в его взгляде столько темного голода, что да, это было достаточно неплохой номер. Он автоматически разводит ноги, когда Хену забирается на кровать. Хену руками проводит вверх по его ляжкам, оставляя горящие следы, в то время как Минхек сгибает ноги в коленях и прижимается ими к его бедрам. — Все, — говорит Хену, остановившись на полпути к прикроватной тумбочке и взглянув на Минхека. — Все в порядке? Минхек моргает в попытке прояснить свои мысли буквально на секунду, прежде чем осознает, что Хену имеет в виду, вообще-то, очевидные для того, чем их тела занимаются, вещи: бедра Минхека немного приподняты, и Хену на коленях, расположившийся между его ног. Они уже решили свои позиции. Минхек хочет улыбнуться на то, как Хену все же хочет устного подтверждения, однако вместо этого заканчивает стоном: «Блять, да». Хену — джентельмен, и это на самом деле неудивительно. Он всегда был добрым и мягким (и немножко растерянным порою), поэтому Минхек ожидал, что такая линия поведения, наверное, применима для остальных аспектов его жизни тоже. Он с нетерпением ждал этого, но не был готов к тому, как быстро все развивается. Хену достает лубрикант и презерватив из своей тумбочки и наносит смазку на кончики своих пальцев, однако кажется немного растерянным, потому что его другая рука невесомо бродит по минхековой коленке до тех пор, пока не прижимается к бедру и не спускается вниз. Минхек ловит ртом воздух, вздрагивая, и не знает, куда деть свои руки — Хену в зоне недосягаемости для него, но в итоге сжимает простыни, потому что ладони Хену продолжают путешествие. Они выводят круги по тазовым косточкам, затем блуждают от пупка, вверх по бедрам и вниз. Минхек откидывает голову назад на подушку и сжимает губы; он едва ли не хныкает от прикосновений Хену, который трогает везде, но не его член. — Черт возьми, — снова говорит Минхек, вскинув бедра, словно в попытке сбросить что-то, пытаясь подтолкнуть Хену в правильном направлении. — Пожалуйста. — Ты много ругаешься для воспитателя детского сада, — замечает Хену. Минхек останавливается и собирает все оставшееся спокойствие, чтобы просто взглянуть на него. Хену улыбается, сначала самодовольно, затем будто извиняюсь, а потом что-то теплое и скользкое прижимается к заднице Минхека. Он медленно выдыхает, когда Хену вводит первый палец. Это хорошо, это такое облегчение, и он расслабляется с каждым движении руки. Хену остается прагматичным, без причудливых трюков, добавляет второй палец и больше сосредоточивается на растяжке, чем на чем-либо еще, но Минхек и не подумал бы жаловаться. Хену по-прежнему уделяет абсолютно нулевое внимание своему члену, возбужденному и прилипшему к его животу, так что Минхек не будет возражать, если они быстро перейдут к этой части. Он снова начинает делать волну бедрами, насаживаясь на пальцы Хену, просто чтобы тот знал, что все в порядке, и уже не хватает даже трех. — Хену, — стонет он, прочищая горло, когда Хену, вынимая пальцы, принимает сидящее положение. Минхек плавно опускает руку на его плечо, думая о том, что, скорее всего, даже не мог бы сдвинуть его ни на миллиметр, если бы сам Хену этого не позволил, чувствует дрожь по спине и поднимает взгляд. — Я хочу оседлать тебя. Удовлетворяя себя сам, да и вообще, Минхек достаточно часто лежал на спине по чьей-либо милости, поэтому приятно видеть, когда Хену падает на матрас, а его грудь заметно вздымается и падает, когда Минхек берет презерватив и возвращается к нему. Он демонстративно разрывает упаковку и прокатывает презерватив по чужому члену, довольствуясь отчаянными стонами Хену ровно столько, насколько хватает его терпения. Они стонут одновременно, как только Минхек опускается на него. Их голоса наполняют комнату, будто жара, исходящего от тел, было недостаточно. Минхек не торопится, замедляясь секундой за секундой, наслаждаясь тем, как Хену хватает его за бока. Он почти мгновенно сжимается и расслабляется, перестает двигаться, полностью сидя на нем. Открывая рот, закрывает глаза, делая глубокие вдохи, когда он чувствует как глубоко его наполняет пульсирующий и полный желания член. Затем он медленно переводит свой вес на колени, чтобы снова приподнять бедра. Наконец, Хену выругивается, его ногти впиваются в заднюю часть бедер Минхека, как только тот задает ритм. Сначала Минхек двигается неторопливо, насаживаясь бедрами так глубоко, насколько возможно, но это не то, что можно контролировать так долго. Каждый раз, когда он опускается, то чувствует, как толкаются бедра Хену навстречу его заднице, так что Минхек быстро и уверенно поднимается, пока практически не прыгает на нем. Руки Хену все еще продолжают бродить по нему, и смесь ощущений кружит голову, ногти царапают его бедра в течение одной секунды, а пальцы трепетно пробегают по ним в следующую. Минхек упирается руками в живот Хену, сохраняя равновесие, его дыхание дрожит в собственном горле с каждым рывком его бедер, каждым отчаянным стоном. Глаза застилает пелена, когда он находит нужный угол, пальцы впиваются в кожу Хену, и тот, кажется, получает сообщение очень быстро, потому что, как только стоны Минхека становятся все громче при каждом движении, он может почувствовать, как Хену упирается пятками в матрас, а затем с силой толкается один раз, но достаточно сильно, чтобы полностью выбить Минхека из ритма, и он почти чувствует, что вот-вот потеряет опору. Он все еще двигается в своем темпе, но это определенно Хену устанавливает ритм сейчас, его руки очень решительно удерживают Минхека за бедра на этот раз. Когда Хену продолжает толкаться в него, каждый удар сопровождается его прерывистым дыханием и хриплыми стонами Минхека. — П-потрогай меня, — Минхек слышит себя со стороны, будто это кто-то другой за него. — Черт, потрогай меня. Наконец, одна из рук Хену дергается в правильном направлении, и стон Минхека становится таким громким и расстроенным, что, если бы они сейчас не трахались, это могло бы на самом деле смутить его. Если бы его сознание не было таким затуманенным. Он сгорает в нетерпении, либо вдавливая ладонь в живот Хену, либо, по крайней мере, озвучивая, что он думает о нем прямо сейчас, но, к счастью, не доходит до конца. Хену внезапно обнимает в середине всей тирады, принимает сидячее положение в считанные секунды, и лишь когда Минхек чувствует, как ноги меняют положение и двигаются позади него, он понимает, что происходит. Хену прижимает его к себе снова, и Минхек немедленно берет на себя возможность обхватить его спину и удерживаться за лопатки. Он автоматически обматывает ноги вокруг его талии, когда Хену скользит обратно. Они снова находят свой угол, и Минхек вжимает голову в матрас, когда Хену нависает над ним, двигая его бедра вместе со своими, почти ломая его пополам с каждым толчком. Хену раз за разом проходится по простате, и Минхек уже видит звезды, но затем Хену прикасается к нему, по-настоящему в этот раз. Хену сжимает рукой пульсирующий член Минхека и надрачивает, чем заставляет его почти кричать. Остальное становится размытым: Минхек чувствует, что его бедра бесполезно качаются в обоих направлениях; знает, что на этот раз оставляет полоски царапин на спине Хену; и он, пусть и смутно, но, по крайней мере, осознает, что из его губ струятся стоны и ругательства, но это все. Оргазм накатывает на него волнами, его глаза закрыты, рот широко раскрыт, тело сжимает в себе Хену, пока тот до сих пор не выпадает из ритма и только падает на него, чтобы пережить разрядку, опустив голову, тяжело дыша прямо в ухо Минхека. К тому моменту, когда видение Минхека снова начинает проясняться, его легкие горят. Его ноги по-прежнему беспорядочно обхватывают чужие бедра, но сейчас они дрожат под напряжением, и Хену медленно отрывается от него, чтобы успокаивающе провести по ним обеими руками, опуская на матрас с такой тщательностью, что Минхек снова чувствует головокружение. — Твои, — начинает Минхек, прокашливается и пытается снова, — Твои руки липкие. — Прости, — говорит Хену шёпотом и искренне. Он держит бедра Минхека еще секунду. Минхек вздрагивает, когда Хену отстраняется, но матрац сдвинулся, и он предполагает, что тот исчезает, чтобы избавиться от презерватива. И, может быть, помыть руки. Медленно, осторожно, Минхек приподнимается на локтях. У него остались следы на бедрах — это первое, что он видит. Они едва заметные и, вероятно, не продержатся долго, но это все еще дает ему еще один прилив удовлетворения. Тем временем остатки его последнего физического удовлетворения засыхают на его собственном животе, и он вздыхает. Вероятно, ему нужно помыться, а затем… А затем выяснить, что, черт возьми, он должен сейчас делать. — Ты можешь воспользоваться моей душевой, если хочешь, — говорит Хену с другого конца кровати. Он не смотрит в ответ, когда Минхек переводит на него свой взгляд. — И… эм… предложение о продолжении тура завтра утром все еще в силе. Минхек просто зависает на секунду, потому что он не уверен, почему он должен быть заинтересован в комнате Чангюна сейчас, но Хену дарит ему лёгкую улыбку, и он осознает, что это был намек остаться на ночь. — Да, — говорит он, широко улыбаясь, прежде чем думает о своем решении. — Звучит неплохо. Оба предложения. Душевая Хену довольно большая, и ванная комната оснащена теплыми полами, и Минхек коротко развлекает себя раздумьями о том, какого было бы переместиться туда. Только в другую комнату, конечно же. Он совсем не думал о том, чтобы жить вместе с Хену. Это было бы дико. Он пытается сделать это быстро, однако, несмотря на это, Хену уже спит, когда Минхек возвращается в спальню. Он улыбается, но улыбка сразу же сходит с лица, как только он ловит себя стоящим на пороге комнаты и наблюдающим за Хену вместо того, чтобы войти. Подобрав почти засохшие боксеры с пола, он натягивает их снова, только для того, чтобы чувствовать себя немножко лучше. Затем Минхек проползает под одеяло и растягивается как можно ближе к краю, едва не падая. Во время, слишком раннее для того, кто провел пятничную ночь в чужой кровати, но немного позднее для того, чьи биологические часы никогда не оставляют его одного, Минхек просыпается, чувствуя под одной стороной своего лица что-то твердое. Его рот открыт, и привкус в нем неприятный, и его щека упирается в челюсть, потому что он прислоняется к… Оу, какого хрена. Он спал, прижимаясь щекой к плечу Хену. Минхек снова закрывает глаза и проглатывает стон, когда переворачивается на спину. Он моргает, оглядывая комнату, пока не находит часы на тумбочке — еще нет и девяти. Осознавая это, он тихо и приглушенно простанывает и натягивает одеяло до головы. У него выходные, он сказал Кихену, что не знает, когда будет дома, поэтому он может оставаться здесь столько, сколько захочет. Тело Хену возле него такое теплое, а кровать — мягкая, он может просто развернуться и поспать немного больше. Может быть, только до тех пор, пока Хену не проснется, а затем они могут посмотреть на детскую комнату Чангюна и, возможно, позавтракать где-нибудь. Это было бы чудесно. «Я не могу понять, — говорит Хосок в его голове, — ты хочешь встречаться с ним или просто переспать». Оу, какого хрена. С внезапным осознанием, Минхек прижимает ладони (со сжатым в них одеялом) к лицу. Переспать. Переспать, он хочет переспать с ним. Он хотел переспать с ним, и был бы не против сделать это снова, и это все. Это все. Никаких отношений. Никаких отношений с трехлетним сыном, который ходит в его группу в детском саду. Это звучит даже запутаннее, чем-то, на что Минхек был бы готов, даже если он знает, что они могли бы не торопиться; что Хену кажется таким типом мужчин, что предпочитают не торопиться; даже если Минхек знает Чангюна так хорошо, это звучит так глупо и могло бы претендовать на самое странное событие, когда-либо случавшееся в его жизни. Никаких отношений. Никаких отношений. Медленно Минхек отбрасывает одеяло с лица. Он садится прямо, стараясь не разбудить Хену, и оглядывается еще раз. Теперь, когда он более бодрый (намного бодрее), то замечает кое-что на тумбочке, что могло бы ему помочь в этой ситуации. Блокнот Хену лежит рядом с кроватью. Минхек ожидал, что вместе с ним будет идти какой-нибудь шикарный паркер, однако все, что он находит, это оранжевый карандаш. Это тоже имеет смысл, думает он. Минхек просто собирается оставить свой личный номер, а потом потихоньку свалить, чтобы не быть вовлеченным в глупый поход на утреннее свидание с Хену. На полпути к осуществлению своего плана, Минхек замечает движение боковым зрением. Он говорит себе, что это, возможно, Хену шевелится во сне, и продолжает писать, но все, что успевает, только еще три цифры. — Что ты делаешь? — спрашивает Хену. Не поднимая головы, Минхек прочищает горло: — Даю тебе свой номер. Спустя несколько секунд тишины, Хену сонно вздыхает и потягивается на кровати. — Разве у меня нет твоего номера? — говорит он. Его голос очаровательно уставший и хриплый, и Минхек просто готов убиться с бумагой и карандашом в руках. — У тебя есть номер детского сада, — говорит он, сделав вдох. — Не очень удачное место для перепихона. — Кто сказал, что это будет для того, чтобы перепихнуться? Минхек замирает. Хену звучит потерянным, но он звучит потерянным в большинстве случаев, поэтому Минхек старается игнорировать это. — А что это могло бы быть? Движения на кровати становятся более интенсивными. Когда Минхек отрывает взгляд от блокнота, Хену сидит, опираясь на матрас одной рукой и потирая глаза тыльной стороной другой. Он смотрит на него, моргает сквозь сонливость, но улыбается. — Хочешь ли ты, может быть, — говорит Хену, его щеки покрывает легкий румянец, — продолжить, например, сходить со мной на настоящее свидание когда-нибудь? Честно говоря, Минхек чувствует, что он готов сдаться. Его рот хорошо работает в большинстве случаев, поэтому он улыбается в ответ: — Ты спрашиваешь меня об этом в девять утра голый и со смазкой в волосах? Хену хранит молчание несколько секунд, хороших таких, словно ему нужно время, чтобы обработать каждое слово в такое раннее утро. Затем его рука складывается сама по себе, и он падает на матрас с тихим звуком, настолько беззащитным, что Минхек в каком-то смысле хочет дать себе пощечину за это. Хену неохотно переворачивается на живот, видимо, чтобы он мог спрятать лицо в подушке. Он говорит что-то слишком неразборчивое для Минхека, чтобы понять, и Минхек на мгновение отвлечен движением мышц на голой спине Хену, но когда тот снова поднимает голову, он весь во внимании. — Ты самый милый человек на свете, — говорит Хену. Его глаза закрыты, словно находится в состоянии полусна, он прижимает одну подушку к своей груди. — И каждый раз, когда я говорю с тобой, я улыбаюсь. И он любит тебя. В груди Минхека эта странная смесь комфортного тепла и яростного желания бросить все сейчас, но он улыбается в любом случае. Ему не нужно спрашивать, о чем говорит Хену. Чангюн любит его. Сын Хену любит его, а Минхек любит сына Хену, и он нравится Хену, и Минхеку нравится Хену, так что, может быть, этого достаточно. Возможно, этого достаточно на сейчас. Минхек переводит взгляд вниз, на блокнот в своих руках. Медленно, он поднимает карандаш, чтобы зачеркнуть свой номер (не сильно, Хену при желании все равно сможет разобрать цифры), и пишет кое-что другое ниже. Затем он кладет блокнот обратно на тумбочку и волочит ноги к кровати, ложась снова, устраиваясь щекой туда, где она должна быть, на плече Хену.

своди меня на утреннее свидание, когда проснешься.

Объяснить это Чангюну оказалось совсем нетрудно. Хену беспокоился об этом больше, чем Минхек, когда они решили определить предварительные даты следующих свиданий и называть вещи по именам, называть друг друга парой. Но это совсем не было проблемой. В конце концов, такие вещи, как любовь и быть вместе — это простые дела, и Чангюн, похоже, только обрадовался, что будет видеть одного из его любимых воспитателей еще и дома. (Даже если он однажды сказал, что надеялся на Чжухона вместо Минхека). Так что нет, Чангюн не был проблемой. Настоящие неприятности начались только тогда, когда Минхек попытался объяснить это все Кихену.