***
Глупая шутка вышла боком. Впрочем, как всегда. Рон устало посмотрел в зеркало, выпил успокоительное зелье и нацепил маску «счастливый парень выдаёт замуж подругу детства». От улыбок, наверное, скоро треснет лицо. Но надо держаться. Чтобы не навредить, в первую очередь себе, ещё больше. Ведь говорила когда-то мама своим неразумным детям: «С магией шутить нельзя, особенно, с магией сердца. Никогда не знаешь, чего добьёшься». Год назад он пошутил… и дошутился. Теперь приходится смеяться громче и веселее всех.1
Рон и Гермиона сидели на берегу Чёрного озера и любовались отстроенным Хогвартсом. Мысли Рона были просты, как сикль: война закончена, мертвых похоронили и оплакали, можно жить дальше, жениться на Гермионе, нарожать с ней кучу детишек… Но девушка привычно хмурилась и молчала. Она думала о том, как странно устроено время. После войны прошло три месяца. Так мало дней и так много бесконечных секунд. Три месяца все старшеклассники и старшие маги трудились, не покладая рук, разбирая завалы, восстанавливая замок, и в то же время срывались с места по первому зову аврората или Визенгамота. Редкие часы, когда работать больше не было сил, а спать ещё не хотелось, превращались в спонтанные посиделки с чаем, сливочным пивом, тихими разговорами, спорами, мечтами о будущем. А Гермиона сбегала в Мунго. День за днём она возвращалась туда, отговариваясь, что после битвы здесь слишком много раненых и не хватает рук, а на бытовые заклинания сил у неё хватит, что ей интересна работа колдомедика, и, возможно, это станет её призванием, но сначала, вы же понимаете, я должна всё испытать. И ещё что-то она говорила друзьям и знакомым, и даже родителям. Да, она успела смотаться в Австралию, восстановить память чете Уилкинс, рассказать о войне, выдержать бурю эмоций, натиск страстей, расплакаться вместе с мамой и папой, помириться и выбить разрешение на установку межконтинентального почтового ящика, чтобы нормально переписываться. Но основная причина лежала в одиночной палате под надзором авроров. Гермиона входила в палату Мастера зелий, "кавалера ордена Мерлина первой степени, и верного рыцаря Света" — если говорить словами Пророка — без ненависти, страха и жалости, но и без равнодушия. Его она нашла случайно, двигаясь по инерции, ведомая одним желанием — спать. Невидяще, отодвинула аврора от двери, вошла в палату, — и чуть не задохнулась от зловония. Запах мочи, мокрых ран и разложения вызвал только слабый стон: "Здесь нужно всё убрать", — а затем её поймали за руку, точнее, за волшебную палочку. Дежурный целитель что-то долго объяснял отупевшей от усталости девушке, но Гермиона чётко осознала одно: к этому пациенту нельзя применять магию. Она кивнула, отложила палочку, взяла губку, таз, чистые тряпки, и принялась омывать тело больного, менять простыни, кликнув на помощь авроров. И только добравшись до бинтов и ран, узнала Северуса Снейпа. "Здравствуйте, профессор", — механично произнесла Гермиона, сменила повязку. Следующим вечером она застала "особого пациента" в том же плачевном состоянии, — и авроры в купе с дежурным целителем узнали, что такое гнев Гермионы Грейнджер. Её остановило лишь испуганное: — Тише, он всё слышит! — Простите, профессор, — тут же сказала Гермиона. — Мы выйдем ненадолго.2
Педантичная маглорожденная мисс Всезнайка остаток вечера потратила на разговоры с учителями, систематизацию своих мыслей о профессоре Снейпе и разработку чёткого плана. Мастер зельеварения остался в Мунго, но теперь в его палате было окно, которое Гермиона приоткрыла и зафиксировала обычным плоским камешком. — Здравствуйте, профессор Снейп! — говорила Гермиона каждый день. — Я, как всегда, поздно и с новостями. Я знаю, что вы всё слышите, и знаю, как невыносимо оставаться в неведении. Поэтому расскажу всё по порядку…3
Сначала была боль, много боли, затем появился голос. Знакомый голос. Усталый голос. Гневный громкий голос. Спокойный деловитый голос. Голос говорил о битве, о войне, о погибших, пересказывал последние новости. Он ждал, когда появится голос. Ведь голос прогонял боль, и она больше не загоняла раскалённые иглы, становилась тупой, непрерывной, привычной. Поттер выжил - везунчик. Люциус, Нарцисса и Драко отделались конфискацией Малфой-мэнора, то бишь, лёгким испугом. Им всем ничего не грозит, а значит, теперь он ничего никому не должен. Только голос... Что он будет должен голосу?4
Однажды Гермиона застала у профессора Драко Малфоя. Он дёрнулся, настороженно глядя на девушку, но она привычно сказала: - Добрый вечер, профессор Снейп. Здравствуй, Драко. Пришёл навестить? Это хорошо. Не убегай, я быстро управлюсь, и вы поговорите. - Здравствуй, Грейнджер... Гермиона, - медленно сказал Драко, с опаской присаживаясь на краешек табурета. - Что ты с ним сделала?! - Я знаю, Драко, тебе больно видеть крёстного таким, - Гермиона махнула на паутину трубок, ловко поменяла мочеприёмник и принялась омывать тело профессора, - но это необходимость. Я помню, профессор, что я всё это уже говорила, но расскажу ещё раз, для Драко. К профессору Снейпу нельзя применять магию, а лечить - нужно. Поэтому с помощью, да, магловских, приспособлений мы вводим в тело профессора физраствор и глюкозу, чтобы он не погиб от обезвоживания, добавляя, по мере необходимости, зелья, и выводим мочу через урологический катетер. - Это больно? - Малфой, у него иголка в руке и трубочка в пенисе. - Юноша напрягся, лицо исказила яростная гримаса, но Гермиона, не обращая внимания, продолжала: - Конечно, можно использовать подгузник для взрослых и вливать зелья, силой разжимая рот… - Я понял, - прохрипел Малфой. - Спасибо. Он, действительно, понял. Гордый профессор Снейп предпочтёт терпеть боль, но не унижение. - Профессор нас слышит, - информировала дальше Грейнджер, - поэтому в курсе последних... публичных событий. Но он будет рад разговору с другом, пусть и одностороннему. - Откуда ты знаешь? - вырвалось у Малфоя. Гермиона замерла, обернулась к парню, выразительно постучала себя по лбу и немного напряжённо ответила: - Под односторонним я имела в виду разговор. Пока, как видишь, ответить тебе он не может. - Да, вижу, - кивнул парень. – Устал я, соображаю плохо. - Мы все устали… Ну, вот и всё. Вы отпустите меня сегодня пораньше, профессор? У вас же гости. Она улыбнулась, поправляя одеяло Мастеру зелий, а Драко подумал, что никогда раньше не замечал, какая лёгкая и светлая улыбка у Грейнджер… Гермионы (имя пока давалось с трудом). И улыбалась она не Поттеру с Уиззли, не гриффиндорцам, а Снейпу.5
Голосов стало два. Он по-прежнему не мог вспомнить, но жадно слушал. Ему нравился второй голос, но первый… Первого стало слишком мало. Ему нужен был первый голос, очень нужен. И когда он услышал: - До встречи, профессор, оставляю вас на Драко, - рванулся, что было сил, желая остановить этот голос… И голос остался.6
- До встречи, профессор, оставляю вас на Драко, - нарочито-бодро произнесла Грейнджер. Ей не хотелось уходить. Она злилась на юношу, который похищал драгоценные минуты, что она могла проводить с профессором Снейпом, злилась, не понимая этого, списывая раздражение на усталость. И вдруг пальцы Мастера зелий схватили её руку. - Профессор, - прошептала Гермиона, присаживаясь на койку. Ноги вдруг отказались держать. - Мне остаться? Слабое пожатие пальцев. - А Драко?.. Пожатие. И Гермиона вдруг беззвучно разрыдалась, закрывая лицо ладонью. Малфой, на миг опешив, начал выкладывать последние новости. Через несколько минут Гермиона овладела собой, и ровным голосом беседовала с Драко, не выпуская пальцы Мастера из своей ладони, нервно улыбаясь каждому пожатию.7
Боль больше не плескалась во всём теле, а сосредоточилась в трёх точках. Первая была огромной и горячей, но она отступала, когда приходил голос, и тогда можно было различить ещё два очага. Хотя, какие это очаги – неровный огонёк свечи, не больше. Кроме боли и голоса в его маленький замкнутый мир пришли прикосновения и запахи. Мягкие, нежные, лёгкие касания, запахи свежести, яблок, лимона и трав наполнили мир, маня покинуть пелену забытья. Он хотел быть рядом с голосом, с этими запахами и прикосновениями, он стремился к ним всем своим существом, стремился, стремился…