В горы

      Какой серый, невзрачный день! Какой противный, хмурый и угрюмый! Дождливый, неясный, непредсказуемый… Хотя, будь я счастлива, я бы абсолютно по-другому описала этот день. Как много зависит от нашего настроения, а именно — восприятие мира. Насколько по-иному мы его видим, будучи угнетенным. И как он вдруг меняется, открываясь перед нами в удачный для нас день.       К слову, почему я сейчас расстроена? Очередная ссора с Потапом. Настолько абсурдная, что аж смешно. Но колко и больно. И все бы ничего, дулись бы друг на друга, да помирились все равно. Но, нет, едем в поезде, в одном купе. Только он и я. Правда, даже не общаемся. Скажу больше, и взглядами не пересекаемся. Я как уставилась в окно, так и сижу, думая о жизни, о ее граблях… А Леша, изредка вздыхая, расположился где-то позади меня, в углу комнатки. В прочем, я не знаю, в каком он сейчас положении, настрое… банально не смотрю на него. Наша поездка была запланирована заранее. Когда-то сболтнула ему, что хочу посмотреть на необъятные красоты гор. И вот, придя в очередной понедельник в поникшем настроении на студию, он вдруг вручает мне эти красочные билетики, радостно прыгая с возгласами: «Едем, едем, едем смотреть на горы! Настя будет рада, Потап будет рад! Едем-едем-ееедем!»       Пассажиров во всем поезде было мало. Причина довольно проста — прогноз погоды не вещал ничего приятного. Ливни, грозы… Я смотрела куда-то вдаль. То ли в темное небо, занесенное тучами, то ли на подножие горы, что ожидала нас. Подперев щеку рукой, поставив ее на широкий подлокотник, я задумчиво продолжала смотреть в окно, размышляя о жизни.       — Правда, сегодня хорошая погода? — неожиданно сзади меня прозвучал мужской бархат. Не знала бы я, кто это, начала б кокетничать. Безумно манит такой бархатный баритон… Но вот что сделать? Промолчать? Послать? Ответить?       — Да-да, хорошая, — все-таки ответила я после небольшой паузы. Потап цокнул языком, видимо, думая, как продолжить разговор. — Даже несмотря на дождь, — дополнила свой ответ.       — Дождь не так уж и плох, как может показаться, — он, выдохнув, присел около меня. — Не знал, что придется ехать к горам в ливень.       — Думаю, горы в дождь будут такими же прекрасными, как и в ясную погоду.       — Соглашусь… — проговорил. Разговор был каким-то напряженным, не особо душевным, желанным. Я не сдержалась, обернулась, но не смогла оторваться, ощущая на себе его взгляд.       — Какие… красивые глаза, — прошептал он. Я мгновенно отвернулась, почувствовав новый прилив слез. — Так блестят, такие стеклянные… Плакала? — он выдохнул, будто пытаясь успокоить.       — Нет, — как можно спокойнее пыталась ответить я. Здесь должны были быть извинения, но вместо этого Потап просто тяжело вздохнул, замолчал.       Почему после каждой ссоры мы ждем извинения? Даже если знаем, что неправы. Даже если думаем, что больше не хотим общаться с этим человеком. Мы горды. Мы ждем первого шага от другого человека, но никак не решаемся сделать его сами. А ведь он тоже горд не меньше Вас. Он также считает, что примирение должно начаться никак не с него.       В прочем, такие размышления не особо и подталкивали встать, попросить прощения. А может, и не надо оно мне? Доедем, в одиночку погуляем по горам, снова в тишине уедем домой, подпишем контракт о разрыве сотрудничества, и все.       — Ты, может, и не задумывалась, но я ценитель прекрасного, — нарушил он молчание. — И никак не хочу терять самое прекрасное явление на планете, которое сейчас сидит передо мной. Я смутилась, но и ответить было нечего. Выходит, мысли о разрыве нужно убрать куда-нибудь подальше. Леша коснулся моего плеча, начал поглаживать по спине. Я вздрогнула, но сопротивляться не стала.       Хотелось просто развернуться и спросить: «Почему ты не извиняешься?» В нашем дуэте нет обидчика и обиженного… Мы оба являемся обиженными обидчиками. Именно поэтому просить кому-то у кого-то прощения будет неправильно.       А он все продолжает гладить, так нежно и чувственно… А ведь я даже не плачу, не страдаю… Да, я и не обижалась особо. Но осадочек есть. Он поднялся, подходя ко мне, оперся на подлокотник, так же устремляя взгляд вдаль.       — И что ты там находишь…? — пробурчал, пытаясь увидеть за окном что-нибудь интересное. — Неужели интересно просто сидеть и смотреть?       — Я не смотрю. Окно — лишь точка приюта моего взгляда. Весь мой мозг в размышлениях, — едва размыкая губы, ответила. Он вздохнул, робко опустил руку мне на плечи, чуть обнимая. Вся обида вдруг забылась… Нет, она не забылась — затуманилась. Скрылась, будто прячась, но не ушла. Я уже даже не ждала извинений. Тихо, сильнее утыкаясь взглядом в меняющиеся, как кинолента, картинки за окном, невольно начала напевать безумно красивую армянскую песенку. Мы выступали с ней лет пять назад, а я до сих пор помню ее удивительно чарующий текст на этом загадочном, малопонятном для меня армянском. Но я прекрасно знала перевод, по крайней мере, в моей голове было представление, о чем эта песня. Неожиданно для меня, свою партию подхватил Потап.       — Зайчик, ты хоть знаешь, о чем эта песня? — он улыбнулся, пытаясь обратить мой взор на себя.       — Да, — сухо, не поворачиваясь, отозвалась.       — Я тоже, — по-доброму усмехнулся. — Порыв эмоций? Или так, что взбрело?       — Порыв взбреденного, — недовольно ответила. — Знаю, что любишь меня и тайком плачешь, любимый… — очень сдержанно едва пропела, утерла слезу.       — Ну, — он обнял меня, — малыш, не расстраивайся. Так давно хотела отношений, а теперь нашла и плакать собралась?       — С чего ты взял, что нашла? — я удивленно собрала брови домиком.       — Ну, раз порыв на такой текст, значит кто-то есть.       — Да есть-то он есть, но не мой. Все, закроем тему, пожалуйста, — я ясно дала понять, что не хочу об этом.       — Горы… — задумчиво прошептал Леша, — видишь? Я кивнула, чуть отворачиваясь от него. Объявили об окончании пути. Скоро выходим.