По-моему, людям нравится немного полюбоваться разрушением. Песочные замки, карточные домики – с этого и начинают.
Не то, чтобы Артему было действительно неловко и стыдно до горячих покраснений на кончиках ушей за сказанное. Не то, чтобы он всем нутром корил себя за то, что впервые за восемнадцать лет он поддался глупым, доходящим порою до бреда – человеческим эмоциям. Не то, чтобы он хотел это сказать. Не то, чтобы эта несуразная мысль засела прочно в его мозгу, вытесняя все остальные и, доводя темноволосого до сугубо никчемного состояния. Не то, чтобы он жалел, за содеянное. Нет, этого не было. Артем не испытывал горячего прилива стыда на ладонях, щеках, ушах и шее. Не чувствовал подплясывающее неудобство за сказанное и не хотел вернуть все слова назад в самое нутро своих необъяснимых чувств, тем самым исправив шаткое – как огромная книжная стопка, своего рода неразмыкающаяся цепочка – положение. Этих эмоций словно отродясь не было в нем, он был удивительно спокоен, дышал нарочито медленно и равномерно, но только в первые секунды и в первые минуты, до того самого поворотного, меняющего всё и вся момента. Стоило лишь поднять холодные к чужим страданиям глаза, как пелена жалости окутала железными цепями неподвластное сердце юноши. Застывшее каменное изваяние с колким бисером вместо нежно голубых почти сапфировых глаз, с глупой, неуютной, словно бы неуклюжей усмешкой на губах заставило темноволосого замереть на стуле. Ее непобедимая и такая искусная маска стремительно падала и обнажала все то, что сжигалось, скрывалось годами. Усталость, боль, постоянные потери, унижения, жестокие падения и нападки, инстинктивная борьба за жизнь – все это смогло найти отражение в ее облике, в ее чертах, в ее лице. Это пугало, восхищало и заставляло содрогаться Артема от понимания ее обыденной, привычной действительности. Между тем, Артем впервые смог так детально разглядеть Риту. В первый раз она была так близко, ее фигура была словно залита этим лихорадочным, но не менее теплым, застенчивым светом осеннего солнца. В первый раз он увидел, то, как нагретые лучи играют бликами на кучерявых, немного лохматых волосах девушки и от того, как эти самые отблески путались в них мгновением, перехватывало дыхание. Он дышал фактически через раз или вовсе забывал об этом заложенном природой движении. Артем не влюблялся, он лишь впервые смог увидеть ее. Девушка была так близко, что он слышал её дыхание, впервые такое спокойное, размеренное, безмятежное и словно покорное. И на ряду с этим дыханием, юноша слышал равномерные звоны сердца. Эти удары бились тихо, словно каждый раз, затихая и затихая, они утопали в этой атмосфере умиротворения, если не внутреннего, то внешнего. Темноволосая была слишком близко, на расстоянии от локтя до кисти рук и он разглядывал её жадно и скупо, словно видел в первый и в последний раз. Вот неуютная родинка около узкого носа, а вот едва заметные кляксы россыпи веснушек. Артем мог поклясться, что раньше никаким образом не замечал их «присутствия», и секундой он смекнул, что видимо из-за лучей теплого солнца они сейчас выступили на носу и немного на области под глазами и впалых щек. Он разглядывал эти самые «пятна» коричневого цвета бесконечно долго и каждый новый раз в его голову приходила несуразная, отчего-то показавшаяся отвратительной мысль (от которой, кстати говоря, он не мог потом избавится) о том, что на молочную кожу в области носа и щек Рите щедро посыпали вкусной, ароматной шоколадной крошкой. И вот, протяни тонкие фаланги пальцев к заветной цели, щедро, в некотором роде расточительно «обмакни» их в шоколадную пудру и слизни шероховатым языком. Медленно и плавно. Артем жадно, глубоко сглотнул воочию, почувствовав вкус горького шоколада на кончике языка. Одновременно с этим нежный запах тёртого какао ударил в его ноздри. Вкусно. Действительно вкусно. Этот запах, он обычно чувствовал дома, когда его отец брал пусть и короткие, но все же выходные дни от работы и они собирались всей семьей на их большой, почти громадной и между тем уютной кухне и готовили настоящий английский какао, с примесью домашнего тепла, тёртого горького шоколада и примеси корицы с апельсиновой цедрой. В воздухе так и ощущался этот ни с чем несравнимый, особенно незабываемый запах какао, корицы и апельсиновой цедры. Эти дни были такими редкими, но вне сомнений Артем мог назвать их «праздниками», ведь именно тогда сверкало множество счастливых улыбок и неиссякаемо звучали щепотки радостного смеха, даже несмотря на то, что вся кухня могла потонуть в этом порошке. Застывшая девушка между тем так же детально, особенно пристально, глядела бусинками глаз на юношу перед собой и не могла ясно понять, что за приятное и одновременно с этим необъяснимое тепло разливается по всей груди вниз по почти омертвевшим артериям. С каждой новой секундой, она не с неприязнью и даже не с привычным склизким по венам раздражением понимала и с некоторым ступором осознавала, что блики согретого за лето солнца ласково путались в ворохе волос, сидящего рядом юноши, делая его образ в глазах кучерявой более осязаемым, теплым и в некоторой степени уютным. От чего-то он казался ей родным. И эта почти призрачная тень от длинных, густых ресниц, что пролегла под глазами делала все более и более привлекательным в глазах девушки, что, к удивлению, не пугало, но все же немного отталкивало. Вся эта облачная идиллия смогла найти свою конечную точку. Обоих настигло запоздавшее понимание от сказанного и обнажившиеся чувства стремительно исчезли, уступая место привычному презрению в холодных глазах, ядовитых усмешках и резких, отталкивающих, омерзительных слов. – Да, трахаюсь я явно лучше, – сказала девушка, стягивая губы в подобии улыбки. Только улыбка была отнюдь не дружеская. В ней скопился весь яд. Между тем она продолжила, сверкая сапфирами глаз от злости, – Как хорошо, что ты это запомнил. Не дав парню и секунды на ответ, Рита пулей выбежала из класса, при этом драматично хлопнув дверью. – Вот и позанимались.***
Рита не появлялась в школе ровно неделю. В первые дни Артем почти не испытывал укоров, как всегда, недремлющей совести. Он все также тихо смеялся над шутками своего друга, встречался с тихоней Аней, продолжал все также получать отличные оценки, продолжал быть хорошим мальчиком\ сыном\ другом\ парнем. Он продолжал жить своей жизнью, проговаривая про себя: «Всё, что не делается. Все к лучшему. Для тебя так будет лучше: появится больше времени для группы, для себя». В общем и целом, мысли его не были лишены разумности, однако его чувственная составляющая, проявившаяся на третий день, с разумным началом согласна не была. Наоборот, сердце Артема безоговорочно заявляло о его вине и о том, что неплохо как минимум извиниться, а как максимум найти ее и удостовериться, что все хорошо. Эти глупые, несуразные раздумья парень отрицал как мог, однако уже в пятницу (кто бы мог поверить?) Артем, предварительно ознакомившись с расписанием старших классов (он не помнил в каком именно классе учится девушка) и, приготовив самое глупейшее объяснение юноша отправился на поиски ее идиотских друзей. Нашел он их, как не странно в курилке. Конечно, он понимал, что его появление принесет с собой немалую степень удивления. Однако, Артем не ожидал, что у многих при виде знаменитого мальчика-пай-отличника – неизвестно, что искавший в дыму никотина – выпадут их драгоценные сигаретки, которые многие «стрельнули» у своих же одноклассников. Артем бы рассмеялся, будь бы рядом с ним Дима, однако был он один. Поэтому юноша мгновением почувствовал неприятную и так не вовремя появившуюся неловкость, которая проявилась не только в неуверенной позе, но и в едва заметном румянце на щеках. Чтобы избежать дальнейших глупых расспросов, Артем решил заговорить первым, выбрав в роли своего собеседника девушку и парня, которые стояли ближе всего к нему: – Привет, меня зовут Артем, – сказал парень на выдохе, повторяя в слух уже давно заученные строки, – мне нужна Маргарита Романова. Я занимаюсь с отстающими учениками после уроков, она в их числе, – здесь парень почти не соврал, лишь сказал правду, которая разделилась наполовину, – Однако, уже неделю она не приходит на занятия. Не могли бы вы дать ее номер или любые другие контакты? – закончил Артем почти уверенно, не забыв напоследок застенчиво улыбнуться. Если снаружи он выглядел почти уверенно, то в глубине его души плескалась лишь одна мысль, которая звучала как раскат грома: «Чушь, чушь, чушь, чушь! Они не поверят!». Тем временем парень и девушка, не скрывая своего удивления переглянулись между собой. В глазах обоих читалось: «Действительно ли он говорит правду? Можно ли ему доверять?». Окинув еще раз, уже более пристальным взором тощую фигурку Артема, парень произнес: – Извини, конечно, но думаю, если бы Рита хотела бы дать тебе свой номер, то он бы непременно бы у тебя был, – тихо закончил парень, при этом отборно выругавшись на потухшую сигарету и на прозвеневший звонок в школе, который ознаменовал начало урока и конец этого никчемного диалога. – Хорошо, я понял, – тихо произнес Артем, развернувшись на пятках, он пошел на урок, на который впервые на своей практике юноша опаздывал. Пока он добирался до кабинета он осознал три вещи. Первое – его появление в курилке не пройдет явно незамеченным. Второе – он опаздывал на урок и испытывал разочарование. Третье – чувство разочарования, как ни странно, родилось не в тот момент, когда он понял, что опаздывает на урок, а в тот миг, когда услышал слова того паренька. Он ведь знал и ясно понимал никто не даст ему номер. Они ведь не друзья. И никогда ими не были.***
– Это странно, – произнес Дима, нервно покусывая тонкие губы. – Что именно странно? – спросил Артем в раздражении и продолжил, говоря не то Диме, не то себе, – Да, где же они? – Странно, что мой друг – отличник с большей буквы, с самого детства посещающий церковь, как свой второй дом, ни разу не солгавший, ни разу не лизнувший, как все остальные нормальные дети, – на слове «нормальный» Артем закатил глаза, – попку муравья, ни разу не ругавшийся матом сейчас шарит по столу директрисы, которую безмерно уважает и чуть ли не дрочит на нее, – здесь Дима поставил палец вверх, подчеркнув тем самым важность своих слов, – в поисках каких-то дурацких бумаг. А я тем временем, как глупый идиот стою на стрёме. Дима был далеко не прав. Слово «странно» не сможет в полной степени описать сложившуюся ситуацию и обстоятельства. А обстоятельства были таковы – мальчик-отличник, которого ставят в пример родители и учителя в едва ли не в каждой семье этой школы, сейчас обшаривает поверхность стола своей любимой учительницы и по совместительству директрисы –Августы Андреевны. А ищет он досье на ученицу, которая еще несколькими неделями ранее бесила и изводила его одним своим вульгарным видом, хриплым голосом, беззвучным смехом, дурацкой юбкой-полосочкой, которая больше претендовала на статус ремня, а не на предмет полноценной одежды. Чувства, которые он испытывал к Рите сейчас, конечно же, были же почти теми же, что он испытывал ранее – все то же презрение, безразличие, пренебрежение, отвращение, надменность и омерзение. Однако, в глубине души юноша испытывал еще что-то непонятное и необъяснимое. Наверное, это был укор совести, который и двигал его вытворять эти безумные, неразумные и не подходящие ему действия. «Новая неделя только началась: а ты уже успел побывать в курилке, превратившись в тем самым в предмет насмешек, а сейчас шаришь по столу любимой учительницы. Просто очаровательно», – пронеслась мысль в голове у темноволосого, от которой Артем попытался поскорее избавиться. Она мешала сконцентрироваться на поиске. – Ты отлично проводишь обыск, – тем временем с улыбкой сказал Дима, не переставая ни на секунду вглядываться в крохотное пространство между дверью и прилегающей к стене деревянной рамой, – прямо-таки интересный курс наук ты прошел: хорошо управляешься с примерами и с обыском бумаг, – с улыбкой закончил друг, оглядываясь через плечо на Артема, который несмотря на то, что был полностью поглощен поисками, все равно услышал слова друга и коротко улыбнулся ему. – Нет, ну, серьезно, что мы тут забыли? – продолжил Дима, хмуря брови, - твой реферат написан не на 10, а на 11 страниц? Ты забыл дописать число? Или не дай Боже у тебя четверка по контрольной по биологии? —спросил Дима, притворно округлив глаза, одновременно с тем безуспешно, пытаясь не заулыбаться во весь рот. Артем лишь, закатив глаза, хотел было ответить что-то саркастичное своему другу, однако Дима на этот раз, действительно округлив глаза, резко бросился от двери к Артему, предварительно громко сказав: «Черт возьми, шухер! Август идет!». Артем засуетился, однако волнение внутри разом исчезло. Он впервые знал, что делать. Прибрав все бумаги на столе и, вернув все канцелярские принадлежности на свои места, Артем встал на противоположную сторону от стола, предварительно, прикрикнув на трясущегося от волнения Диму и, дав ему указания встать рядом и молчать. Дима встал рядом и вовремя: Августина Андреевна уже вошла в кабинет. Сказать, что она была удивлена это ничего не сказать. Впервые, на ее практике наглость учеников достигла подобных пределов. Однако, увидев среди них своего любимца, она словно оттаяла, хоть и сохранила на лице прежнюю настороженность. Этим и воспользовался Артем: – Добрый день, Августина Андреевна, – произнес темноволосый с виноватой улыбкой, – вы извините, что зашли без вашего согласия, мы спросили у вашего заместителя, она сказала, что вы находитесь в своем кабинете, а, когда вошли, вас не было, – продолжил Артем, виновато опустив глаза в пол, перед этим заметив, как насмешливо сверкнули карие глаза Димы, – а тут вы прямо входите за нами. Прямо-таки неудобная ситуация, – закончил парень, нерешительно почесывая затылок. Услышав сумбурное объяснение своего любимого ученика и, увидев его смущение и виноватое выражение глаз, Августина Андреевна полностью растаяла: от возмущенного выражения лица не осталось и следа. Вместо этого пришла теплая улыбка и сиянье довольных глаз. – Да, ничего-ничего, понимаю, щекотливая ситуация, но верю, что ничем плохим вы тут не занимались, правда ведь? – обратилась с риторическим вопросом к юношам преподавательница. – Конечно, нет, Августина Андреевна, – сказал Артем, не моргнув и глазом, как будто ложь стала его повседневной кожей, как будто он до этого лгал всю жизнь, а не второй раз за день, он даже с улыбкой добавил, – вот какого вы о нас высокого мнения! Дима в свою очередь оторопел, удерживая в себе порыв развернуться к другу и встряхнуть его или себя. Или двоих вместе взятых. Потому что Дима поверить не мог в то, что сейчас говорят уста его друга. Он всегда мог так искусно врать или только сегодня в приступе адреналина? Тем временем, рассмеявшись учительница спросила: – Ну, так зачем же я Вам понадобилась? – при этом Августина Андреевна особо выделила слово «Вам» и флегматично приподняла одну бровь. Объясняться вновь взялся Артем, так как Дима от полученного нового дара друга разучился на мгновение и мыслить, и говорить. Позже об этом он пожалел. Весьма и весьма сильно. – Августина Андреевна, помните вы говорили о литературном конкурсе, ну, у которого еще грант особый есть? – Ты про «Золотое перо»? - ответила учительница в задумчивости, поглаживая подбородок. Про название конкурса Артем не помнил, но, когда его назвала преподавательница, он ухватился за именование, как за спасительную соломинку. – Именно про него, – сказал Артем с улыбкой и едва слышимым вздохом облегчения, – Дима решил подать на него заявку. Впервые за разговор глаза учительницы обратились к молчаливому Диме. Сам Дима застенчиво улыбнулся ей в ответ. – Дима? – недоверчиво спросила Августина Андреевна, как будто одного взгляда на него не было достаточно. Сам Дима тем временем перевел свой выразительный взгляд на своего друга, в статусе которого в данный конкретный момент он очень сильно сомневался. Глазами он также как и учительница спрашивал: «Серьезно? Дима?» Артем, лучезарно улыбаясь учителю, не обратив ни малейшего внимания на друга и, сделав вид, что совсем-совсем не замечает его гневного взора, ответил вжившись в роль актера: – Да, Дима. Я, конечно, тоже удивился, – сказал Артем, направив «изумленный» взгляд на Диму, тем временем взгляд закадычного друга прямо и с ехидством говорил: «Да, что ты говоришь», Артем же вновь продолжил, – недавно он прочитал романы Толстого и Достоевского и сказал, что жить не может без литературы, – вдохновлено закончил он. – Неожиданно, но безусловно приятно это слышать, ведь раньше он мне только и «шлепал» сочинения на основе кратких содержаний, – сказала порядком изумленная словами Артема, учительница, однако секундой погодя она продолжила с нескрываемым интересом, но уже обращаясь к Диме, – а что прочитал у Толстого? Единственное, что читал Дима у поэта души, так это про войну и какой-то там мир и то – это было краткое содержание, рассказывающее в емких подробностях о прославленной трилогии. И, честно сказать, если бы сочинение не входило бы в школьную программу и их учитель не был бы таким фанатиком литературы, который особенно цепко относился к беззаботному юноше, заставляя то чуть ли не каждый урок отвечать на вопросы об актуальности произведений мертвых авторов – Дима даже бы не прочитал ни единой страницы, абзаца и предложения. Он по-настоящему ненавидел литературу и не видел в ней того прекрасного и чудесного, что отражалось сейчас во вдохновленном огне глаз директрисы, которая словно пыталась отыскать те же эмоции во взгляде юноши. Как ни странно, положение вновь спас Артём, полностью прочувствовавший сладкий вкус лжи и притворства, он снова прибег к этому опасному, но такому отчего-то приятному инструменту мира взрослых: – Дима с таким упоением рассказывал мне вчера о Катюше Масловой – о том, какая трагичная, но между тем простая история вложена в роман «Воскресение». По-настоящему, Толстой зацепил его за самое нутро, каждые строки проникали внутрь и оставляли за собой неизгладимый след в душе, после которого жизнь словно разделилась на «до» и «после». Артем говорил без единой заминки и даже короткой паузы, он вложил в свои лживые строки все вдохновение, преданность и упоение души и сердца, на которое он только был способен. Главной целью для него стало – расставить цепкий капкан лжи для своей любимой преподавательницы. Только, чтобы поверила. Только, чтобы не возникло сомнений в чистоте его помыслов и намерений. Кому-то эта игра показалась бы чудовищной, но Артем впервые испытывал лишь жгучий и терпкий азарт. Глядя прямо в глаза своей преподавательницы, он терпеливо выжидал, когда дверь клетки захлопнется. Бам. И она в капкане. – Впервые наблюдаю за Димой такую страсть души, – преподавательница с теплой улыбкой обратилась к оторопевшему юноше, он в ответ лишь сдержанно растянул губы в подобии улыбки. Но она получилась несколько кривой, предательски выдавая все те чувства, царившие в нем на самом деле. Вечно проницательная Августина Андреевна, однако, не заметила этого, лишь продолжила с непривычной теплотой в голосе, – Что ж, давайте обсудим это чуть позже, у вас еще остались уроки, а у меня через 15 минут совещание, – закончила она, вглядываясь в циферблат изящных, но потрепанных наручных часов. Оба с едва скрываемым облегчением, кивнули и быстрой кометой покинули уже осточертевший кабинет. Внутри у каждого горел коктейль самых невообразимых эмоций. У Димы – злость и некое отчаяние, у Артема – мучительная сердцу досада. Нет, он не испытывал потуги жалости или жалкого чувства вины по отношению к дорогому другу. Холодное, как остывшее блюдо, разочарование он испытывал от того, что в конечном итоге все, что он узнал о Рите оставалось прежним. То есть ровным счетом он знал о ней пустое ничего. До уроков оба друга впервые добрались в полном молчании.