Лекарство

После долгого и слишком утомительного дня, который впитал в себя гиблое, почти черное чувство разочарованности, пустого, ненужного отзвука сожаления в сердце и неоправданной злости где-то глубоко в горле и на языке – Артему нужно встряхнуться, да так сильно, чтобы мозги и память на месяц отшибло. Перед глазами так и мелькала картинка с участием его юной подопечной. Он ехал в машине и непроизвольно каждый раз противно морщился, стоило только в сознании появиться гиблым воспоминаниям... Он словно наяву видел закрытые, чуть трепещущие веки, открытую кожу шеи и словно в марафоне постоянно вздымающуюся, упругую грудь. И вместе с тем, в голове вдруг возник образ темноволосой в ту самую ночь – её приятный запах тела, который маслом мягко разливался вокруг него, заставляя юношу каждую новую секунду тонуть, задыхаясь этим сладким цветочным капканом. В ту ночь он без сомнения не мог выбраться из него в прямом смысле этого слова. Её длинные руки, протянутые к широким плечам; цепкие пальцы, что в непритворном желании сжимали тонкую ткань синей рубашки, стоило ему провести кончиком носа по влажной коже от выступающих ключиц до мягкой, бархатной шеи. Её алые, горячие искусанные губы в свете приглушенных синих неонов в темноте. Её тихий шепот рядом и накрывающие, крышесносящие грубые поцелуи в шею, в обнаженные плечи, ключицы, грудную клетку и, конечно же в горячие, порядком покусанные, но манящие губы. И вновь глаза, холодные глаза, отливающие серебром в темноте смотрят, как наяву в самое нутро парня, прямо и без какого-либо стеснения и заминки, слишком уверенно. Слишком крышесносяще смело. Машина резко вильнула в лево и руль чуть не вылетел из дрожащих рук темноволосого. Обильно и громко выругавшись, он ухватил его покрепче – обеими руками – и, подъехав к самому правому краю проезжей части, где обычно ездили длинные шлейфы автобусов, остановил машину. Резко повернув до упора ключом зажигания, парень кинул его позади себя. Раздался гулкий стук, ключи словно жалобно пропел свою последнюю песню. Вздохнув, он опустил тяжелую, будто чугунную голову на руль уже заглохшей машины. С отчаянием взвыв, он пальцами зарылся в непослушные волосы, до боли оттянув их от самых корней он словно пытался привести себя в чувство. До окончания их урока, оставалось буквально чуть больше двадцати минут, после которого скорее машинально, чем случайно заглянет — Августа Андреевна. Это будет своего рода проверкой для обоих. И, естественно как истинный ее любимец, домашний прирученный зверёк, будто вечно ей обязанный – он должен присутствовать на этом занятии, хотя бы на его окончании и неважно, что сейчас в этом самой школе, в том самом кабинете, на том самом столе его подопечную почти мило имеют во всех известных и неизвестных позах, знакомых и незнакомых ему ранее ракурсах. Он просто обязан там быть. И даже неважно, что его тошнит уже не только от присутствия, дыхания, неумышленных касаний темноволосой, но и от жалких мыслей о ней самой. Внутри все сворачивается комом, крепким, тягучим узлом: нижняя часть тела, то закипает, то холодеет, как от прикосновения оголенного живота к твердому металлу. Что-то противное пляшет на внутренностях, забираясь под сердце, снова пролетает легкой судорогой вверх по горячим артериям, застывая в ватных ногах и в дрожащих, чуть взмокших ладонях. Парень криво усмехнулся, поправляя зеркало и глядя в свой затуманенный прищур глаз, на малейшую секунду он подумал: «Ну, и пусть Августа Андреевна расскажет директрисе. Ну, и пусть она расскажет папочке. Ну, и пусть он вновь посадит на дурацкий домашний арест. Ну, и пусть будет угрожать, что не разрешит играть в группе. Пусть, пусть, пусть!... ». На секунду он застыл. Злость и отчаянье на лице сменила решительность. Парень быстро перекинул половину тела на соседнее сидение, в поисках небольшой связки ключей. Почувствовав в руке холод металла, парень вставив в его в замочную скважину, он повернул ключи направо. Дождавшись небольшого, трясущегося гула своего форда он выехал из стоянки и стремительно помчался в то место, от которого чуть тряслись коленки и потряхивало всего изнутри.

***

Когда он возвращается на отведенное за особые заслуги место на серой, будто пластмассовой парковке школы, все происходит словно на отмотанной до определенного момента коричневой пленке. Как будто он точным образом знает, что произойдет дальше до определенной последовательности секунд и цифр. Вот раздается скрип колес рядом и парень, слишком резко, поднимая ручник, глушит машину, нетерпеливо вытаскивая ключи зажигания сжимает их в холодных пальцах, рвано выдыхая. Сердце мелкой проседью стучит в висках, отзываясь маленькой тенью боли в затылке. Парень морщится, мимолетно закрывая глаза, пытаясь успокоиться, а в голове, как огонек в не укромной тьме невольно с сопротивлением вспыхивает вопрос, мучивший его всю дорогу : зачем. ему.все. это. нужно? Пауза. Темноволосый рвано и, между тем глубоко выдыхает и открывает глаза. Стискивая зубы, тихо матеря свои мысли, а в частности свой мозг, который начал работать не в самом нужном ему сейчас направлении, он резко хлопает ладонью по рулю, словно отрезвляя себя, он вглядывается в зеркало. Злой прищур зеленых глаз, вспыхивает в полумраке; густые брови сужены к переносице, губы неистово горят, но между тем бледные, похожие на серое полотно сливаются с таким же серым цветом замученного лица. Парень непривычно для себя ухмыльнулся. Да уж, отличная картина, лучше и быть не может.

***

Удивительно, но, когда темноволосый аккуратно, с некой осторожностью открывал многострадальную скрипучую дверь он готовился к самому худшему. К самому худшему, на что способна самая порочная душа этой гребаной школы — душа ученицы десятого класса, любительницы жестокого обращения к себе и жесткого секса с использованием не то, чтобы других, а тяжелых предметов в их исключительных целях. Ученица хобби, которой носил особый характер — раздвигание ног, где только они могут раздвинутся и неважно школа, дом или вечеринка глупых подростков, желающих поскорее вырасти. Неважно где, а уж тем более не имеет значения с кем. Заядлого отличника чуть потряхивало из стороны в сторону и даже невооруженным взглядом было понятно, что юношу трясет от злости и некой усталости, которая складывалась из пазла наложенной ответственности за одну кучерявую, тупую, пробочную голову. Руки у него все так же неуловимо дрожали в воздухе и, чтобы унять непонятное волнение, парень сжимал пальцы в кулаки именно до того момента, пока не почувствует покалывание в сухих ладонях. Боль была лучше любого хваленого отрезвителя. Внутри каждая часть его органов словно сгорала горячим пламенем от гнева, но он не мог не заметить, что чувствует явное чувство облегчения на кончиках пальцев ног и подрагивающих рук, стоило ему увидеть перед собой темноволосую девушку в полном одиночестве. Она сидела на белом подоконнике около раскрытого окна, безмятежно, даже со спокойным, умиротворенным выражением на лице выпускала клубок сизого дыма, что кольцом плавал вокруг ее маленькой фигурки. Удивительно, но Рита даже не шевельнулась. Не меняя позы, она так и осталась сидеть на своем прежнем месте. Девушка никаким образом не заметила приход юноши лишь только стоило двери гулко хлопнуть из-за еще одного порыва ветра, она обратила внимание лазурных глаз в обрамлении густо накрашенных тушью ресниц в сторону двери, где невольно застыв на месте, стоял Артем. Не заметно для глаз девушки он теребил края старенького, но любимого портфеля. В классе витал неуловимый сквозняк и юноша поморщился только уже от того, как в нос ударил резкий, горьковатый запах сигарет. Рита скользко и противно улыбнулась, медленно выдыхая облачко пара в окно, она отчеканила каждое слово с ядом в голосе: – Ты опоздал, — кучерявая позволила себе легкую тень усмешки, вновь поворачиваясь лицом к парню, не забывая при этом глубоко затянуться, прикрывая на короткий миг сияющую пелену глаз. Артем только лишь противно поморщился, словно дотронулся пальцами до чего-то очень склизкого, противного и загнивающего. До вещи, от которой исходила мертвецкая вонь. – Пробки, – коротко, с напускной равнодушностью ответил парень, медленно проходя внутрь кабинета, не забыв перед этим проверить, достаточно ли плотно ли прикрыта дверь за ним. Послышался через чур громкий смех девушки – сухой и наигранный смех, словно парень сам заставил её смеяться. И вовсе не было ей смешно. – Пробки? – спросила кучерявая, стряхивая большим пальцем пепел в открытое окно, который разлетелся в мгновение ока на ветру, как взлетевшая пыль в старом ветхом доме. Даже не поворачивая головы в сторону темноволосого, она продолжила, тихо посмеиваясь издевательским тоном: – Ты же, целый день из школы не вылезал, так с чего бы вдруг пробки или может.. – вновь наигранная продолжительная пауза и кучерявая сделала вид, словно сильно задумалась. Подперев рукой ямку на подбородке, устремляя взгляд вдаль и, придав своему выражению лица таинственность, девушка прищурила пуговки голубых глаз, словно глубоко погрузилась в раздумия. Сжимая пухлые губы и, пытаясь не рассмеяться стоило Рите увидеть порядком раздраженное и покрывающееся красными пятнами от гнева лицо Артема, что нетерпеливо ждал окончания всего этого цирка, девушка продолжила: – Может отныне в библиотеке жутко длинные очереди, плавно переходящие в пробки и поэтому ты целочка опоздал на наше долгожданное и между тем увлекательноезанятие, – закончила девушка, приторно улыбаясь юноше, что от злости громко клацнул челюстью в воздухе, да так громко и комично, что Рита уже не стесняясь смеялась над своим учителем в голос. На душе у Артема было скверно, противно и что-то липкое, неприятное разливалось в груди, стоило его ушам услышать снова этот жуткий, безжизненный, сухой смех, а глазам встретится с холодным, равнодушным взглядом льдистых глаз, что смотрели слишком прямо и слишком пусто. Ковыряясь по всему живому внутри словно вилкой, она осознанно переворачивала все вверх тормашками. Переворачивала все вверх дном, без шанса что-то вернуть назад, как было прежде, оставив лишь смесь гремучего коктейля, на дне которого плескалась бесхребетная слабость, жуткое чувство усталости, пустое, колющее чувство отчаянья и тупая, ноющая временами боль где-то в районе ребер. А в довершении вишенка на торте в виде глупого и ненужного, как третья рука сожаления на губах. Ах, еще и это идиотское, постыдное прозвище, растянутое чуть ли не по слогамце-ло-ч-ка. Почти безучастное лицо темноволосого, на малую капельку песчаной секунды ужасно перекосило и глаза сами собой как по наитию закрылись, а судорожный вздох выбрался наружу. Не в силах что-либо ответить, Артем лишь, подавив в себе нарастающие раскаты гнева, глубоко вздохнул. Считая про себя, он пытался таким давно заученным образом отбросить подальше в закоулки мозга мысли о том, как же быстро можно избавиться от этой порядком надоевшей особы. Один. И он наступает носком черных лакированных туфель на её длинные пальцы. Два. Она истошно вопит, с непередаваемой мольбой в голубом своде глаз и на искусанных, белых как полотно, губах. Три. Она кричит, чтобы он немедленно прекратил. Четыре. Он наступает еще сильнее и слышит тихий, но такой очаровательный хруст ломающихся костей под ногами. Пять. Она ломается под его руками и кричит, бессвязно шепчет, стирая выступающую слабость на глазах – пожалуйста. Ее некогда любимая сигарета тем временем тлеет под ее рукой, противно шипя и обжигая грубую кожу тыльной стороны ладони. Дернувшись в сторону Артем открывает глаза и глубоко вздыхает, осторожно оглядываясь назад, где сидела девушка. Но та мирно продолжала «жевать» свою кровную сигаретку и, кажется, ничего вокруг себя не замечала, лишь улавливала, когда нужно было выдыхать и, когда нужно стряхивать пепел. Поэтому еще раз мимолетно взглянув в ее сторону и не встретившись с ней взглядом, к своему явному счастью, он медленно прошел за первую парту перед учительским столом и положил туда свой неподъемный, портфель. Со всей присущей только ему аккуратностью Артем начал доставать свои конспекты, все возможные учебники и особо нежно, почти полюбовно он достал пенал с пингвином. Притихшая Рита, все это время краем глаза, наблюдавшая за темноволосым и всеми его действиями, удивленно вскинула брови вверх и чуть не выронила сигарету стоило ей лишь увидеть этот чистой воды детский, но такой милый пенальчик, больше подходящему ученику второго класса, чем выпускного. Секундой взглянув на сигарету, девушка стремительно выкинула ее в окно, мгновенно спрыгивая с подоконника. Девушка подошла чуть ближе к парню, даже не удосужившись, отдернуть стремительно ползущую вверх блудную юбку, которая своей длиной сейчас напоминала больше тряпочку, нежели полноценную юбку ученицы. Сама же Рита этого фактора словно нарочно не замечала, лишь обогнула стол своего «учителя» и резко отодвинула рукой стул в сторону. Тишину наполнил противный звук скрипучего металла по линолеуму, и на секунду оба передернулись от пренеприятного ощущения внутри. Без зазрения совести темноволосая встала рядом с парнем, с равнодушным интересом, рассматривая все возможные вещи перед собой – тетрадки, справочники и канцелярские принадлежности. Рассматривая все это по очереди, Рита приходила в тихий ужас от горького, ужасного понимания, что все это предназначено ей одной. Она с досадой прикусила губу, пытаясь избавиться от мысли и порыва сбежать отсюда, да так, чтобы сверкали лишь ее длинные ноги и пятки. Рита вновь глубоко вздохнула, а вернее сказать простонала от безмолвного отчаяния и темноволосый, не особо замечавший ее присутствия рядом все это время, наконец-таки заметил ее. Оглянувшись, он с неким удовлетворением заметил ее чуть потускневший взгляд и еле уловимую дрожь пробегающую по телу, но стоило глазам опустится ниже, то они в удивлении жадно расширились и он захлопал глазками, чтобы ненужная картинка исчезла. И несмотря, на неловкость внутри он стеклянным тоном проговорил одно цепкое слово: – Юбка. Рита непонимающе, находясь явно ни в этом помещении, ни в этом классе, уставилась на него как на истинного, форменного идиота, а потом перевела немного рассеянный взгляд на свои ноги, а точнее на многострадальную юбку и даже не удивилась такому повороту событий, даже не отдернула ее к явному изумлению юноши, лишь хмыкнула и ответила как ни в чем не бывало: – Ага, юбка. Не нравится? – с усмешкой спросила темноволосая, подходя к нему ближе и немного остервенело улыбнулась, сильно напугав этим оскалом темноволосого. Рита встала прямо перед точно опешившим парнем и чуть оттолкнула его от парты, около которой он стоял все это время и присела на нее, в не сомнении соблазнительно перекидывая ногу на ногу, да так высоко, что Артем успел точно увидеть кружево чёрных трусиков. Парень незаметно от девушки, тихо сглотнул и с непроницаемой маской на лице, достаточно спокойно ответил ухмыляющейся девушке: – Нет, не нравится. Рита снова рассмеялась своим сухим смехом, опуская тяжелые ладони по бокам от себя и она зажала пальцами угол деревянной парты. Медленно перекинув надоевшие длинные кучерявые пряди волос за спину, девушка проговорила,не теряя прежней ухмылки и, мерцая в чуть потускневшем помещении своими льдистыми камушками глаз: – А я и забыла о ваших вкусах, сэр. А если я надену длинную юбочку по щиколотку, я тебе понравлюсь? Темноволосый сжал челюсти, чуть ли не до их взаимного, громкого клацания, силясь снова не смотреть вниз, он твердо, металлическим голосом произнес: – Ты никогда мне не понравишься. Пауза. Молчание. Непривычная обоим неловкость. Слишком серьезно для шутки и слишком смешно для правды. Рита тем временем снисходительно, но с оттенками черничной грусти улыбалась, Артем не до конца понимал была ли это улыбка или же снова усмешка с высокомерными нотками направленная в его адрес. Но то, как поднялись уголки ее пухлых, словно нарисованных умелым художником, губ осталось у него в памяти на весь день и, когда он не мог заснуть в кровати, он вспомнил, черничное сиянье глаз и одну фразу, отрезвляющую и одновременно губительную: – Я знаю, Артем, я – знаю.

***

А на душе все так же прекрасно-мерзко, хоть галстуком-петлей душись. – Боже, — страдальчески, провыл юноша, поочередно закатывая глаза, чувствуя как внутри все вскипает от жгучей злости на все и вся, а в особенности на бестолковую Риту, что пыталась вникнуть в суть решения простых задач по математике, но увы и ах, все было безрезультатно, — неужели ты настолько тупая? — добавил парень, не заботясь насколько грубо эти слова прозвучали. Сейчас юноше было действительно плевать на этот фактор. Темноволосая же раздраженно закатила глаза на его фразу. Безусловно было обидно, горячая, нагретая кровь так и бурлила по артериям, но Рита, к своему сожалению, понимала, что в действительности Артем прав – она ни черта не смыслила в этих уравнениях. Циферки так и мелькали перед ее глазами, но она глупо с видимым недоумением махала ресницами, хмурила лицо и с озадаченным видом гладила пальцами свой лоб. И от того, что она ни черта не понимает хотелось провалиться сквозь землю. – Господи, — глубоко вздохнул юноша, смотря на неправильные действия девушки. От чего-то каждое ее малейшее действие приводило Артема в безумную агрессивную злость, а внутри от кончиков пят поднималась жгучая, приводящая в бешеное движение кровь – желчная, почти змеиная ярость. – Произведи замену переменной здесь, — минутой погодя, проговорил нетерпеливо Артем, нервозно тыкая длинным пальцем в тетрадь прямо перед Ритой. От этого движения девушка лишь с тихо скрываемой яростью закатила глаза, огрызаясь и ядовито шепча что-то нецензурное в ответ парню. Ему откровенно говоря, уже надоело наблюдать за тем, как кучерявая лихорадочно, без особого стеснения прямо перед ним рисовала какие-то неразборчивые каракули в его же (!) черновике, вместо того, чтобы решать похожий пример, с которым они покончили десять минут назад. И от этого неуважения, простой безалаберности к чужим вещам, в частности к его – Артема беспорядочно трясло от ярости на это бестолковое создание, а желваки ходили туда-сюда одним судорожным движением. В общем и целом, он впервые так завелся и никак не мог успокоится и может именно поэтому, совершенно необдуманно, необоснованно из его рта вылетела, словно вспорхнувшая в небо птица, фраза особо гадкого содержания: – Трахаешься ты явно лучше, чем решаешь примеры.