Rescuers

      Коридор. Длинный, слишком знакомый, чтобы не понимать, где ты находишься, и слишком родной, чтобы ненавидеть это место. Холодные белые стены, мигающая лампочка, первая по счету от двери, что всегда открыта, девятая от той, что хотелось открыть и увидеть, что же именно за ней скрывается, как выглядит свет там, а не представлять себе всего лишь на двадцать процентов отдающую правдой реальность. Кресла в коридоре как обычно металлические, холодные и жесткие, для любого слишком правдоподобно и смахивает на способ оставить человека бодрствующим, пусть и сквозь томительное ожидание. Руки не трясутся, успокоительного в теле так много, что будь Чонгук нормальным — давно бы отрубился здесь, но он продолжает сидеть, безэмоционально таращась на ровные плитки пола, в которых видно с какой частотой гаснет лампочка. Это становится увлечением — считать секунды и частоту повторений —отвлекающий маневр, и парень уже не хочет выбить надоедливый элемент из стальной опоры из-за его давящего на мозг недотикания и недошипения. Только истинная благодарность, иначе тот сошел бы с ума.       Доктор подходит беззвучно, и Чон понимает, что, как бы ни старался, не может разглядеть его лица, оно просто плывет в глазах, размазываясь непонятными пятнами, и никак не собирается в хоть немного четкое, чего не скажешь о халате и ручке в нагрудном кармашке — они выглядят слишком ровными и яркими. От контраста начинает кружиться голова.       — Вы Чон Чонгук? — спрашивает размытое лицо, как из-под толщи воды, Чонгук кивает, по крайней мере он думает, что кивнул, хотя на деле едва колыхнулся. — Соболезную, — и ни нотки сочувствия, голос звенит прямо в ушах, — Ким Тэхён скончался.       Чон сидит неподвижно, бледнея и становясь похожим на дорогую статую из белого мрамора. Глаза — пустышки, ни слез, ни боли, ничего, потому что давно вытекло непонятной жидкостью сложного цвета, а вместо чувств — седативное*. Доктор исчезает, рассыпавшись миллиардами мелких разноцветных шариков по полу, закрывая отражение от мигающей лампы, и маяк пропадает. Гук отклоняется спиной назад, откидывает голову и все погружается в черный, пропадает опора, он падает вниз или вверх, парень не знает, да и, если честно, ему глубоко насрать. Пустота заполняет собой все, и только оболочка, лишенная всякого содержимого, летит в никуда.       Прекрати… Никто не станет тебя жалеть. Ты не рассыпешься, как этот образ, что сам придумал.       Голоса шепчут и скрипят где-то на уровне подсознания. От них стынет кровь, и мурашки по коже расползаются слишком стремительно, вытаскивая наружу. Свет, после кромешной темноты, бьет слишком больно, заставляя часто моргать и смаргивать соленые капельки с уголков глаз. В горле сразу собирается плотный комок, который Чонгук никак не может сглотнуть, он вязкой субстанцией засел глубоко и давил существованием на воспоминания. Гук подрывается с места, оказавшегося задним сидением их спасательной машины, голова кружится от резкого подъема, и парню приходится опереться на панель по правую руку от себя.       — Очнулся! — крикнул один из спасателей, сидя напротив Гука, от звука парень сильно зажмурился, точно он только вылез из-под земли. — Ты как? — обращаясь уже к Чонгуку.       — Мы едем? Куда? — сразу спрашивает парень, надеясь на то, что ответ будет правильным.       — Госпиталь, — бинго, Чон даже улыбнуться не прочь, но не в его силах в данный момент. — Чимин за рулем, будем через пару минут.       Чонгуку вообще сложно что-либо ответить. Он не здесь и уже давно тут не находится, парень сейчас где-то рядом с Тэхёном, хотя даже не представляет, где и в каком состоянии находился хирург. Чон старается не думать о том, что может или уже могло случиться, ведь если произошло то самое, что парень не способен исправить, его мир и вся жизнь окончательно полетят неисправимо вниз, туда, где и дна-то нет, только кромешная пустота и тьма. «Как в этом гребанном сне», — думает Гук, жмурясь и сдавливая переносицу.       Когда машина останавливается, Чон первым выбегает, опережая в своих действиях даже Пака, который волнуется сейчас вообще за всех вместе взятых. Он не знает Тэхёна столь хорошо, и вообще по-началу тот ему не сильно понравился, особенно после той вечеринки, Чимину было не сложно потом догадаться, что Гук затеял ее именно для Кима, но ничего кроме поддержки оказать не мог. Вот и сейчас переживает, но состояние обоих не в его руках. Остается лишь смотреть за Чонгуком на свой страх и риск, ведь их руки в данный момент, в момент всеобщей паники, что видно даже в больнице, были необходимы, но Чон не смог бы сейчас спасти и котенка с дерева. Даже после дозы успокоительного спасатель был слишком дерганый и не видел ничего, кроме своей конечной цели. Гука не подпускают к палате, в которую уже поместили Тэ. Двое медбратьев вцепляются в парня мертвой хваткой, призывая не мешать медикам делать свою работу, но в душе все рвалось от непонятного чувства всепоглощающей тревоги.       — Пустите! — в очередной раз раздается на весь коридор, где уже ребята из команды Чона пытались усмирить своего друга, оттаскивая в сторону, подальше от грозящихся вызвать охрану медбратьев. И это почти истошное «пустите» доносится даже до врачей и медсестер в палате, делая их работу только труднее, ведь на больничной койке лежал их человек.       Гука сажают в кресло, и это напоминает ему сон до тошноты, только знакомые четкие лица около себя убеждают его, что еще не все, не точка невозврата. Все томятся в неведении, никто не может заглянуть через стены, не может войти через дверь — запретное нельзя и не мешайте режет слух. Чонгук закрывает руками уши.       В палату прибегает Нэйтан. Какой-то потрепанный, и, точно сбившийся с курса путешественник, неразборчиво семеня ногами, входит к Тэ. Пак наблюдает за толикой происходящего перед дверью: «Неужели все так плачевно, что понадобился хирург? — думает Чимин, обращая внимание на уткнувшегося взглядом в свои колени Гука. — Хорошо, что ты не видел».       Спасателю и видеть не надо, внутри все мелко крошится с каждой минутой все сильнее и ускоряясь с геометрической прогрессией, никакие года тренировок и закалки не готовили Чона к еще одной потере, даже к самой мысли о ней, поэтому ему трудно. Старые шрамы и, казалось бы, уже давно зажившие раны будто снова открывались, воспроизводя процесс заживления в обратном порядке, только в несколько раз быстрее — невыносимо больно, а парню не хватает сил на восстановление столь скоро. Он кроется тишиной и, в попытке отстраниться от всего вокруг, отделяется даже от реалии, плотно закрывая глаза и отгоняя образы Тэ, особенно самые теплые, с его мягкой квадратной улыбкой или потерянным взглядом, который так умилительно выглядел, учитывая его возраст. Его объятия слишком теплые и слишком нужные именно сейчас, когда неизвестность морозит изнутри. Чонгук отгоняет воспоминания, но чем сильнее гонит, тем больше их возвращается, проецируя прямо на внутренней стороне век.       — Чонгук, — он не слышит, но вакуум рушится от потряхивания сильной рукой. Чон открывает глаза, узнавая в человеке перед собой Нэйтана, у него пара вертикальных морщинок между бровями на переносице и слегка сведены губы, как бывает при волнении. — Ты можешь войти, — и теперь даже не понимаешь — это хорошо или уже стоит заказывать себе гроб, потому что ничего более мужчина не говорит, протягивает белый халат и отходит, позволяя встать.       Пиканье монитора сердечного ритма сразу уходит на второй план, а перед глазами только мирно лежащая фигура Тэхёна. Подсоединенный аппарат ИВЛ* заставляет Чонгука глубоко вдохнуть, прежде чем подойти еще ближе. Маска закрывает пол лица хирурга, и даже просто от этой картины становится больно прямо под ребрами. Бледное, умиротворенное выражение лица, и Чон даже хочет, чтобы проступили гримасы боли или недомогания, но не вот это — абсолютно безэмоциональное, слишком спокойное. Спасатель подходит и встает у изголовья перед капельницей, смотря на живого, но такого в опасной близости к вечности Тэхёна. В голове пусто, а на сердце томное и невозможное желание: обнять, сгрести в охапку, прижимая к груди, и шептать на ухо теплые слова, поглаживая по голове и целуя щеки, виски и лоб, все, до чего возможно дотянуться. Но Чон стоит не шевелясь, обездвижено, как старое дерево в безветренной пустыне, такой же сухой и бесцветный, смотря на Тэ и понимая, что ничего сейчас не может сделать. В палату спустя пару минут входит Фирст, останавливаясь с другой стороны койки, ближе к выходу, и проверяя показания.       — С ним все нормально, Чонгук, — говорит врач, поднимая взгляд на спасателя. — Поставили искусственную вентиляцию легких, чтобы очистить кровь от углекислого газа и насытить кислородом, выключим, когда придет в себя. Надышался дыма, да, но кроме небольшого сотрясения больше ничего нет. С ним все будет хорошо.       Гук молчит, впитывая слова, как последнюю надежду. Будь он в состоянии на какую-нибудь эмоцию сейчас, то разрыдался бы от облегчения, но у парня просто смягчается взгляд, он кивает Нэйтану, который направляется к выходу, чтобы оставить парней одних. Всего лишь легкое касание пальцами к доступной коже на лбу, слегка отодвигая шоколадные прядки, а в Чонгуке что-то сбивается и он прикусывает собственную нижнюю губу, пока мурашки пробегают по всему телу. Его забирает Чимин — бригаде было необходимо возвращаться на патрулирование города, потому что не хватало сил и людей при панике.       Чонгук приходит в себя окончательно, только когда он включается в работу.