desperate.

Мороз щипает привыкшие к теплу автомобиля щёчки, что явственно чувствует Бэкхён, а вместе с ним и маленький омега, бережно упакованный в комбинезончик. Малыш жмется ближе к папе, утыкаясь носиком в чужой теплый шарф, и замирает, словно так холодный воздух его не коснется. Совершенно иначе себя чувствует Джиён. Выскакивая из салона автомобиля слишком активно и уже порываясь утонуть в ближайшем сугробе, он так и застревает на месте, чувствуя, как капюшон курточки оттягивается назад. — Даже не думай, Пак Джиён, ты должен попасть в дом сухим и чистым, а не как обычно, — иногда Бэкхёну кажется, что он мог бы посоревноваться с любым супергероем на предмет скорости реакции, которую изо дня в день тренирует в нем сын. Сказать, что Джиён вырос неусидчивым, — не сказать ничего. Он один доводил до измождения сразу четверых дедушек. Гиперактивный, сверхкоммуникабельный, он умудрился собрать вокруг себя не только весь школьный класс, но и абсолютно всю детвору со двора. — Ну, папа, — малыш жалобно протянул, слегка осаждая свой напор, как минимум больше не пытаясь вырваться, чтобы раскидать весь бережно собранный с дорожек снег. — Сегодня Рождество, ты же не хочешь быть на празднике распатланным и мокрым? — Бэкхён любопытно тянет, поправляя съехавшую набок шапочку, а малыш дуется все больше, потому что и в самом деле не хочет, он хочет быть красивым сегодня, но в снег хочется так же сильно. — Завтра выходной, так что мы обязательно это компенсируем, да? — Чанёль обходит автомобиль, подходя ближе к своим мальчикам, и от греха подальше подхватывает старшего сына на руки. — Обещаешь? — прижимаясь к плечу отца, малыш послушно затихает, позволяя отнести себя к двери в дом, и с нетерпением замирает, когда папа нажимает кнопочку звонка. — Обещаю, — и альфа честно кивает, целуя холодную заалевшую щёчку. Ждать долго не приходится — их и без того уже заждались, и никто не удивляется, когда входная дверь открывается буквально через несколько секунд. Хичоль улыбается широко, счастливый видеть детей, и тут же перенимает из рук омеги своего — пока что — самого маленького внука, пропуская семью в дом. Тепло обдает замёрзшие щеки, а обоняния касается приятный аромат древесины и каминного огня, разбавленный хвоей и мандаринами. Джиён послушно раздевается сам, стоит отцу опустить его на ножки, стараясь не торопиться и не раскидывать вещи, чтобы папа не ругался. Чанёль же уже по привычке помогает мужу снять верхнюю одежду, краем глаза поглядывая, чтобы сыновья не вздумали баловаться. Хангён поспевает с некоторым опозданием, выходя из гостиной, где, судя по шуму, собрались уже все. Первым делом подхватывая Джиёна и получая звонкий поцелуй в щеку, он уносит малыша с собой. В гостиной, окружив небольшой журнальный столик диваном и креслами, собранными по всему дому, восседала их ставшая совсем не маленькой семья. Хичоль на пару с еще крохотным двухгодовалым внуком опустился на укороченный диванчик, больше походящий на широкое кресло, подле своего альфы; чета Бён восседала напротив, чувствуя себя совершенно комфортно с бокалами белого полусухого в руках. На диване разместился только Джеон в компании своего омеги, возле которого — ожидаемо — и топтался Джиён, наверняка выбравшись из объятий дедушки. Протиснувшись между коленей старшего, малыш излишне бережно прижимался ушком к совершенно однозначно округлому животу омеги. Это стало уже привычным для них приветствием: когда Джиён в первую очередь желал поздороваться с малышом, живущим в чужом животике, и только Дже был слегка недоволен, как обычно лишенный внимания и приветственных поцелуев маленького непоседы. То, что они имеют сейчас, совершенно неожиданно для каждого стало привычным. Шесть лет назад, когда Чанёль и Бэкхён только начинали свою жизнь как одна семья, никто и представить не мог, что все закончится именно так: что три альфы семьи Пак будут совершенно спокойно находиться в одной комнате, беседуя на отвлеченные темы; что Джеон будет совершенно комфортно чувствовать себя рядом с родителями Бэкхёна. Омега до последнего не мог представить себе, как пройдет их знакомство, но все оказалось не столь пугающим: чета Бён не узнала в стоящем перед ними альфе того мальчишку, что пришел к ним домой одним субботним утром, помятый и встревоженный. Об истинности все словно и вовсе забыли, никто не считал нужным напоминать об этом себе или окружающим и уж тем более ставить в известность родителей омеги — так им будет проще, как и всем остальным. — Малыш, ну что ты делаешь? — Бэкхён каждый раз чувствовал неловкость, стоило только Джиёну вторгнуться в чужое пространство, что он делал с завидной регулярностью, и только Ын тихо смеялся, приглаживая темные вихри на детской макушке. На голос папы, впрочем, как и всегда, отреагировал только самый маленький из омег, отрываясь от дедушки и находя взглядом причину переполоха, которую наверняка не заметил только лишь из-за крепких объятий дедушки, и сам всполошился, норовя присоединиться к брату, и мешать этому было бесполезно. — Джехён, ну ты куда, — простонал папочка, наблюдая, как маленькие лапки забавно просеменили к дивану, а сам малыш уткнулся в колени брата-альфы, не желая взбираться на диван своими силами. Джеон отказать не мог, идя на поводу малыша и подсаживая на диванную подушку возле Ына, наблюдал, как тот — ожидаемо — подобрался ближе и, беря пример с Джиёна, так же прижался ушком к круглому животу. Комната наполнилась тихими, смущенными смешками, и только Бэкхён раздосадованно стонал от неловкости, утыкаясь лбом в плечо мужа. Он знал, что пара была совсем не против такого поведения детей, их это не смущало, скорее наоборот — забавляло, как и многочисленных дедушек, но такая тяга детворы к носящему омеге была для него непонятна. Остальные же находили в этом нечто очаровательное — как малыши дружно ждут появление своего «братика». Вдаваться в тонкости семейных связей не хотелось — смысла не было. Хангён и Хичоль точно так же ждали появления внука. Именно внука, без лишних приставок, потому что, хоть для Джеона они и были дедушками, Ын смущенно называл их отцом и папой. Он вовсе не умалял важности Чанёля и Мину, они были и всегда будут родителями его альфы, но именно его дедушки стали для омеги настоящими родителями, которых никогда и не было, одарив вниманием и заботой, которые ему никогда не доставались. У них уже не было маленьких детей, за которыми только глаз да глаз, не было недавно созданных семей, которым нужно было отдавать всего себя. И они посвятили всю свою любовь ребенку, который нуждался в ней больше всего, и это было правильно. Малыши, кажется, совсем не собирались отставать от беременного, и даже Джиён, забравшись на диван по другую сторону от младшего брата, так же прижался к животику, чтобы было удобнее. — Моего омегу украли, — лаконично изрекает Джеон, понимая, что его вот-вот вытолкнут с дивана маленькие ножки, но все еще пытается сопротивляться, легко щипая крохотные пальчики, укутанные в теплые носочки. — А ты не жадничай, — Джиён даже не раздумывает, дразнясь высовывая кончик языка и доводя дедушек до тихой истерики. Бэкхён даже не думает в это встревать, зная, что дети отлипнут, только когда наобнимаются или им надоест сидеть неподвижно и захочется заняться чем-то другим. Разве что только Джехён может пригреться в теплых объятиях и задремать. Приходится сдаться и смириться. Поддаться мягкому прикосновению мужа к талии и занять одно из двух оставшихся кресел, что словно были призваны сближать пары, рассчитанные на двоих, но умещающие в себе не более чем полтора человека. В руках довольно быстро очутился бокал вина, и в теле разлилось приятное блаженство от царящей в кругу семьи атмосферы. Время только подходило к десяти вечера — слишком рано, чтобы садиться за стол, и взрослые дразнили собственный аппетит, балуясь вином, доливая детям, к числу которых был причислен Джиын, фруктовый сок. На кухне своего часа дожидались холодные закуски, и аппетитное мясо томилось в маринаде, чтобы на столе очутиться с пылу с жару аккурат к полуночи. И все происходящее казалось чертовски уютным, вот только кое-чего не хватало… — Он снова не придет? — едва ли не шепотом задавая вопрос, Бэкхён уперся взглядом в полупустой бокал вина. Вопрос, который не требовал разъяснений, ведь каждый знал, о ком именно говорит омега. Каждый ждал, но от праздника к празднику ожидания были напрасны. Мину не приходил. — Обещал подумать, — в который раз выдыхает Джеон, уже успевший подобраться ближе к своему омеге, приобнимая того за плечи, второй рукой придерживая на своих коленях и впрямь задремавшего Джехёна. Внутри разливалось уже привычное смирение и принятие, что ему, возможно, совсем не в удовольствие встречать Рождество в кругу «чужой» семьи, когда есть своя, полная любви. Джеон никогда не прекращал общение с папой, нередко наведываясь в гости и так же заботясь о маленьком братишке с его стороны, как и о Джиёне и Джехёне. Схожих, пусть и не столь крепких отношений придерживались и Чанёль с Бэкхёном. Велением самой судьбы после садика встретившись у дверей начальной школы, в которую Джиён пошел в первый класс, а малыш Миён — подготовительный. Хорошо знакомые друг с другом малыши нередко проводили вместе перемены, в самом деле подружившись, нехитрыми детскими рассуждениями придя к выводу, что они, должно быть, тоже братья, раз у каждого из них есть Джеон, и никто из родителей не стал объяснять этих тонкостей, решив оставить все на волю времени и случая. Всё позже. И в преддверии каждого праздника было бы глупо не приглашать Мину вместе с его семьей, потому что это было правильно; потому что они останутся связаны с Чанёлем и Дже; потому что их маленькие дети очень привязались друг к другу; потому что двадцать лет жизни нельзя перечеркнуть и забыть. Но Мину не приходил. Никогда. И на это на самом деле было множество причин, о которых сам омега не говорил, но о которых прекрасно знали Чанёль и его родители. Поступив очень неправильно и совершенно не красиво, когда-то давно они заставили омегу чувствовать себя лишним в этой семье, ненужным и нежеланным… На что они могли рассчитывать теперь, когда появилось место, где его любят и хотят видеть? С этим оставалось только лишь смириться или дать омеге чуть больше времени — подождать и попробовать вновь, но разнеженную тишину нарушил зазвучавший дверной звонок. Сердце ухнуло в пятки без преувеличения у каждого. С большим трудом верилось, что это мог быть Мину, особенно сейчас, когда не прошло и минуты после его упоминания, но никого другого этим вечером даже не ждали. — Я открою, — Джеон опомнился первым, поднимаясь с дивана и передавая проснувшегося от громкого звонка брата в руки Бэкхёна. Малыш лишь зевнул в ответ на смену места положения и, чуть поерзав в родных объятиях, уткнулся носом папе в грудь, сжимая в кулачки его кофту. В полном молчании Джеон покинул комнату, и, чувствуя себя отчего-то неуверенно, он всего на секунду замер в прихожей, испуганно вздрагивая от ощущения тяжелой руки, опустившейся на плечо. Позади стоял Хангён; едва заметно улыбаясь одними уголками губ, он лишь слабо кивнул в сторону двери. — Я за компанию, открывай уже. И Джеон открыл, потому что заставлять гостей ждать было крайне неприлично, особенно в такой холод. Верилось с трудом, но на пороге и в самом деле стоял Мину вместе со своим мужчиной, держа за руку смущенного малыша, что переступал с ножки на ножку, а увидев брата, тут же потянулся к нему, совершенно не волнуясь о том, что он уже взрослый для этого. Отказать было просто невозможно, как было невозможно отказать и двум другим братьям со стороны отца, что словно вили из него веревки, как, впрочем, и из других альф. И ведь до чего же судьба садистка, думалось юноше, когда попытки отцепить от себя малыша, чтобы снять курточку, увенчались успехом лишь с третьей попытки: она одарила его тремя младшими братьями, и все они были омегами. Их взросление обещало стать настоящим испытанием не только для родителей, но и для него, как старшего брата, что должен будет приглядывать за всеми. — Я рад, что вы пришли, — невольно улыбнувшись, альфа попятился вглубь прихожей, пропуская новых гостей в тепло, а дверь закрылась тихим щелчком за их спинами. Мину чувствовал себя неловко, но его состояние словно и не замечали. Мужчины лишь дежурно пожимали друг другу руки, и даже знакомство нового альфы с отцом бывшего мужа прошло на удивление легко. Чего не ожидал совершенно никто. — Я хотел увидеть тебя, и Миён соскучился, — Мину не мог сдержать мягкой улыбки, глядя на своих мальчиков, и тут же не смог сдержать желание обнять старшего сына. Маленький омега тут же замер, стоило папе припечатать его к груди брата, но даже не думал вырываться, потому что за поцелуем в щеку альфе ему тоже достался один у самого носика. А после приятную тишину поглотило шуршание одежды и недовольное сопение Миёна, которому пришлось стать на ножки, чтобы альфа, присев на корточки, расстегнул пушистую курточку, между тем и сам целуя покрасневшие от мороза щечки и в довершение приглаживая растрепанные темные волосы.  — Малыш, ты должен представиться, — кивком намекая на замершего чуть в стороне, в дверном проеме, альфу, Джеон мягко улыбнулся. Это была первая встреча для них. Хангён знал о втором ребенке Мину только понаслышке, со слов Чанёля или Джеона. Видел несколько фотографий, щедро показанных внуком, со вступления в детский садик, а после и школу, но лично… Даже с Мину это была первая встреча за долгие годы, очень долгие, если быть откровенным. Мужчина помнил его совсем ребенком, лет двадцати, когда они только-только поженились с Чанёлем. Последующих встреч было слишком мало, и все они были до отвратительного короткими и наполненными предвзятого негатива. Негатива с его стороны, которому на самом деле не было причин и не было оправданий, но, чтобы понять это, потребовалось еще больше времени. Сейчас Мину выглядел совершенно иначе. Куда более взрослый, зрелый, хоть и не растерявший окончательно своих юношеских черт. Его волосы стали светлее и длиннее, чем он немного напоминал Хичоля, хоть и схожесть эта была по большей части надуманной. Все тот же мягкий взгляд и легкая улыбка на губах, точно как двадцать лет назад, и сейчас, глядя на него в живую, а не через фотоснимки, Хангён не мог найти себе достойного оправдания, которое объяснило хотя бы ему самому, почему он поступил с ним так жестоко. От молчаливого изучения мужчину отвлек маленький омега, что, долго решаясь и собирая свою решимость в кулачки, шагнул чуть вперед и склонился почтительным поклоном: — Здравствуйте, — смущенно сцепляя между собой пальчики, малыш выровнялся, неуверенно глядя на незнакомого мужчину, и только стоящий рядом Дже не давал ему смущенно сбежать к папе. — Мое имя — Кан Миён. Устоять перед кем-то столь очаровательным было сложно. В этом была прелесть абсолютно всех маленьких детей, в особенности маленьких омег — они были просто невероятны. И Хангён тоже не мог устоять против такого. — Очаровательно, — протянув совсем искренне, он не сдержался и мягко поправил выбившуюся шоколадную прядку из прически своего нового знакомо, заставляя щечки того заалеть еще сильнее. — Ты можешь называть меня дядей, — Миён неловко кивнул вместо ответа, смущенно глядя в пол, и поднял взгляд, лишь когда из гостиной раздалось довольно громкое «папа», в котором без труда можно было узнать Джиёна. Маленькие ушки словно навострились, а сам малыш невольно покосился в бок, точно пытаясь заглянуть за спину мужчины, что присел перед ним на корточки, желая сгладить существенную разницу в росте и не рискуя брать на руки, как сделал бы это с Джиёном. Они ведь совсем не знакомы. Наблюдать за внезапно заинтересованным омегой было забавно: глазки тут же раскрылись шире, являя довольно интересный разрез, явно заимствованный у отца, а выражение личика стало немного озадаченным и любопытным. — Беги в комнату, тебя наверняка уже заждался Джиён, — Хангён просто не мог задерживать малыша дольше, он ведь явно шел сюда повидаться с другом, и Миён послушался, правда покосившись на папу, и, получив легкий, согласный кивок вместо ответа, маленькой юлой убежал в комнату. Джеон посчитал нужным направиться за братом, уверенный, что и остальные пойдут следом, но Хангён решил задержаться. Ставший свидетелем столь милого знакомства, Мину так и остался стоять в куртке, хоть и расстегнутой, в то время как даже Сынхён успел развесить одежду сына и собственную, а теперь намеревался помочь своему омеге, не желая задерживаться в коридоре столь долго. — Думаю, нам стоит поторопиться, — он протянул совсем тихо, подходя ближе к Мину, и, невольно улыбаясь, стащил чужую шапку за мохнатый бубенчик, заставляя омегу смутиться, потому что за ними наблюдали, и это внимание казалось ему слишком пристальным, непривычным. Хангён понимал, что хотя бы ради приличия ему стоило оставить пару одну, хоть на минуту, прежде чем они войдут в гостиную и окунутся в совершенно непривычную для себя атмосферу, вот только сделать этого не мог. Это их первая «адекватная» встреча за двадцать лет, лишенная обиды, злобы, негатива, которые нередко были со стороны альфы, и сейчас он как никогда чувствовал острую необходимость начать эту встречу с разговора. Очень важного и нужного разговора, который, откровенно говоря, должен был состояться многим раньше. — Проходите, я помогу Мину, — он произносит эти слова, к собственному стыду, с волнением глубоко внутри, и тем не менее это не то, что можно отложить. Сынхён, видя решимость мужчины, кажется, на уровне интуиции понимает, почему ему стоит пойти первым и оставить Мину вместе с ним. Он знает достаточно, знакомый с омегой очень и очень давно, и он же, если говорить честно, был очень скептически настроен на эту поездку. Не говоря об этом даже омеге, он боялся, что здесь будут те, кто будет им не рад, но, видя чужой взгляд, он с облегчением понимал: его опасения не оправдались. Оставляя Хангёна наедине с Мину, он почти не волнуется, в отличие от самого омеги. Его ладошки немного подрагивают от дурацкого страха в одно мгновение окунуться в прошлое. Это было слишком давно, и с тех пор прошел далеко не один год, но глупое нежелание быть для этих людей обузой вновь подобралось к нему слишком близко. Двадцать лет назад он справился с ним с огромным трудом, в самом деле чувствуя себя нежеланным, но тогда все было иначе, он справился с этим ощущением благодаря Чанёлю и ради Чанёля, и он не жалеет об этом. Тогда у мужчины были причины, чтобы поступать так, — он знает это, и он может его понять, хоть и отчасти. Но сейчас он не уверен, что справится, услышав подобные слова вновь. — У тебя очаровательный малыш, — Хангён начинает издали, подходя чуть ближе к омеге и помогая снять курточку, когда тот поворачивается спиной. — Я знаю, что с Джеоном у тебя были проблемы во время беременности, надеюсь, в этот раз все было в порядке? — вопрос, озвученный не только ради приличия, это в самом деле важный для него вопрос, даже несмотря на то, что он давно знает ответ от Чанёля и Дже. Им он словно прощупывает почву, чтобы понимать, как именно омега сейчас относится к нему, станет ли слушать, услышит ли, и ответ заставляет его слабо улыбнуться: — Все было замечательно, спасибо за ваше беспокойство, — Мину говорит искренне, хоть и уверен, что чужие слова — лишь дань вежливости. Он старается успокоить сам себя, хотя глубоко внутри засел противный червячок, что, трусливо извиваясь, ждет подвоха. — Мину, могу я кое-что сказать? — не слишком привыкший к долгим расшаркиваниям, Хангён спешит, не понимая, что столь резкая смена темы и решительный голос могут напугать омегу, но забирать слова уже поздно, а времени у них не так и много. Рано или поздно кто-то хватится и придет за ними. Младший на секунду замирает, облизывает пересохшие от волнения губы, но поворачиваться лицом к лицу с мужчиной так и не решается, хоть куртка уже давно снята, и это все выглядит крайне неприличным. Ему просто неловко. Даже немного страшно. — Конечно… — Я чертовски не люблю говорить подобные вещи, но ты должен знать, что я сожалею, — Хангён выдыхает решительно, не тянет, не размусоливает, считая это лишним. Омега и так напуган, пугать его больше просто ни к чему. — И я прошу прощения за то, что так усложнял вашу с Чанёлем жизнь. Твою жизнь. Я должен был… — Не нужно, — теперь его перебивает Мину, находит в себе силы где-то между ударов безумно бьющегося в глотке сердца и, сглотнув, поворачивается к мужчине. Он соврет, если скажет, что ждал чего-то подобного, потому что нет. Он ждал противоположного. Да чего угодно, на самом деле, но только не этого. Хангён в его памяти остался принципиальным мужчиной, сильным и уверенным в своих выводах, оттого, не понравившись ему единожды, пусть и не из-за личных качеств, а всего лишь дурацкой ситуации, в которой они оказались и в которой, как показало время, Хангён лишь пытался их уберечь, сейчас Мину и не ждал, что что-то может измениться. Но он слышал именно то, что слышал — в этом не было сомнений, и это же давало ему уверенности и силы сказать нечто столь же важное. — Я давно не держу на вас зла или обиды, — произнести это оказалось куда проще, чем он представлял, и, в который раз проведя языком вдоль пересохших губ, он продолжил, впервые столь смело поднимая взгляд на мужчину. — В первое время я не мог понять, почему вы делали это, почему отталкивали меня, но со временем понимание пришло, правда, менять что-то было поздно, но даже так я знаю, что вы хотели сделать как лучше. Омега неуверенно улыбается, приподнимает дрожащие уголки губ, и, точно как Миён несколькими минутами ранее, сцепляет между собой пальцы, от неловкости не зная, куда деть руки, и это выглядит… мило. Искренне. И это же заставляет мужчину улыбаться в ответ. — Я не могу исправить то, что было, — даже его голос дрогнул, что без труда заметил омега и что было впервые на его памяти. Мужчина в самом деле сожалел, а сейчас, зная, что отношения между ними не так и плохи, как ему казалось изначально, он чертовски переживал, боясь испортить этот важный момент. — Но я хочу, чтобы ты знал: ты желанный гость в этом доме, и если тебе понадобится помощь, ты всегда ее получишь, что бы ни случилось. И ты всегда будешь частью нашей семьи. Этих слов не хватало очень долго. И пусть они должны были быть сказаны многими годами ранее… лучше ведь поздно, чем никогда. Мину неуверенно поджимает губы, слишком расчувствовавшись, и мягкая улыбка на губах мужчины заставляет сердце в груди сжиматься. Тогда, двадцать с лишним лет назад, уже почти тридцать, Мину мечтал, что родители его альфы примут его как своего сына, но этим надеждам было не суждено стать реальностью. И сейчас, спустя столько лет, Хангён называет его частью своей семьи, и пусть их уже не связывает одна фамилия, не связывает Чанёль, между ними всегда будет Джеон, одинаково любимый каждым из них, и это не та связь, которую можно разрушить. — Спасибо, — получается слишком плаксиво, и хоть слезы не текут по его щекам, глаза все равно кажутся излишне влажными в искусственном освещении, и альфа позволяется себе вольность: делает короткий шаг вперед и заключает омегу в свои объятия. Первые для них и такие нужные, особенно сейчас. — Спасибо… Никто не знает, как долго они простояли в прихожей, пытаясь справиться с той бурей, что разыгралась в каждом, как только пробел длиной в долгих тридцать лет оказался заполненным, но стоило им войти в гостиную, почти десяток улыбок дали ясно понять: за ними никто не стал бы идти, даже если бы они пробыли там бесконечно долгий час. Полночь подобралась слишком быстро, и успевшие вздремнуть дети вновь были бодры и полны энергии, а после того, как их стало на одного больше, ещё и чуть более шумными. Пока альфы занимали собой детей, омеги же накрывали на стол. Почти все. Джиын был бессовестно брошен в гостиной во имя госпожи безопасности. Он на пару со своим семимесячным животиком не сулил ничего хорошего на кухне, полной суматохи и спешки, хоть и спешить было некуда. Зато альфам такая компания была только в радость — детвора облепила омегу и сам животик, оттого не проказничала, что уже было плюсом. Бой секундной стрелки едва ли не прошел мимо всей компании, и бокалы, наполненные где-то шампанским, где-то — соком, столкнулись буквально в последнюю секунду под радостные писки детворы, и даже Джехён умудрился влезть в самую гущу, подставляя свой детский стаканчик под задорное звучание бокалов. Сынхён до последнего пытался отнекиваться, убеждал, что обойдется соком, ведь он за рулём и им бы ещё домой вернуться, но он-то не знал, что спорить с Хичолем бесполезно, и тонкие намеки на то, что «в доме есть свободная комната», значат: «вы уедите ночью только через мой труп, а труп мой будет ещё не скоро». Ночь обещала длиться вечность, и даже дети совсем не выглядели так, словно скачут уже почти сутки. Но их запас энергии был не бесконечен. Взрослые далеко не сразу заметили тишину, образовавшуюся вокруг них, и взгляд тут же нашел причину такой перемены — три маленьких проказника, собравшись теплой кучкой на диване, сопели во все свои маленькие носики. Именно на этом и было решено закругляться и готовиться ко сну. Хичоль на пару с Хэвоном убирали со стола по давно устоявшейся традиции, пока Хангён распределял гостей по свободным комнатам, помогая Бэкхёну отнести уже подросшего, оттого не очень и лёгкого Джиёна в спальню, в которой детей было решено уложить всех вместе. Чанёль вместе с Джеоном доставали из закромов подарки для детей, которые не иначе как принес Санта, даже не сомневаясь, что утром их разбудят визги и шорох упаковочной бумаги. Свет в комнатах приглушался, и становилось в самом деле сонливо; омеги лениво бродили по комнатам, собирая вещи и расстилая постели, и, когда суматоха немного утихла, Бэкхён, как и большинство омег, скрылся в комнате, прячась за дверьми тесной душевой. Сынхён предпочел остаться в комнате, и только Хангён и Юонг остались на кухне составить компанию мужьям, что из раза в раз недовольно пыхтели и все равно оставались убирать со стола. Пожелав спокойных снов родителям, своим и Бэкхёна, Чанёль намеревался скрыться за дверью их комнаты, возможно, даже присоединиться к мужу в душе, но так и замер посреди гостиной, не дойдя до комнаты. В дверном проёме, облокотившись о лутку, стоял Джеон. Он выглядел слегка нерешительно, даже растерянно, но, встретившись взглядом с отцом, оттолкнулся спиной от стены. — Составишь мне компанию? — младший выглядел слегка неуверенно, словно отец может ему отказать. Слабо кивает в сторону закрытой лоджии, и Чанёль соглашается. Такое время от времени происходит между ними — редкие разговоры с глазу на глаз, словно так Джеон прощупывает почву, возвращает потерянное ранее доверие. Они редко касаются чего-то в самом деле серьезного, как это могло бы быть ранее, дежурные вопросы о делах на работе, об отношениях с их омегами, что выглядят как хождение по лезвию ножа, особенно со стороны старшего: всегда нужно знать, о чем стоит говорить, о чем лучше смолчать. Иногда Джеон просил незадачливого совета, вроде того, что стоит подарить Ыну на очередной праздник или куда лучше сводить, чтобы провести время в соответствующей случаю атмосфере, в последнее время прибавляя к дежурным темам вопросы о беременности. Чанёль каждый раз щедро делится своим опытом, понимая, что больше им делиться будет просто не с кем: Джеон — его единственный альфа, и как бы он это ни скрывал, ему льстило, что сын спрашивает о таких вещах его, а не Хангёна. Хотя, возможно, он «консультируется» у обеих сторон и выбирает золотую середину, и это на самом деле неплохо. Лоджия кажется не по сезону теплой, что ощущается довольно странно с учетом высоких французских окон, так любимых Хичолем, за которыми пушистыми хлопьями опадает снег. У одного из них и останавливается Джеон, глядя на улицу, и хоть глубокая ночь не дает разглядеть ничего дальше полуметра, у самого окна более чем очаровательно кружатся белые хлопья. Некоторое время оба они молчат: Чанёль ждет, а младший альфа, кажется, настраивается на нужную волну, пропитывается тишиной и спокойствием, которых так не хватало в их семейной суматохе, в компании трех маленький безобразников. — Сегодня дедушка попросил прощения у папы… Он не делает из этого новости, да и это не было чем-то на грани тайны. Все понимали, почему Хангён задержался с Мину в прихожей, и тем не менее Джеон не мог не сказать этого. Он с детства задавался вопросом: почему другие дети наведываются к дедушкам, а он нет? И тогда, будучи ребенком, все это было куда проще, более однозначно. Родители сказали «нельзя», значит, нельзя. С возрастом понимания происходящего становилось больше, но это понимание совсем его не радовало. Дедушки были против их семьи, были против папы, а папу Джеон любил, каким бы взрослым ни становился, оттого вопросов о дедушках становилось все меньше. Когда же отец ушел, а следом за ним впервые за долгое время появился дедушка, Джеон был уверен: он откажет, что бы тот ни попросил, особенно если эти просьбы хоть как-то коснутся папы. Папы, которому и так было тяжело и сложно после развода, потому что семья Пак, к которой омега больше не принадлежал, причинила ему и без того много боли. Вот только их разговор никак не коснулся папы, скорее даже наоборот — если бы Джеон сам не сказал о разводе, дедушка, возможно, и вовсе не скоро узнал об этом, но тогда он сделал то, чего юноша никак не ожидал: поинтересовался, все ли в порядке с Мину и не нужна ли ему помощь. Джеон был уверен, что его предложение — желание насолить сыну, но время шло, они начали работать вместе, чему очень даже обрадовался сам Мину. «Он позаботится о тебе и поможет стать на ноги», — наставлял омега сына, и Джеон поддавался этому. Поддавался и не зря. Хангён заботился о нем. И с течением времени Джеон начал понимать: дедушка не собирался причинять вред ни кому-либо из них, ни тем более его папе. А стоило ему начать настаивать, чтобы Джеон наладил отношения с отцом, как и сам юноша начал давить на «больное» — просить наладить отношения с Мину. И сейчас, спустя столько лет, он все еще не может толком поверить, что дедушка в самом деле сделал это. В самом деле попросил прощения, решился начать все с начала и попробовать еще раз. Это давало ему стимул сделать то, от чего сам он открещивался и бежал, что оттягивал, потому что говорить это было страшно, и тем не менее. Если дедушка смог, разве же он не сможет? — Я рад, что они смогли забыть старые размолвки и недопонимания, — Чанёль говорил это искренне, потому что это в самом деле было важно, потому что ту связь, что есть между ними, нельзя оборвать. Все именно так, как говорил сам Хангён: «Омега, который подарил тебе ребенка, навсегда останется твоим, и ты несешь за него ответственность». Но Мину подарил ребенка не только ему, он подарил внука Хангёну и Хичолю, и эту ответственность обязаны нести они все — в этом он уверен. — Да, это замечательно, — мягко приподняв уголки губ в улыбке, юноша и в самом деле был искренним. — Но сейчас, думаю, я тоже должен исправить одно недопонимание. Наше с тобой. Чанёль хотел и одновременно боялся, что разговор может войти в это русло. Он не уверен, что время пришло, и, хоть прошло уже больше шести лет, хоть Джеон и встретил Ына, с которым они вместе далеко не один год, а сейчас и вовсе ждут своего первенца, старший боялся, что где-то глубоко внутри сына еще может жить старая обида. Такая же, как жила внутри него самого по отношению к родителям и от которой он не мог избавиться долгие, очень долгие годы. Джеон медленно поворачивается к отцу, собравшись с силами, найдя их в себе для столь важного и нужного шага. Так боязливо и в то же время решительно, глаза в глаза. Он глубоко вдыхает, наполняя легкие тяжелым воздухом, и приоткрывает рот, чтобы сказать, что… — Я прошу прощения, — дверь лоджии тихо открывается, а в появляющуюся щелку протискиваются сперва два низких стакана, едва ли наполненных янтарной жидкостью, вслед за которыми появляется круглый животик, и уже за ним следует сам омега, что, робко улыбаясь, окидывает альф взглядом. — Я не помешал? Такое внезапное и фееричное появление просто обескураживает что одного, что второго, и вместо ответа омега получает лишь два низких, чуть урчащих смешка и прикрытые глаза. Атмосфера в одно мгновение стала менее напряженной, вот только сам омега совершенно не мог понять, что не так, глядя на мужчин озадачено. — Оу, я… я просто оставлю это… — без слов понимая, что да — помешал, Ын неловко оглядывается по сторонам, пытаясь найти что-то, куда можно поставить бокалы, но, так и не найдя ничего подходящего, решает проблему быстро и сердито, мягко вкладывая их альфам в руки. Вот тут-то Джеон и обращает внимание на то, ради чего омега, видимо, и пришел к ним, поднося бокал к носу и невольно хмурясь. — И что это? Ты хочешь меня споить? — чувствуя более чем явный запах алкоголя, Дже подходит чуть ближе к своему омеге, по инерции касаясь свободной ладонью животика чуть сбоку. — Я же буду дышать на тебя этим ночью... — Ну не выливать же его, так что допейте, а с тобой я придумаю, что делать, — совсем легко привставая на носочки, мягким поцелуем касаясь щеки альфы, Джиын исчезает за дверью куда более грациозно, чем появился, оставляя мужчин наедине, немного растерянных. — Почему у меня такое ощущение, что это — моральная поддержка? — Чанёль говорит словно сам себе, но между тем чуть приподнимает бокал, так и намекая, о чем именно он. Джеон, если быть откровенным, полностью солидарен с подозрениями отца. — Они с дедулей сговорились, не удивлюсь, если для этого они откупорили не начатую бутылку виски, потому что я не помню, чтобы мы такое сегодня пили, — Чанёль тоже не помнит и склонен доверять мыслям сына — слишком уж странное было бы совпадение. И тем не менее алкоголь здесь кажется кстати. Если уж не как моральная поддержка, то как снятие нервной дрожи — очень даже. Следуя примеру отца, припадая губами к краю бокала и делая короткий глоток, Джеон мягко усмехается. Как бы странно это ни было, но, ощутив поддержку своего омеги и дедушек, он больше не чувствовал волнения. — Думаю, я должен был сделать это раньше… не ждать столь долго, но… глядя на нашу семью… — младший невольно улыбается, так и намекая на то, что для них столь долгие распри, кажется, можно отнести к семейным традициям. — Я не злюсь на тебя, уже давно. И я не злюсь на Бэкхнёна… Слышать эти слова было более чем приятно. Волнительно, немного страшно, но приятно. Чанёль мечтал услышать их, хоть первое время и вовсе не верил, что это когда-нибудь произойдет. Слишком глубока была рана, которую они причинили Джеону. И он все равно их простил. — С самого начала я не был настроен этого делать, не был настроен пытаться вас понять и простить, но дедушка, а после и Джиын… — одним глотком опрокидывая в себя виски, он тяжело выдыхает, словно нехотя вспоминая столь давние события. — Один пытался промыть мне мозги, а второй… он просто появился в моей жизни, и стоило ему увидеть тебя, как он тут же стал на сторону дедушки, и… черт, у них ведь это в самом деле получилось. — Этого не должно было случиться… — Должно. Папа должен был стать счастливым, ты должен был стать любимым, и я должен был… Ни я, ни Бэкхён не были бы по-настоящему счастливы, если бы я все же добился своего. Никто не был бы, но он оказался чертовски упертым, и не зря. Благодаря его выбору я встретил Ына. Джеон едва заметно улыбается, потупив взгляд в пустой бокал, а Чанёля раздирает гордость, что этот мужчина, этот альфа — его сын. Вот только гордость эта не за себя. Он знает, что таким Джеон стал только благодаря своему дедушке. Как Хангён и обещал, он сделал из гранита сталь. — И все это теперь останется позади? — Чанёль не был уверен, что так вообще возможно. Это то, через что они прошли, и просто забыть об этом нельзя, можно это пережить, оставить позади как пройденный тяжелый опыт, который привел к счастливому финалу. — Да. Именно там ему и место, — вновь поднимая уверенный взгляд, глядя отцу в глаза мягко и в то же время решительно, он не хранит за душой обид, и воспоминания не причиняют ему боли, потому что благодаря всему случившемуся он узнал, что такое счастье. Ощутил цену настоящей любви, искренней, а не навязанной природой. — Через несколько месяцев у тебя родится внук, и я хочу чтобы он, как и другие дети, проведывал дедушек и получал на праздники втрое больше подарков, — звучало как шутка, чтобы разрядить атмосферу, но доля правды в ней все же была: он хочет счастливого детства для своего сына. Чанёль едва ли сдерживается, чтобы не удариться в сантименты, но Джеон делает это вместо него. Объятия получаются немного странными, словно скупыми, совершенно не похожими на омежьи, но так ведь и должно быть. Они оба альфы, и им не должна быть присуща излишняя эмоциональность, но даже так эти объятия значат для каждого из них слишком много. Чанёль уверен, что все это не закончится так просто, по щелчку пальцев. Какое-то время уйдет на то, чтобы вновь привыкнуть друг к другу, вспомнить, как это было шесть лет назад, и вернуться к тому доверительному общению, но его это вовсе не пугает. По сравнению с тем, что было, это — мелочи, с которыми они, несомненно, справятся. Джеон предпочитает больше не задерживаться на лоджии, зная, что в комнате его ждет взвинченная «булочка», и советует отцу поступить так же, наверняка ведь Бэкхён и сам не на своем месте. Несомненно осведомленный и предупрежденный, ведь иначе быть не может — омежья солидарность в их семье была просто неподражаема. — Знаешь… передай Бэкхёну, что мое принятие вас не спасет его от мести… — останавливаясь на полпути к комнатам, у длинного коридорчика, в конце которого находится комната младшей пары, Джеон мягко улыбается, глядя с какой-то хитринкой на отца. — Я научу сына называть его дедушкой, чтобы не расслаблялся. Джеон смеется громко, весело, но Чанёль уверен, что это было сказано всерьез. И это его отчего-то совсем не расстраивает, чего нельзя сказать о Бэкхёне. Он-то еще совсем не готов стать дедушкой.