desperate.

2 года спустя.

— Нервничаешь? Плавно останавливаясь на светофоре, Чанёль лишь вскользь бросает взгляд на сидящего рядом мужа и мягко улыбается, видя его еще сонным и немного взволнованным, словно в первый день, хоть это и не так. Сигнал светофора торопливо переключается с красного на зеленый, совершенно незаметно для альфы минуя желтый, и приходится вновь обратить все свое внимание на дорогу, отворачиваясь от омеги. — Почти нет, это ведь уже вторая неделя, — Бэкхён немного лукавит, но это «не считается» — так кажется ему самому, и хоть руки все равно немного волнительно прижимают к груди папку с материалами на день — это глупости: стоит ему войти в аудиторию, все волнение снимет как рукой. — Ты нравишься студентам, — между тем продолжает альфа и невольно улыбается, слыша насмешливое фырчание сбоку. — Не утешай меня, — младший, кажется, невольно расслабляется, опускает папку, что до этого тревожно сжимал, на колени и отмахивается от мужа ладонью, словно слышит редкостную глупость. — Я слышал, как за моей спиной они шепчутся о том, что я очень похож на одного «мучителя» и — вот совпадение — тоже Пака, — омега смеется куда более весело, даже игриво, бросая отчасти хитрый взгляд на насупившегося альфу. Он-то себя мучителем вовсе не считает, просто дисциплина крайне важна в их профессии: дисциплина помогает вбить хоть что-то в эти юные, забитые всяким хламом головы. И, если честно, он крайне рад, что Бэкхён придерживается его взглядов, хотя ни один из них об этом даже не догадывался, пока последипломная практика не настигла еще совсем юного педагога. Именно педагога. И сам не в состоянии толком объяснить причину своего выбора, буквально в последний момент Бэкхён решил, что белый халат и пробирки немного не для него, чем был слегка огорчен отец, заблаговременно присматривающий в собственной лаборатории место для сына. А вот в преподавании раскрылась неведомая ранее романтика, которую показал ему именно Чанёль. Школьники наивно верили, что молодой учитель-практикант будет жалеть их, ведь он и сам еще формально студент и на собственной шкуре знает тяготы учебы, но нет. Бэкхён, наоборот, старался дать выпускникам как можно больше нужного и полезного, отчего бедняги буквально выползали с его занятий, едва дыша, а Чанёль, что неизменно встречал мужа поле уроков, потешался: «Доминируй. Властвуй. Преподавай», уверяя, что такая агрессивная тактика обучения передается половым путем, не иначе. «В школе тебе не место, ты просто тратишь там время», — в конце концов подвел итог альфа, когда практика Бэкхёна подходила к концу, а заведение, предоставившее ему место для практики, настаивало на том, чтобы юный, подающий надежды педагог остался в их коллективе. Чанёль был категорически против, да и Бэкхён, если честно, не особо и сопротивлялся. Ему нравилась работа, но он ведь учил совершенно другие вещи и вовсе не для того, чтобы преподавать физику на уровне выпускного класса школы. Чанёлю потребовалась неделя, прежде чем, придя домой после занятий, уверенно заявить, что нашел идеальное для Бэкхёна место: хороший коллектив, зарплата, условия и — что самое важное — он, Чанёль, рядом. Устраиваться на работу в тот же университет, где работал альфа, было как минимум страшно: у него еще, по сути, даже не было опыта, и устраиваться в столь престижное заведение по знакомству было очень неловко. «Как будто и вовсе через постель», — еще неделю назад, в первый рабочий день, поделился омега своими переживаниями, получая в ответ лишь тихий смех и безобидный комментарий: «Скорее уж через рождение сына». В реальной жизни такое было совсем не редкостью — молодым специалистам находить работу по знакомству, но Бэкхёну было неловко, он боялся, что из-за этого к нему будут относиться предвзято, и, к его облегчению, он ошибался. Никого не смущал ни его юный возраст, ни отсутствие опыта, и только заведующий кафедрой подшучивал, что здесь они научат его всему, что приличный преподаватель знать не должен. — При мне они обсуждают только твою фигуру, — голос альфы возвращает омегу в реальность, вырывая из размышлений. — Им, знаешь ли, нравится молоденький преподаватель омега, особенно альфам. Бэкхён пристально смотрит на слишком уж недовольного мужа, терпеливо дожидаясь, пока тот припаркуется на заднем дворе университета — специально отделенной парковке для преподавателей, подальше от шумных студентов. Именно поэтому, зная, что никто их здесь не увидит, он позволяет себе чуть приподняться на сидении и склониться ближе к альфе, целуя в щеку. — И как они еще живы? — слишком уж довольно, даже слегка игриво шепчет младший и, не думая возвращаться на свое место, дожидаясь, когда альфа повернется к нему, ловит коротким поцелуем губы, словно долгого утра им было мало. Это уже почти традиция: задерживаться на парковке на несколько минут, проводя их в уединении перед началом рабочего дня, когда единственная возможность уединиться — большой перерыв и закрытый изнутри кабинет Чанёля. Но эти поцелуи в салоне автомобиля — маленькая гарантия того, что день начнется с чего-то приятного. — Не переживай, это ненадолго, — очередной поцелуй длится чуть дольше первого, почти выбивая лишние мысли из головы младшего, но стоит его прервать, как альфа продолжает свою отдающую чем-то зловещим мысль. — Скоро сессия. — Будешь валить тех, кто отпускал мне комплименты? — Бэкхён с трудом сдерживает смех, но его щеки все равно слегка краснеют. Он в жизни не признается вслух, но мысль о том, что Чанёль так ревностно относится к нему, льстит и делает его немножечко счастливым. Омега взбирается на собственное сиденье коленями, оказываясь слегка выше альфы, упираясь макушкой в крышу авто, не обращая никакого внимания на соскользнувшую с колен папку, и укладывает ладони на плечи мужчины, чувствуя в ответ его теплые руки на своей талии. Чанёль обнимает его, как и каждое утро утыкаясь теплым носом в нежную шейку, пытаясь ощутить родной запах, но тот напрочь сокрыт спреем и ненавязчивым нежным парфюмом поверх, что немного его расстраивает. Естественный аромат омеги все же намного лучше любого суррогата. — Тех, кто отпускал их тебе, — нет, — казалось бы игриво прикусывая нежную кожу младшего, чтобы не оставить следов, альфа продолжает совершенно серьезно: — А вот тех, кто делал комплименты отдельным частям твоего тела, — да, — еще крепче прижимая к себе омегу, отчего тот не сдерживает звонкого смеха, мужчина шутливо кусает его за плечо поверх белоснежной рубашки, словно подчеркивая: «ты только мой». — Боже, ты жесток, — увереннее обвивая шею альфы руками, Бэкхён старается смеяться тише, даже утыкается носом в макушку старшего, чтобы успокоиться, и прикрывает глаза, замирая. — Это справедливость, малыш, — и сам слегка угомонившись, тихо выдыхает альфа в грудь младшего. Долго сидеть в машине не получается, как бы ни хотелось. Приходится выбраться из родного теплого салона, скрываясь в пока еще тихих коридорах университета. Их кабинеты хоть и в одном крыле, но на разных этажах, что делят между собой два разных факультета, да и кабинеты — это громко говоря, таковой есть только у Чанёля. Он — заведующий отделением, оттого имеет свой личный уголок, где заботливо выделил полочку для вещей и важных документов мужа, чтобы ничего не потерялось в шумной учительской, где обычные преподаватели ютятся на нескольких столах, имея в своем распоряжении лишь пару шкафов. Бэкхёна даже такая теснота не расстраивает, в школе, где он проходил практику, было намного хуже, здесь же — хоромы. Вешая легкое пальто рядом с верхней одеждой мужа, омега бросает короткий взгляд на часы. Занятия начнутся только в половине девятого, и сейчас у них остается чуть больше получаса, которые вполне можно потратить на что-нибудь приятное. Необходимости приезжать в такую рань нет, просто у Джиённи «трудовой» день начинается с восьми, и это стало привычкой: вместе отвозить сына в садик и сразу же направляться на работу, чтобы компенсировать в уютном кабинете нехватку утренних объятий, чем Бэкхён и планирует заняться. Отчасти хитро улыбаясь, он направился к мужу, что, доставая нужные вещи из портфеля, для удобства опустился в свое кресло. — Что у тебя сегодня? — альфа уже по привычке, выработанной за последнюю неделю, отодвигается от стола вместе со стулом, освобождая место для омеги, чем тот и пользуется, ловко взбираясь на колени мужа. — Квон Вуджин… — звучит вместо тысячи слов имя нерадивого студента, и Чанёль все понимает, тихо смеясь. Это головная боль всего преподавательского состава, а теперь и лично Бэкхёна, потому что студенту очень уж приглянулся молодой обаятельный преподаватель и теперь он не упускает ни единой возможности пофлиртовать с омегой, чем здорово действует на нервы самому Чанёлю. — Он стоит первым в моем списке на месть, когда нагрянет сессия, — альфа хитро усмехается, накрывая тёплыми ладонями мягкие бедра мужа и прижимая его ближе к себе. Бэкхён охотно льнет к мужчине, обвивая руками крепкую шею, и тут же тянется за поцелуем, без замедления получая желаемое. И ведь до чего же смешно: спустя четыре года они вернулись к тому, с чего начали: к закрытому кабинету и играм в прятки, не желая, чтобы коллеги по работе слишком быстро разузнали о том, кто они друг для друга. Этого хотел Бэкхён, желая для начала показать, что он из себя представляет, чтобы никто не смел упрекнуть его в том, что он попал сюда только из-за того, что замужем за авторитетным альфой. Чанёль против не был, ему в принципе было совершенно неважно, знает об этом кто-то или нет. Сейчас он достаточно востребованный специалист, чтобы позволить себе не идти на поводу слухов и предрассудков, а ставить свои условия и иметь возможность отстоять свою правоту и защитить от предрассудков Бэкхёна. Омега быстро распаляется, и без того будучи немного взволнованным перед началом дня, теперь, оказавшись в руках любимого мужчины, направляет все свое напряжение в правильное русло. Губы припухают от непрекращающегося поцелуя, а руки совершенно без ведома хозяина опускаются все ниже, пока не натыкаются на пряжку кожаного ремня. Она притягивает омегу, как магнит, и тонкие пальцы ненавязчиво тянут за свободный край, расстегивая нехитрый замок, а кончиками пальцев ныряют за пояс строгих брюк, дразня мужчину. А Чанёль и не собирается отставать, выпутывая из петли уже четвертую пуговичку чужой рубашки, чуть спуская ее с плеч, чтобы разорвать поцелуй и прижаться губами к разгоряченной коже. Бэкхён сдавленно мычит. Ему нравится происходящее, нравится настолько, что молния на брюках альфы опускается вниз, а пуговица ловко выскальзывает из петли. Они могут побыть вместе только вот так, торопливо, за закрытой дверью кабинета Чанёля. У Джиёна сейчас тот возраст, когда за каждой дверью в его понимании прячутся чудовища, оттого никогда нельзя быть уверенным, что в самый интересный момент в комнату не влетит перепуганный до писка малыш, счастливый только оттого, что его не съели, пока он бежал. Невольно улыбаясь собственным мыслям, омега прикрывает глаза, чуть откидывая голову назад, открывая больше простора для интимного творчества. Его ладонь мягко накрывает напряжённую плоть, скованную тонкой тканью белья, вырывая задушенный рык из груди альфы, что с трудом сдерживает в себе желание поддаться навстречу желанной ласке. Но сдерживаться слишком долго не получается: крепче впиваясь ладонями в мягкую попку, Чанёль встаёт со своего кресла, опуская омегу на край стола, и нависает сверху напряжённой от возбуждения скалой. Бэкхён хитро улыбался, облизывая заалевшие губы в нетерпении, предвкушая чрезвычайно приятное продолжение, но… — Учитель Пак… — дверь тихо скрипит, заставляя пару вздрогнуть и тут же замереть, устремляя взгляд на вход. В дверном проёме, совершенно такой же растерянный и даже напуганный, застыл невысокий, довольно субтильный мужчина, сжимающий в руках пару групповых журналов. Его взгляд, точно в панике, судорожно скользит от одного к другому, пытаясь понять, что же происходит, что получается с трудом. Он едва ли помнит новенького педагога с биологического факультета. Прошла только неделя с его появления, с ним даже ещё не все успели познакомиться, да и он сам столкнулся с ним лишь единожды на собрании. Оттого то, что он видит, слегка выбивает его из колеи. — Дверь, — совершенно сухо бросает Чанёль, не сдвигаясь ни на миллиметр. Рано или поздно признаться пришлось бы, днём раньше, днём позже — это уже неважно. Стоящий в дверях омега вздрагивает и, судорожно обернувшись назад, убеждаясь, что в коридоре никого нет и никто, кроме него, ничего не видел, слышимым хлопком закрывает дверь. Только сейчас понимая, что дышит излишне часто и встревоженно, он вновь переводит немного напуганный взгляд на своего фактически начальника, видя, как неловко омега, сидящий на столе, запахивает края расстёгнутой рубашки, натягивая ее на плечи. Он уже взрослый человек и прекрасно понимает, что это личное дело каждого, но гипертрофированная мораль раскрывает рот, заставляя говорить и самого омегу. — Как же так? — ладошка прижимается к губам, словно сдерживая вздох, а Чанёль невольно морщится. Чунмён в свое время знатно потрепал ему нервы, а теперь, кажется, собрался потрепать ещё и мозги. Не больше, чем на пять лет старше Бэкхёна, Чунмён начал работать в этом университете сразу после Чанёля. По сути, именно альфа принял его в штат своего факультета, подтвердив отделу кадров необходимость в ещё одном преподавателе данного профиля. Чунмён был ответственным и исполнительным, порой даже слишком, что очень опасно граничило с педантичностью, которая нередко утомляла окружающих. И тем не менее специалистом он был прекрасным. — У вас же муж и маленький ребенок, господин Пак, как же так? — Чунмен причитал, словно сам себе, но пропустить осуждение в его словах было сложно. Бэкхён едва ли сдержал смешок от абсурдности ситуации, тихо хмыкая, но чувство, что это именно он виноват — он ведь не закрыл дверь, заставляло держать эмоции в себе. Между тем, ненавязчиво застегивая собственную рубашку, он словно и вовсе не обращал внимания на происходящее, аккуратно соскользнув со стола, заставляя Чанёля чуть отстраниться. — Чунмён, успокойся и сядь, — вздыхая, альфа дает омеге чуть больше пространства, чтобы привести себя в порядок, и сам между тем возвращая брюки в надлежащий вид и застегивая ремень. — Это все так нехорошо, — все не прекращая причитать, Чунмён отвел глаза в сторону, смущаясь происходящего, и, отодвинув один из стульев для посетителей, робко присел на его край. Бросая смущённые негодующие взгляды на пару, что приводила себя в порядок, он все еще не мог перестать вздыхать, потирая подушечками пальцев переносицу. В памяти так некстати всплыли мысли о том, что господину Паку уже сорок восемь лет, а Бэкхёну — вдвое меньше. Все его нутро вопило о том, что это неправильно. — Я, пожалуй, пойду подготовлюсь к занятиям, — совсем тихо шепчет Бэкхён, поправляя выбившуюся прядку волос, и, глядя на мужа отчего-то лукаво, возвращает его сползший галстук на место. — Ты хочешь, чтобы я разбирался с этим сам? — альфа с трудом контролирует децибелы, отчего голос походит на возмущённое шипение. — Именно, — теплые ладошки оглаживают напряжённую грудь мужчины, а сам омега улыбается слишком уж шкодливо. Происходящее его совсем не смущает, скорее, даже наоборот. Для него не было открытием то, какой интерес вызывает Чанёль среди коллег, но ненавязчиво дать им понять, что этот альфа уже занят, хочется куда больше, чем оставить отношения в тайне. — Он твой подчинённый, так что ты найдешь нужные слова, я в тебя верю, — поднимаясь на носочки, омега прижимается тёплыми губами к чужой щеке, мягко похлопывая по плечу, словно стряхивая невидимые пылинки, и испаряется из комнаты под негодующие вздохи едва знакомого ему коллеги. — Маленький засранец, — Чанёль бросает вслед мужу, надеясь, что он услышит, и даже не задумываясь о том, что это слышит Чунмён. Он волнует альфу меньше всего и тем не менее говорить и как-то объяснять происходящее придется. Вздохнув и поправив галстук, альфа опускается на стул, придвигая его ближе к столу. Не зная даже, с чего стоит начать объяснение, чтобы быть верно понятым, Чанёль едва ли успевает набрать воздух в легкие, как первым начинает омега: — Не поймите меня неправильно, я не хочу вас оскорбить, и все же, — Чунмён даже слегка подбирается, выравнивает спину, натягиваясь струной, и прикладывает ладошку к груди, выражая этим жестом собственное негодование и будто извиняясь за собственные слова. — Бэкхён он ведь… совсем ребенок, ему только двадцать пять, а вас дома ждет муж и маленький сын, — он смотрит на старшего с надеждой, словно ждет немедленного раскаяния, но Чанёль лишь непонимающе выгибает бровь, и тогда в ход идет тяжелая артиллерия: — Я не хочу осуждать вас или что-то подобное, просто… подумайте о своем муже — что будет с ним, если он узнает, а ведь подобные вещи всегда вылезают на поверхность… Чунмён затихает, ожидая реакции, на деле же давая время представить, что же будет с мужем. Случись это далеких пять лет назад, когда все было именно так, как это понимает сейчас омега, такие слова могли бы заиметь огромный эффект. Возможно, перевернуть все восприятие альфы и заставить его поступить так, как он должен, но сейчас это совершенно не имеет смысла. Доставая из-под тетради телефон, Чанёль совершенно незаинтересованно принимается копаться в девайсе, отчего Чунмёна слегка передергивает, словно его слова — совершенно пустой звук и альфе плевать на то, что там может быть с его семьей. Верить в это совсем не хотелось, он ведь знаком с мужчиной, хоть и в качестве коллег по работе —подчиненный и начальник, но даже так он знает, что господин Пак не из тех, кто стал бы пренебрегать семьей. Он нередко отказывался от сверхурочной работы, обосновывая это тем, что дома его ждет семья и маленький сын не ляжет спать, пока отец не вернется. Не может же все это быть ложью, показательным выступлением, чтобы не оставаться на работе, а на самом деле ни муж, ни ребенок для него ничего не значат. Из столь нерадостных мыслей в реальность его возвращает альфа. Шумно кладя под нос подчиненного свой мобильный телефон и встречаясь с недоумением в чужом взгляде, бросает столь же сухое: «Смотри». И Чунмён смотрит — опускает взгляд на горящий дисплей девайса, и то, что он видит, вызывает в нем еще больше недоумения. — Что это? — Это мой муж и мой маленький ребенок, — почти дословно повторяя первые слова омеги, что он произнес, оказавшись в кабинете, мужчина наблюдает за его реакцией. Растерянный взгляд вновь опускается в телефон, и осознание постепенно приходит. С фотографии, открытой на устройстве, на него смотрит ярко улыбающийся омега, тот самый омега, что парой минут ранее сбежал из кабинета, оставив их наедине. Рядом с ним, так же мягко улыбаясь, стоит Чанёль, все такой же, как привык ходить на работе — в белой рубашке и брюках, правда, без галстука, а на его руках, крепко держась за широкие плечи альфы, сидел счастливый малыш. Ребенок был одет в легкую рубашечку и светлые штанишки — форма детских садов, — невольно вспоминает Чунмён и отчего-то смущенно краснеет. — Я… я прошу прощения, — других слов просто не находится, хотя спросить о том, как же так вышло, очень хочется. Чанёль видит этот интерес, но удовлетворять его не собирается. То, как же так вышло, — это исключительно их личное дело. Ему достаточно того, что не пройдет и часа после того, как Чунмён покинет его кабинет, как половина университета будет в курсе их отношений. — В таком случае не смею тебя более задерживать, — всего на пару секунд прикрывая глаза, Чанёль откидывается на спинку кресла и тяжело выдыхает. Он не так уж и сильно расстроен, на самом деле, но время, проведенное с мужем, было бы куда более приятным началом дня, чем это. — Но журналы… — омега и в самом деле чувствует себя виноватым и испытывает странного рода стыд, что совал нос в жизнь, как оказалось, замужней пары, а это недопустимое поведение. — Оставь журналы, я сам потом их отнесу. Чунмён послушно кивает и, вскочив с места, исчезает из кабинета так же стремительно, как и Бэкхён ранее. От нелепости этой ситуации хочется смеяться. Раньше из них были куда более успешные конспираторы, чем сейчас, хотя раньше они позволяли себе подобное только после занятий, когда университет пустел. Но это мелочи — искренне думает альфа. Бэкхён — его муж, и никого не должно касаться то, что и как они делают. Подаваясь чуть вперед, забирая со стола телефон, он и сам на секунду вглядывается в фотографию, сделанную в начале месяца на церемонии открытия учебного года в детском саду, куда ходит Джиён. Малыш был очень рад вернуться к своим друзьям после лета, которое он провел с родителями и дедушками, и этой же радостью заражал всех родственников, что пришли поздравить малыша с началом года. Фотографий с того дня в его телефоне далеко не один десяток, но в число самых значимых, помимо предыдущей, входила еще одна — фотография, сделанная многим позже, перед самым началом занятий, когда ближайшие родственники поспешили на занятия и работу, а на территории сада остались лишь родители. На фотографии было запечатлено всего четыре омеги. Бэкхён с Джиённи на руках и Мину с малышом Миёном, что ходят в тот же детский сад, но в другую группу, так как Миён на год младше. Эта встреча не была неожиданностью, так как чета Пак не переставала общаться с Мину, наладив неплохие отношения с его альфой и даже маленьким омегой, что, хоть и не питал большой любви к старшим, хорошо подружился с Джиёном. Пролистнув в сторону, к следующей фотографии, сделанной по его просьбе самим воспитателем еще до встречи с Мину, он с мягкой улыбкой рассматривает их семью полным ее составом. Дедушки Бён по одну сторону и дедушки Пак — по другую, только теперь малыш сидел на руках Джеона, а Бэкхён держал под руку Ына, стоя между двумя альфами. Тогда, два года назад, подобное казалось невозможным: чтобы, находясь все вместе, они чувствовали себя комфортно, но Джиён просто не мог оставить все так, как есть. Сидя на руках у отца во время вечерних звонков дедушкам, что стали самой настоящей традицией, маленький омега настойчиво просил позвонить еще и хёну, но Чанёль каждый раз отказывал, потому что не мог, потому что боялся и не хотел навязываться. Не прошло и недели, прежде чем настойчивые просьбы едва ли не перешли в слезы, и вот этому Чанёль сопротивляться не мог. Первый звонок был в самом деле неловким, но Джиён хотел услышать брата, разряжая своим непрекращающимся лепетом напряженное молчание. Чанёль неловко договаривал за сына слова, что пока еще получались плохо, а сам малыш, прижав трубку к уху, довольно слушал, что отвечает ему Джеон. Спустя несколько дней этой же участи подвергся и Бэкхён: сперва поговорив с дедушками, он был вынужден звонить Джеону, и это казалось еще более странным. После этого, в ближайшую пятницу, Дже вместе со своим омегой наведались к ним на ужин, до чертиков радуя Джиёна. В тот вечер они смогли уйти, только когда маленький омега уснул на руках брата. Чанёль до последнего переживал, что Джеону будет некомфортно находиться в их доме, потому что в нем прочно укоренился аромат Бэкхёна, яркий и насыщенный, тесно смешанный с ароматом самого альфы. Этого же боялся и Джеон — боялся, что, ощутив запах истинного отчетливее, ярче, что-то внутри может откликнуться на природную пару. Но ничего так и не произошло. Была ли причина в том, что Бэкхён был давно помечен другим, или дело в самом Джеоне, что был влюблен в другого, но их страхи так и остались страхами, и это дало возможность наладить хоть сколько-нибудь комфортные взаимоотношения друг с другом. Это были слишком приятные воспоминания, из которых альфа с трудом возвращался в реальность. Дни, когда его старший ребенок шел навстречу его желанию наладить былые отношения, и, хоть сейчас они все еще не так близки, как раньше, он знает, что это всего лишь вопрос времени.

***

До обеденного перерыва оставалось не более получаса. Бэкхён устало вздыхал, досиживая свою последнюю на сегодня пару, и мысли о том, что у Чанёля сейчас окно, его немного расстраивали. Перед ним бесконечно долгой вереницей тянулись столы наклонной аудитории — совместная пара двух параллелей предполагала немаленькое количество студентов, и, соответственно, немалое пространство. Каким образом он умудряется держать в тишине и спокойствии сразу две группы, будучи, по сути, старше самих студентов только на два-три года, было загадкой даже для омеги. Он хороший педагог, да, он знает, как заставить группу себя слушать, но здесь собралось почти шестьдесят человек, и такая тишина в самом деле становится подозрительной. Возможно, причина была именно в Чанёле, что был заведующим именно их отделения и вполне мог припугнуть шумный третий курс, чтобы не смели даже рот раскрыть без разрешения преподавателя. Бэкхён был очень уверен в своей теории, хоть сам альфа и не признавался в подобных махинациях даже под пытками. — Мистер Мун, почему я не вижу вашу левую руку? — выныривая из собственных размышлений, омега наблюдает, как вздрагивают студенты от громкого, пронзительного голоса, раздавшегося в аудитории, и любопытно оборачиваются на сокурсника. — Вы пользуетесь телефоном на самостоятельной? — Нет, я… мне просто комфортно так сидеть, — юный альфа неловко откашливается, тут же возвращая руку на стол, и неловко улыбается преподавателю, получая совершенно нерадостную улыбку в ответ. — Не стоит «комфортить» себя посреди занятия, для этого есть внеучебное время, — Бэкхён продолжает совершенно спокойно, скрестив руки на груди, а по аудитории проносятся тихие смешки омег и такие же смешливые хмыканья альф, и только сам мистер Мун смущенно краснеет, утыкаясь носом в тетрадь. В аудитории вновь повисает молчание, нарушаемое лишь звуком движения ручек по бумаге, что приятно успокаивает. Это даже начинает нравиться Бэкхёну — старательность студентов, что в большинстве своем прикладывают силы к обучению. В школе совершенно другая атмосфера, там ты обязан втолковать что-то ленивым ученикам, пробудить в них желание изучать предмет, что кажется просто невозможным, особенно с таким предметом, как физика, что дается далеко не каждому. Возможно, омега и сам не понимал, насколько Чанёль был прав, когда сказал, что в школе Бэкхён просто уничтожит свою склонность к преподаванию. Здесь ему нравилось куда больше. Без стука открывшаяся дверь аудитории заставляет вздрогнуть даже Бэкхёна. Студенты вразнобой подпрыгивают на местах, неловко кланяясь, но короткий взмах руки в одно мгновение пригвождает всех к своим местам. Омега пытливо смотрит на стремительно приближающегося к нему мужа, вспоминая, что ему так же стоит подняться, лишь когда мужчина оказывается рядом. Студенты и вовсе затихают, любопытно отрывая носы от тетрадей и наблюдая за своим заведующим, пришедшим к ним на пару. Такое обычно ничем хорошим не заканчивается, и все, затаив дыхание, ждут, но вот Чанёлю нет совершенно никакого дела до них. Он выглядит слегка взвинченным, и стоит ему только оказаться рядом с поднявшимся омегой, он мягко опускает ладонь на его талию. Со стороны, возможно, этот жест был и вовсе незаметным, похожим на мягкое прикосновение к плечу, но Бэкхён все равно напрягается, опуская непонимающий взгляд на чужую руку. — Что ты делаешь? — омега шепчет совсем тихо, настолько, что Чанёль различает слова буквально по губам, чтобы никто из студентов не услышал столь фривольное общение. — Это уже не имеет значения, Чунмён разнесет эту новость по всему университету, — на долю секунды неприятно сморщивая нос, мужчина едва заметно ведет головой в сторону, словно отмахиваясь. — Мне звонил воспитатель, у Джиёна поднялась температура. Омега взволнованно хмурится, пытаясь понять, как мог пропустить подобное. Джиён уже по слаженной привычке утром прибежал в их постель, и, пока Чанёль готовил завтрак, они нежились под теплым одеялом в тесных объятиях; и если бы Джиён чувствовал себя неважно или его температура была выше нормы, он бы это заметил, почувствовал. И все равно сейчас он сам себе казался виноватым, что упустил это из виду. — Это моя последняя пара на сегодня, — облизывая пересохшие губы, Бэкхён поднимает взволнованный взгляд на мужа. — У них самостоятельная, и если ты посидишь с ними до конца, я заберу его прямо сейчас. — Возьмешь машину? А я потом на такси приеду, — свободной рукой ныряя в карман брюк, Чанёль достает ключи от их машины, что предусмотрительно взял с собой, впервые так радуясь, что в свое время Бэкхён пожелал получить права. — Нет, лучше мы на такси, — накрывая руку мужа, омега неловко улыбается, чуть качая головой, — чтобы я не отвлекался от дороги на Джиёна. Чанёль мысленно чертыхается от собственной глупости, наблюдая, как Бэкхён принялся ловко собирать свои вещи в портфель под недоуменные взгляды студентов. Всеобщая концентрация была растеряна в одно мгновение: учащиеся закопошились, пытаясь понять, что происходит и почему их преподаватель собирается, но тихое, крайне деликатное покашливание заведующего заставило всех замолчать, хоть любопытство от этого и не пропало. — Мое пальто, — закончив сборы, омега слегка взвинчено взглянул на старшего, словно напоминая, что оно сейчас именно в его кабинете, о чем Чанёль прекрасно помнил. — Оставишь ключ на вахте, я после окончания пары заберу, — отдавая мужу сиротливо висящий на кольце ключ, альфа едва заметно потянулся вперед, желая уже по привычке вместо прощания поцеловать любимую мягкую щечку, но вовремя остановил себя. Хоть они и замужняя пара, такое поведение совершенно неприемлемо на глазах у такого количества людей. Бэкхён и сам с трудом сдержал желание получить поцелуй, мягко накрывая ладонью предплечье альфы, и, робко улыбнувшись, повернулся к всполошившимся студентам, окончательно забывшим о самостоятельной. — Я прошу прощения, но мне необходимо уйти по очень уважительной причине, до конца занятия за вами присмотрит учитель Пак, так что не отвлекайтесь. Ваши работы я лично проверю к следующей паре, — Бэкхён мягко улыбается и, бросив очередной взгляд на мужа, стремительно покидает аудиторию, оставляя альфу один на один с его собственными подопечными. Студенты озадаченно переглядываются, не в состоянии даже определить, к лучшему ли такая ротация, с некоторой обреченностью понимая, что, по сути, не изменилось совершенно ничего. От смены в аудитории учителя Пака на учителя Пака конечный результат остался тем же — вздохнуть с облегчением было никак нельзя. Спустя полчаса подавленные учащиеся скопом свалили листы с самостоятельными на стол и, глубоко кланяясь, сбежали из кабинета как только получили дозволение. Журналы были заполнены, словно Бэкхён чувствовал, что не досидит до конца занятий, и, с чистой совестью закрыв аудиторию, Чанёль направился в учительскую своего факультета. Ловить на себе слегка смущённые, заинтересованные взгляды омег и немного завистливые альф было вполне ожидаемо. Как и предполагалось, держать язык за зубами Чунмён и не собирался, но винить за это было бы глупо, оттого излишне самодовольно усмехнувшись в ответ на чужие взгляды, Чанёль выбрал необходимый журнал, чтобы больше не заходить сюда до конца рабочего дня, и направился прочь в собственный кабинет. Посреди пары пришло сообщение от Бэкхёна. Джиён чувствовал себя не так уж и плохо, просто немного сонливо. Температура была лишь слегка выше нормы, но он все равно вызвал на дом детского врача, о чем он расскажет ему позже, и теперь они оба смотрят мультфильмы в ожидании отца, помимо этого добавляя, что пришла посылка, заказанная ими неделей ранее. Чанёль прекрасно помнил о содержимом посылки, что так воодушевленно выпрашивал у них маленький омежка, а после и сам Бэкхён поддержал энтузиазм сына, и альфа не мог отказать их маленьким прихотям. Это было отличным стимулом, чтобы поторопиться. Не задерживаясь на работе дольше, чем того требовала пара, Чанёль как можно скорее направился домой, по пути заезжая в ту самую кофейню, чтобы купить что-нибудь сладкого и порадовать своих мальчиков. Мальчики и в самом деле были рады, правда, не столько тортику, сколько самому возвращению альфы. Чанёль только и успел, что закрыть за собой входную дверь, когда из-за угла вынырнул Бэкхён, держащий на руках растопырившего во все стороны лапки малыша. Это не было бы таким странным или даже милым, если бы не одно очаровательное но: что Джиён, что Бэкхён были упакованы в мягчайшие флисовые пижамки, называемые кигуруми. Малыш, кажется, растерял даже свою сонливость, входя в образ и шире разводя лапки в стороны, показывая очаровательные «крылышки», тянущиеся от локтей до самых колен, имитирующие кожную перепонку белок-летяг. Его личико было закрыто глубоким капюшоном с нашитой на нем мордашкой самой белки и небольшими ушками на самом верху. Бэкхён тихо смеялся, пытаясь удержать подвижного омегу на руках, и эта картина вызывала в груди альфы необычной силы трепет. — Мои белочки, — отставляя пакет с тортиком на тумбочку, он подошёл ещё ближе, одной рукой придерживая Джиёна, что, тут же обхватив шею отца руками, повис на нем, второй рукой обнимаю за талию мужа. — Очаровательные… — Поцелуйчик? — лукаво протянул Джиён, высовывая носик из-под капюшона, глядя на альфу и тут же получая поцелуй в щёчку у самого носика. Бэкхён, не отставая от сына, тоже потянулся ближе к мужу, получая более долгий поцелуй в мягкие губы, пока малыш внизу протестующие не запищал, закрыв глаза ладонями, вызывая у родителей смех. — Как себя чувствует мой бельчонок? — полностью забирая малыша к себе на руки, альфа теснее прижал сына к своей груди, точно плюшевого, что совсем недалеко ушло от правды. — Хорошо! — кивнул малыш, в который раз поправляя капюшон. Мягенькая пижама делала ещё по-детски пухленькое тельце необычайно трогательным и нежным, отчего хотелось обнимать его все больше и больше. Такой расклад очень нравится Джиёну, и, крепче прижавшись к отцу, носом уткнувшись в крепкое плечо, он довольно сопел, иногда хихикая оттого, как щекотно его пытаются пощупать. — Дядя доктор дал мне конфету и сладкий сироп, а папа сделал суп с водорослями, но ел только я, папа ждал тебя, — сдавая все тайны и докладывая обо всем, малыш любопытно дёргал отцовский галстук, щекой прижавшись к плечу, пока все семейство направлялось на кухню. — Врач сказал, что это не простуда, такое бывает у маленьких омег в преддверии взросления. Так он реагирует на мое состояние, — чуть тише Бэкхён объяснил подробности, о которых не стал писать в сообщении. — Твоя течка? — стараясь говорить так же тихо, Чанёль едва ли понимал природу таких вещей. Джиён первый маленький омега на его практике и такие вещи, если честно, для него в новинку, но то, что вот-вот у Бэкхёна начнется течка, сомневаться не приходилось. Аромат становился все более ярким и насыщенным. Видимо, на него малыш и среагировал, ведь совсем скоро и у него появится собственный аромат, а значит, он встанет на долгий путь взросления, которого Чанёль очень боится. — Да, я позвонил папе, сегодня он возьмёт несколько отгулов, а завтра утром заедет за Джиённи, — Бэкхён мягко улыбнулся, принимаясь разливать ещё теплый суп в тарелки и отрезая кусочек сладости малышу, наливая фруктовый чай и разбавляя прохладной водой. Джиён так и не стал слезать с коленей отца, чувствуя себя комфортнее в крепких, надёжных руках альфы. Спорить смысла не было совершенно. Чанёль был уверен, что врач обьяснил, что с этим делать, да и на время течки Джиён никогда не оставался с ними, наведываясь к дедушкам, так что вряд ли сейчас все станет как-то иначе. Оттого согласно кивнув и расслабившись, мужчина наблюдал за омегой. Без сил отвести взгляд от мужа, что выглядел слишком забавно в пижаме, как две капли воды похожей на пижамку сына. Чертовски хотелось прикоснуться к нему и ощутить эту приятную мягкость на любимом теле, прижать ближе к себе и уткнуться носом за ярко пахнущее ушко. Бэкхён точно чувствовал на себе этот пытливый, немного жаждущий взгляд, время от времени поглядывая на мужа слишком уж многообещающе. — Самостоятельную все сдали? — между тем пытаясь найти тему для отвлечения, опомнился омега, опуская на стол суп и несколько пиал с закусками и домашними соусами. — Как миленькие, — улыбаясь в ответ, Чанёль на секунду отвлекся на сына, подушечкой пальца стирая капельку сметанного крема со вздернутого носика. — Все уже в курсе о нас… — Ну что ж, зато теперь омеги перестанут на тебя заинтересовано поглядывать, — шутливо фырчит младший, хотя в его словах на самом деле нет и капли шутки. — Как и альфы на тебя, — Чанёль даже не пытается сойти на шутку, приподнимая уголок губ в ехидной усмешке. — В крайнем случае я смогу обоснованно прикасаться к тебе, а ты — окончательно переместиться в мой кабинет. — Нельзя так отрываться от коллектива, хотя ещё от пары полочек я не откажусь, — вместе со стулом придвигаясь ближе к альфе, Бэкхён прижимается кончиком носа к его щеке вместо поцелуя. — Они нас возненавидят… — Если и так — это лишь результат зависти, — мужчине достаточно немного повернуться в сторону младшего, чтобы мягким поцелуем прижаться к губам, пока Джиён занят тортиком и не видит этого безобразия. Пустые тарелки перемещаются в посудомоечную машину, а Джиён — на руки папочки, пока отец скрывается за дверью душа. Несколько часов, проведенных на диване за просмотром мультфильмов, хотя, скорее, прослушиванием, потому что, протиснувшись между родителей, малыш тихо сопел, подскакивая каждый раз, как кто-нибудь пытался выключить телевизор. — Пора в кровать, малыш, хватит на сегодня мультфильмов, — мягко целуя сына в макушку, прошептал Бэкхён. Аккуратно они поднялись с дивана, и омега взял ребенка на руки, собираясь отнести его в детскую, но Джиён в очередной раз встрепенулся, открывая глаза. — Хочу, чтобы меня уложил отец, — протягивая мягкие лапки к альфе, малыш едва ли не дугой изогнулся в объятиях папы, тут же попадая в руки старшего мужчины во избежание катастроф. Бэкхён лишь наигранно пофыркал, ссылаясь на обиду, но, получив крепкие объятия и легкие поцелуи в щечки, отпустил сына вместе с мужем, сам уходя в ванную. В детской горел ночник, бросая на мебель приятную теплую тень, а большая кровать, что заменила собой маленькую детскую, так и была не застеленной с утра — не иначе как малыш увильнул от своей самой важной обязанности. На скорую руку поправляя одеяло и простынь, Чанёль мягко опустил сына на матрас, присаживаясь на край. — Укладывайся, — говорить в полный голос не хотелось, и альфа сошел на тихий, спокойный шепот, поправляя капюшон пижамы. Малыш недолго ёрзает в кровати, выбирая удобную позу, подтягивая к себе любимого кота, и ждёт, когда отец уже по традиции укроет его одеялом, оставляя не укрытым только носик, что выглядывал из-под капюшона. Джиён выглядывает из своего мягкого укрытия, глядя на альфу как-то нерешительно, и Чанёль понимает: он хочет что-то сказать, но все не решается, и даёт сыну время, не спеша уходить, и не зря. — Поспи сегодня со мной? — в конце концов, собравшись с мыслями, тихо мурчит омега и смотрит на отца как-то смущённо, немного лукаво. — Ты ведь не боишься спать один? — любопытно выгибая бровь, мужчина чуть склонил голову на бок. — Нет! Пончик хорошо меня защищает! — выталкивая из-под одеяла мордочку кота, слишком уверенно заявляет ребенок, потому что искренне верит в это, ведь его все ещё не слопали за ночь. — Просто… я хочу братика. «Я хочу братика» в последнее время звучит слишком часто в их доме. Стоило малышу пойти в садик и ощутить прелесть детской компании, он все чаще стал просить у родителей братика, и с этим ещё можно было бы смириться, подождать, пока Джиён подрастет, если бы не Бэкхён, что стал на сторону сына: «Давай заведем ещё одного?» Он любил детей и отлично справлялся с маленьким омегой, оттого мысли о втором карапузе появлялись в его голове все чаще, и только Чанёль боялся этого. Паспорт напоминал ему о не слишком приятной цифре, что не шла ни в какое сравнение с возрастом Бэкхёна. Ему уже сорок восемь, и это не тот возраст, когда стоит думать о детях, достаточно того, что у них есть Джиён. — А почему я должен остаться с тобой? — отгоняя от себя мысли, что неприятно корябали его изнутри, Чанёль слабо улыбнулся. Этот вопрос в самом деле очень его интересовал: как малыш пришел к таким умозаключениям, что без присутствия альфы братик получится куда быстрее? — Я спросил у воспитателя, откуда берутся братики, — тихо, точно по секрету, прошептал омега и даже приподнялся на кровати, чтобы быть ближе к отцу, и альфа точно так же подался навстречу, поддерживая атмосферу, внутренне боясь даже представить, что именно сейчас ему расскажет сын. — Он сказал, что братики приходят в папин животик по ночам, когда им никто не мешает, поэтому ты должен остаться здесь и не мешать папе! — Джиён крепко цепляется за руку отца и с надеждой смотрит на него. Чанёль чувствует, как по спине пробегают мурашки, невольно роняя нервный смешок, и слышит задушенный хохот за дверью. Бэкхён вернулся в самый подходящий момент, чтобы стать свидетелем их «взрослого» разговора. Ему, конечно, ещё очень далеко до правды, но сам тот факт, что малыш начал интересоваться подобным, пугает его. — Папа! — Джиён тянет громко, возмущённо, потому что тоже слышал его смех, и дует обиженно губки, когда в комнату заходит сам омега. Бэкхёну тоже неловко, что он подслушал такое, но все это вышло как-то случайно. Джиён хмурится, дыша тяжелее, слишком расстроенный и смущённый оттого, что хотел оставить это в секрете, и Бэкхён присаживается у кровати на корточки, чтобы удобнее потянуться к сыну и поцеловать мягкую щёчку. — Я тоже хочу тебе братика, малыш, но без отца это никак не получится, — мягко улыбаясь, Бэкхён старается исправить ситуацию. — Почему? — омежка совершенно серьезно смотрит на папу, а у Чанёля сердце в груди бьётся через раз. Он еще не готов к таким вопросам, Джиён ещё слишком маленький. — Так заложено природой: чтобы появился ребенок, нужны отец и папочка, — сын на секунду задумывается, а Бэкхён вскользь смотрит на мужа с едва заметной хитринкой во взгляде. — Почему? — все ещё не понимая сути процесса, малыш хмурится ещё сильнее, поджимая пухлые губки и глядя на папу. — Он ведь в твоём животике жить будет… — Верно, — Бэкхён кивает, с трудом сохраняя серьезное выражение лица, пока Чанёль бледнеет в стороне, не в силах справиться с детской осведомленностью. — Но ребенок появляется там благодаря отцу. Он крепко-крепко обнимает папу, и тогда в животике появляется малыш и растет там девять месяцев, а потом рождается, — мягко улыбаясь, омега разглаживает подушечкой пальца морщинку на переносице сына. Он старается быть максимально честным с Джиёном, так же, как когда-то был и его папа честен с ним. Ребенок с детства должен понимать, откуда он взялся и что вовсе не аисты принесли его в глубоком детстве. Он — плод любви отца и папы. Их частичка. — Он точно мешать не будет? — с некоторым сомнением в голосе протянул малыш, анализируя новую для себя информацию и косясь на отца, который был уже почти без чувств. Он как никогда понимает, насколько просто было с альфой. Они растут иначе, и отцу куда проще найти с альфой общий язык, потому что они одинаковы и он знает, что и как нужно говорить, чтобы быть правильно понятым. Так было с Джеоном — просто. Его эти вещи в целом совершенно не интересовали до того момента, когда уже можно было рассказать ему о различиях омег и альф и их приятном взаимодействии. С омегами все куда сложнее — осознание приходит с огромным опозданием, и Бэкхён откровенно потешается над растерянным мужем. — Точно, малыш, — чистосердечно заверяет Бэкхён и мягко укладывает сынишку в постель. Тот кажется немного растерянным, но послушно ложится на подушку, подтягивая к себе кота. И глядя на папу пристально. — Тогда пусть спит с тобой, но чтобы появился братик, — выносит он свой вердикт, от которого Бэкхён тихо смеется, а Чанёль окончательно прощается с душой. Джиён быстро засыпает, разморенный долгим днем и сиропом, который ему дал врач, а после ужина и папа. И лишь когда маленький носик начинает сопеть, родители покидают детскую, прикрывая за собой дверь. Альфа все еще слегка растерян и даже озадачен. То, как быстро растут и развиваются омеги, его пугает, в отличие от Бэкхёна. Младший лишь смеется, в который раз прокручивая в мыслях разговор с сыном, испытывая какую-то необычайную уверенность в том, что такая настойчивая просьба просто лишит Чанёля возможности сопротивляться, и проверяет эту теорию на практике. Стоит только двери их комнаты закрыться, он почти всем телом наваливается на грудь альфы, припирая его спиной к двери. — И что ты на это скажешь? — омега шепчет тихо, с трудом сдерживая ухмылку на губах. Прижимаясь все ближе, буквально накрывая тело мужа своим, чувствуя его теплые ладони, накрывшие талию. — Неужели пойдешь против желания своих омег? Бэкхён действует нечестно, потому что давит. Это знает он, знает Чанёль, кажется, даже Джиён понимает, что происходит, и все чаще задаёт отцу подобные вопросы, но альфа все не перестает сопротивляться, оттого и сейчас он лишь прикрывает глаза, упираясь затылком в дверь, и тихо выдыхает: — Малыш… что же вы со мной делаете… — Мы делаем то, чего ты хочешь и чего боишься, — кончик носа утыкается под изгиб челюсти старшего, в тонкую, немного грубую от частого бритья кожу шеи. Бэкхёну приходится подняться на носочки, но альфа держит крепко, не давая потерять равновесие. Младший чувствует его участившееся сердцебиение, что отдает пульсацией на артерии, но отступать не собирается. — Я уже не так… — Даже не смей говорить мне про возраст! — омега перебивает, не желая и слушать. Он слушает это уже второй год, стоило ему только впервые заикнуться о втором ребенке. Время от времени они открывали «старый» фотоальбом, где были распечатаны снимки, сделанные в период беременности. Ровно девять фотографий у зеркала, где на первом плане был Бэкхён, а позади неизменно стоял Чанёль, широкой ладонью грея самый низ животика, что становился все больше и больше. Семейные и теплые фото, сделанные в постели, за завтраком или вечером за ужином. Несколько снимков с их свадьбы, где ещё недовольный, угрюмый Хангён стоял с самого края, «наказанный» Хичолем за плохое поведение. Фотографии с осмотров у врача и ровно четыре снимка УЗИ — больше не было необходимости. Чанёль смотрел на все это с тоской, словно по старой памяти обнимая в эти моменты Бэкхёна и накрывая ладонью плоский, подтянутый животик. И сам Бэкхён совершенно не понимал, зачем отказываться, если оба они хотят? — Ты делаешь из себя старика, хотя у тебя даже не прекратился гон, и я более чем уверен, твой внутренний альфа сходит с ума оттого, что ты пытаешься запереть его за клеткой возраста, — омега всего на пару секунд прижимается переносицей к ключице альфы, прикрывая глаза. Он просто устал объяснять одно и тоже. — Вспомни, о чем говорил репродуктолог, когда мы были у него в последний раз… Чанёль помнит. Прекрасно помнит. Но даже это не даёт ему уверенности. «Альфы по природе своей долгожители», — буквально на последнем приеме начал долгую речь Тэвон. Тогда наблюдать Бэкхёна больше не было необходимости, а малышом занимался совсем другой специалист, и доктор добродушно пожелал им скорее вернуться к нему на прием, наблюдать ещё один «округлый животик», и уже тогда в мозгу Чанёля сработал стоп-кран, что не укрылось от опытного взгляда беты. «Это инстинкт, который прошел вместе с нами долгий путь эволюции. И мне казалось, это довольно известный факт. Альфы — защитники, и как бы ты ни хотел, тебе придется защищать своего омегу и свое потомство до последнего, — мягко улыбаясь, врач все говорил и говорил, и Чанёль прекрасно знал все это, просто… верилось с трудом. — Твой внутренний альфа вряд ли ослабнет и захандрит, когда рядом такой омега, как Бэкхён. Молодой, горячий, сладко пахнущий и требующий твоего внимания», — от этих слов смутились все, особенно омега, опуская ниц заалевшую мордашку. «Это дух соперничества — тебе достался ценный экземпляр и, я думаю, твой альфа не захочет расставаться с ним и отдавать другому, оттого будет стараться идти вровень со своим омегой, чтобы тот ни в чем не нуждался». Его слова были слишком обнадеживающие, ложились на слух патокой, но разум отказывался верить, и мужчина противился. Противился слишком долго. — Ты хочешь этого, скажи мне? — Бэкхён продолжает наступление. Его нутро сжимается от волнения, от подозрения, что сейчас, именно сейчас, все может получиться, он может достучаться до Чанёля. Вновь привстав на носочки, омега оказывается нос к носу с мужчиной, выдыхает едва ли на грани слышимости и смотрит глаза в глаза. Пронзительно. Но альфа молчит, взвешивая собственное «хочу» и столь громко звучащее в голове «нельзя», отводя взгляд чуть в сторону и нервно сглатывая. — Хочу… Признаваться в этом боязно и немного неловко, но в груди приятным теплом растекается облегчение. Он ведь в самом деле хочет. — Тогда прекрати бояться. Доверься мне, Чанёль… — Бэкхён шепчет одними только устами, выдыхает горячо, обжигая дыханием чужие губы, и прикрывает глаза, ловя их первый за эту ночь поцелуй. — Я люблю тебя, — Чанёль признается в сотый раз за последнюю только неделю, но как бы часто он это ни повторял, каждый раз получается одинаково искренне — от самого сердца. Босые ноги беззвучно ступают по полу, заплетаются почти что в танце, а спина омеги мягко опускается на постель. Чанёль нависает сверху, стараясь не потерять ощущение тепла, исходящего от чужого тела, и тянется за очередным поцелуем. Глубоким, влажным, отдающим желанием и жаждой. Осознание того, что все это не просто так, заставляет все в груди сжиматься тугим комом, что в одно мгновение подкатывает к горлу, не давая дышать полной грудью. Это был не просто секс, что и без того часто случается между ними, это — создание новой маленькой жизни. Сейчас он как никогда жалеет о том, что был лишен этого волшебства в прошлый раз, что Джиён оказался таким неожиданным, но таким… своевременным. Буквально необходимым каждому из них, чтобы научиться любить по-настоящему, чтобы узнать, что такое счастье на самом деле. Впереди их ждёт счастливая, пусть и короткая беременность, очередные курьезные роды и долгая, очень долгая жизнь вместе. Когда-то такой юный, отчаянный, сейчас Бэкхён стал самым счастливым.