Оранжерея

      Наверное, это началось ещё в тот день с фразы: «как некультурно», с отточеных движений пальцев, попровляющие очки с тонкой оправой на переносице и с пронзительного взгляда голубых глаз за толстыми линзами.       Наверное, это началось с кусающих губ при задумчивости, россыпи веснушек на коже, темно-рыжих волос, больше напоминающие драконье пламе, на тон темнее, чем у остальных Уизли.       Наверное, это началось ещё с тонких губ, с жёстких слов, сказанных недовольным тоном, с ровной осанки, с опущенных под тяжестью обязательств и чужих надежд плеч. А может со следов усталости под глазами, с нервно подрагивающих пальцев, за которые хотелось ухватится и сжать их в своих ладонях, с молчаливых слез, застывших в небесных омутах.       Возможно, с небесных амбиций, с комплекса старшего брата, с идеально выглаженной формы и аккуратного почерка.       Теренс действительно не знал, с какого момента всё это началось, просто в один из тысячи одинаковых дней он проснулся с чётким осознанием, что хочет быть рядом, обнимать, когда больно и плохо, защищать, заботится, помогать, быть опорой.       Хочется целовать эти губы, держать эти руки, что были полностью усыпанны веснушками, зарываться носом в огненные пряди и вдыхать запах карамели, чернил и книг.       Но получается только смотреть издалека и не иметь возможности быть ближе.       Перси не подпускает к себе ни на шаг. Ведёт себя, как настоящий кот, заботится о себе, вроде, и позволяет, но отхватить когтями можно в любой момент, да и он никогда не будет твоим. Такого хочется приручить и получить хоть немного эгоистичной кошачьей любви, но кот только воротит носом и бьёт хвостом.       Теренс пишет записки. Много-много-много записок. Исписанный пергамент в ловких руках превращается в журавля, другие листы в прочую живность: в лягушек, собачек, кошек, львов, мышей, крабов, коров.       Этот бумажный зоопарк быстро кочует на чужую парту. С парты в мусорное ведро при каждом звонке с урока. Перси смотрит недовольно каждый раз, как видит новую зверушку на своей территории, вздыхает и продолжает игнорировать активную живность до конца пары. Но лучше бы он посмотрел на Теренса. Как угодно бы посмотрел: со злостью, недовольством, раздражением. Правда, это неважно. Теренс был бы доволен любым вниманием.       А потом Перси влюбляется.       И Теренс чувствует, как же это, мордред, больно. Как же грудную клетку стискивают в тиски, как кровоточит сердце, как начинает тошнить при взгляде на чужое счастье. Он ведь тоже хочет взаимности.       Перси улыбается с нежностью, смотрит с заботой и любовью, бегает за своей милой Пени по первому зову, говорит только о том, какая она хорошая. И Хиггс понимает, что дай Уизли ему повод, то он вёл бы себя также, а может даже в сто раз хуже, но все равно противно от увиденной картины.       И к Кристалл не придраться как назло. Та заботится в ответ: следит, чтобы тот не забывал есть, чтобы не мерз, не нагружал себя лишней работой, забирает его от рутины. Отвечает взаимностью и это бесит ещё сильнее.       Но лучше бы она была сукой, редкостной, меркатильной стервой, которая играет с чужими чувствами, чем такой идеальной девушкой в чужих глазах . Её было бы проще ненавидеть.       А получается только злится на себя и свою медлительность.       Но Теренс все ещё пытается быть ближе. Бумажные змейки ползут по чужой парте, заставляя Вуда, что сидел рядом с Перси проклинать Хиггса.       Уизли только устало качает головой, от скуки разворачивает одну бумажную змейку, пробегается взглядом по тексту и наконец-то смотрит на Теренса как-то недоуменно.       Теренс сглатывает, чувствуя, как от одного взгляда эмоции бьют через край, и улыбается.       Внутри всё взрывается.