***
У выхода из школы их встретил громила-водитель, к которому Адриан обратился уважительно «месье Лафар». Нино пояснил на ухо Маринетт, что обычно в разговоре Агрест называл его не иначе, как «Горилла», и двое прыснули, наблюдая, как неповоротливый, но полный достоинства мужчина сначала открывает дверь перед Адрианом, усаживая его на пассажирское место впереди, а потом жестом подзывает и их, приглашая сесть сзади. «Причуды богачей, — лишь хмыкнула Маринетт, когда Горилла захлопнул дверь. — Все-таки, личный водитель, провожающий тебя до школы, — такое себе». Хотя ее ситуация, по сути, мало чем отличалась от ситуации Адриана, только, вместо водителя, за ней по пятам следовал сотрудник полиции. Когда-нибудь, это все кончится, и она сможет зажить полноценно, без маньяков, хакеров и жандармов. Сможет гулять допоздна без ощущения приближающейся опасности и думать о хороших оценках, а не о том, чтобы остаться в живых. И как она раньше никогда не ценила эти моменты спокойствия? Не стремилась к ним, а прожигала своё время? — Мадемуазель? Маринетт вздрогнула. Алья легонько толкнула её в бок, указывая кивком головы на выход. Горилла весьма галантно подал ей руку, буквально выдергивая из салона. Потерявшись в своим мыслях, она и не заметила, как справа показался белоснежный трехэтажный особняк с башенками и невысоким забором, в тёплое время года увитый цветочками вьюнка, а сейчас — грустными тонкими безжизненными веточками. В этом районе каждый дом будто старался выделиться среди остальных: цветом, орнаментом, размером сада или огромными окнами; вполне вероятно, где-то неподалёку жила и Хлоя. Маринетт передернуло. Не дай Бог она заявится тоже, не дай Бог! — Прошу, проходите внутрь, — встретила их молодая женщина в строгом костюме. Её тёмные волосы были собраны сзади в тугой низкий узел, а глаза скрывали чуть затемнённые очки в красной оправе. Заметив вопросительный взгляд гостей, женщина представилась: — Натали Санкёр, личный секретарь месье Агреста. «Еще и личный секретарь», — мысленно вздохнула Маринетт. Ладно, ей было необходимо смириться с тем, что это — то, как жил Адриан. Так, как он привык, как жило большинство детей в состоятельных семьях. Утром и вечером, наверняка, к ним приходила горничная, а на кухне суетилась женщина-повар, либо просто кухарка, которая следила за тем, чтобы в холодильнике всегда была еда. То, что ей казалось это необычным и странным — лишь её проблема. На лицах её друзей, наоборот, сквозила ничем не прикрытое одобрение, а Алья даже с особенным удовольствием рассматривала витражные верхние окна, и даже тайком пыталась сделать парочку четких фотографий для своего блога. — Я не буду вам докучать слишком долго, в конце концов, это не экскурсия, а… дружеский визит, — Натали старалась улыбаться, хоть и было заметно, что ей это непривычно. — Туалет справа, если идти по прямой, там вы увидите… — Натали, дальше я сам, — умоляюще протянул Адриан. Натали смущенно прокашлялась и, легко склонив голову, удалилась. — Простите за это, — Агрест запустил пятерню в волосы. — Если кратко: туалет действительно справа, а прямо по коридору — моя комната. Думаю, когда все будет готово, нас позовут, а пока… — А пока у нас есть время распотрошить старые альбомчики, где наш маленький Адри ползает голышом по полу, а ещё найти его потайные святилища, где он в минуты отчаяния просил богиню Дюпэн-Чен благословить его на великие свершения, — закончил за него Нино, влетая в комнату, как к себе домой. Лицо Маринетт в ту же секунду приобрело нежно-розовый оттенок, чего нельзя было сказать об Адриане — тот стал белый, как полотно. Сложно было сказать, что его взволновало сильнее: альбом или фраза про святилище. — Уж лучше это, чем заплесневелые чипсы за монитором твоего компа, — усмехнулась Алья, осматриваясь. — А что, довольно уютно. Только мебели маловато. О, это что, гитара? — Да, играю иногда, — Адриан пожал плечами, мол, ничего особенного. — Хотя сейчас из-за китайского времени мало довольно. Маринетт задумчиво провела пальцами по идеально чистому рабочему столу, прощупывая шероховатости. Вот клавиатура, за которой Кот Нуар писал свои посты, которые помогали ей в дни лютой депрессии. Небольшой стенд со стикерами, висящий чуть сбоку — его Маринетт уже видела на фотографиях в блоге Адриана. Раньше тут было намного больше наклеек, сейчас же лишь пара заметок, извещающих об изменениях в расписании. Вся жизнь Адриана была расписана по часам. Даже удивительно, что он находил время и для них, простых смертных. Она с улыбкой на губах оторвала с доски стикер, на котором было ровным почерком выведено: «Перенести тренировку на час раньше. Заехать за Маринетт». С этого дня, она будет узнавать Адриана все лучше и лучше. Это только сейчас тяжело: с его снобом-отцом и кучей народу у него службе. Она… сможет привыкнуть к этому. Потому что это лишь мишура, а настоящий Адриан, который начал за ней ухаживать в начале семестра, был весь в этой одной-единственной записке. Чертовски важной записке, стоит заметить. Но нигде не висели семейные фото, просто снимки с каких-то совместных с родителями торжеств; только мрачная картина Адриана и отца на входе в особняк, словно траурный портрет. Дюпэн-Чен ожидала увидеть хотя бы где-то изображение Эмили Агрест, но её ожидания не оправдались. — Я голоден, как волк, — пожаловался Нино, вальяжно развалившись в кресле. — Надеюсь нам не будут сервировать стол с кучей столовых приборов, как в фильмах, с тремя вилками, кучей ножичков и ложечек? На деле же, все страхи Ляифа оправдались. Только помимо столовых приборов, Маринетт с ужасом таращилась на три бокала, выставленных перед её тарелкой, силясь угадать, в какой из них можно было бы налить воды. Они сидели за длиннющим столом, слишком большим для двух живущих тут человек. Какая-то странная фикция, не добавляющая ни капли уюта, зато наглядно изображающая расстояние между отцом и сыном. Адриан воспринимал это все, как должное, и на его лице не было и тени смущения, либо какой-то неловкости, двух чувств, что не отпускали Маринетт на протяжении всего времени, проведённого в этом дорогом доме. Месье Агрест молча окинул их компанию взглядом, приветливо улыбаясь. Не непроницаемая бетонная маска, туго прилегающая к его лицу на широкой публике, а живые, мягкие черты — даже чем-то напоминающие об Адриане, представляя ещё хоть какой-то показатель их кровного родства, кроме общей фамилии. Но Маринетт почему-то не верила. Пробовала расслабиться, отвлечься на еду, на разговоры, но все впустую. Единственное, что успокаивало, так это то, что Адриан, слава Богу, был доволен. Алья несколько рассеянно посмеивалась, ковыряя вилкой в рагу, а Нино так вообще чувствовал себя, как дома, непозволительно громко чавкая и развалившись на стуле, словно в кресле. И ни одного замечания со стороны Габриэля. Лишь насмешливый огонёк к голубо-серых глазах, которые то и дело с любопытством останавливались на съёжившейся на своём месте Маринетт. Допустим, он просто к ней приглядывается. Интересуется личной жизнью своего горячо любимого сына, как и все нормальные отцы. Было бы действительно здорово, будь оно так. Но даже в этом случае, таращиться совсем, совсем не обязательно! — Маринетт… — протянул Габриэль, внезапно обращаясь к ней. Лучше бы продолжал таращиться, ей-Богу! — Вы совершенно ничего не едите. Вам не нравится? — Я вегетарианка, — пояснила Дюпэн-Чен, демонстративно накладывая себе ещё салата. — А, эти все новомодные штучки, — мужчина усмехнулся. — Вам не кажется это некоторой… показухой? Ведь все нынче выставляется напоказ… в этих ваших… как их там? Блогах? — Блогах, — подтвердила Маринетт, не совсем понимая, к чему ведёт модельер. — И что же? У тебя же есть один? Наверняка, выставляете всякие ваши… посты с красиво сфотографированной едой, которая на вкус, в отличие от стряпни нашей мадам Буффало, как картон. — Месье Агрест, это все фотошоп, — встряла в разговор Сезер. — Хотя, признаться, удивлена вашей осведомленностью! — В конце концов, возраст — это всего лишь цифры, — гордо заявил Агрест-старший, заставляя Адриана вскинуть бровь и переглянуться с Нино. «Ладно, допустим, первое впечатление бывает обманчивым», — решила Дюпэн-Чен, стараясь смириться с диким контрастом между публичным образом модельера и человеком, что сидел напротив неё. Если бы она могла заглянуть сейчас в мысли к Адриану, то увидела бы там зеркальное своему изумление, потому что такое поведение было несвойственно Габриэлю Агресту. Однако, такая разительная перемена скорее радовала Адриана, чего нельзя было сказать о Маринетт. Ей все это казалось жутко подозрительным. — К тому же, месье Агрест, мой блог совершенно не касается темы правильного питания, — закончила наконец мысль девушка, силясь припомнить, когда в своём блоге в последний раз публиковала хоть что-то, что не касалось хакера или его жертв. — А, да, — не преминул вставить слово Адриан, держа на уме только самые благие намерения. — Маринетт — дизайнер! У неё отличные работы. Есть даже примеры её собственных эскизов одежды… я тебе, кажется, показывал один… Адриан всей душой надеялся, что отцу хватит такта промолчать о том, чем все это в итоге закончилось. Он хотел как лучше, Маринетт это прекрасно понимала, но предпочла бы, чтобы Адриан просто промолчал. — Кажется, припоминаю, — месье Агрест задумчиво потёр подбородок. — Это было… весьма неплохо. «Врет и не краснеет», — совсем поникла Дюпэн-Чен, почувствовав дикую усталость. Поскорее бы этот ужин уже закончился. Сколько будет ещё блюд на этом огромном столе? Может, пора приступать к десерту? — Я даже… как-то заходил в ваш блог, мадемуазель. Те эскизы, что мне показывал Адриан, были довольно специфичны, так что я практически тут же узнал автора. Занимательно, я бы так сказал, — продолжал Габриэль, не желая слезать с опасной для девушки темы. Маринетт не верила своим ушам. Неужели… он знал? Он знал про LadyBug все это время? Читал её посты… те, старые, где она писала про него всякие гадости? А новые? Про Бражника? Итак, приз за самое худшее и неловкое знакомство с отцом своего парня получает… Но чего он добивался? Поддержать разговор можно было любыми другими способами, но месье Агрест намеренно выводил их на тему блога, словно специально, словно это могло принести ему какую-то пользу… Адриан… ничего не понимал. И никто из друзей тоже, ни Алья, ни Нино, все смотрели в рот этому проклятому модельеру, восхищенные его осведомленностью. Благоприятная атмосфера для сближения, которая, увы, совершенно обходила стороной Маринетт, словно купол завесы специально огородил её от счастливого семейства. У неё задрожали колени. Приступ панической атаки, что не случался с ней уже очень-очень давно, снова накатывал. Она помнила это ощущение: совсем скоро ей станет трудно дышать, а язык словно приклеится к нёбу, не позволяя ей выговорить ни слова. Черт, ну почему именно сейчас?! Именно сейчас, когда Адриан выглядит таким счастливым, потому что его чертов отец вспомнил, как себя ведут нормальные родители?! Маринетт не могла себе позволить поддаться. Но уши заложило, и новый вопрос Габриэля Агреста она смогла считать лишь по губам: — Я видел, как вы пишете разные обзоры на известных модельеров. Уверен, там было и что-то про меня… но, понимаете, я человек довольно занятой, не смог найти свободной минуты. Но любопытство буквально гложет меня изнутри: я хотел бы узнать ваше мнение. Особенно теперь, когда мы с вами… наконец-то встретились лично. «Он знает, — поняла Дюпэн-Чен. — Просто развлекается… надеется, что я скажу что-то не то. Да ещё и в присутствии Адриана». Маринетт закрыла на мгновение глаза. Она не сдастся ему живой. Нужно лишь прогнать пульсирующую боль в голове, потому что она все портит… мешает мыслить здраво… — Маринетт, с вами все хорошо?.. «Конечно, нет! Что, не видно?!» — обрывочно. Ей кажется, что она на кричит, а на деле — с её губ не слетело даже звука. Осторожно, не торопясь: сначала один глаз, потом второй. Этот голос, из далекого-далекого прошлого, он уже спрашивал её тоже самое, с такой насмешкой и деланным беспокойством. Этот голос, опасный, как война, пробуждал в ней тогда животных страх, и вместе с ним обострялись рефлексы, подгоняемые инстинктом самосохранения. Нужно быть сильной… сильной!!! Все закончилось в один миг. — Прошу прощения, месье, — она стёрла тыльной стороной руки выступившую на лбу испарину. Отпустило. Надолго ли? — Знаете… я пишу обзоры не на модельеров, а на их работы… и это мнение весьма субъективно. Но то, что сделано от души и со вкусом я всегда… хвалю. Так что вам не о чем волноваться, месье. Так и сказала. Прямо в лицо. И подняла подбородок, стараясь выглядеть увереннее, чем есть на самом деле. А что ещё остаётся? Будто бы не он бросал ей этот глупый вызов, провоцируя на что-то… одному ему известно на что. Все, чего добился Габриэль — растерянный вид Адриана. Не шибко хорошо на месте модельера заставлять собственного сына выслушивать не самые благозвучные отзывы в адрес своего отца. Так вот, чего вы добиваетесь, месье? Рассуждать о том, какими руководствовался мотивами этот коварный мужчина, у Маринетт временем не было. Нужно скорее спасать ситуацию, пока месье не учудил что похуже. — Месье, у вас есть главное — мировое признание. Это то, что не поддаётся субъективной оценке, — сжимая в кулак свои гордость и жажду правды, Маринетт мысленно уговаривала себя, что делает это все только для Адриана. Чёртовы Агресты. Она всегда знала, что не будет с ними ей никакого душевного спокойствия. — Пожалуй, вы правы, — Габриэль улыбался, как Чеширский кот. — Нужно за это выпи-и-ить! — вскрикнул Нино, поднимая вверх стакан с яблочным соком, за что получил от Альи смачный тумак. За поднявшимся шумом за столом никто не услышал, как облегченно вздохнул Адриан; тем более, никто не заметил, как обменялись взглядами Маринетт и Габриэль Агрест — девушка вложила в этот взгляд все своё возмущение, за что получила в ответ лишь легкий прищур едва заметного интереса. Серо-голубая радужка снова покрылась ледяной коркой, и вся картинка померкла, стала картонной — как обработанная в фотошопе фотография еды в Instugram. Именно таким и знала Маринетт Габриэля Агреста. К этому образу она и привыкла.***
Стрелка на часах уже медленно подбиралась к трём, за окном стояла глубокая ночь. Темнота, убегая от уличных фонарей, лоснилась в комнате, подбираясь все ближе и ближе к подушке, захватывая своими щупальцами тонкие тени жалюзи. Маринетт с громким стоном перевернулась на другой бок, с грохотом свалившись с кровати. Ощущая под спиной мохнатый коврик, она отодвинула вверх маску для сна, сдерживая порыв отшвырнуть её куда подальше. «Маринетт, был очень рад познакомиться с вами лично», — месье Агрест, прощаясь, галантно поцеловал её руку, и это было бы мило, если бы не… если бы да кабы! Эти глаза-льдинки, пробирающие ледяным холодом прямо до мозга костей! Они не выходили у неё из головы, навевая страх и вызывая мороз по коже. Ах, если бы он носил чёрные очки! Дюпэн-Чен не могла уснуть. Каждый раз, стоило ей лишь немного задремать, в голове тут же всплывало это его: «Маринетт, с вами все хорошо?» Навевало воспоминания о событиях давно минувших, слава Богу, дней. Но почему? Почему на мгновение ей показалось, будто месье Агрест — это… Черт, нет, Маринетт! Она со всей дури ударила себя по щеке. Тот человек умер семь лет назад, и модельер, насколько бы противным он ни был, никак не связан с её мучителем. Это противоречило всем законам логики, и даже сейчас, пребывая в состоянии аффекта, она могла привести миллион различных доводов, почему Габриэль Агрест не мог быть этим гребанным маньяком, пусть горит он в Аду! Но она, конечно, сегодня дала жару. Испугаться отца своего парня до панической атаки, да так, что чуть не упала в обморок прямо за столом — просто прекрасное начала крепких романтических отношений. И, хотя, вроде бы ей удалось исправить свою оплошность в самый последний момент, а остаток вечера прошёл без серьезных эксцессов, Маринетт чувствовала себя виноватой, причём перед всеми одновременно: и перед Адрианом, и перед Нино (хотя этот вроде даже ничего и не заметил, зато уговорил всех опрокинуть по бокальчику шампанского — «за встречу, так сказать!»), и перед Альей. Сезер под конец истерично посмеивалась, потому что сдерживать Ляифа, обычно в принципе довольно-таки пассивного, оказалось сложнее, чем она думала. Подводя итог, все были рады, что этот фарс все же подошёл к концу без серьезных последствий. «Без серьезных, да», — напоследок подумала Маринетт, протяжно зевая. Самоубеждение — штука опасная, ведь ложь самому себе — лишь ещё одни грабли под ноги. Положил — и забыл. А потом ка-а-ак шарахнет! А Маринетт продолжала повторять всю одну и ту же ошибку. Забывалась, как только одни декорации сменялись на другие. И она снова засыпала, ощущая, как крепко связаны за спиной руки, а во рту застрял пропитанный слюнями и кровью кляп. Во сне же, оно было понарошку, а не по-настоящему. В этот раз она даже почти не боялась. Наверняка, приняла правила игры, навязанные ей отвратительным кукловодом. Или что-то другое? Нет, в этот раз она почему-то знает, что все должно пойти по-другому. Нутром чует. Осталось совсем недолго, детка. В помещении все так же темно и пыльно, и свечи, которые обычно зажигал он, приходя, не горели. Тут совсем немного пахнет дымом и мужским одеколоном, и этот запах стоит тут уже бесконечное количество дней — в подвале нет окон, чтобы проветрить. У Маринетт свободны ноги, но двигать ими немного больно: они все в ссадинах и синяках. Особенно колени, эти дурацкие колени! Как же ей надоело на них падать! Раньше она слышала, как где-то недалеко кряхтел от боли кто-то ещё. Такие же девочки, её ровесницы. Сейчас же все было тихо, как в гробу. А может быть, она умерла? Поэтому так спокойно? Нет, тоже неверно. Маринетт чувствовала, что что-то здесь не то. Она ожидала чего-то… или кого-то. Но не того страшного месье, который приходит выкручивать ей руки. Он сегодня больше не придёт. Он сегодня уже сделал своё дело… Маринетт проваливается в сладкую дрему в ожидании, так что совсем не слышит, как скрипят ступеньки, ведущие вверх, как зажигается одна-единственная свечка в канделябре. — Эй… эй! — шепотом. Маринетт, обессиленная из-за голода, с трудом открывает глаза; но все вокруг словно в тумане. Она не видит, кто пришёл за ней, не видит, что он делает. Только чувствует, как лопается веревка на запястьях, и им тут же становится легко и тяжко одновременно. Все затекшие руки будто пронзает миллион иголочек. — Вставай, у нас мало времени! — Кто это? — она косит полуслепым глазом, но силуэт посетителя ускользает от её взора. Он практически тащит её на себе наверх, и Маринетт чувствует прохладу на лице от легкого ветерка. Босые ноги касаются травы, и это странно… но приятно. — Бежать можешь? Нет? Тогда иди… ползи! Что угодно, только подальше. Я не могу пойти дальше. Хочешь жить — не оглядывайся больше! И она поползла, потом, чувствуя себя несколько увереннее на ногах, встала и стала перемещаться короткими перебежками. Свобода пьянит. Но кому нужна эта свобода, когда она не знает даже, куда идти?.. Мама?.. папа?..***
— Маринетт, ну какой я тебе папа?! Просыпайся уже! Нат отчаянно тряс её за локоть, стараясь привести в чувство. Дюпэн-Чен, потеряв равновесие, больно стукнулась носом об парту, одновременно роняя ручку на пол, и та громко покатилась, привлекая внимание учителя в классной тишине. — Вы опять? — месье Куффен закатил глаза. — Куртцберг, собери свои вещи и переместись на вторую парту. Я уже устал вам делать замечания. У учителя математики прослеживались явные проблемы с самообладанием, вызванные, вероятнее всего, проблемами со сном: тот зевал каждые пять минут, едва успевая прикрывать рот ладонью. — Но, месье! — попробовала запротестовать Маринетт, но Нат лишь махнул рукой. Та и так натворила уже дел. — Пусть ещё захватит с собой мадемуазель Буржуа, — добавил Лука. — С тех пор, как вы сидите вместе с Сабриной, только и слышу вашу противную болтовню. И явно не о математике. Если бы взглядом можно было убить, Маринетт была бы уже мертва. Она извиняюще попыталась улыбнуться Нату, но тот повернулся к ней спиной и мрачный, как грозовая туча, поплёлся к своему новому месту. Х-л-о-я Б-у-р-ж-у-а. От каждой буквы в её имени Ната поташнивало. Со вчерашнего дня она перестала быть в его глазах пародией на тупых блондинок из американских фильмов и стала обыкновенной беспринципной тварью. А вот Хлое его соседство, кажется, даже нравилось: она кокетливо заправила прядку за ухо и потянулась, как довольная кошечка. У судьбы было хреновое чувство юмора. Как произошло так, что они… вместе с Хлоей… были выбраны… эта мысль настолько абсурдна, что у него даже не получалось её додумать до конца. Они оба получили сообщение от неизвестного, предлагающего сделку: маленькие поручения ради исполнения такого же маленького желания. Всем окружающим было известно, что Буржуа хотела бы убрать крошку Дюпэн-Чен со своего пути к сердцу Адриана Агреста, и их с Натом желания были зеркальны: тот терпеть не мог Агреста и желал вычеркнуть его из жизни Маринетт. Вот только запара: в отличие от Хлои, Нат понимал, что у него нет никакого права лезть в личную жизнь подруги. Каким бы неудачным ему ни казался её выбор. — Я вне игры. Даже не мечтай, — в который раз повторил он, хотя Хлоя даже ничего не сказала. Блондинка лишь посмеивалась, конспектируя урок. У неё был выверенный, правильный почерк — почерк человека собранного и очень расчетливого. И огромные закорючки на b и q, говорящие о частых капризах. Адриан был одним из многих её капризов. Но выделялся из них тем, что был по сути своей бесценен. Человека нельзя купить в их стране легально. Очень жаль. В Куртцберге Хлоя видела молчаливого страдальца — совершенно не её типаж. Тупо смотреть, пока твою подружку уводят у тебя прямо из-под носа? Ещё полбеды. Но когда он напрочь отказался от возможности поссорить Агреста с Дюпэн-Чен, причём, без вреда для последней (как обещал ему месье Бражник), Хлоя непонимающе приподняла бровь. И это мужик, называется? Ей не улыбалась возможность работать с этим нытиком вместе, однако им было поставлено единое условие: либо вместе, либо никак. Буржуа решила, что ради благой цели (читай: отвадить Адриана от Дюпэн-Чен) она может и потерпеть. К тому же, их роли были до одури просты: понемножку пускать свои корни и портить отношения между героями. Через слухи, через шёпот за спиной: им даже будут указывать, как надо действовать, чтобы никто их не заподозрил. Зачем это нужно Бражнику? Персонаж его был непрост, а Ледибаг, понося его в своём блоге, наверняка путала карты. Хлоя предполагала, что он хочет проучить героиню, просто своими, несколько экстраординарными способами. Даже если это не так безобидно, как им рисовал загадочный отправитель, ей было, честно говоря, плевать с высокой колокольни. Пусть забирает эту мешающуюся под ногами девочку-полукровку, да и друга-панка ее тоже. Лишь бы Адриан был снова предоставлен ей одной. Как же уговорить Натаниэля на это маленькое мероприятие? Хлоя призадумалась. Математика всегда давалась ей легко, так что эти объяснения месье Куффена для деградантов можно было пропустить спокойно мимо ушей и заняться другими, более полезными делами. — Что, неужели так боишься за свою подружку? — в голосе Хлое много лукавства и прохладной опасности; она прощупывает почту, подбирая ключики: — Она девочка бойкая, сама за себя сможет постоять… Нат тяжело вздохнул. За что ему такое испытание? — Мне совершенно неинтересно, — он демонстративно зевнул, за что заслужил предупреждающий взгляд со стороны преподавателя. Но Хлоя не сдавалась. Увязалась за ним на перемене в столовую, поджидала на выходе из туалета, подсела на уроке английского. Её противный голос отпечатался в голове раздражающим эхом, хотелось просто закрыть уши руками и тихонько взвыть. — А что тебе в итоге написал Бражник? Нам отправили одинаковые сообщения? — Я удалил его тут же. — Странно, а мне пришло бумажное письмо… — Буржуа, ты совсем тупая, или действительно не понимаешь? — Уж что-что, а тупой меня назвать… Он вскипел, как чайник. Казалось, что сейчас пар пойдёт из ушей, потому что это было не-ре-аль-но. — Говорю в последний раз, — Нат вскочил со своего места. — Если ты, тупая курица, от меня не отвяжешься, можешь пенять на себя, поняла?! Для пущей убедительности он шумно впечатал кулак в стол и, не взглянув на девушку, поспешил прочь, борясь с желанием пройтись этим же кулаком по ухмыляющейся физиономии блондинки. — Думаешь, что нужен ей? — крикнула она вдогонку. — Зайди на тэмблер, почитай её блог, прежде чем делать опрометчивые решения! Её крик прервал грохот закрывающейся двери. Нет, больше сегодня Нат в школу не вернётся. Ни за какие коврижки. Его самообладание и так было подвержено сложнейшему испытанию. И кто знает, сколько ему ещё предстояло вынести. Посмотреть её блог на тэмблере? Да кому он нужен этот блог, когда Маринетт сидит так близко от него, что достаточно руку протянуть, чтобы коснуться её плеча? Да, он слышал за последние пару дней разговоры одноклассников, которые за спиной Дюпэн-Чен несколько некрасиво тыкали в неё пальцем, в оцепенении повторяя: «Это она, прикинь?! А так и не скажешь…» Чем Ледибаг была важнее Маринетт? Что же там было такого, что, по мнению Хлои Буржуа, могла подстегнуть Натаниэля к пляскам под дудку какого анонима, скрывающегося под ником «hockmoth»? Глупо было врать, что Куртцберга совершенно не волновали секреты подруги. Ими она делилась с Ляифом, Сезер и Агрестом, оставляя почему-то Натаниэля в стороне. Он старался не обижаться и просто пропускать мимо ушей их перешептывания на странные темы, делая скидку на то, что их общение с Маринетт завязалось совсем недавно. Но они прекрасно спелись, и Натаниэль был уверен, что понимает Дюпэн-Чен намного лучше её так называемой банды. Маринетт не была похожа ни на склочную Алью, ни на Ляифа, думающего лишь о компах, ни уж тем более на пригретого богатством отца Адриана. Зато с Натаниэлем у неё было очень много общего: они даже часто говорили что-то в унисон, словно сговорившись. Пусть это казалось самонадеянным с его стороны, но Куртцберг был уверен, что даже за столь короткий срок заслужил её доверие. Или нет? В верхней части экрана смартфона вылезло уведомление об окончании установки нового приложения. Tamblr был готов к использованию. Отгоняя мысль о том, что он почему-то все же следует совету противной Буржуа, Натаниэль забил в окно поиска ник Маринетт, и её блог тут же нашёлся, расположившись на первой строчке. Он пролистал дальше. О Ледибаг много писали в постах, ей посвящали арты, рассказы и даже какие-то недопесни, видео… Видео? На этом, что собрало миллион просмотров, была сама Маринетт. Качество сильно хромало, будто кто-то переснимал ролик с экрана компьютера на смартфон, но звук сохранился очень хорошо. Нат не думал досматривать видео до конца, но в итоге слушал и слушал, бесцельно уставившись куда-то в сторону, а рука с телефоном повисла где-то сбоку, словно хозяин потерял в ней нужду. В повседневном разговоре с человеком ты не задумываешься о его жизни, семье, работе, личных каких-то переживаниях. Чаще всего это все всплывает как бы случайно: различные вопросы — лучший способ поддержать беседу. Так и с Маринетт; Нату было откровенно плевать, что происходило в её жизни до того момента, как она имела неосторожность сесть рядом с ним на уроке. Он чувствовал, что в ней есть крепкий стержень, но откуда он взялся у хрупкой девушки в 18 лет? Да он и не задумывался особо. Но теперь… пожалуй, Натаниэль теперь увидел все в несколько другом свете, и проникся её личностью лишь сильнее. Натаниэлю все ещё было плевать на Ледибаг и прочую виртуальную ерунду, однако то, что Маринетт смогла вылезти из глубочайшей психологической ямы и снова зажить нормально внушало уважение. Теперь понятно, почему между ними ощущались какие-то околородственные связи: потому, что и Нату, и Маринетт пришлось пережить в детстве сложные времена. Нет, Нат не сравнивал свои годы в детском доме с издевательствами маньяка над Маринетт. Но и то, и то, по его мнению, оставило на них двоих видимый отпечаток. Это объединяло. И теперь какой-то «Бражник», используя его, ее друга, надеялся разрушить жизнь, за которую так боролась Маринетт, и которую заслужила по праву. Нет, Нат ему это не позволит. Ни за что на свете.***
На крыше школы холодно. Температура опустилась ниже пяти градусов по Цельсию — слишком промозгло для теплолюбивых парижан. Маринетт кутается покрепче в пальто, которое она стянула из раздевалки, пока гардеробщица отходила за чаем, и выглядывает Натаниэля. Парень обычно не вызывает её на разговоры тет-а-тет, поэтому приглашение на крышу её несколько смутило: ну не в его это стиле. На мгновение даже девушке закралась мысль, что это может быть очередная ловушка от Бражника, и вместо Ната ей сейчас навстречу выйдет наёмник с топором наперевес, но, заметив привычную крашеную в ярко-красный макушку, Дюпэн-Чен расслабилась. Ната она не боялась. Нату она доверяла. — Хе-е-ей! — она пристроилась сбоку от него, оперевшись руками об ограждения. — Романтик внутри ожил, да? Нат вздрогнул от её голоса, звонкого, как колокольчик. Погрузившись в свои мысли, он не услышал её шагов позади, а теперь чувствовал, будто бы не готов к разговору с ней, хотя репетировал свой монолог аж с вечера. — Романтик восстал, — согласился он. Черт знает, зачем он позвал её на крышу: в тот момент это почему-то показалось ему самым подходящим местом. Сейчас же, дрожа от холода, он начал сомневаться в разумности этой идеи. — Стал зомби и снялся в «Ходячих мертвецах». — Ненавижу зомби, — Маринетт скорчила гримасу. — Они гнилые и вонючие. — Я тоже. Впрочем, как и романтиков. Про них можно сказать тоже самое, — Нат пожал плечами. Они могли продолжать болтать о пустяках целую вечность, оттягивая момент истины. Нат с удовольствием бы так и поступил, но сегодня утром пообещал себе быть смелым. Бежать уже некуда. Он знал, что, чем раньше вступит в игру, тем скорее сможет помочь Маринетт. — В общем, — он набрал в грудь побольше воздуха, так не был уверен, что сможет продолжать дышать: так он волновался. — Я посмотрел видео. — О. Оу, — только и сказала Маринетт, для которой в этом не было ничего удивительного: то видео увидели даже некоторые преподаватели. Хорошо, что им хватило такта не говорить об этом на уроках. — Расскажешь? Все. Что случилось с тобой в отеле? Что произошло потом? Почему тебя провожают в школу конвоем? — Э, слишком много вопросов, — вяло возразила Маринетт. Но она знала, что ей придётся на них ответить. Потому что, если Натаниэль хочет знать… что ж, почему бы и нет? — Я даже и половины не задал, — Натаниэль деланно округлил глаза. — Что ж… ладно, — она покачала головой. — Понятия не имею, зачем тебе это нужно. А Нат не понимал, как можно было этого не знать. Кажется, Маринетт не очень хорошо о нем думала. И она действительно рассказала. О кампании по поиску Кота Нуара (Маринетт решила все же умолчать, что им оказался Адриан), о загадочном хакере, который начал её терроризировать в связи с этим и создавать все новые и новые неприятности для неё и для окружающих людей. Она честно призналась, что не особо понимала, почему Бражник выбрал своей целью именно её. Даже если это были какие-то личные счёты… он не упоминал об этом. — Я не хотела рассказывать тебе раньше… потому что боялась, что ты тоже окажешься в опасности. И Алья, и Нино, и Адриан… им мало счастья принесло то, что они все узнали. А сейчас делом занялась полиция, и, кажется… оно подошло к концу. Все закончилось, Нат, — ей даже удалось широко-широко улыбнуться, чтобы это все звучало предельно убедительно. Да, пусть Нат узнает, что произошло. Но Маринетт не хотела его втягивать. Из добрых побуждений, конечно. Пусть он думает, что опасность миновала и что больше не о чем беспокоиться. Откуда же ей было знать, что Нат легко распознает её ложь: ей было невдомек, кого Бражник выбрал своей новой «Акумой». Она не слышала, как вибрирует у Ната телефон из-за уведомлений о сообщениях от Хлои Буржуа. Она не догадывалась о том, что Нату уже звонили этой ночью с неизвестного номера, предлагая вознаграждение за сотрудничество. Откуда ей было это знать? Она хотела, как лучше. А получилось, как всегда. Для Ната эта ложь была сродни выстрелу в сердце — так же больно, так же точно. Четко, прямо в цель. Она будет продолжать ему лгать и вот так улыбаться, терпя удары в спину один за другим. Она не позволит помочь. — А… ну, я рад. Получилось несколько сухо. Не так, как он планировал. Он вообще надеялся на другой исход, но в итоге… он понял, что сможет помочь ей только на расстоянии. Это расстояние между ними создала она сама, надеясь оградить Натаниэля от лишних забот. Натаниэль использует же это расстояние в своих целях. Он будет ей наиболее полезен, находясь в стане врага. И не позволит Бражнику навредить Маринетт. Вот и посмотрим, кто из них настоящий «Манипулятор». Пусть Дюпэн-Чен и дальше хлопает глазками, ни о чем не подозревая; пусть ей будет спокойно от мысли, что ей удалось огородить своего дражайшего друга от лишних проблем. «Прости, Маринетт, но, кажется, ты права — мы сможем помочь друг другу только не договаривая, — как бы ему хотелось сказать ей это вслух. Быть предельно честным, как обычно. Но нет, нельзя. Она сама задала такие правила игры. — Пожалуйста, пусть это скорее закончится, и мы оба сможем вздохнуть с облегчением». Просить прощения про себя — новая степень шизофрении. Ещё совсем немного, и его совесть будет взывать к нему через образ Маринетт, и тогда он будет на 100% уверен, что окончательно сошёл с ума. Когда Куртцберг возвращается к себе домой, квартира вся перевёрнута вверх дном. Пол усеян разбросанными картинами, разбиты журнальный столик и хрустальная ваза, подаренная на каком-то конкурсе. Но самое главное — все ещё висит на стене. Весьма прозрачный намёк в виде изрезанного полотна портрета, который Натаниэль надеялся сохранить до дня рождения Дюпэн-Чен. Но Нат осматривает представленное глазам зрелище весьма равнодушно, будто бы ожидал увидеть нечто такое. Страшно ли ему было? Нет. Страх он засунул куда подальше ещё на крыше. Он же пообещал быть себе смелым, да?»…Если вам интересно мое предложение, позвоните по следующему телефону: +33 146527ххх…»
Интересно? О, и это ещё мягко сказано! «Погоди, тварь. Твоя адская машина изъест себя ржавчиной изнутри, самоуничтожаясь. Я уж об этом позабочусь, так и знай…» Ненависть — сильнейший рычаг, заставляющий сдвинуться с места абсолютно любой, даже самый старый и несовершенный механизм. Ненависть работает на износ, не боясь ни боли, ни усталости, ни смерти. Их шестерёнки завертелись, протяжно скрипнув. На каком-то экстрасенсорным уровне это почувствовали все, но каждый встретил это ощущение по-разному: Хлоя Буржуа — с театральным равнодушием, с присущей ей меланхолией зажравшийся стервы допивая молочный коктейль на балконе одного из самых дорогих ресторанов Парижа; Маринетт же, наоборот, ощутила, как что-то внутри оборвалось и сорвалось вниз, в самую пропасть. Габриэль, сбрасывая входящий вызов от художника, прикрыл глаза, умоляя всех Богов о том, чтобы совсем скоро наступил наконец его час спокойствия. Легче всего было, наверно, Луке — огонь азарта разгорался в нем лишь сильнее. Куффен с нетерпением ожидал, какие сюрпризы преподнесёт им этот презабавный паренёк. Да, этот механизм действительно сработал словно наяву, и задел даже ни о чем не подозревающую Натали, которая, выполняя поручения своего начальника, снова встречалась со следователем, чтобы подписать бумаги и завершении расследования, касающегося того несчастного VR-клуба и пожара в нем. Бертран, скучая, допивал свой кофе, который уже трижды успел остыть, пока секретарь с присущей ей дотошностью с линейкой проверяла текст документов. Натали прокляла уже и Армана, и документы, и своего босса. Голова раскалывалась уже второй день, не отпуская ни на минуту. Вяло текущая боль прерывалась вот такими резкими спазмами, как сейчас. Санкёр сняла очки с уставших глаз. Эта мигрень убьёт её. И найдёт месье Агрест вместо своего секретаря завтра хладный труп. — О, вы сняли очки, — тут прокомментировал балбес, сидящий напротив. Как он вообще следователем-то стал? — О, представьте! Они не приклеены к моему лицу! — зло воскликнула женщина не сдержавшись, и бросила испепеляющий взгляд в сторону Бертрана. — Вам… очень… ид-дё… оу. Арман замолчал, не веря своим глазам. Ему всегда казалось забавным, что Супермен в комиксах носит очки и тем самым успешно скрывает свою личность. Ну каким нужно быть дебилом, чтобы не узнать человека в очках? Вот сейчас следователь почувствовал себя этим самым дебилом, потому что перед ним сидела словно совершенно другая женщина. И она ему была определенно знакома. И явно не в роли секретаря Габриэля Агреста. — Не может… быть… Чашка с недопитым кофе упала на стол и разбилась, расплескав все оставшееся содержимое.