Многогранность

Боль настолько сильна, что чувствуешь ее струпьями на коже: они надрываются, пенясь зелёным гноем и пахнут так мерзко: хочется блевать. Но не можешь. Потому что он больше ничего не может. Чимин мертв. Черт, это даже в голове не укладывается. Там нет места таких словам. Там есть: "Чимин улыбается", "ждёт дома", "Чимин приготовил суп" или же "Чимин - красивый". А фразы "Чимин мертв" - там нет. И не будет. Юнги так считал. Раньше. А сейчас... Окровавленный, в неестественной позе парень его мечты, его светлая часть жизни лежит безжизненной восковой фигурой посреди их квартиры, на белом дорогом ковре, в зале. Напротив распахнутого окна, который обрамлён нежно-васильковыми занавесками. Их купил Чимин месяц назад, он знал, что это любимый цвет Юнги. Хотел порадовать его. Порадовал. Опустившись на колени, пачкаясь в красном, Мин не дышит, трясётся, непослушными пальцами, откидывает светлую прядь с неподвижного лица. Все ещё не верит. Склоняет голову ниже, прижимается дрожащими губами к холодной коже. Обычно Юнги был холоднее, плохая терморегуляция организма. Тогда, год назад, впервые поцеловав парня, он услышал: "Ой, какой же ты ледяной! Ты что - вампир?!" И закатился таким детским звонким смехом, как весенний колокольчик, наверное. Юнги никогда не обращал внимания на цветы, пока у него не появился свой прекрасный. - Чимин, - зовет его в глупой надежде Мин, голос охрип, скрипит. - Чимииин... Он орет, орет это имя снова и снова. Но нож в самом сердце, торчащий из груди - верный признак, что не ответят. Юнги снова орет, снова зовёт как умалишённый, в отчаянии вырывает острый клинок, смотрит презирающим взглядом, хочет и себя пронзить, но лишь обессилено валится на исколотую грудь. Он плачет без слез, они капают куда-то внутрь и разъедают плоть похлеще трупных червей. Точно знает. По градации боли: он на вершине возможного, Чимин не дышит, не поднимет руку, не погладит его по голове, не скажет: "Все будет супер, хен!" Больше никогда. Крик переходит на вой, сумасшествие. Это не его жизнь, не его плоскость, реальность. Это вообще не сам Юнги, это не может быть в его мире счастливых влюблённых, которые мечтали завести собаку и поехать на Чеджу к бабушке Чима. Боже, как он скажет ей? Как он посмеет? Как язык повернётся? "Чимина больше нет". Нет, он не сможет никогда этого произнести. Потому что этого нет. Не может быть. Слишком длинные ногти рвут ладонь до мяса, своя кровь смешивается с уже остывшей. Чимин стриг ему ногти, это был их маленький ритуал. Больше не подстрижет. Черт. Юнги снова орет в голос, и этот крик настолько острый, настолько из глубины, что больно даже внезапно зашедшим в раскрытую дверь соседям. Они вызывают полицию. Где она раньше была? Люди в форме приезжают, через сколько? Юнги не здесь, он не осознаёт время. Он сам потихоньку умирает внутри. Хочется плакать, но есть только боль. В каждом движении, незаслуженном вздохе. - Кем вы ему приходитесь? - задаёт кто-то вопросы. - Почему у вас в руках нож? У вас есть алиби? А затем все делают неверные выводы. Подозреваемых нет: нет чужих отпечатков, никто не видел входящих в эту квартиру, кроме Юнги. А вот следы пальцев Мина - повсюду. Особенно на орудии убийства - только его. Юнги скручивают, скрепляют наручниками, без сопротивления сажают в машину, заключают в изолятор. Мин ничего не понимает, вместо вопросов зовёт Чимина, после пощёчин - зовёт Чимина, после удара под дых с требованием ответов на вопрос - он орет имя Чимина. Приезжает его отец. Вроде как навещает. Юнги молит его сказать, где Чимин. Тот бьет по его лицу, отказывается от сына. Даже не просит объяснений и уходит. Никогда больше не возвращается. Следователь заходит к нему каждый день, требует что-то, обвиняет в немыслимом - все улики против него, не одной - против. Бред. Юнги ржёт, истерически, бьется лбом об стену. Затем по ночам не спит, скребется об стену рваными обломками ногтей и воет. Все ещё зовёт Чимина. Суд был похож на театральную пьесу. Постановочную. Дерьмовую. С преувеличенной доли драмы. Юнги молчал все время, кроме тех жутких минут, когда принесли фотографии "трупа" ("Суки, это не труп! Это Чимин! Твари! Как вы смеете? Отдайте мне моего Чимина!"). - Мин Юнги обвиняется в умышленном убийстве Пак Чимина и приговаривается к восьми годам лишения свободы строго режима без возможности досрочного освобождения! Хлопок молотка, и его уже уводят из зала суда мимо злых осуждающих взглядов, мимо судебных приставов, мимо свидетелей ("мерзких лжецов"), мимо сочувствующего взгляда... В море этого отвращения и неверия Юнги случайно цепляет этот взгляд: сочувствие. И зачем-то делает шаг в сторону него. Это парень в форме полицейского. Молодой и приятной наружности: когда-то он мог бы очень понравится ему, но не сейчас. Парень подбадривающе улыбается, кивает, быстро суёт в руку пачку сигарет Парламент и говорит. - Вы не могли этого сделать, - шёпотом, слышным только Юнги. А затем преступника толкают в спину, тот чуть не падает навзничь и слышит: "Поторапливайся, придурок" Юнги успевает лишь запомнить эти большие чёрные глаза, добрый взгляд и смешные кроличьи зубы. Ещё пару дней наедине с истериками и крысами в изоляторе, а затем ему сообщает о транспортировке на тюремную зону. Как иронично: она недалёко от Пусана, места, где родился Чимин. Юнги весь этот жуткий месяц не спал, почти не ел, состояние близкое ко сну на яву. Его водят куда-то, что-то просят делать, он безвольная кукла, которому все равно. Все даже пофиг. Он весь, полностью - одна сплошная боль и невыносимая тяжесть. Принять смерть самого дорогого человека невозможно, и все эти гребаные пять стадий принятия - сущая чушь. Сплошь боль и давление невыносимой ноши. Юнги неважно, что теперь с ним и как. Он не сознается, но вдруг на зоне его убьют? Изобьют, например, до смерти. Он не мечтает об этом, но был бы не против. От духоты и жары в салоне автомобиля невыносимо хочется спать. Веки настолько тяжелы, а тело измотано, что Мин проваливается в сон только машине транспортировки стоило выехать за пределы Сеула. Во сне он видит ЕГО. Живой и улыбается ему, гладит по щеке. Весь такой невозможный, красивый Чимин, любимый... - Я скучаю, знаешь, - начинает Юнги и тянется рукой к испорченным краской светлым волосам. - Ты должен жить, - говорит так тихо, так нежно ОН, кладя голову Мину на плечо. - А ты не живёшь. - Я люблю тебя... А не жизнь... - Ты должен, я тебя прошу, - Чимин невесомо касается своими губами лба. - Сделаешь это для меня? Юнги мотает головой, но соглашается. Своему Чимину он не отказывал никогда. - Я найду твоего убийцу, я отомщу, - находит Мин последние крупицы, за которые он может зацепится. - Лучше просто живи, - просит Герой его сна, отодвигаясь. - А теперь: не упусти шанс! Прекрасное видение рассеивается, Юнги чувствует резкий толчок и удар затылком. Открыв глаза, он видит бессознательного водителя, валяющегося на руле. В крови. Охранник рядом с ним в странной позе, с высунутым языком, тоже не двигается. Оглядев того, он понимает: задушен ремнём безопасности. Встряхнув голову, Юнги пытается мыслить практически здраво: его сопровождающие мертвы, машина всмятку от удара со столбом, а вокруг - сельская местность и одинокая односторонняя дорога. - Спасибо, Чимин, - одними губами шепчет он. Выбив окно ногами, Юнги выбирается наружу, благодаря нерастерянной сноровки бывшего "ямакаси". У мертвого охранника он нашёл ключи, немного налички в кошельке, пистолет с полной обоймой. - Я сделаю это для тебя, - снова говорит в тишину он, выходя на дорогу. - Я буду жить пока не отомщу, не найду.