Эпоха заката

Волны недельного кутежа подхватили Эльмину, унесли из дома очередного сильвермунского богатея и разбили о клавесин в третьесортном трактире на окраине города. Дрожащие пальцы задумчиво перебирали клавиши, пока она тяжело опиралась на крышку, поддерживая голову кулаком: до, до диез, фа, си и снова до, но уже октавой выше. Десять дней она была Полсотни, то есть улыбалась, танцевала на столе, орала похабные песни и раздавала авансы всем подряд, от нищих в портовых районах, до аристократов на благотворительном балу, не обижая никого отсутствием своего судорожного и дикого внимания. А теперь лишь месье Ливьер и вальс ля минор составляли ей компанию в пустом зале трактира, откуда все давно уже ушли спать. Фа, соль диез, си. Безымянный следовал за указательным и мизинец с трудом успевал дополнять трель, спотыкаясь на последней ноте. Теперь пальцы гораздо ловче вытаскивали крапленые карты, чем бегали по клавиатуре, впрочем, Сесиль никогда и не обещала ей славы знаменитой исполнительницы. Так, развлечение в гостиной, услада для слуха, пока другие играют в бридж. Мелодия лилась плавно и тихо, не нуждаясь в аккомпанементе левой руки, партию которой Эльмина давно забыла. Папироска прилипла к углу рта, поминутно грозя упасть на желтые клавиши, заставив их звучать не в такт. Усталый осоловевший взгляд следил за тем, как кисть движется к борту из темного дерева, трепещет у самого края, замерев на хрустальной высоте, и словно бы неохотно возвращается назад к почти касающемуся клавиатуры лифу, украшенному безвкусными цветами. Снова и снова мелодия бежала по кругу, повторяясь с незначительными вариациями, не только оправдывая жанр, но и потому, что Эльмина не помнила ее дальше второй страницы. До, си бемоль, ля. Бессонные ночи и красное сильвермунское обняли её за плечи, мягко склоняя к крышке клавесина упакованное в корсет уставшее тело. Зашуршали кружева и фижмы, вплетаясь в мелодию, заколка со страусовым пером опасно накренилась на бок. Пальцы повторили свой нехитрый маршрут, словно заклинание или мантру. Всё больше и больше простой мотив, с которого начинается обучение, захватывал внимание Эльмины. Кто-то когда-то давным-давно обнимала её также тепло. Чувство, которое Эльмина почти помнила. Кто-то бережно держала её в своих объятиях. Звук, запах. Изящная рука медленно появилась из-за спины, сотканная из призрачных воспоминаний. Зелёный бархат, золотая вышивка, кипельно-белые кружева, почти касающиеся её предплечья. Длинная тонкая кисть со знакомой родинкой на тыльной стороне ладони на миг замерла над клавишами, и пальцы нежно коснулись их. До, до диез, ми — и вот они уже со смехом играют в три руки, а голубую гостиную заливает яркое солнце. Его так много, что оно ослепляет, и Эльмина может смотреть только сквозь колеблющуюся завесу. Солнечные лучи врываются через распахнутые окна, прыгают на подоконнике, натёртом до блеска паркете, на туфлях Сесиль и Жаклин, кружащихся в вальсе, на клавесине, на фарфоровых чашках с послеполуденным чаем и блюде с пирожными, на кольце с изумрудом, которое мелькает перед слезящимися от света глазами Женевьевы. Чьи-то пальцы играют в чехарду с её собственными, обгоняют и помогают взять трели, которые ей пока не подвластны. Эта родинка, к которой она так часто прижималась щекой. Этот запах — пудра и белая роза, жасмин и зелёный чай. Голос, напевающий за спиной. Воспоминания, тусклые как тлеющие угли. Смазанные лица, кружащиеся в танце изящные фигуры, стук ложечки о тонкий фарфор, запах реки и винограда, принесённый ласковым ветром, шелест книжных страниц, мёд, картины в резных рамах, тёплые, невыносимо нежные объятия — всё, что она старалась похоронить глубоко в душе, затопило её и схлынуло, как прилив. Пальцы Женевьевы в последний раз ударили с силой по желтым клавишам, и она на миг закрыла лицо. Несколько глубоких вдохов уняли дрожь. Эльмина снова посмотрела на клавиатуру, она знала, как нужно закончить эту неделю. Обе руки взмыли над клавишами и по залу трактира разнеслась громкая похабная песня. Кто-то за спиной захлопал — она узнала полурослика, который приходил к ним недавно. Шутливо поклонившись Эльмина вышла в переулок, постепенно тонущий в рассветных лучах, и нетвёрдой шатающейся походкой поплелась туда, где сможет упасть и забыться сном, слишком уставшая даже для ненависти к себе.