Закованная свобода

Хината был в панике. Нет, даже не так — в полнейшем ужасе, что пробирал до самых костей и заставлял сжимать дрожащие руки в кулаки в попытке себя более-менее успокоить. Сердце сильно стучало и, по ощущениям, будто сжималось, причиняя боль и доставляя дискомфорт, а мозг просто не мог найти разумное объяснение тому, что происходило на данный момент. Неимоверно хотелось просто провалиться на этом самом гребаном месте, пропасть, раствориться, исчезнуть — что угодно — лишь бы не быть тут. Неужели он много просит? Перед ним стоял высокий худощавый парень. Не такой высокий, как Кагеяма, но значительно выше самого Хинаты — и прожигал взглядом, отчего неприятные мурашки проносились по спине, вынуждая слишком часто дергать плечами. С каждой секундой дышать становилось тяжелее, словно сверху на него давил неподъемный валун в намерении лишить вовсе и так недостающего воздуха. Этот странный парень сильно пугал — Шое нервно сглотнул подступивший к горлу ком — очень сильно. Являясь представителем сильного пола, Хината усердно пытался не показывать своего страха, однако его выдавали трясущиеся ноги — был бы рядом кто-то из друзей, то он бы непременно спрятался за их широкие спины в нестерпимом желании избавиться от этого неприятного взгляда и скрыться от самого его обладателя. Черт, и почему Кагеяма сегодня ушел раньше него? Неужели нельзя было задержаться на полтора часика? Тогда сейчас бы Хинате не было так страшно. Тогда бы он с легкостью мог хоть что-нибудь вымолвить. Тогда бы он знал, что находится под надежной защитой. Но он был один. Совсем. Темная и немноголюдная улица, где он сейчас находился, только усугубляла и так не очень хорошую ситуацию. Господи, неужели Шое так сильно провинился? За что ему это наказание? Он ведь только начал общаться с Кагеямой на равных, стал летать намного лучше, выше и красивее, полностью доверился королевским пасам, — и все пошло наперекосяк. Неужели маленького роста недостаточно для его наказания за когда-то совершенные грехи, возможно, в прошлой жизни? Неужели он сделал что-то такое страшное, из-за чего на него обрушилась вся эта жуть? — Ты мне ответишь? — грубовато спросил этот жуткий парень, отчего Хината задрожал еще сильнее, не имея никакой возможности сдвинуться хотя бы на пару сантиметров в сторону. Страх сковал все тело. Почему этот человек от него не отстает? Зачем он это делает? Ведь… — Я спрашиваю! — продолжил тот. Шое вновь вздрогнул. Ведь он уже отказал. Несколько раз. — Я… — еле выдавил из себя Хината совсем охрипшим голосом, поджимая дрожащие плечи, — …прости. У меня уже есть… тот… — он вздохнул, —… кто мне… — руки вспотели от волнения и страха, —… нравится. Глаза парня напротив потемнели от ярости, — инстинкты взяли вверх, и Шое в беспамятстве отступил на пару шагов назад, чуть не оступившись из-за подвернувшейся так невовремя ноги, и уперся спиной в холодную и мокрую от сырости стену. Ужас заполнил всю душу, а истерика уже подбиралась к самому мозгу, оттого руки не просто уже дрожали — панически тряслись, вынуждая в страхе пытаться найти взглядом возможное спасение. Как назло, весь Мир сегодня не сильно был настроен помогать: вокруг было ни души, ни света, ни тепла, будто бы хотел сломить, испугать и уничтожить. Шое судорожно вздохнул, сжимая руки в небольшие кулаки, намеренно впиваясь ногтями в кожу ладоней — только боль могла привести его в относительное равновесие. Черт. Черт. Черт. Черт. Надо скорее убираться отсюда. Нестись прочь по темным переулкам, пытаясь не сбить редких прохожих, и бежать до потери пульса, — все что угодно, лишь бы не видеть этого сумасшедшего парня, его безумных улыбок, горящего огнем взгляда и гадких грязных рук, что постоянно норовят прикоснуться к волосам Хинаты. Мерзость. Все что угодно, но не это. Только не этот человек. — Кто? — парень сделал шаг вперед; Хината почувствовал себя жалкой добычей перед свирепым хищником. Почему он не может уйти прочь? Впервые за несколько долгих минут Хината почувствовал свои ноги — тот самый нужный момент, когда страх перестает контролировать тело, давая возможность ринуться вперед и наполняя бурлящую внутри кровь адреналином — и, резко оттолкнувшись, задевая плечом мерзкого парня, Шое устремился вперед, воплощая желанный побег в жизнь. Нет, он никогда не ответит, ибо больше никогда даже не заговорит с этим человеком. Попытается. Черт. *** Все началось несколько недель назад. Хината тогда возвращался домой один. Ничего не предвещало беды, если бы странный парень, которого он впервые видел в своей жизни, не преградил дорогу. Взгляд был жуткий, немного рассеянный и горящий огням — явно не с добрыми намерениями, промелькнуло тогда в голове. Тут и думать нечего: Шое сразу же развернулся и хотел дать драпу, но тяжелая рука молниеносно опустилась на плечо и развернула к себе. Тогда не было так страшно, поэтому возмущения сразу же посыпались на незнакомца целым градом. Не наглость ли, а? Хината хоть и прячется, но всегда может ответить, вступая пусть и не в равный, но бой, пытаясь ничем не отличаться от своего соперника. Разве он не мужчина? Ну и пусть, что маленький, что отличается слабостью, что плечи не такие широкие — зато у него есть зубы, характер и упорство, а это многое значит. И незнакомец на тот момент растерялся. Однако все хорошее рано или поздно заканчивается. Хинату заткнули звонкой пощечиной — даже голова отвернулась в сторону — и заставили смотреть прямо в безумные глаза. Именно в тот момент он понял, что что-то не так. Парень просто горел от ярости, рука неприлично сильно сжимала его плечо, а губы шептали одно и то же: «Ты мне нравишься». Возможно, если бы не столь пугающая ситуация, то Шое бы обязательно улыбнулся этому человеку, попытался бы убедить в его ошибочном мнении и искренне бы пожелал найти свое счастье, но грубое обращение к себе вызывало только страх и обиду. Разве он в чем-то виноват? Парню, кажись, было все равно. Его не интересовало, что своим поведением причиняет боль, что пугает, что показывает себя в невыгодном свете. Перед ним была словно одна цель — Хината Шое — выполнить которую должен любой ценой. Абсолютно любой, вселяя огромный ужас и панику в душу. Хината не помнит, как сбежал. Но он сбежал. И бежит до сих пор. Этот парень преследует. Шое видит его везде: в школе, на улице, в магазине, даже под окнами своего дома, и это чертовски страшно. Каждый раз сердце уходит в пятки, а душа сворачивается в совсем маленький комок, заставляя сжиматься всем телом и в панике бежать. Бежать. Бежать. Бежать. Бежать. Пусть ноги будут все в собственной крови, пусть дышать будет тяжело, словно внутри легкие горят жарким пламенем, пусть сил не будет оставаться — он никогда не остановится. Потому что незнакомец — настоящий психопат. И как все знают: лучше ненависть нормального человека, чем любовь сумасшедшего. Хината понимал, что этот парень пока не сделал ничего слишком плохого, однако все равно боялся — и не мог с этим абсолютно ничего поделать. Этот взгляд, жесты, выражение лица, улыбка, эмоции — все до дрожи пугало. Будто бы он вживую видится с серийным маньяком, что нацелился искусно выпотрошить все его органы и съесть на завтрак. От столь отвратительной мысли появились рвотные позывы, вынуждая прижать ладонь ко рту — и почему вдруг он решил подумать об этом? Черт. Хинате очень страшно, и сказать он никому не может. Его которую неделю преследуют, а он молчит. Молчит. Разве не высшая степень безумства? Но ведь расскажи он кому-либо о подобном — засмеют. Ни у кого нет таких проблем, да и, тем более, все выглядят настолько мужественными, что подойти парню к ним с признанием в любви равносильно самоубийству, а поэтому Шое было и стыдно, и страшно. Почему все могут постоять за себя и набить непутевым лицо, а он — нет? Черт. Какой же он идиот. — Хината! — чуть не уронив сумку от неожиданности, Шое обернулся, бросая взгляд на бегущего Кагеяму. Улыбнувшись в ответ, тут же рванул с места, не собираясь проигрывать в нелепой, но очень важной для них схватке и забывая о своих недавних терзаниях. В конце концов, были вещи поважнее. Не целый же день загоняться из-за этого безумца? У него полно любимых вещей и людей, с которыми он будет счастлив разделить смех и улыбку, а посему стоило откинуть всё на задний план. Он ни в коем случае не проиграет! *** День в школе пролетел незаметно и слишком быстро для осознания. Хината и думать позабыл о том парне — дел и так вполне хватало, а пасы Кагеямы и вовсе заставляли забыть даже собственное имя. Английский вновь никуда не вязался — слова никак не могли нормально уложиться в голове, создавая непонятную кашу, — и зачем ему знать этот язык? Он же любит волейбол, в конце концов, и станет вторым Маленьким Гигантом, поэтому и интересы должны быть именно в этом кругу. Однако все вокруг почему-то считают, что учиться он должен обязательно. Какой сейчас человек без образования? — наверное, очень счастливый. Ведь ему не приходится потеть над горой учебников, пытаясь вбить в свою глупую головушку больше требуемых знаний. Его никто не заставляет зубрить иностранные слова и каждый раз писать дурацкие тесты, с большой надеждой получить хотя бы двухзначное число. Он просто сидит и занимается тем делом, которое выбрал для себя сам. Почему же Хината не может поступить так же? «Потому что образование сейчас важно», — интересно, для кого? Для него или для других? Спорт — его страсть. Он важней. Но люди вокруг с ним не согласны, предпочитая думать, что если Шое учится не слишком хорошо — он лоботряс, коих стоит еще поискать, но никто никогда не задумывался, что ему это совершенно не надо. Самое лучшее для него — есть тающие во рту мясные булочки и играть в волейбол. И все. И никто не поймет. — Эй, придурок-Хината, — на плечо легла сильная рука Кагеямы, заставляя невольно вздрогнуть, вспоминая неприятные прикосновения того парня и невыносимую тяжесть его противной ладони, и обернуться, встречаясь с взглядом вечно чем-то недовольного друга. — Пошли. Ты о чем задумался? Шое вздохнул — все же Тобио ничуть не был похож на того сумасшедшего. Его руки были не такими тяжелыми и страшными, а, скорее всего, наоборот — аккуратными и красивыми, не внушая ничего, кроме тепла и счастья. И, хоть частенько его слова очень обидны, он никогда не причинит вреда и боли — Хината верит в это всем сердцем. И его веры хватит, чтобы постоять за себя и свое мнение. И зачем вдруг он начал сравнивать Короля волейбольной площадки с каким-то… недостойным этого парнем? Мысли так спутались, что, кажись, он мог бы и вовсе в них застрять не хуже любой мухи, попавшейся в ловушку паутины. Почему просто нельзя выкинуть все лишнее из головы? Хотя бы на время? — Да так, — отстраненно ответил Шое и тут же лучезарно улыбнулся, пытаясь всем своим видом показать, что все хорошо и скоро будет еще лучше, — ну как я сегодня отбивал? Классно, да? Может, давай еще потренируемся? Кагеяма хотел съязвить в ответ, однако, слегка задумавшись, лишь подозрительно обвел взглядом, хмуря брови и засовывая руки в большие карманы спортивной олимпийки, отчего Хината поежился, неловко поджимая под себя плечи. Мысль о том сумасшедшем парне все еще лезла голову, а поэтому натянутая улыбка могла выглядеть наигранно. Слишком наигранно для яркого солнца Карасуно. Черт. Уйди. Уйди. Уйди. Он не хочет думать о признании парня. Совсем не хочет, не желает и не стремится, особенно о причине внезапного и очень пугающего преследования — еще чуть-чуть, и Хината точно сойдет с ума. Или, в самом безобидном случае, попадет в больницу из-за растяжения шейных связок — уж больно часто крутит головой в поисках возможной опасности. И он ничего не может с собой поделать. Надо избегать, прятаться и бежать. Надо. Ведь по-другому никак, да? Ему не хотелось впутывать в свою небольшую проблему кого-то, не хотелось рассказывать о ней и не хотелось ударить в грязь лицом перед всеми, — Хината который раз повторяет себе это. Повторяет и повторяет, но не может отделаться от навязчивой идеи просто посоветоваться, спросить, как быть и что делать. Черт. Почему тому безумцу просто не исчезнуть? — Нет, — все же ответил Кагеяма, — уже достаточно поздно, а завтра еще тест по английскому. И вновь этот удручающий предмет всему виной. Сколько же еще будет неприятностей? — А тебя разве это волновало раньше? — Шое недоуменно склонил голову, все равно не понимая причины, — да пошли играть! Ответом послужил легкий удар по макушке — шутливый и безобидный, но все равно несправедливый, отчего пришлось нахмуриться и слегка ударить друга по колену в отместку, за что прилетела новая порция. И Хината охнул, хватаясь двумя руками за голову. Стало почему-то веселее. — Больно же! — Пошли, — Тобио, привычно опустив голову вниз, направился вперед, подтягивая сползшую с плеча шлейку от своей сумки. Обиженно проводя высокую фигуру взглядом, Шое вновь тяжело вздохнул, понимая, насколько мелко выглядит рядом со своим гигантским другом и насколько ничтожно греет себя мыслью, что вскоре вырастет. Хорошо, наверное, быть высоким. Никто не будет тебя задирать, смеяться, обзывать коротышкой и терять в толпе — разве не счастье? Будь он высоким, то тогда бы точно смог ответить тому парню! И, конечно же, прыгать выше! Настолько выше, что всегда бы видел ту сторону. И в него бы тогда поместилось больше булочек с мясом. В себя привел голос какого-то школьника, проходившего мимо. — Эй, Дургеяма, подожди! — впопыхах крикнул Шое, опомнившись, что стоит на одном месте, и, поудобней закинув сумку на плечо, поспешил за уходящим вперед Тобио. *** С той неприятной встречи прошло еще несколько дней. Шое постоянно ловил на себе пристальный взгляд, а иногда даже мог увидеть знакомую тень где-нибудь поодаль — и тогда он, забывая про все на свете, бежал на всех парах, не контролируя ни ноги, ни свои действия. Страх был сильнее всех остальных чувств в эти моменты. А еще Хината не высыпался. Ему постоянно снились кошмары, из-за которых невозможно было спать. Во снах этот сумасшедший парень каждый раз хватал его за грудки, больно припечатывал к стене и пытался что-то сделать, — и именно в такие моменты он просыпался, радуясь, что не знает и не протягивает до этого «что-то». Иначе бы все мысли занимало именно это. Все его проблемы, как и всегда, отражались на игре. Он, честное слово, откидывал мысли подальше, запирал их на самый крепкий замок, прогонял прочь, пытался избавиться, выкинуть и даже забыть — не помогало. Совсем. Он не мог не думать об этом. Настолько погрузился в эту проблему, что даже обидные слова Кагеямы перестали иметь свою силу. Он погрузился в это с головой, хотя и пытался улыбаться, делать вид, что все замечательно и вести себя по-дурацки весело. Пытался. Неужели этого недостаточно? Как же он устал. Серьезно. Устал. — Хината, — Шое резко обернулся, тут же встречаясь взглядами с капитаном команды, и растянул губы в своей фирменной улыбке, надеясь, что никто не заметил его «погружения в себя» во время тренировки. Тренировки. Ах, черт. — Все хорошо, — моментально ответил Хината, окончательно придя в себя. — Завтра мы едем на два дня в тренировочный лагерь, — как ни в чем не бывало продолжил Дайчи, хотя и окинул обеспокоенным взглядом, — встречаемся ровно в семь на станции. — Завтра? — Шое весьма поразился полученной информацией, беспомощно озираясь на фыркающего позади Кагеяму, который всем своим видом говорил: «А я предупреждал, кусок идиота». Неужели он и на самом деле что-то прослушал? — Да, — кивнул капитан, — не опаздывай. И весь мир рухнул на глазах. Как до такого дошло? Когда он потерял ту самую ниточку, ведущую к реальному миру? Все из-за этого чертового сталкера, из-за его безумной любви и пугающей настойчивости. Без него все было замечательно — тогда Хината полностью отдавал себя волейболу — и теперь привычная жизнь рушилась. Крушилась и разбивалась об холодный асфальт, вместе с надеждой вернуть все в прежнее русло. Черт. Сгинь. Сгинь, слышишь? Хината не хочет даже видеть того безумца, что уже говорить об ответе на эти мерзкие чувства. И не может из-за этого сосредоточиться на волейболе. Сгинь. Сгинь. Сгинь. Шое хочет играть. *** Он стоял возле кирпичного здания и смотрел прямо на Хинату прожигающим взглядом, словно был на что-то зол. Сумрак вокруг лишь подливал масла в огонь, а спасительный Кагеяма уже давно свернул в другую сторону — можно, конечно, было его догнать и попросить проводить до дома, однако это было бы уже слишком, да и разве Король спустится до такого подвига? И, чего уж греха таить, совсем не хотелось ударить перед ним в грязь лицом. Разве будет нормальным догнать друга-соперника и, со взглядом испуганного котенка, попросить о помощи? Он тогда точно подумает, что Шое — самый настоящий трус, который не может решить свои проблемы сам, без вмешательства других. И тогда все будет кончено. Наверняка Кагеяма и без Хинаты понял, что что-то идет не так — его подозрительные взгляды, постоянно нахмуренные брови и внезапная молчаливость свидетельствовали о том. Шое надо было показать обратное. Но как заставить себя искренне смеяться, улыбаться, делиться новостями и успехами, весело открывать всем планы на жизнь и упорно соперничать в маленьких поединках против Тобио, когда мысли постоянно направлены на того сумасшедшего парня, а глаза постоянно лихорадочно выискивают его вокруг? Как унять свой страх? Как управлять им? Словно в ответ на вопрос безумец сорвался с места, ринувшись прямо к Хинате — от сковавшего ужаса подкосились ноги, тело сильно затрясло, а сердце умчалось в пятки, оставив в груди лишь саднящую пустоту — однако, вопреки всему, Шое смог отступить назад. Потом еще и еще, пока не развернулся и быстро не устремился прочь — в сторону, откуда пришел. Казалось, что даже волосы начинают седеть от столь пронизывающего до костей страха. Сердце внутри ожило, дав о себе знать громкими учащенными стуками, словно пыталось само прорваться и сбежать, а душа металась из стороны в сторону, разрывая на части. Хотелось кричать. Вопить. Орать. Захлебываться собственными слезами и сорвать голос хриплыми всхлипами, но не останавливаться — это будет самым последним, что он сделает. Ведь где-то впереди идет Кагеяма. К черту все принципы. К черту. Но тяжелая рука внезапно легла на плечо, останавливая и разворачивая, отчего Хината, запутавшись в собственных ногах и оцепенев от ужаса, больно упал на асфальт, разодрав ноги и руки в кровь. Из горла вырвался вскрик, который тут же подавили мерзкой ладонью, прижавшейся к его рту, а руки больно завели за спину, отчего огромная волна страха прошлась по всему телу — что? Нет. Нет. Нет. Как же так?! Его не должны были поймать! Он же самый быстрый! Он должен был сбежать! Должен был! Кагеяма! — Попалась, канарейка? Сердце, казалось, остановилось. Просто внезапно прекратило в сумасшествии биться о ребра, замедлив свой ход. Даже дыхание исчезло — он не мог сделать вдоха или выдоха, немо шевеля губами и пытаясь хоть как-то заставить себя двигаться. Пелена ужаса застелила глаза — не было слез, истерики, паники, громкого плача. Он просто осознавал, какой беспомощный в этот момент и телом, и духом, без малейшего шанса… выбраться? Двинуться? Закричать? Хината не знал. Он лишь чувствовал, как больно ноют заведенные за спину руки, и как противный парень всем телом пытается прижаться к нему, отчего хотелось разбиться. Упасть лицом на этот гребаный асфальт и разбиться на тысячу мелких кусочков, чтобы больше никого не видеть. Чтобы больше его не видели. Зачем этот парень так поступает? Какая ему есть выгода? И чего он хочет добиться? Страха? Боли? Ужаса?.. … Взаимности? Каким же надо быть глупцом, чтобы так полагать — Шое лучше умрет, чем когда-либо скажет «да» этому человеку. Лучше пускай его собьет машина, переедет поезд, упадет самолет — но он никогда, ни-ког-да не сломается. Не такими методами, не через себя. Даже если ужас пробирается до самых костей, а кровь стынет в жилах, вызывая холодные и неприятные мурашки и заставляя замершее сердце разрываться от ноющей боли — никогда, ни при каких обстоятельствах. Так почему же… Шое не двигается? — Твой… — скрипнул противный голос. Хината непроизвольно вздрогнул, не в силах вернуть себе возможность дышать, отчего голова начинала идти кругом, а ноющая боль в груди набирала свою силу, —… твой любимый тоже делал так? Черт. Нет, нет, нет никакого любимого! — но Шое не мог этого сказать. Он не мог даже издать и звука, чтобы подать кому-нибудь знак. Он не хочет быть тут. Он хочет вернуть свою прошлую жизнь, когда имел возможность спокойно спать, есть, ходить по улице и полностью отдавать себя волейболу. Он хочет сейчас оказаться дома, завернуться в одеяло и больше никогда не вспоминать все это. Забыть, как страшный сон. Очень страшный сон. И он ни за что бы не признался, что наврал про «любимого человека». — Маленькая шлюшка, — шепот прямо в ухо. Противная и отчего-то кажущаяся липкой рука прошлась прямо возле паха, забираясь под белую майку — желудок скрутило от отвращения, вызывая чувство рвоты. Холодная и противная ладонь гладила оголенный живот, и Хината мог поклясться, что его вывернуло бы наизнанку, если бы сегодня он хоть что-нибудь съел. Сие мерзкое касание было сравнимо с прикосновениями к змеиной коже: шершавое, липкое, отвратительное и невыносимо омерзительное, вызывающее целую бурю рвущих изнутри эмоций. Хината хотел закричать, но не мог даже шевельнуть пальцем, просто оцепенев от сковавшего ужаса — будто тело отказалось слушаться. Однако стоило чужим грязным пальцам пройтись по его соскам, как Хината сделал первый вздох и забился в панике. Грудью он упал на грязный асфальт, ударяясь вдобавок и щекой, — боли он не чувствовал, нет. Никакая боль не сравнится с этим поглощающим его ужасом. Он выкручивался, вырывался, пытался ударить головой, дергал захваченными в плен руками, елозил по асфальту ногами и даже несколько раз больно скользил по нему лицом, но не мог оставить попыток выбраться. Словно вырванный из земли червяк, не теряющий надежды выскользнуть из цепких пальцев. Пока Хината может двигаться — не сдастся. Пусть тело будет ломить от усталости, а мышцы сводить от перенапряжения. Пусть он проваляется после этого пару часов без единого движения, не в силах даже почесать собственный нос. Пусть он задохнется от одышки, но ни за что не отступит! Даже если это выше его сил. И… …его сильнее прижали к холодной поверхности асфальта, буквально вдавливая — щека начинала гореть, а во рту чувствовался явный металлический привкус собственной крови, напрочь лишая возможности вырваться. Сердце застучало в немыслимой скорости, словно обдавая ледяной водой. Хината закричал. Так сильно, как только мог. Мерзкая холодная ладонь тут же легла на его рот, больно сжимая, и Шое, не теряя времени, со всей силой вгрызся в кожу зубами. Прямо над ним завопили, пытаясь вырывать руку, но Хината лишь сильнее сжимал челюсть, мало уже что-то понимая и чувствуя чужую отвратительную на вкус кровь; поддавшись моменту, он с удвоенной силой начал вырываться, пытаясь залететь головой прямо безумцу в челюсть — или как попадется. То ли фортуна действительно была к нему благосклонна, то ли он хорошо старался, но парень отлетел в сторону. Сплюнув гадость у себя во рту, Шое, наспех вытерев губы о руку, тут же подорвался с места, ринувшись в сторону своего дома. Его ни капли не заботило, что он чуть не вырвал зубами кусок мяса, поддался истерике, как маленькая девчонка и позволил парню коснуться себя, главное — смог сбежать. Сзади раздался булькающий крик, побуждая лишь бежать быстрее и, о господи, ни за что не оглядываться. Сердце уже вырывалось изнутри, словно в безумии стуча о ребра, а воздуха категорически не хватало. Он не чувствовал ни ног, ни рук, ни, тем более, своего тела. Было страшно думать, что этот сумасшедший мог вновь погнаться за ним, вновь припечатать к асфальту и вновь… черт. Бежать. Бежать. Бежать. И не думать. Просто бежать. Не успел Хината выскочить на дорогу, как буквально в нескольких миллиметрах от него мимо пронеслась одинокая машина, чудом не задев, и заставляя остановиться, постепенно приходя в себя. Стук сердца заглушал все остальные звуки, не давая нормально успокоиться, а сбившееся дыхание, не позволяющее стоять ровно, вынудило слегка пошатнуться, но не упасть. Каждое мгновение давалось невыносимо тяжело. Однако, более-менее собравшись с мыслями, Хинате поневоле пришлось обернуться — позади было темно и пусто — но, несмотря на это, спокойствия ничего не внушало. Посему, еще пару раз вздохнув и посмотрев по сторонам, вновь побежал, грея себя мыслью, что дом уже почти скоро. Этот день он запомнит на всю оставшуюся жизнь — самый ужасный, который только может быть. День, когда его хотели уложить на лопатки. Черт. И почему это происходит именно с ним? За что все эти… события? Сил больше не оставалось. Ноги путались, глаза застилала черная пелена, а легкие горели Адским пламенем. Вот-вот — и упадет, но упорство ни за что не позволяло сдаться. Никогда. Показавшийся вдали дом стал спасением и единственным убежищем на данный момент. Хината не помнил, как открыл двери, что делал, но осознать это смог только у себя в комнате, укрываясь теплым одеялом и пытаясь все забыть. Мысли беспорядочно лезли в голову, погружая в себя. Он не хотел, пытался от них отвязаться — тщетно. Перед глазами всплывали те страшные моменты, заставляя сильнее сжиматься. Нет, нельзя. Аккуратно поднявшись с места, совершенно не желая расставаться с теплой постелью, медленно направился в сторону ванной, слегка пошатываясь и боясь упасть — нывшее от усталости тело не хотело слушаться. Хината просто не представлял себя завтра на тренировке. Слезы неприятно жгли глаза, но приходилось лишь постоянно сглатывать и сдерживать себя. Хоть что-то должно в нем быть мужественное. Еще он чувствовал себя невыносимо грязно. Липкие руки до сих пор ощущались на теле, словно никуда и не пропадали, а отвращение побуждало желание содрать с себя кожу. Мерзость. Правда, мерзость. *** Хината не спал. Каждый раз, когда он закрывал глаза, в голове всплывал тот отвратительный парень. Каждый раз, когда он вылезал из-под одеяла, видел тень того отвратительного парня. Каждый раз, когда он пытался не думать, начинали ощущаться холодные руки того отвратительного парня. Не знал, куда себя деть. Не мог плакать, не мог кому-либо сказать, а поэтому приходилось сжимать в зубах ткань подушки, подавляя в себе желание попросить помощи. Хотя бы у кого-нибудь. Содранная мочалкой кожа на животе и груди ни к чему не привела — овсе равно чувствовал эти гребаные липкие ладони. Стертые зубной щеткой десны ничего не давали — все равно ощущал противный привкус металлической крови. Ничего не помогало забыть. Шое чувствовал невероятный стыд, не мог посмотреть никому в глаза и шугался от каждого шороха. И ничего не мог сделать. Безвыходность? Хината не знал. Он просто хотел исчезнуть. Или просто играть в волейбол. Без мыслей. Черт. — Это весь багаж! — подле крикнул Дайчи, и Хината вздохнул, поджимая под себя плечи — возможно, оно и к лучшему, что они уезжают. По крайней мере, за это время можно немного прийти в себя и не бояться, что вечером вновь произойдет нечто подобное. Нечто ужасное. Забудь. Забудь. Забудь. — Все по местам! Забудь. Забудь. Забудь. — Хината, особое приглашение надо? Слышишь? Просто забудь. — Уже иду! — натянув самую счастливую улыбку, которая только может быть, Шое быстро метнулся в автобус, сразу же садясь рядом с Кагеямой. Забудь. — Ты чего там застыл, придурок? — Тобио слегка нагнулся, приподнимая бровь и подпирая голову рукой, — хочешь, чтобы без тебя уехали? — Нет! — довольно громко тут же ответил Хината, привлекая внимания. Слегка покраснев и опустив взгляд вниз, уже тише добавил: — Просто задумался. С этим надо поскорее завязывать. Неужели так тяжело забыть? Просто забыть и… а что «и»? Что он может сделать? У него не получается избегать того человека, он не может его побить, он не может от него отвязаться. Не может! Потому что не получается! — Знаешь, — Хината слегка вздрогнул, переведя взгляд на Кагеяму, — В последнее время ты сам не свой. И если это начнет как-то отражаться на нашей игре, то я тебя изобью. Черт. Черт! *** День выдался слишком тяжелым — Кагеяма ни секунды не давал продыху, постоянно тренируя их быструю атаку, и оттого Хината был очень благодарен. Из-за такой нагрузки все же смог отвлечься от посторонних мыслей и, в кои-то веки, забыть о своих проблемах. Однако, несмотря на свои старания и полную отдачу игре, все равно отчитали за невнимательность — мяч пару раз все-таки прилетел прямо в лицо. А еще было очень много вопросов о разбитой щеке, посему пришлось соврать, нервно пролепетав про врожденную неуклюжесть и злую лестницу, что попалась на его пути — и от него отстали. Поверил кто-то в эту историю или же нет — было неизвестно, но Шое искренне надеялся хотя бы на понимание. Раз уж он сразу не сказал правду, то наверняка не желает ею делиться, верно? Но почему-то на душе тяжело. Стало в разы сложно говорить, что с ним все хорошо, когда перед глазами всплывает вчерашний вечер, руки начинает трясти, а тело бросает в дрожь — очевидно: не все. И Хината тут бессилен, не находя разумного объяснения своему поведению. И вот сейчас, несмотря на сильную усталость и желание отдохнуть и полностью откинуться в мир грез — не мог уснуть, и тут уже было дело принципа. Слишком неловко было бы ему проснуться с криком посреди ночи, когда от страха ручьем льет холодный пот, а тело трясет не хуже листка на дереве. Тогда уже точно не оставят в покое — и придется придумывать правдоподобные отмазки, выгораживая собственную… честь? Достоинство? Мужество? Черт. А они у него есть? С его страхом, слабостью и бессилием? Неужели что-то успело до сих пор сохраниться? Звучит до нелепости смешно. Скорее всего, Шое просто боится позора. Это же он может признать хотя бы для себя? Ведь все выглядели очень уверенно по сравнению с ним. Это у него перед каждым матчем скручивает живот и начинаются разного рода неудачи. Ни Кагеяма, ни Тсукишима, ни Танака, ни, впрочем, все остальные не жалуются на нечто подобное. Поэтому сейчас нужно собрать все мужество в кулак и смело перебороть свои страхи. Он же, в конце концов, не слабый пол. Несмотря на все внутренние доводы и убеждения, тряслись даже поджилки. Сглотнув подошедший к горлу ком, Хината перевернулся набок, бросая взгляд на спящего рядом Кагеяму — хорошо ему, наверное. Он вполне может себе позволить уснуть без задних ног, в то время как Шое не может даже прикрыть на несколько секунд глаза. Несмотря на вечное соперничество и постоянные перепалки, Хината с удовольствием называл Тобио своим хорошим другом. Можно сказать, таким, которого никогда не было: Хината любил его пасы, любил его замечания, любил его как товарища по команде, — разве такого человека не называют лучшим другом? И разочаровывать его хотелось меньше всего. … внезапно что-то резко приземлилось на голову. Если бы в этот момент Хината не прикусил губу — закричал бы. Сердце пропустило несколько глухих ударов, заставляя вздрогнуть, но спустя пару мгновений Шое понял, что прилетевший предмет — вовсе не предмет, а теплая рука. — Кагеяма? — тихо шепнул Хината. Их футоны лежали совсем рядом, посему был не удивителен подобный поворот событий — слава богу, что это просто рука. Ответа не последовало. Кагеяма спал. Раскрытая чужая ладонь была прямо напротив его лица. Длинные пальцы, аккуратные пластины ногтей, — Хината вытащил свою руку из-под одеяла, кладя ее совсем рядом. Печально вздохнув, отметил, что и тут маленький: короткие пальцы, узкая кисть и совсем потрепанные временем ногти — не помешало бы их распарить в горячей воде, очистить и обрезать. Однако стоило вновь бросить взгляд на лицо друга, как в голову пришла сумасшедшая мысль. Немного поразмыслив и пару раз попытавшись разбудить Кагеяму, Хината, отчего-то боясь, осторожно вложил в его ладонь свою, чувствуя необычное спокойствие и, кажется… безопасность? В конце концов, они же друзья, верно? Почему бы хорошему напарнику, сопернику, товарищу и другу чуть-чуть не довериться? Пока он спит. Через какое-то время Хинату начало клонить в сон. Главное — успеть проснуться вовремя. Вряд ли Кагеяма обрадуется, что его ладонь использовалась в качестве плюшевого мишки. *** — Эй, вы только посмотрите: Король и простолюдин, — где-то рядом послышался голос Тсукишимы, что отдавал нотками насмешки и, вероятно, издевки, отчего пришлось слегка поежиться, лениво зевнув. — Какое мерзко-трогательное зрелище. Все тело ныло от вчерашней тренировки, но Хината впервые за долгое время чувствовал себя отдохнувшим. Голова не раскалывалась от недосыпа, а в мозгу не всплывала заманчивая мысль вставить спички в глаза. Будто бы в нем проснулась вторая жизнь, без страхов и комплексов. Вопреки всему этому, все же пришлось окончательно проснуться, испуганно икнув — прямо перед его лицом была чужая широкая грудь, равномерно поднимаясь и опускаясь. Сглотнув, Шое неуверенно поднял взгляд выше, натыкаясь на умиротворенное лицо Кагеямы — спал без задних ног — и еще раз сглотнул. Если он сейчас проснется — будет беда. — Очень даже мило, — протянул Танака, — может, давайте их сфотографируем? Это же какой компромат получится! — Хватит уже, — вступил в разговор Дайчи, — будите их. Нам пора начинать тренировку. Не прошло и несколько секунд, как их тут же растолкали. Каково же было удивление Тобио, когда увидел рядом с собой Хинату: недоумение, смятение, замешательство и озадаченность читались в этот момент на его лице. Вся команда наблюдала за ними, не произнося и звука, будто бы ждала эпичной развязки, и Хината еще более смутился, пытаясь незаметно выскользнуть из кольца объятий. Это было, естественно, очень странно. Наверное, все-таки не стоило держать ночью Кагеяму за руку. — Ты что творишь, кусок идиота? Какого хрена ты делаешь в моей постели?! — Шое тут же отпихнули, отчего он, откатившись вбок, попытался как можно быстрее удрать. — Вообще-то, — послышался сбоку неуверенный голос Сугавары, — это постель Хинаты. Повисло вновь неловкое молчание, после которого все дружно засмеялись. И только Шое заметил, что Кагеяма покраснел. *** Тренировка, товарищеский матч и еще раз тренировка — день прошел довольно быстро, оставляя только послевкусие усталости, отчего настроение Хинаты падало с каждой секундой. Он всем существом не хотел уезжать обратно, несмотря на то что его ждут дома. Просто хотелось свернуться в клубок и остаться тут навсегда, надеясь, что о нем вскоре забудут и никогда больше не будут пугать. Тем не менее, у него не было такой возможности. Шое вновь придется идти домой одному, придется вновь встретиться с тем парнем и придется вновь бояться. Вновь и вновь — и так по бесконечному кругу, пока либо он не упадет, либо тому безумцу не надоест, и что Хината может сделать? Правильно — бежать. Черт. Как же это… сложно? Больно? Глупо? Он просто хочет спокойствия. — Через час выезжаем! — крикнул всем Дайчи, но ответом ему послужили лишь протяжные стоны уставших сокомандников. Похоже, на этот раз они все перестарались. Дорога домой предстоит долгая. — Хината, — совсем рядом шевельнулся Кагеяма, — тебе следует посмотреть несколько матчей и улучшить свой прыжок. В последнее время ты начал прыгать на несколько миллиметров ниже, — он вздохнул, пытаясь более-менее успокоиться. — Я говорил, что изобью тебя, кусок идиота? Конечно, только встань в очередь. Но сказать пришлось совсем другое: — Прости, — Шое честное слово пытался сдержать дрожь в голосе, — но в таком состоянии ты даже встать не сможешь, дубина. — А сам-то, — фыркнул в ответ Кагеяма, и добавил: — Придурок. Хината вдруг распахнул глаза, щелкая в уме пальцами и буквально поражаясь своей внезапной идее: — А можно сегодня к тебе? Или ты ко мне? Будем вместе матчи смотреть. Тобио на несколько секунд замолчал, отчего Шое мысленно просто умолял того согласиться, незаметно скрестив пальцы за спиной — если получится, то сегодня он стопроцентно обезопасит себя от того безумца. Вряд ли тот решит домогаться, когда подле идет такой гигантский друг. Правда ведь? — Ладно. Только сперва заедем ко мне — я возьму вещи — и пойдем к тебе. Есть… Есть! *** Путь до Кагеямы был очень быстр. Хината не успел ничего понять, как они мигом уже стояли у самой двери. Пришлось пару раз вздохнуть и ущипнуть себя за щеку — действительно ли все происходящее реально? Неужели он сегодня будет идти домой не один? Неужели сегодня к нему никто не пристанет и не напугает? — и вновь вздохнуть, попросив Тобио собираться как можно скорее. Хинате казалось, что чем быстрее они все сделают, тем больше шансов никого не встретить по пути. Ведь только в темноте совершаются злодеяния, да? Поэтому нужно поспешить. Даже несмотря на то, что со стороны Кагеяма выглядит, как минимум, не внушающим доверия человеком, то это вовсе не означает полную вероятность безопасного возвращения домой. Почему-то внезапно начало казаться, что того безумца может остановить только машина — и пусть Хината будет проклят за такие мысли — которая на того наедет. Потому что даже Кагеяма не сможет справиться. Или…? Шое мотнул головой. Потом еще раз и еще. Нельзя так думать ни в коем случае. Нужно верить в друга, в его силы, в его пасы и в его возможности. Ну и что, если не получится — не у всех получается с первого раза; ну и что, если будет страшно — все, в конце концов, чего-то боятся; ну и что, если не будет выхода — общими усилиями и с неубиваемой надеждой можно проложить новый путь. Так какого черта он должен бояться? В этот раз рядом с ним, бок о бок, будет идти Кагеяма. А вместе они сильны. Не зря же они оружие Карасуно? Вдохновившись своими мыслями, Хината почувствовал, как на сердце становится легко, будто с него спал весь груз, который был навален сверху. Все верно. И дышать стало свободней. Дверь открылась, на пороге показался Кагеяма — такой же уставший, но, тем не менее, довольный — на его плече висела все та же привычная сумка, наверняка не такая легкая, как раньше из-за впихнутых вещей на смену и школьных принадлежностей на завтра. Закрыв за собой дверь и окинув Хинату взглядом, он вздохнул: — Ну что застыл, дубина? Пошли. — Сам дубина, — парировал Шое. — Собираешься как девчонка. Я бы уже давно все сделал. — Чего сказал, придурок? — Тобио весьма впечатляюще бросил предупреждающий косой взгляд, отчего Хината даже сглотнул, опуская голову ниже. Было и без слов ясно, что ляпнул он лишнее. Черт. Дело плохо. — Да брось ты! — Шое улыбнулся. — Я же не специально! Неужели Коро… — пришлось прикусить язык, не позволяя лишнему слову вырваться ненароком, и уже тише добавить: —… ты обиделся? Почему-то было как никогда страшно: а если вдруг Кагеяма развернется и пойдет домой? Что тогда? Как быть? — Хината, — внезапно слишком спокойно начал тот, отчего Шое, слегка вздрогнув, напряженно посмотрел в лицо Тобио, боясь услышать продолжение, — что случилось? Как? Что? — Н-нет, — слова запутались в голове, а тело пробила мелкая дрожь, — в-все в полном п-порядке. С чего ты в-взял? Так не должно быть. Шое мастерски пытался вести себя как обычно, всегда уклонялся от вопросов о своем самочувствии и полученных совсем недавно ранах, старался быть таким как все и вымученно заставлял себя забыть о своих проблемах. Где… где он мог так проколоться? Особенно с Тобио? — Ты изменился, — Кагеяма отвернул голову в другую сторону, сильнее сжимая ремень от сумки на своем плече. — Твоя игра изменилась. Все уже давно заметили, что с тобой что-то не так. В чем дело? Хината ниже опустил голову. Он не может рассказать. Только не сейчас. Только не тут. Только не ему. Черт. Черт. Черт. Черт. — Пожалуйста, — слезы так и норовили политься из глаз, отчего пришлось приложить руку к лицу. Губа задрожала — Шое парень, мужчина. Он должен всем показать, что сможет перенести это в себе, должен пережить и должен справиться сам, однако где-то внутри что-то предупреждающе хрустело — вот-вот и сломается, — давай… не будем об этом здесь? Кагеяма только кивнул. Вечер будет явно не таким, каким они себе его представляли. *** Всю дорогу Хината оглядывался. Каждый столб вдали или идущий к ним навстречу случайный человек казался опасностью; ему мерещились тени и фигуры в темных закоулках, от которых он периодически вздрагивал, ближе подходя к идущему рядом Кагеяме. Почему-то они всегда ходили в тишине, оттого Шое сейчас об этом жалел: хотелось хоть как-то отвлечься от страха, преследующего по пятам. Ему казалась, что тот безумец где-то рядом. Где-то наблюдает за ним, маниакально улыбаясь и выжидая нужного момента, чтобы загнать в угол и отобрать последнюю надежду спастись, — и от таких мыслей бросало в крупную дрожь. Хотелось быстрее добраться до дома, надежно запереть дверь и унять сердцебиение, что уже эхом отражалось в ушах. Хината, если быть честным, в этот момент боялся и за себя, и за Тобио, предпочитая не ввязывать того в свои проблемы. Черт, и почему ему все равно так страшно? Он же идет рядом с большим Кагеямой, который, наверное, вполне в силах за себя постоять. Так почему же? Почему так трясутся ноги? Почему душа сжимается в груди, а сердце грохочет так, словно хочет выломать все ребра? Словно он не доверяет. Хотя это было далеко не так — если было надо, то Шое непременно мог закрыть глаза и полностью положиться на Тобио. Даже на весь день. Ведь он знает, что этот человек полностью овладел всем сердцем — не зря же они такие… хорошие друзья? Пусть и спорят, соревнуются, иногда собачатся, но они полностью открыты друг для друга — и большего не надо. Потому что больше уже невозможно. На самом деле. Невозможно. Некуда. — Ты темноты боишься, что ли? — из мыслей вытянул голос Кагеямы, прозвучавший совсем рядом. Широкая ладонь крепко держала его руку чуть выше локтя, тяня вверх все выше и выше, отчего пришлось привстать на носочки. Тепло обжигало ледяную кожу, вызывая целую стаю мурашек, и Шое слегка вздрогнул, недоуменно заглядывая прямо в глаза Тобио. — Да нет, — вопрос не был до конца понят, а посему Хината даже не понял, что вообще от него требовалось. Его так неожиданно вырвали из своего мирка, что разум приходилось собирать буквально по паззлам. — Нет? — Темноты боишься, спрашиваю, тупица? — немного раздраженно переспросил Кагеяма, сильнее тяня вверх, будто хотел поднять Шое над землей. Нет, серьезно. Поднимет же ведь. — Н-нет, — уже более осознанно повторил Хината, — н-не боюсь. — А чего тогда так дрожишь, ссыкун? — Кагеяма вздохнул, внимательно вглядываясь в лицо Шое, а потом, снова вздохнув, все-таки отпустил, явно не поверив. Тело вновь предательски пробило в дрожи, отчего Хината даже пошатнулся, не в силах удержать равновесие. Словно центр тяжести сдвинулся куда-то в сторону. Черт. Приди в себя. Перестань выдавать себя с потрохами, — пронеслось в голове. Черт. — Не ссыкун я! — уже более громче возразил Хината, пытаясь контролировать все свои страхи внутри — не к добру то, что они так легко заметны другим, — мне просто холодно! — Да, конечно, — фыркнул в ответ Тобио. — Придурок-Хината. Насупившись, Шое опустил голову, обидчиво поджав под себя плечи. Слезы подкатили к глазам, отчего пришлось сглотнуть вязкую слюну, пытаясь хоть как-то взять эмоции под контроль. Нельзя. И почему в этот момент ему так хочется плакать? — Я… — голос дрогнул, и Хината прикусил губу, не решаясь говорить дальше. Он чувствовал — еще один неверный шаг — и он расплачется как трусливая девчонка. Успокойся. Успокойся. Успокойся. Успокойся. И как, прикажете, ему справляться с проблемами, если он не может справиться с собой? — Ты что… — Кагеяма подошел ближе и замолк. Тишина пугала. Слезы потекли из глаз. Черт. Но не успел Хината расплакаться, как его внезапно схватили за руку, заставив тревожно прикусить губу и поднять взгляд. Непонимание охватило всю душу, но спросить что-то не было ни сил, ни особого желания. Он только видел широкую спину впереди — остальное не мог из-за пелены слез — полностью доверившись Кагеяме. Рука была теплой, большой и очень приятной, вселяя так не хватающее чувство безопасности. Невольно вспомнилась сегодняшняя ночь — неужели Кагеяма и вправду такой волшебник? Вмиг избавить человека от страха невозможно, однако у него почти получалось — не избавлял, а временно заглушал, возвращая утерянное спокойствие и умиротворение. Неужели это и есть сила дружбы? Наверняка — да. Та чудесная и невозможная сила, которую никто не сможет разрушить ни огнем, ни мечем, ни словом. И это, даже можно сказать, и радовало, и пугало одновременно. У него никогда не было такого, как сейчас. Дошли они очень быстро: то ли до дома оставалось совсем ничего, то ли Шое так глубоко ушел в себя, что упустил этот момент. Для него было большой неожиданностью застыть у порога, — всю дорогу он смотрел только на собственную обувь. Ему было стыдно за проявленную слабость. Как только он неловко запер за ними дверь, пытаясь унять дрожь в собственных руках и периодически промазывая ключом в замочную скважину, Кагеяма быстро ринулся в комнату, отчего Шое, которого тот тянул за руку, следовал почти на буксире, и очнулся только тогда, когда его усадили на кровать, не застеленную вчерашним утром. Сердце от волнения ушло в пятки. — Либо ты рассказываешь все сам, либо я вынуждаю сделать это силой. И Хината сглотнул. Неловко опустив голову и натянув одеяло до самых ушей, Хината боялся посмотреть в глаза Кагеяме, что сидел напротив и пытливо смотрел на него, ни разу не переводя взгляда — оттого дрожали даже плечи — и постоянно хмуря брови, словно что-то решал внутри себя. Серьезный и очень хмурый, будто серая грозовая туча, в которой вот-вот засверкает молния и загремит от ярости гром, Тобио был слишком похож на прежнего себя. Нет, даже в несколько раз хуже. Казалось, будто одно лишнее движение, взгляд, слово, звук — и наступит буря, сметающая все на своем пути. Шое впервые видел его таким, отчего становилось настолько странно, неловко и непривычно, что приходилось бороться с желанием полностью спрятаться в одеяле, свернувшись клубком и послав весь мир к чертям. Однако осознание больно било по голове: вряд ли Кагеяма оценит подобное, да и не хотелось проявлять подобную слабость — он же не ребенок, в конце концов, а посему приходилось лишь в бессилии сжимать пододеяльник и поджимать под себя колени — авось и поможет. На самом деле, если быть честным с самим собой, было невмоготу держать все внутри. Тяжелый груз давил на сердце, а неподъемный страх вселял только панику и обреченность. Казалось, что еще парочка таких событий, нежеланных встреч и неконтролируемых эмоций — и Шое на самом деле сойдет с ума, взбесится, потеряет голову, лишится рассудка, да что угодно! Но не менее всего этого — сердцем чуял. Может, лучше ему дома отсидеться несколько месяцев? Тот безумец, гляди, и пыл умерит, найдя себе новую жертву в лице такого же мальчика-одуванчика. Хината за это время вполне придет в себя, вернув прежнюю жизнь и отослав все никчемные проблемы на второй план — ни к чему они ему будут, когда первое место его мыслей займет волейбол. Разве не так? — Хината, — тихий голос рядом заставил невольно вернуться в реальность. Мурашки пробежались по всему телу, словно назло вынуждая периодически дергаться, обхватывая себя руками. Не хотелось отвечать — подобная ситуация была равносильна пытке. Но что Шое мог сделать? Только вздохнуть. И еле слышно ответить: — Мне признались в любви. «И что в этом плохого?» — Хината уверен: Кагеяма подумал именно так. Его выражение лица, мимика, жесты — все указывало на недоумение и непонимание. Ожидавший услышать нечто «заоблачное», наверняка сильно разочаровался — иначе как объяснить напавшее на них мертвое молчание? Сердце болезненно сжалось от сего осознания. Уж лучше бы Хината не выдавливал из себя ту самую малость и оставил все как есть — и все развернулось бы наилучшим образом, или не так? Хотя откуда он мог это знать? Он вообще сейчас ничего не знает, полагаясь лишь на нерадивую удачу и… свою силу? Храбрость? Трусость? Черт. Почему же все так трудно? — Я, конечно, знал, что ты непроходимый тупица, но чтобы настолько… — Кагеяма как-то слишком тяжело вздохнул, прикладывая ладонь ко лбу. — Будь ты не настолько измучен — смеялся бы до потери пульса. — Прости, — Шое сильнее поджал под себя плечи, словно хотел слиться с ними воедино, и повторил: — Прости. — За что ты извиняешься? — Кагеяма вновь тяжело вздохнул. Неловкость и неудобство перед ним снедали изнутри — Хината тысячу раз пожалел, что решил что-то рассказать. Как ему научиться быть чуточку смелее? Как побороть себя и свои страхи? Как быть наравне с Тобио? Как перестать смотреть ему в спину? Как идти с ним шаг в шаг, бок о бок, плечом к плечу? — наверное, Хината об этом никогда не узнает. Потому что у него не получается прыгнуть выше головы. — Кагеяма, — сжав руки в кулаки, Шое поднял голову — в глазах застыли невыплаканные слезы, но губы, сжатые в тонкую полоску, не дрожали; плечи, все так же поджатые, напряглись еще сильнее. Казалось, что еще несколько секунд — и сведет мышцы, — а что бы ты сделал? Тобио слегка нахмурился. — Отказал бы, — не раздумывая, сразу же ответил он. — Забота о ком-то сильно бы мешала полностью сосредоточиться на волейболе, поэтому подобная глупость меня не интересует. И Хината вновь опустил голову. Почему-то нечто подобное он и ожидал услышать от Кагеямы. Было бы большой неожиданностью, если бы его ответ соответствовал ответу обычного старшеклассника — тогда бы пришлось переосмыслить и взглянуть на друга новыми глазами. Тобио был таким же твердолобым и хмурым, оттого на душе становилось как-то легко от сего осознания. Уж слишком много чего меняется вокруг — и еще одно изменение Шое вряд ли сможет вынести. — А что если… — тихо начал Хината и, не в силах прикусить язык, дабы замолчать и не разболтать лишнее, продолжил: — отказа не хватает? Кагеяма сразу же стал намного серьезней: — Тебя кто-то достает? — Н-нет! — моментально выкрикнул в ответ Шое, дернувшись в сторону. Сердце панически заколотилось о ребра — еще чуть-чуть, и точно сломает все кости, а руки, судорожно сжимающие край пододеяльника, снова задрожали. Осознание того, что сейчас он может выдать себя с потрохами, било ключом по голове: отрезвляюще, больно и очень сильно. Шое ведь всё давно решил: он разберется и справится со всем сам, как бы не было тяжко, трудно, больно и невыносимо страшно. Однако язык и сердце настаивали, что пора бы прекратить тайно и молча выносить свои проблемы. И Хината терялся. Он разрывался. Одна его сторона до невозможности желала все рассказать, спросить совета, попросить о помощи проучить того безумного парня. Показать, насколько было противно и мерзко в те моменты, когда он касался его кожи, тянулся к волосам, и надавать хорошей сдачи, чтобы больше не смел приближаться даже на километр. А другая не хотела, чтобы кто-то узнал о его слабости. В конце концов, чем он хуже? Он такой же парень, как и все, а значит, может так же дать сдачи и постоять как за себя, так и за других. Разве не верно? Ведь если он не будет таким, то каким образом сможет защищать собственную девушку? Покричать за спинами товарищей? Или, может быть, покидаться в них мячами и предложить поиграть? Хотя… он даже за себя не может постоять — какая тут девушка? Наверное, ему предназначена либо мужеподобная женщина, либо большая и очень страшная собака. Черт. Кто-нибудь. Помогите. Он серьезно запутался. — Эй, придурок, — довольно грубо начал Кагеяма, вынудив Хинату вновь непроизвольно вздрогнуть и прижать голову к подтянутым к себе коленям, отвлекаясь от посторонних мыслей, — если ты сейчас же не скажешь правду, то я сломаю тебе руку. Мурашки пробежались по всей спине. — Т-ты не сможешь, — Шое слегка заикнулся и отполз назад, не веря то ли в свои слова, то ли в угрозу — слишком все напряжено сейчас, оттого Кагеяма казался более страшным, чем это было обычно, — т-ты точно не сможешь… … однако не успел Хината сказать еще пару слов, как его тут же развернули на живот и, сильно впечатав в кровать, заломали руку, лишая возможности нормально дышать. На глаза тут же навернулись слезы, а плечо пронзила острая боль. Кагеяма наклонился настолько близко, что чувствовалось его тепло. — Я повторю: выкладывай все как есть, иначе в волейбол три месяца не сможешь играть, — дрожь пробила все тело, а сердце пропустило всего несколько ударов, перед тем как замереть. Нет, Хината не боялся Кагеяму, пусть и злого, раздраженного и импульсивного. Он просто вспомнил ту ночь. Страх сковал всю душу. Он не хотел думать об этом, однако не мог остановить себя. — Каге… яма… — хрипло проговорил Шое — голос звучал настолько жалобно, что от самого себя становилось мерзко. Только бы снова не заплакать. Только бы. — Черт, — Тобио, словно придя в себя, внезапно ослабил хватку, но не отпустил, теперь уже осторожно сжимая покрасневшее запястье — и Хината был уверен: вскоре на этом месте появится новый синяк. — Прости, — тяжелый вздох, — я не могу иначе. Ты постоянно отрешенный, не сосредоточенный, рассеянный, начал пугаться звуков и бояться ходить в темноте, а вчера вовсе пришел весь в ссадинах. Естественно, я не могу поступить иначе! Потому что волнуюсь за тебя, кусок идиота! А ты только и думаешь о себе! Тебе сложно дать мне возможность помочь тебе?! Кагеяма, казалось, вложил в слова все эмоции — Шое чувствовал их настолько сильно, что мог бы прикоснуться. Однако вместо этого начал захлебываться слезами, не в силах поверить в то, что был настолько плохим актером и что так эгоистично забыл про чувства других. В его мирке были только он и проблемы — считая, что так сможет обезопасить друзей, себя и свою репутацию, совершенно забыл про свою неспособность врать. Совершенно забыл про волнующихся за него товарищей. Совершенно забыл, что теперь не один. На самом деле он волновался только за себя. Черт. Какой же он… эгоистичный? Эгоцентричный? Слепой? Невозможный? Как же все давит — невыносимо тяжело. Ему раскрыли глаза и отчитали, давая возможность увидеть дальше стены, которую Хината собственноручно построил, чтобы отгородить всех от своих страхов. — Прости, — Шое всхлипнул. Осознание — самая страшная вещь. — Ну ты и плакса, — по-доброму проворчал Кагеяма и, аккуратно развернув к себе, слегка потрепал рыжие волосы. — Заканчивай разводить тут озеро, не то спать будет негде. И Хината улыбнулся. Несмотря ни на слезы, ни на сопли, ни на дрожащие губы, ни на покрасневшие и слегка припухшие глаза — улыбка была такой искренней, живой и настоящей, что Тобио улыбнулся в ответ. Отчего-то казалось, будто время вокруг них остановилось. И слезы полились с новой силой. Шое плакал уже от счастья. *** Спать было невозможно. Мысли не давали спокойно вздохнуть и прикрыть глаза — Хинату мучили совесть, сомнение, неверие, страх и нерешительность, изводя до изнеможения. Несмотря на ту легкость, которую оставил после себя спящий рядом Тобио, добавилось множество вопросов: как начать разговор о том безумце? Когда найти нужный момент? И, главное, что можно сказать, чтобы не сгореть от стыда? — вряд ли о том случае он кому-то расскажет, а посему нужно было тщательно выбирать слова. Чтобы вдруг не проболтаться. Крутилась даже навязчивая идея составить текст, написать его на листке и заучить. Однако, если судить глубоко, наверняка со стороны он будет выглядеть очень ненатурально — Кагеяма сразу же поймет, что с ним что-то не так и сломает руку. Определенно. Но как рассказать так, чтобы потом не пожалеть? Хината просто уверен, что не сможет вести себя как обычно. Постарается — да, но результат вряд ли будет отличным, оттого на душе становилось тошно. Честное слово, он будто готовится к признанию в любви — так же нервничает, не знает, с чего начать и очень боится ответа. Даже противно от себя. Тобио же его друг. Он сам сказал, что волнуется и хочет помочь, так почему же Шое так мнется? — пару раз вздохнув и повернувшись спиной к стене, накрыл ладонью лицо — как же надоело бороться с собственными чувствами. Хотелось бы откинуть их назад, запереть на замок, лишить воли и ограничить в правах — и просто быть свободным. Почему бы и нет? Свобода — лакомый кусочек для всех. А Шое свободен, когда летает: не думает, что будет «после» и что было «до» — в его реальности только «настоящее», только эта секунда и это мгновение, не более того. Однако сейчас он не может сделать так же — прошлое не отпускает, а будущее страшит. И сзади, и спереди на него давят. Его свобода закована. И он сам закован в своем страхе. Вокруг него лишь непроходимая Тьма. Может быть, Шое и бестолковый, но не безрассудный, а посему не собирается идти к ней навстречу — ему хорошо и так: стоять на месте, или, может, он допускает какую-то ошибку? Ведь, по сути, он никуда… не движется? А может быть, в этом его ошибка? Может, ему стоит сойти с места и пойти по встречному пути? Но дороги же не видно. Или все же стоять? И что за мысли блуждают в его голове? Почему он не может избавиться от этого всего и поскорее уснуть? В конце концов, в комнате, совсем рядом, спит Тобио, и если Хината захочет, то может с легкостью упасть с кровати и сразу же оказаться в его постели, так что ему нечего сейчас бояться. Совсем-совсем нечего, но тогда почему? Неужели сего осознания мало? Чего он так трусит? Чего забивает голову всякими глупостями? Черт. Он устал. Сильно устал от всего этого. У него пока еще были силы бояться, убегать, прятаться, но что будет, если вдруг он их растеряет? — страшно даже представить. Наверняка из него потом сделают безвольную куклу, а когда надоест — выкинут, чтобы не мозолил глаза. Выкинут и забудут. Ведь, в принципе, кто такой Хината Шое? Обычный человек, который хочет достичь больших высот в спорте. Ни ростом, ни силой не наделен — разве его кто-то запомнит? Его прыжки не так идеальны, он не так идеален, так на кой-черт он кому-то нужен? Трусливый и глупый мальчишка, который хочет стать вторым Маленьким гигантом? … …внезапно противный скрип перебил все мысли. Сердце вдруг в сумасшествии забилось о ребра, между грудью словно свернулась в неприятный ком душа, а тело пробила сильная дрожь. Дышать стало сложно. Пытаясь заглотнуть как можно больше воздуха, он лишь немо шевелил губами, походя на несчастную рыбу, вытащенную на сушу, — да не может этого быть. Нет. Ему кажется, так ведь? Он просто хочет спать, вот и чудится всякое… Скрип повторился — протяжный, давящий на уши и очень противный. Словно по стеклу водил кто-то чем-то… железным? Не чудится. Однозначно: не чудится! Хинате казалось, что он сейчас либо умрет от остановки сердца, либо поседеет от сковавшего все тело ужаса. Он, наверное, все же спит? Невозможно, чтобы за окном кто-то был. Невозможно же, да? Комната же на чертовом втором этаже! Это физически невозможно… …скрип вновь оглушил — и Шое дернулся, кидая взгляд в сторону этого ужасного звука. И чуть не закричал. За окном был тот безумец — глаза были широко распахнуты. Он смотрел прямо на него, словно хотел… съесть взглядом: не в эротическом смысле, а в самом, что ни на есть, прямом, отчего тело не просто дрожало, а тряслось. Удары сердца оглушали не хуже — и Шое дернулся, приподнимаясь на локтях и не совсем понимая, что хочет сделать: закричать или разбить стулом окно. Паника подкрадывалась к мозгу широкими шагами. Хината, чего бы в этот момент ни хотел сделать, не смог больше сдвинуться с места, в ужасе смотря на парня и не смея перевести взгляд. Страшно до хруста костей. Страшно. Очень страшно. Черт. Убирайся. Слышишь? Хината не готов, и никогда не будет. Так что убирайся. Сгинь. Сгинь! Безумец, словно прочитав мысли, внезапно маниакально улыбнулся и, прислонившись к вспотевшему от дыхания окну, быстро начал водить по нем пальцем. Однако то ли получалось плохо, то ли слишком мало места, но его лицо исказила ярость — Хинату будто парализовало, он мог лишь в ужасе наблюдать — и рваными движениями он достал нож, улыбнувшись еще шире. Сердце забилось невозможно громко. Если бы не пропал голос — Шое закричал бы. Громко, протяжно, но, главное, закричал, выплескивая весь ужас. Вопреки всему, лишь неотрывно смотрел вперед, не в силах хоть что-нибудь предпринять. Он же не собирается разбить окно? Нет? Что ему надо? Зачем он тут? Парень за окном слегка постучал стеклу костяшкой пальца, отчего все внутри похолодело, словно кровь превратилась в ледяную воду, а по телу пробежали колкие мурашки. Шое казалось, что все это никогда не закончится и превратится в вечность. Невозможную и очень страшную, ломающую кости, рвущую сердце, терзающую душу и потрошащую тело. Нож блеснул от света луны и коснулся поверхности стекла. Вновь протяжный скрип, давящий на уши. Что он делает? Почему не просыпается Тобио? Черт. Черт. Черт. Черт! Невыносимо страшно. Помогите. Он не хочет этого видеть. Он не хочет, чтобы это все происходило с ним. Не хочет. Не хочет! Убирайся! Ему страшно. Убирайся, понял? Но нож еще раз сверкнул, и парень его убрал, проведя уже пальцем по уже нацарапанным словам. «Ты будешь моим». И Хината наконец закричал. Молниеносно скатившись с кровати, Шое упал прямо на ничего не понимающего Кагеяму, прижимаясь к нему всем телом и, даже не осознавая того, начиная истерически плакать. В мыслях была лишь пустота, а в сердце и душе застывший дикий ужас, который вдавливал вниз, лишая возможности нормально думать. — … — Кагеяма что-то говорил. Тряс за плечи. Пытался хоть как-то привести в чувства, совсем не понимая что и к чему, но Хината ничего не мог поделать — ему было очень страшно, перед глазами стояла та самая мерзкая улыбка и те три слова, отчего приходилось постоянно крутить головой, пытаясь избавиться от этой жуткой картины. Но не получалось. Не получалось! В мыслях вдруг проскользнуло осознание, что он ни за что не сможет отвязаться от этого сумасшедшего парня. *** После нескольких часов истерики, что забрала все силы, он не мог больше ничего делать. Ровно бьющееся сердце Кагеямы успокаивало. Оно будто сливалось с его, создавая какой-то особенный и душевный ритм, а теплые руки и плавно поднимающая грудь, на которой он лежал, приносили лишь умиротворение. Терзающий душу страх был где-то далеко, словно потерялся и сейчас не может найти путь обратно, а в мыслях веяла только пустота. Не менее уставший Кагеяма, прижимающий его к себе, молчал — за что Шое был предельно благодарен, — и лишь изредка проводил ладонью вдоль позвоночника, словно до конца не верил, что истерика закончилась. Зайди к ним в этот момент Нацу или же мама, точно бы неправильно поняли, но почему-то неловкости между ними совсем не было. Хинате было стыдно за свой срыв, но не более. Не будь Кагеямы этой ночью тут — произошло бы нечто ужасное, а посему он еще испытывал огромную признательность. Он никак не ожидал такого от вечно угрюмого и порой очень несдержанного Тобио. Поразительно, что он решил его успокоить, а не избить: Хината так резко упал прямо на него, да еще и с криком… и со слезами — словно девчонка, честное слово — другой бы наверняка дал хорошего подзатыльника и отправил спать. Будет не удивительно, если к его фамилии вдруг прибавится приставка «тян», а форма станет розовой. Серьезно, не удивительно. И то ли недавний разговор, так сказать, «по душам», то ли наивная вера в святость дружбы, но Шое действительно сомневался, что Кагеяма поступит подло по отношению к нему. Может быть, в его словах изредка (нет) проскользнет шутка на такую тему, то только наедине и без стремления как-то задеть или обидеть. Поэтому, тяжело вздохнув, отчитал себя за столь несправедливые мысли по отношению к другу. Удары сердца, к которым так прислушивался Хината, приносили в душу необычное спокойствие: не хотелось ни вставать, ни говорить, ни двигаться. Даже неудачная мысль о том безумце, который совсем недавно был за его окном, больше не вводила в ту панику — мурашки проносились по телу, а сердце ускоряло свой ритм, поддаваясь страху, но не более того. Почему-то когда он касался Кагеямы, то всегда не так сильно боялся. По-видимому, было в нем и правда что-то волшебное. Что-то то, чего не хватало Хинате, и что-то то, чего нет ни у кого. Однако молчать, как бы того не хотелось, являлось не самым лучшим вариантом. Шое понимал, сколько сейчас много вопросов появилось у Кагеямы, и сколько всего сейчас должен был рассказать он сам, но страх не позволял первым начать разговор. Надо было собрать всю свою смелость в кулак и сделать шаг навстречу. Всего лишь один шаг, а дальше все пойдет по инерции. Один гребаный шаг. — Спасибо, — еле выдавил Шое, сжимая в пальцах чужую майку. Такую же теплую, как и кожа под ней. Голос немного был хрипловат — удивительно, что еще был — посему в горле неприятно запершило, и Хината еле сдержался, чтобы не закашлять. — Не за что, — слишком просто ответил Кагеяма, сжимая еще сильнее, — и что это было? Хината вздохнул. Он так и знал, что выйдет из этого, но, тем не менее, уже не планировал юлить и ускользать от разговора как раньше — возможно все оно шло к лучшему и, даже может быть, на пользу. Да и к черту все эти мысли. Будь что будет. В конце концов, хуже быть определенно не может. — За окном кто-то стоял, — по телу пробежали неприятные мурашки от одного только воспоминания, побуждая сжаться еще сильнее и уткнуться носом в теплую грудь, на которой лежал — хотелось забыть о том, что случилось. — Стоял и смотрел на меня. — Что? — Тобио удивился, не совсем понимая, о чем речь, — мы на втором этаже, придурок, как он мог там стоять? Может, тебе приснилось? Хината яро замахал головой: — Нет! Там правда был тот безумец! Был! Я не вру! — Хорошо-хорошо, — тут же ответил Кагеяма, кладя ладони на плечи Хинаты, — все теперь нормально, слышишь? — и, аккуратно сжав их, добавил: — Расскажи мне про него. Может, вот он — тот самый момент? Когда уже путь назад закрыт на несколько замков, а вперед идти одному страшно? — Наверное, да. Если поступит иначе, то неизвестно, как будет страшно и тяжело дальше. И Шое вздохнул. Потом еще раз и еще. — Мне признался в любви парень, — слова давались с большим трудом. Хината буквально выдавливал их из себя, борясь с желанием просто спрятаться где-нибудь далеко. — Н-но… его не останавливает то, что я ему отказал, — на глаза вновь навернулись слезы, а голос предательски начинал дрожать, — он преследует меня… Все эти ссадины ос-ставил он. И замолчал, зажмурив глаза. Сердце в волнении забилось чаще, руки задрожали, а по спине прошлись мурашки, отчего Хината сжал челюсть и прижался еще ближе, чувствуя, как пальцы Кагеямы впиваются ему в плечи. — И ты все это время молчал, кусок идиота? — голос был настолько злым, что тело непроизвольно вздрогнуло — и Шое всхлипнул. Черт. На самом деле. Как девчонка. — П-прости, — он прижался еще ближе, боясь посмотреть Тобио в глаза, — п-прости… — Да не извиняйся ты, тупица! — прикрикнул Кагеяма и тут же осекся — в доме были они не одни и удивительно, что до сих пор никто не пришел, чтобы отчитать за созданный ими шум. Тобио глубоко задышал — Хината поджал под себя плечи, чувствуя это — и спустя несколько секунд вновь заговорил: — Не извиняйся. Я понимаю, что твоя жопа постоянно ищет приключений, но сейчас вины твоей здесь нет. — Н-но… — Шое приподнялся на локтях, — это происходит из-за меня. — Хината, — голос звучал очень мягко, а на голову легла широкая ладонь, взъерошив рыжую копну волос, отчего сердце внезапно заколотилось. — Просто заткнись и спи. Нам осталось всего несколько часов до тренировки. А потом мы придумаем, как проучить того бессмертного. Взглянув на друга совершенно другими глазами, Шое кивнул и слегка улыбнулся. Даже не верилось, что с этой минуты все пойдет на лад. *** — Он и правда сумасшедший, — вздохнул Кагеяма, проведя ладонью по стеклу в том месте, где были выцарапаны те самые слова, которые привели Хинату в ужас — он и сейчас немного нервно дергался — уму было непостижимо: как до такого вообще можно было додуматься. — Каким образом он поставил тебе эти ссадины? Что он делал? Шое неловко бросил взгляд в пол. Все тело прошибли мурашки от того жуткого воспоминания, а руки затряслись — зачем он об этом спрашивает? Неужели так интересно? Почему именно сейчас? Хината же ведь только почти начал забывать, и с кем-то делиться… было пока что невозможно. Он был не в силах говорить об этом. То ли стыдно, то ли страшно, то ли неловко, то ли противно — не было понятно до конца. Мерзкие ощущения перед самим собой буквально вдавливали в пол. Но Хината честно ничего не мог поделать, лишь бессильно сжимая зубы и сминая подол ночной футболки. — Н-нет, — еле выдавил он, борясь с желанием залезть куда-нибудь, чтобы никто не нашел. — Я н-не х-хочу… — Понял, — тут же ответил Кагеяма, — надо собираться. Сегодня я тебе спуска не дам — ты будешь плакать от усталости, — и ободряюще положил ладонь на его плечо, несильно сжимая, словно пытался передать часть свой силы. По крайней мере, так подумалось Хинате. — Хорошо! Я приму тысячу… нет, пять тысяч твоих пассов! — Шое, очень быстро поменяв настроение, улыбнулся, взбадриваясь, — еще посмотрим, кто заплачет от усталости, Дургеяма! — Ты сначала до школы дойди, идиота кусок! *** — Так не честно! — выкрикнул Шое, упираясь ладонями в колени — дыхание сбилось уже давно, но только сейчас выпала возможность как следует его выровнять, — ты первый стартанул! Кагеяма стоял почти рядом, но, в отличие от него, запыхался не так сильно, вытирая краем майки блестящее от пота лицо. Выставляя всем на обзор рельеф мышц, не замечал (или делал вид), как люди вокруг засматривались, заставляя Хинату лишь неловко отвести взгляд — его живот был далек от таких мышц — и нахмуриться. Совсем на секунду показалось, что Тобио очень красив. Внутри плескалось неизвестное чувство. Шое не понимал себя: связано это с сегодняшней ночью или нет? Отчего он так засмотрелся? И почему ему внезапно почудилось сияние вокруг? Неужели он стал как-то по-другому видеть перед собой Кагеяму? Но… как такое возможно? Может, безграничное чувство благодарности одурманивает разум и Хината лишь накручивает себе нечто странное? Наверное, так оно и есть. — Нечего было зевать и по сторонам смотреть, — невозмутимо ответил Тобио и вздохнул, опустив майку, — у тебя дыхание сильно сбилось. Какой наблюдательный, — и Шое опустил голову. Было стыдно прежде всего перед собой, однако выдавить из себя слова все же пришлось: — П-потому что сорвался с места изначально… — Потому что твоя голова забита всякой ерундой, — раздраженно перебил Кагеяма, кидая косой взгляд на Хинату, — ты не можешь сосредоточиться на беге и забываешь правильно дышать, и из-за этого ты так быстро сдулся, идиота кусок. Что правда, то правда. Несмотря на относительно нормальное настроение духа, мысли постоянно крутились вокруг безумца, тех слов и того, насколько сильно изменилась жизнь после мерзкого признания — и думать о другом не получалось. Сердце стучало то медленно, то быстро, а дышать приходилось через раз, оттого обычная пробежка далась тяжело. Даже попытки одернуть себя ни к чему не привели. Словно он больше не мог подумать о чем-то другом. Словно… — Я… — на плечи будто упал огромный многотонный булыжник, отчего стоять стало невыносимо тяжело, — не могу. — Я вижу, — тяжело вздохнул Кагеяма, — сегодня будешь ночевать у меня. Удивленно приподняв брови, Хината чуть не споткнулся, ни в силах поверить в услышанное: почему-то витала навязчивая мысль, что ему просто послышалось, однако серьезный вид Тобио настойчиво твердил об обратном. — У-угу, — только и сумел ответить Шое. — Сначала зайдем к тебе и заберем вещи. Думаю, твоя мама отпустит на пару деньков? — Кагеяма задумчиво зарылся рукой в собственные волосы. — Наверняка, да. — А твои родители не будут против? — невзначай поинтересовался Хината, опешивший от такого быстрого развития событий. — Однозначно. Тем более, через два дня они уезжают на месяц отдыхать. И Хинате почему-то стало неудобно. Через чур заботящийся о нем Кагеяма выглядел до нельзя странно — Шое привык получать от него подзатыльники, пинки, взбучки, оскорбления, но никак не волнение и желание помочь. И это было очень необычно. Настолько, что от удивления приходится постоянно молчать и прокручивать эти моменты у себя в голове — действительно он все понял так, как надо? Может, что-то послышалось? Или следует читать между строк? — Х-хорошо, — и вновь вздохнул. Как же ему надоел собственный голос, вечно предающий в подобных ситуациях — каким образом заставить его не дрожать? — Вот и отлично. *** Тело трясло до невозможности сильно, воздуха категорически не хватало, а сердце в панике билось о ребра с такой силой, что перед глазами запрыгали черные точки. Хината не мог понять, как поступить и чем помочь, если тело не слушалось, а пальцы цеплялись за мастерку Кагеямы как за спасательный круг. Вокруг них была лишь темнота, а впереди тот безумец, преградивший им путь по дороге к дому Шое — тот не улыбался как тогда, однако горящие в ярости глаза вносили ясность: просто так не уйдет. И почему именно сейчас? Ведь изначально внутри горела надежда, что сегодня все обойдется без происшествий, теперь же она тлела, медленно превращаясь в пепел. Оттого даже душа болела. Хината действительно не знал, что бы делал один. Кагеяма держался уверенно. Его тело не дрожало, лицо было очень серьезным, а руки периодически сжимались в кулаки, и оттого Шое поджал под себя плечи и подошел еще ближе, уткнувшись носом в широкую спину — у него не было сил вновь переживать те ужасные моменты. Он не хотел смотреть вперед. Слишком… страшно? Больно? Невозможно? Черт. И как Кагеяме удается быть таким сильным? — Эта канарейка моя, — голос неприятно заскрипел в ушах, заставляя Хинату прижаться к теплой спине еще ближе. В глазах невольно начал всплывать тот самый вечер, когда его припечатали к асфальту — и ноги подкосились. Когда этот безумец прекратит? Когда поймет? Когда уймется? Когда? Когда? Когда? Шое… так устал. — Эй, — вдруг слишком грубо начал Тобио, — какого черта тебе надо от Хинаты? Молчание показалось Шое очень жутким. Он не имел понятия, что сейчас чувствует сам Кагеяма и охватывает ли его страх, пронзающий до самых костей? — Кагеяма… — тихо шепнул Шое, —… будь осторожен. То ли слишком широкое воображение сыграло злую шутку, то ли он действительно почувствовал каким-то задним местом — неожиданно повеяло опасностью. Где-то в голове билось осознание, что пора немедленно уходить отсюда, спрятаться, исчезнуть, да хоть провалиться, но не находиться тут. Не стоять перед этим безумцем и не выяснять отношения, однако Хината не мог вымолвить ни слова, чтобы хоть как-то повлиять на ситуацию. Бесполезный. Трусливый. Черт возьми. Совершенно никчемный. — Если тебе нечего сказать, — невозмутимо решил продолжить Тобио, — то пошел вон отсюда. Еще раз увижу — измельчу на фарш. Молчание вновь послужило ответом, и Хината не на шутку разволновался. Он знал, что сейчас что-то произойдет, отчего затряслись поджилки и стоять с каждой минутой становилось все сложнее. Единственное, что препятствовало оказаться на холодном и грязном асфальте — теплая спина Кагеямы, внушающая защиту и скрывающая от таких пронзающих безумных глаз парня. Ни один из них не мог предположить возможное развитие и последствие их нелепого разговора. Если быть предельно честным и искренним, то Шое уже не мог понять: правильно ли он поступил? Складывалось ощущение, что уж лучше бы Кагеяма остался в неведении — напряженная и очень устрашающая атмосфера вокруг не внушала ничего хорошего. Хината очень сильно переживал за друга, и боялся, что безумец может как-то ему навредить. Из-за этого все внутри сжималось. Однако теперь уже нельзя было делать шаг назад. Слишком поздно. Если бы изначально он не поддался совести и не положился на Тобио, то сейчас бы ничего такого не происходило, — хотя… никто же не может знать наверняка? Возможно, сейчас Шое был бы тут совершенно один, не имея возможности вот так вот стоять за родной широкой спиной, полностью полагаясь на чужую силу. Или не так?… Господи, как он запутался. Он был и рад, и опечален, что сейчас с ним Кагеяма. В нем боролись совесть и страх, сила и слабость, сердце и мозг — и он не мог никак точно ответить сам себе, что, в конце концов, все-таки побеждает; не мог понять, чего вообще сейчас хочет. Разве не смешно? Смешно. Очень. Но почему-то смех застрял где-то в горле. Хотелось просто закашлять, пытаясь избавиться от этого мерзкого ощущения, но он был не в силах даже нормально вздохнуть — и о чем еще можно тут говорить? Страх, сковавший тело, не позволял сделать что-то еще, более весомое и смелое, а посему оставалось лишь бессмысленно хватать ртом спасительный воздух, отчитывая себя за безучастность. Хотелось помочь. Однозначно. Встать рядом с Кагеямой, выпятить грудь, упереть руки в бока и отстоять свою точку зрения, свои убеждения и свое нежелание участвовать во всем этом, а потом гордо удалиться в сторону дома, пожелав безумцу быть там, где ему положено — в дурдоме. Вместо этого Шое безучастно стоит за широкой спиной, прячась и пытаясь стать незаметным; не может выразить свое негодование и вежливо попросить отстать, — вместо него этим занимался Тобио. Хината абсолютно ничего не может сейчас сделать, за что ненавидел себя в этот момент. Настолько сильно, что хотел просто закричать во весь голос — он просто был не в силах смириться с этим, не в силах принять то, что на данный момент не имеет и шанса выстоять против этого безумца. Ему не дано делать лицо грозным и суровым, высказывать в саркастическом презрении свое мнение — не дано. Он умеет лишь прыгать. Он умеет лишь летать. И сейчас этого лишают. Насильно хотят отрубить крылья, растоптать мечту и надеть электрический ошейник, чтобы больше никогда не помышлял о свободе. И разве… это правильно? — определенно: нет. Кагеяма сейчас пытается отвоевать его желания, надежду и мечту, и оттого Хината чувствовал себя еще более отвратительно. Потому что не он борется за свое… а Тобио. Он безмерно благодарен, однако хотел сам… себе помочь. Но не мог. Трус… … и тут безумец внезапно рассмеялся, заставляя вздрогнуть всем телом и настолько сильно прижаться к чужой спине, что даже послышался хруст костей: то ли его, то ли Кагеямы. Противный голос неприятно заскрипел в ушах — такое же чувство было от скрипа доски, когда по ней проводили слишком жестким мелом или ногтями — вынуждая мурашки пройтись по всему телу несколько раз подряд. Хината не мог уже стоять — одолевший его ужас не позволял трезво и ясно мыслить. В ушах лишь жутких смех, а в глазах кромешная тьма, без единого лучика света. Все, что он думал до этого, считал неправильным или же желал переиграть — в один миг превратилось в пепел, и было ничем по сравнению с происходящим. Лишь глупыми и совершенно пустыми мыслями, которые не могут затмить всю серьезность проблемы, страха и ситуации. Они бесполезны. Как и он сам. Кагеяма по-прежнему молчал. Его тело не было таким слабым, а сознание наверняка не такое спутанное. Хината не видел его лица, глаз, однако чувствовал каждую напряженную мышцу, слышал вздохи и учащенное сердцебиение. Пытаясь отбросить собственные чувства и ощущения, всеми силами старался сосредоточиться на громких стуках чужого сердца — правда, не таких сильных, как у него, но все же весьма ощутимых и громких. Благодаря этому Шое не впадал ни в панику, ни в собственную тьму внутри себя. Он лишь слушал, слушал и слушал, отгоняя свои мрачные мысли и концентрируясь только на успокаивающем стуке. … получалось плохо. — Это… — сквозь отвратительный смех начали прорываться слова, —… так замечательно! Тобио удивленно вздохнул, а Шое сжался еще сильнее, пытаясь не слушать мир вокруг. Не слушать. Не слушать. Не слушать! — Что тут замечательного? — тут же ответил Кагеяма. Его мышцы стали каменными — по крайней мере, там, где касался его Хината. — Все! — и вновь скрипящий смех, сводящий с ума. Не в силах больше это слушать, Шое еще сильнее прижался к широкой спине, без капли возможности заткнуть уши пальцами — это было уже за гранью сил. И как, прикажите, тут быть? Он не способен ни на что, кроме как стоять и трястись. Кроме как слушать и желать, чтобы скорее все закончилось. — Не говори мне того, чего я не понимаю, — громко отозвался Кагеяма, сжимая руки в кулаки, будто сейчас вот-вот ударит, — я тебя предупредил… — Нет! — внезапно перебил безумец, заставляя вздрогнуть обоих. — Ты не такой прекрасный! Эта канарейка моя! Моя! Не мешай, когда я только начал ощущать его, — маниакальная улыбка, которую Хината всеми силами старался забыть, стояла перед глазами, как и то событие. Почему он не заткнется? Не уйдет? Его слова безумны! Черт! С силой сжав зубы, Шое еле сдерживал слезы, однако все же не отступился от пришедшей только что в голову идеи. Несколько раз вздохнув для смелости, наконец-таки выглянул из-за спины Тобио, тут же сталкиваясь с взглядом безумных глаз, отчего по телу сразу же пробежался табун неприятных и колких мурашек, и вновь поддался липкому страху. Как бы он мысленно не кричал на себя, отчитывал за трусость, ничего не мог с собой поделать — весь мир уходил из-под ног. Стоило только посмотреть на это мерзкое лицо, как вся решимость испарилась, словно ее никогда и не было. Он не может побороть себя. Не может. Даже когда у кого-то за спиной. — Что за бред ты несешь? — Кагеяма слегка удивился, явно убеждаясь в том, что у парня напротив явно не все в порядке с головой. Хината лишь в который раз пожалел, что они оказались именно тут (хотя другого пути и не было). — Канарейка, разве не так? — он намеренно игнорировал встречные вопросы, словно никого вокруг не существовало, отчего дрожь вновь прошлась по всему телу и Шое, сжавшись, просто мечтал, чтобы этот безумец исчез. Его слова были настолько отвратительными, что желудок начало крутить — боль с каждой секундой нарастала, словно кто-то внутри играючи крутил вариатором, желая посмотреть, сколько сможет он вытерпеть. Долго, аль нет? И вообще — сможет ли? — Я… — внезапно тихо начал Хината. Голос дрожал и грозился пропасть, но он, зачерпнув в руку горстку смелости, все-таки решил продолжить: — У меня есть тот, кто мне нравится… Прошу! Оставьте в покое! И сразу же уткнулся носом в позвоночник, словно пытаясь слиться с Кагеямой воедино и избежать ответа. Однако все оказалось проще. Незнакомец вновь рассмеялся. Но теперь уже более наиграно, словно хотел запугать — и у него это с успехом получалось. — Маленькая шлюшка… — сквозь смех выдавил он, упорно сверля взглядом, — я тебе не верю. Кагеяма, сообразивший налету, внезапно подхватил мысль Хинаты: — Я тот, кто ему нравится и тот, с кем он вскоре будет встречаться. Так что тебе больше нечего шляться вокруг того, кто принадлежит мне. А теперь пошел прочь. Еще раз увижу — вызову полицию. Шое чуть не навернулся от сильного удивления, а безумец, лицо которого искривилось в злости, отшатнулся назад, словно как от сильного удара, заставив Кагеяму ухмыльнуться, всем видом показывая собственную победу. — Ты… — начал парень, отрешенно пятясь назад, но Тобио перебил: — Не мешай нам уединяться. Я все сказал. Хината судорожно выдохнул. Как он и думал: все, что могло произойти — произошло сейчас. И он понятия не имел, хорошо это или плохо. *** Неловкое молчание висело уже на протяжении часа. Хината не знал, куда деть руки, глаза, тело — все сводилось к тому, что они постоянно пересекались с Кагеямой взглядами и панически отворачивали голову в другую сторону, боясь посмотреть дольше, чем пару секунд. Определенно так не могло больше продолжаться, но никто из них не делал первых шагов — и этот момент затянулся так надолго, что начала болеть спина. Как быть дальше? — наверное, Кагеяма тоже над этим думает и прекрасно понимает, что одним молчанием сегодняшний день не закончится. Придется многое разобрать, высказать и решить, чего на данный момент не происходит. Казалось бы, что плохого в сказанном? — однако эти слова имели огромную значимость в той ситуации. В том, что преследования не прекратятся — было понятно обоим, но теперь вряд ли безумец объявится в ближайшее время, предпочитая наблюдать со стороны. И что будет, если он вдруг поймет, что его жестоко обвели вокруг пальца — неизвестно. Оба это понимали, обдумывали, но никак не решались заговорить. Не решались. Или не знали как? Черт. Нельзя. Нельзя молчать. Тяжело вздохнув, Шое, совершенно искренне не желая этого делать, сжал руки в кулаки и, слегка наклонившись, выпалил на одном дыхании: — Дургеяма, ты идиот! И в следующую секунду прилетел подзатыльник. — Не мешай думать, тупица, — проворчал Кагеяма, отведя взгляд. — Лишь бы все это не повлияло на игру, — и тяжело вздохнул, откидываясь назад. Хината виновато опустил голову как бы хотелось повернуть время вспять, забыть об этом как о страшном сне и больше никогда в жизни не вспоминать. Но не было такой возможности ни у кого. — И что теперь делать? — Шое опустил голову еще ниже. — Не знаю, — честно ответил Кагеяма, — но раз уж вместе мы непобедимая команда, то точно сможем справиться. — Точно-точно? Ответа не последовало, и не успел Хината ничего понять, как его тут же опрокинули на кровать. Оказавшийся сверху Кагеяма слегка пугал и заставил невольно напрячь плечи. В голове крутилось очень много навязчивого «что?», а сердце ненамного ускорило свой ритм, пугая своей внезапностью. Шое даже бы спросил глупое: «что ты делаешь?», если бы в этот момент не лишился от удивления голоса. Неловкость приобрела более яркий оттенок, отчего хотелось спрятаться от столь пронзительного взгляда напротив — что, черт возьми, происходит? Обычная ситуация казалась очень… смущающей? Неудобной? Может быть, ему просто кажется? В конце концов, они же друзья, а друзьям принято дурачиться — разве не так? Почему-то веселым Кагеяма не выглядел: серьезное лицо, сжатые в тонкую линию губы и нахмуренные брови говорили об обратном, и Хината внезапно все понял. — Прости, пожалуйста, прости! — тут же закричал он, — я виноват. Очень виноват! Только, пожалуйста, не бей! — Ты что несешь, придурок? — Кагеяма недоуменно приподнял бровь, — не буду я тебя бить. — А тогда что? — теперь уже не понимал Шое. — Просто, — Тобио отвел взгляд, — думаешь, сможешь сыграть парочку? Хината завис. Не совсем до конца осознавая заданного вопроса, он только отрешенно кивнул и, прокручивая в голове последнее слово, никак не мог понять, как именно оно связано с ним. Он не был уверен, что услышал правильно, а посему не мог что-либо вымолвить в ответ. Будто бы язык проглотил. Серьезно. Может, Кагеяма не совсем то имел ввиду? А он, глупый, подумал о том самом — и даже стало стыдно за такие мысли, отчего пришлось вздохнуть и собрать все мысли в кулак. В конце концов, наверняка он выглядит очень странно. Однако почему-то вдруг Тобио начал приближаться. Очень медленно, заставляя сердце забиться еще сильнее, а душу — сжаться где-то между грудью. О боже. О боже. О боже. Что он делает? О боже… — … Кагеяма! — тот сразу же застыл, а Хината, совсем ошарашенный от происходящего, продолжил, совсем не понимая, что несет: — Ты хочешь спать? У тебя внезапно закрылись глаза и ты начал… Рука, опустившаяся прямо на рыжую шевелюру, заставила замолчать. И Тобио вздохнул, поднимаясь и садясь совсем рядом: — Какой же ты идиот. Хината непонимающе моргнул, привставая на локтях — он совершенно точно не мог вникнуть в то, что происходит. Кагеяма вел себя странно, выбивал из колеи и заставлял нервно кусать губы, неуверенно сминая руками край широкой футболки. Эта ужасная, вернувшаяся к ним неловкость просто не имела места быть — сейчас было важно разобраться во всей ситуации, а они так глупо ведут себя, будто бы малые дети. Ведь… ничего не предвещало беды, так? Они поговорили, подурачились, но отчего-то вновь вернулись к неловкому молчанию. Хотя на сей раз оно таковым почти не являлось, по крайней мере, для Шое — скорее всего просто… недосказанность? Недопонимание? Нерешительность? — наверное, да. Ведь их случай подходил под это больше. Но почему тогда так сложно говорить? Будто бы он набрал в рот воды и сейчас может только бездумно кивать. Почему ему очень тяжело поднять глаза и смело посмотреть вперед? Будто бы в голове сейчас был свинец, тянувший все ниже и ниже. И как тогда быть? Сколько уже он об этом думал — пальцев не хватит посчитать, и все равно продолжал. Ни Тобио, ни разум, ни ситуация вокруг не могли ответить на вопросы и помочь справиться как-то с собой, со своими страхами и со своим внутренним «Я», и оттого становилось тошно. Настолько, что хотелось закричать в подушку — и Шое опустил голову, обреченно понимая, что подобное не сулит ничему хорошему. И вдруг почему-то почувствовал себя виноватым. Внезапно пришло осознание, что это из-за его природной глупости Кагеяма так сильно… расстроился? Разве? Или как еще назвать подобное поведение? Но зачем тогда было задавать такие странные вопросы? Причем тут «парочка» и «он»? А, точнее, «они»? Какое это имеет отношение к ним, если друг другу являются хорошими товарищами, друзьями и соперниками? Неужели Кагеяма хочет что-то сделать? Или найти? Или ему надоело все это? Он же сказал, что… Шое его возлюбленный и они вскоре начнут встречаться. Выходит, получается, возлюбленным Тобио является Хината? Или что? Но это же было сказано под влиянием момента, тогда почему это заставляет его так волноваться? Черт. Хината встряхнул головой, отгоняя все мысли — что за бессмыслица лезет в нее? Она его путает все больше и больше, выворачивая мозг наизнанку и заставляя прокручивать эти моменты снова и снова. Словно замкнутый круг, из которого выбраться, по велению судьбы, вовсе невозможно — и это действительно утомляло. — Кагеяма, — тяжело вздохнул Хината, все-таки решившись, — и что это было? Но, к сожалению или счастью, ответа не последовало. Шое прикрыл глаза, снова чувствуя себя неправильно виноватым. Он совершенно искренне не понимал друга — почему он внезапно так начал себя вести? Словно был… разочарован? Обижен? Недоволен? Подавив в себе горькую усмешку, Хината всеми силами пытался убедить себя, что данное умозаключение всего лишь его глупые мысли, однако почему-то расстраивался еще больше, не веря самому себе. А если он окажется прав? Что тогда? Вдруг Кагеяма и на самом деле жалеет о своем выборе? Потому что все это — сугубо проблемы Шое. Но… … сердце сильно сжалось от боли, а внутри заскребли кошки, побуждая скрутиться в комок и схватиться руками за волосы. Честное слово, уже не было сил над чем-то думать, размышлять и пытаться все разъяснить. Так хотелось, чтобы весь мир забыл о нем. — Хината, — наконец соизволил ответить Тобио, и Шое невольно напрягся еще сильнее, — ты понимаешь, что нам теперь придется стараться выглядеть как парочка? Слегка удивленно выдохнув, Хината убрал руки с головы — он не ослышался? — И… как это? — не понял он. И Кагеяма вновь тяжело вздохнул: — Это значит, что временами нам придется делать то, чего не делают обычные друзья. — А чего не делают обычные друзья? — все никак не мог вникнуть Шое, отчего Тобио накрыл ладонью лицо, пытаясь совладать с собственными эмоциями. Хината искренне хотел бы все внять с первого раза, однако ему лишь приходилось стыдливо опускать взгляд, надеясь на терпение друга. В который раз. Горькое осмысление того, что вскоре своей глупостью всем надоест, неприятно кольнуло сердце и вынудило судорожно сглотнуть подступивший к горлу ком. И когда он наконец повзрослеет? А? — Забей, — Кагеяма снисходительно покачал головой и вздохнул, — Только потом не задавай лишних вопросов, типа: «Почему?», «Зачем?», «Для чего?» и так далее. Отрешенно моргнув, Шое все-таки кивнул. Что вообще происходит? *** Ночь была страшная сама по себе: об окно бились ветви деревьев, ветер угрожающе свистел и порывался пробраться в комнату, а устрашающая темнота внушала только ужас, вынуждая сжиматься еще сильнее и углубиться внутрь одеяла, будто бы это могло защитить. Жесткий и прохладный пол не давал никак найти удобную позу и заснуть — словно сам Мир издевался над ним. Спящий на кровати Кагеяма сладко сопел, и Шое искренне хотел бы последовать его примеру, однако лишь вздохнул и слегка вздрогнул — внезапно стало холодно, отчего мурашки прошлись по всему телу — не в силах смириться со своей участью. Прошлая ночь далась ему особенно тяжело, пугая до кончиков пальцев и сейчас было чувство, будто весь этот ужас с минуты на минуту повториться. Как бы он себя не ругал за такие абсурдные и глупые мысли, не мог от них отделаться, пугаясь еще сильнее. Казалось, что нет ничего глупее — бояться того, чего сейчас нет перед ним. И сие понимание совершенно ничего не изменяло. Даже если он и забудет на какое-то время о произошедшем, то это вовсе не означает, что страх исчезнет. Тяжело вздохнув, Хината аккуратно приподнялся, внимательно обведя комнату взглядом — никого постороннего, и это все равно не успокаивало. Смелость, которая была собрана в кулаке, медленно испарялась, отчего пришлось еще раз судорожно вздохнуть и броситься к Кагеяме. Он же поможет, да? И плевать, что Шое в этот момент выглядит, мягко говоря, как девчонка. Как только его рука коснулась чужого плеча, Тобио раскрыл глаза. — Кагеяма, — неловко начал Хината, — можно я с тобой посплю? В ответ послышался тяжелый вздох, отчего мурашки вновь прошлись по всему телу, заставляя вздрогнуть и поджать под себя плечи — очень много смелости было собрано для того, чтобы решиться вылезти из-под одеяла, и сейчас он действительно чувствовал себя невообразимо глупо. В голову ударила мысль, что уж лучше бы он остался на месте и боялся тихо, никому не мешая. Огорченный и униженный своими предположениями, Шое хотел уже развернуться и вновь укрыться в собственном мирке, как Тобио внезапно отодвинулся и приглашающе откинул одеяло, отчего удивленный выдох вырвался сам собой. Обрадовавшись, Хината мигом юркнул под чужой теплый бок, утыкаясь носом прямо в равномерно подымающуюся и опускающуюся грудь, не видя в этом ничего плохого и, уж тем более, неподобающего. Ему было комфортно, спокойно и не так страшно. Тепло внутри приятно разливалось по всему телу, согревая и придавая больше уверенности. Кагеяма был и на самом деле потрясающим волшебником, который мог в одну секунду избавить от всего, что страшило и очерняло душу. Хината был признателен всему на свете, что судьба их решила познакомить и сделать друзьями — именно сейчас, как никогда, он призвал, насколько ценно все то, что они делают друг для друга. — Не страшно? — прошептал Тобио прямо над ухом, отчего привычные мурашки целым роем пробежались по всей спине, и Хината еле-еле выдавил: — Совсем. И даже сердце плавилось от этого тепла. *** Неприятная, режущая слух мелодия разбудила, вынудив против воли открыть глаза. Если бы Кагеяма вовремя не отключил будильник — а это был именно он — то Хината бы давно отправил его в дальний и последний полет. В эту ночь он выспался, наверное, за все прошедшие бессонные дни, поэтому вмешавшийся посторонний звук все испортил настолько, что хотелось плакать от досады. Тобио, лежащий чуть ли не под ним, тоже не пылал особым желанием вставать, лишь сильнее прижимая его к себе, и тяжело вздохнул. Почему-то все это казалось Шое… правильным? Ему, в конце концов, было приятно так лежать, чувствуя под собой каждое движение — и он соврет, если скажет, что хочет быстрее встать. Наверняка и Кагеяма так думает. Не зря же он так сильно обнимает? Однако время поджимало. Несмотря на страх, проблемы и тревоги, тренировку никто не отменял, поэтому пришлось подать голос: — Пора вставать. Ответом служил тяжелый и протяжных вздох. Хината тоже не хотел нарушать их идиллию, предпочитая утренней тренировке здоровый и крепкий сон, но выхода у них совершенно не было. Если они хотят достичь высот в волейболе, то им не стоит так безответственно валяться в постели в полусонном состоянии, да и, тем более, настолько сильно прижиматься друг к другу. Они хоть и друзья, но было в этом нечто невообразимо… смущающее? Да ну? Может быть, в голове что-то спуталось? Невозможно, чтобы краснота к лицу прилила так внезапно и именно из-за… Тобио. Или из-за тесноты? Как-никак, но односпальная кровать рассчитана только на одного человека, и наверняка щеки горели именно из-за жары — мало того, что одеяло было натянуто до самого подбородка, так еще и Кагеяма был очень горячим, буквально обжигающим. Оттого все тело обливалось потом, а дышать стало практически невозможно. И если бы Шое вдруг не дернулся, стремясь слегка поддаться назад, чтобы ощутить приятную прохладу на коже, то даже бы не почувствовал бедром утреннюю эрекцию друга. Вскрикнув и тут же подскочив на месте, покраснел уже весь, не зная, куда деть глаза и в какую сторону смотреть. — У тебя такая же проблема. Нечего визжать, — недовольно хмыкнул Тобио, и Шое покраснел еще сильнее, — иди собирайся. Сегодня будет сложный день. Кивнув, он поспешил ретироваться, испытывая просто невероятный стыд: то ли из-за своей реакции, то ли из-за случившегося, то ли из-за того, что почему-то вдруг посмотрел на Кагеяму, как на обычного парня, имеющего всем известные подростковые проблемы. До этого времени Хинате и в голову не приходило, что Кагеяма… может испытывать подобное по утрам. Хотя это свойственно всем мужчинам и ничего удивительного в этом совершенно не было, однако… Хината просто впервые подумал, что Тобио не только друг, соперник, напарник и сокомандник. Тобио был мужчиной, в котором он увидел свою опору, защиту и… нечто странное. Нечто то, что сейчас не совсем было понятно, но воистину приятное — и оттого сердце как-то по-особенному стучало: трепетно, волнительно и очень ощутимо, словно пыталось что-то донести до мозга. Хината лишь сжал рубашку в районе груди — он действительно не понимал, что с ним происходит. *** Тренировка, школа, тренировка, товарищеский матч и вновь тренировка — и это все очень хорошо выбило посторонние мысли из головы, оставляя лишь желание больше и больше увидеть ту сторону площадки, как можно быстрее обойти блокирующих и забить мяч. Забить так, чтобы за спиной затрепетали воображаемые крылья. Наверняка, если бы Кагеяма услышал его мысли, покрутил бы пальцем у виска, пытаясь донести всю абсурдность, но почему-то в это хотелось верить. Нет. Хината верил, что цепь спала с его шеи, громко ударившись о землю, и сейчас он может взлетать намного выше прежнего. Тело почему-то было необычайно легким и казалось, если он перестарается — может и на самом деле улететь куда-то далеко. Насколько счастливым и свободным он был — не передать словами. Ни утро, ни тот безумец сейчас не могли нарушить все это. И Тобио видел. Шое даже заметил, как он улыбнулся, и от этого стал счастливей еще в несколько раз. Неужели все получилось? Его свобода и вправду больше не закована? Все внутри будто тряслось от испытываемых эмоций. Он стал вновь маленьким озорным солнышком. Солнышком Карасуны. — Молодец, — весьма неожиданно похвалил Кагеяма, идущий совсем рядом, — ты сегодня постарался на славу. Правда, были неверные и лишние движения, из-за которых мне хотелось тебя прибить, но, в целом, ты справился неплохо. Обрадовавшись, Хината даже подпрыгнул, заслоняя дорогу и становясь прямо напротив Тобио: — Я вновь летаю! Кагеяма, спасибо! Я уже думал, что… … взгляд резко упал на человека, стоящего вдали. Голос сразу пропал, а ноги подкосились — в нем он узнал того безумца. Он смотрел прямо на них, испепеляя взглядом, отчего тело бросило в дрожь, а сердце буквально застыло от ужаса. Шое вцепился пальцами в плечи Тобио, не в силах отвести взгляд и хотя бы на миллиметр сдвинуться. Он не верил в это. Не мог. Ведь вчера же все решилось! *** Зевнув и потянувшись во весь рост, Хината по своей глупости чуть было не упал с кровати, однако вовремя подхвативший его Тобио сразу же подтянул к самой середине, почти подминая под себя, будто бы так было надо и в этом нет ничего противоестественного. Сердце оттого забилось в несколько раз сильнее, а щеки мгновенно запылали огнем, заставляя напрячься всем телом и ближе поджать под себя холодные отчего-то ноги — было весьма необычно. Настолько необычно, что дышать пришлось через раз, боясь… А, в принципе, чего? Себя? Кагеямы? Ситуации? Реакции?… … или ощущений? Перед глазами плавно поднималась и опускалась грудь, и он просто не знал, что сейчас делать и как вообще реагировать на все происходящее — растерянность поглотила полностью. Шое нервно закусил нижнюю губу и перевел взгляд на ровные косточки ключицы, до которых внезапно захотел дотронуться, едва обвести подушечками пальцев и спуститься ниже, вырисовывая невидимые узоры на наверняка горячей коже. И это заставляло теряться. Друг казался необычайно красивым, привлекательным и по-особенному милым, и Хинате пришлось зажмурить глаза, чтобы хоть как-то осечь собственные мысли. Это неправильно. Кагеяма очень хороший друг. Несмотря на собственные проблемы и желания, он всегда выручал и… верил? Да, именно верил. Как никто другой. Так, наверное, уже ни один человек больше не сможет, — ведь на то оно и волшебство, чтобы доставаться только избранным — и Хината чувствовал себя странно, думая в таком ключе. Словно поступал подло. Очень и очень подло по отношению к лучшему другу. И эта их нынешняя поза смущала. Очень. Для друзей она была слишком близкой. Но Кагеяма почему-то совершенно не был против — его не смущало ни то, что он так сильно стискивает в объятиях Хинату, ни то, что им пора вставать на утреннюю тренировку, ни то, что с таким довольным лицом прикасается губами к лохматой рыжей макушке. Словно ничего вокруг не существовало, и он брал из этой ситуации все, что, в принципе, можно только было забрать. Шое же так не мог. В голову периодически лезли странные мысли, в которых он начал путаться. Вчерашний вечер он старался вовсе не вспоминать — и ему было очень стыдно за это. Настолько стыдно, что он не знал, как сейчас посмотрит другу в глаза. Потому что настолько загнал себя в угол, что ему… просто мерещился тот безумец. Везде. Даже когда его не было поблизости. Вчера, когда Кагеяма с не самыми добрыми намерениями повернулся туда, куда со страхом смотрел Хината, то ничего не увидел — вокруг не было знакомого отвратительного лица, в которое хотелось впечатать несколько кулаков. Одна лишь пустота и редкие прохожие. И Шое действительно начал подумывать, что из-за своих страхов начинает медленно терять рассудок. Он настолько зациклился на этих мыслях, что мозг непроизвольно вырисовывает перед глазами то, чего на самом деле нет. Это было странным. Серьезно, до мерзости странным, — и оттого было невыносимо тяжело внутри. Он не мог признаться себе, что вчера у него была… галлюцинация. Черт. Даже в мыслях звучит по-идиотски. — Ты думаешь слишком громко, придурок, — внезапно недовольно и сонно произнес Кагеяма, протянув руку к собственному лицу и аккуратно потерев еще не открывшиеся глаза. Хината, наблюдавший за всем этим, тут же опустил голову: — Прости. За все. Я… не специально. — Так, — тяжело вздохнул Тобио, — если ты сейчас не заткнешься, то непременно улетишь в ванную под холодный душ. Испугано кивнув, Хината лишь прижался к теплому телу рядом еще сильнее, отчего все внутри затрепетало, и казалось, что так бы он мог остаться, пожалуй, на всю жизнь. Однако тут же поняв, что вообще делает, так же сильно отстранился, вновь чуть не свалившись с кровати. Успевший подхватить его Кагеяма лишь снова тяжело вздохнул: — Пошли собираться. Сейчас из нас никто уже не заснет. — Н-но… — Хината неловко закусил губу и замолчал, опуская голову и скрывая глаза за длинной челкой. Он не мог ничего сделать ни с собой, ни с ситуацией в целом. Хотя нет. Мог. В голове проскользнула мысль, что его действия вызовут очень много вопросов и неловкости, что заставила просто молчать и ни в коем случае не смотреть в глаза. Потому что он знал — если посмотрит, то точно натворит огромную кучу глупостей, из-за которых будет страдать всю свою долгую жизнь. Долгую и несчастливую. — Хината, — слишком неожиданно прошептал Кагеяма почти над ухом, отчего Шое сильно дернулся от испуга и, ввиду своей неуклюжести, все же полетел на пол, больно падая на спину и ударяясь и так многострадальной головой о жесткий деревянный пол. Очень жесткий и твердый. Простонав от боли и забыв, как дышать, тут же ощутил широкие ладони на талии и рефлекторно схватился за что-то горячее, пытаясь то ли встать, то ли просто почувствовать тепло. И не прогадал: его тут же сгребли в охапку и подняли над холодным полом, заставляя сердце тревожно забиться. Почему-то все казалась каким-то нереальным: или удар пришелся на мозг, или просто он не до конца осознает реальность, но прекращать что-то совершенно не хотелось. Наконец сделав первый вдох, Шое еле открыл глаза, тут же сталкиваясь с взглядом Кагеямы — и покраснел, не в силах выдавить из себя банальной благодарности. И не то шок был слишком сильным, не то Хината не до конца пришел в себя, не то держащий его на своих коленях Кагеяма служили тому виной. Наверняка последнее. Он просто уверен в этом. — Неуклюжий придурок, — наконец подал голос Тобио, отчего сердце Шое сделало внезапный и очень, как казалось, громкий «Ту-дум», а к щекам прилила кровь, делая его похожим на спелый помидор, — ты когда научишься осторожности? Наверное, никогда. Такими темпами — никогда. Однако вслух произнес совсем другое, отводя взгляд в сторону: — Прости… я не специально, — судорожный вздох, и щеки покраснели еще сильнее, — сам ты… придурок… А дальше — невозможное. Хината даже слегка вскрикнул, не ожидая такого от лучшего друга, но сердце, буквально ушедшее в пляс, просто рвалось навстречу, неестественно громко стуча о ребра и приводя в какое-то непонятное состояние. Душа внутри трепетала, приятно сжимаясь где-то в груди и застилая сознание белой пеленой, словно пыталась полностью отключить его от реального мира. Кагеяма прильнул к его губам. Что? Что? Что? Внутри все задрожало, и Шое даже бы дернулся от неожиданности в сторону, если бы мог пошевелиться. Мозг не верил. Все не верило. Что? Как такое может быть? Невинно, осторожно, неловко и даже как-то настороженно чужие горячие губы сминают его, делая это мгновение необычно… теплым? Торжественным?… Страшным? Но почему тогда все так приятно? Хината чувствовал внутри себя странное спокойствие, теплоту и очень нежные переливающиеся чувства, однако в то же время дрожал от всего этого, боясь пошевелиться. Он не верил. Или не хотел? В конце концов, это все может оказаться нелепым сном. Простым и до омерзения нелепым. Так что, Хината, проснись. Проснись, слышишь? Это все не может быть правдой! Однако внезапно прошедший по нижней губе язык Кагеямы явно доказывал, что все происходящее — реальность. Мурашки целым табуном пробежали по шеи, спине, пояснице, буквально вынуждая сделать судорожный вздох и удивленно замереть, впадая во внутреннюю панику и борьбу с собой — черт возьми, Кагеяма же… его целует. Его. Целует. Как такое может быть? Это однозначно не нормально — они ведь друзья, соперники, сокомандники, напарники… парни. Они в любом случае не… Не…? Чужой язык вновь прошелся по его губам, вызывая снова целый вихрь непонятных эмоций, и под удивленный выдох проник к глубже — к белоснежному ряду зубов. О боже. О боже. О боже. Это не сон. Не сон! Дернувшись, словно через его тело пропустили ток, Хината еле-еле вывернулся из рук и шустро умчался в ванную комнату, периодически спотыкаясь о неожиданные вещи и прижимая дрожащую ладонь к губам. Было стыдно. Было страшно. Было радостно. Было странно. Было непонятно. Словно кто-то решил вместить в его тело все существующие эмоции и чувства разом — и оттого Шое не мог до конца осознать произошедшее. Прокручивал перед глазами, но еще никак не мог… поверить? Словно это не он. Словно это не с ним. Черт. Черт! Ему просто нужно умыться и почистить зубы. Почистить зубы обязательно — мало ли… будет что-нибудь еще?… *** Неловко застыв перед Кагеямой, Шое опустил взгляд в пол, краснея и стыдливо сцепляя руки в замок, мечтая провалиться сквозь землю на этом самом гребаном месте. Он не знал, что делать, что говорить, как двигаться и как разговаривать — внутри была настолько огромная бездна под названием «неизвестность», что проще было прыгнуть в нее, чем через. — Эм, — не слишком уверенно протянул Тобио, и Хината даже вздрогнул, неожиданно смело переместив взгляд с пола на его пояс. — Тебе не слишком было противно? Удивленно приподняв брови, Шое переспросил: — Противно? Кагеяма кивнул. — Нет, — и вновь низко опустил голову, — мне просто было… странно? Ведь… мы друзья… парни… т-товарищи и… я не знаю. Я не чувствовал ничего такого… ты неожиданно это… — То есть, — осторожно начал Тобио, перебивая бессвязный монолог — а это был именно он — и медленно подошел ближе, — если я повторю — это ничего? Что? Что? Шое ошеломленно поднял голову, встречаясь с глазами друга и… внезапно заметил покрасневшие щеки. Сердце пропустило несколько ударов, а губы просто хотели растянуться в улыбке, отражающую… что именно? Нежность? Умиление? Чувства? Эмоции? Не он ли сегодня убегал от всего этого? — Что? — все-таки вырвалось у него. — Если я повторю — это ничего? — вновь спросил Тобио, и тут же добавил: — Не тормози, придурок-Хината, ты не один, кто сейчас сгорит от смущения. От Шое требовалось лишь одно никчемное слово. Однако бешено стучащее сердце, мотающаяся внутри душа, подкашивающиеся ноги и целая свора колких и неожиданно-приятных мурашек мешали выдавить и звук. Он не знал. Серьезно. Не знал ничего. Но позволил сердцу прохрипеть: — Да? *** Высокий молодой юноша, слегка качнувшись вбок, навалился на прохладную стену какого-то старого здания и вздохнул, неожиданно безумно улыбнувшись. Тело трясло так же, как и все внутри: от нетерпения, от желания, от злости — и он уже не мог нормально стоять на ногах, периодически заваливаясь куда-то в сторону. Но это не могло его остановить — слишком мелочно и незначительно для его грандиозных идей и планов. И он добьется всего, даже если придется ступить на минное поле. Даже если придется идти по головам. Даже если придется ставить на кон все, что имеет. Оно того стоит. *** День в школе прошел очень быстро. Казалось, они только-только пришли на первый урок, а вот уже сейчас потные и уставшие после тренировки собираются домой, кидая друг на друга многозначительные взгляды, будто пытаясь сказать что-то без слов. И это было слишком быстро — наверняка никто из них двоих не хочет оставаться вновь наедине, боясь то ли реакции, то ли просто какой-нибудь неловкой ситуации, которая наверняка не обойдет их стороной. И единственное, что сейчас они могли делать — краснеть при каждом столкновении взглядов и опускать голову в пол. Несмотря на то, что каждый из них принял все, как оно есть, вроде бы не выступая против — пока еще этого было мало для преодоления невидимой стены смущения, которая слишком быстро выстроилась между ними. Им еще многое предстояло между собой разъяснить. Они же, черт возьми, столько вместе дружили, что это ненужное напряжение и смущение казалось совершенно ненужным, и с этим нужно было покончить. В конце концов, они же так молча понимают друг друга, особенно на матчах, так чего же еще надо? Как разрядить всю эту ересь между ними? Она уже настолько сверкает и искрит, что остальные в недоумении разводят руками, смотря на них, как на еще больших идиотов. И это настолько непривычно, что от скребущей внутри злости хотелось заехать Кагеяме по макушке — кашу заварил, так пусть хоть что-то сделает, чтобы ее исправить, иначе мозг Хинаты просто взорвется от вопросов. Хотя, несмотря на сию странную обстановку, все это ничуть не отразилось на совместной игре — казалось, будто гармония и доверие меж ними возросли поразительно высоко. Тем не менее, Дайчи все равно поспешил поинтересоваться, что произошло между ними, явно намекая на столь странные отношения и атмосферу, повисшие вокруг, — отговариваться пришлось короткими и совершенно несвязными фразами. По крайней мере, все молча всё поняли, и никто не старался больше лезть в душу. Один только Цукишима показательно фыркнул и усмехнулся — и Хината был предельно благодарен, что тот решил не высказывать своего мнения. Сейчас же сердце в груди стучало слишком громко, отчего приходилось судорожно вздыхать и постоянно оттягивать ворот футболки, этим пытаясь дать коже и организму больше воздуха, которого внезапно стало не хватать. Чего именно он хотел на данный момент — было совсем не понятно, и с каждой секундой желание сжаться в маленький комок где-то в темном углу возрастало. Он все мучал себя вопросом, кто теперь они друг для друга с Кагеямой. Друзьями они теперь вряд ли являлись — друзья не целуются — но и парой наверняка не стали. Тобио ничего не сказал, ничего не предлагал и не старался как-то намекнуть на подобное, ведя себя точно так же, как и Шое, а это наталкивало… на дурные мысли. Может, не стоит так себе все накручивать, но он ничего не мог с этим поделать. И думал до тех пор, пока дверь от раздевалки не закрылась за Танакой, оставивший их с Кагеямой наедине, а дальше — Хината просто пытался не забыть, что нужно дышать хотя бы через раз и, главное, не слишком шумно. Сердце же плевало на рассудок и здравомыслие, пускаясь в сумасшедший пляс, будто стремилось выбить воздух из легких, а голова слегка закружилась от всех эмоций, что сейчас бушевали в нем. Сглотнув застывший ком в горле, Шое подцепил дрожащими пальцами край липкой футболки и легко потянул вверх, обнажая мокрую от пота кожу, которая тут же от соприкосновения с прохладным воздухом покрылась мурашками. Дышать с каждой секундой становилось все тяжелее, особенно когда к нему подошел не менее взбудораженный Тобио, вставший ровно за спиной и положивший ладони на его тонкие плечи. И дрожь даже слегка заставила пошатнуться. Сразу вспомнился их поцелуй. Внутри все затрепетало от… нетерпения? Пожалуй, Шое был бы вовсе не против, если бы Тобио прямо сейчас его поцеловал как тогда. Тело, казалось, от подобной мысли отяжелело, но приятное потягивание внизу живота доказывало: не из-за того, что ему становилось плохо, а, скорее всего, наоборот, заставляя в нетерпении и пленительном ожидании слегка откинуться назад. Собственное желание пугало. Оно не могло не пугать. Особенно тогда, когда он представлял, как эти прохладные руки на его плечах спустятся ниже, очерчивая изгиб локтя, и прикоснутся к таким же прохладным ладоням, — их пальцы переплетутся, а сердце, наконец, найдет свой ритм, прекратив так часто срываться. Это, черт возьми, было очень странно! Неужели он настолько испорчен? Тихий шепот почти в его ухо чуть не сбил с ног — он еле-еле удержался на весу от неожиданности: — Хината, — вздох, — придурок, перестань себя так вести. Пелена возбуждения тут же слетела. — Я, — Шое слегка дернулся, — сам ты придурок, Дургеяма! Быстро восстановив прежнее расстояние, Хината пару раз вздохнул, обвинив себя в подобных мыслях. Стыд разливался где-то внутри, отчего краснота тут же прилила к щекам. Он не мог поверить. Не было сил поверить, что только что сам желал Тобио. Это было неправильно. Очень неправильно. До недавнего времени и представить себе не мог, что все может сложиться подобным образом. И это казалось до боли в груди нереальным, Шое слишком быстро позволил сердцу стремиться к Тобио — и не сказать, что сейчас жалел об этом, но ему были страшны последствия, которые в скором времени могли их коснуться. — А чего это ты так покраснел? — Кагеяма вновь шаг навстречу, и лицо Хинаты загорелось еще сильнее, наверняка напоминая самый-самый красный помидор. — Я, — он нервно опустил взгляд, закусив губу, — ты сам себе сейчас что-то придумал, Дургеяма! Ничего я не покраснел! — Неужели… — Кагеяма внезапно ухмыльнулся, —… ты… — Я же сказал! — Шое закрыл горящие лицо руками, пытаясь совладать с бушующими внутри эмоциями, — я… Но и ему не дали договорить. Внезапно оказавшийся рядом Тобио дернул его за руки, прижимая к себе максимально близко, и тут же прильнул к губам, сразу проникая языком внутрь — и это, пожалуй, был самый лучший исход событий, который только себе не придумал Шое. *** — Как ты думаешь, тот сумасшедший больше не будет меня преследовать? — неуверенно поинтересовался Шое, тяжело вздохнув. Ему было неприятно вспоминать о том жутком парне, который вызывал столь дикий ужас, но и забыть о нем никак не мог. Если бы не Кагеяма, то Шое сейчас бы вряд ли так спокойно себя вел — скорее всего, был бы еще хуже самого напуганного зайца. Рядом сидящий Тобио только вздохнул и молча подсыпал тертого шоколада ему на тарелку, явно не желая начинать столь тяжелый разговор. Однако выбора особо у него не было. — Не знаю, — честно ответил он, — но тот факт, что мы его не видим уже который день, уже радует. Так что, придурок-Хината, хватит забивать свою и так пустую голову вопросами и ешь нормально мороженное. Я что, зря его покупал? Хината только опустил голову ниже, еле заметно кивнув. Внезапная смена настроения была ни к чему — он это знал, но как только они с Кагеямой разобрались во всем между собой, нечто начало сильно беспокоить, накручивая и пугая еще больше. Словно бы он вновь погрузился в те-самые первые дни, когда вся эта ерунда начала с ним происходить. — Эй, — недовольно начал Тобио, — перестань вешать нос. Ты сейчас у меня дома и бояться тебе нужно сейчас именно меня. Шое даже для самого себя покраснел слишком неожиданно. — Я ничего не боюсь, Дургеяма! — Да-да, — вторил Кагеяма, ухмыльнувшись, — поэтому ночью ты так сильно жмешься ко мне? Реакция была мгновенна: — Это не так! Мне просто было холодно! Но ответом послужил беззлобный смех. Все однозначно шло только в лучшую сторону. *** Прошло уже несколько дней — и каждый вечер был наполнен необычным теплом, которое грело не только сердце, но и душу. Они окунались в этот уют с головой, отдавая себя целиком и полностью, и Хината в один миг вдруг осознал, что совершенно не хочет возвращаться домой, даже несмотря на то, что его ждут мать и сестра. Только при одной мысли об этом внутри начинала образовываться пустота, а в груди сжималось сердце — и он ничего не мог с этим поделать. Он полностью зависел от Тобио. Прожив не слишком долгую жизнь, не знал, как это назвать: чувством? Зависимостью? Привязанностью? Опорой? Щитом? — столько много было вариантов, и каждый из них идеально подходил, оттого мысли путались с каждым днем все больше и больше. Происходило нечто таинственное, сокровенное, важное, но этому почему-то не было названия, а одного существительного «любовь» было слишком мало, чтобы описать то, что он чувствует. Странно это, не так ли? Хината не понимал, как это. Однако ощущал на собственной шкуре, каждый раз смаковал на кончике языка и окунался с головой. И это слишком необычно, чтобы такую смесь чувств назвать каким-то одним словом. Одним ничтожным словом, которое, в принципе, ничего толком и не даст: ни объяснений, ни понятий, ни определений — совершенно ничего. Оно даже до конца не обобщит все то, что с ним происходит. И какой тогда в этом толк? Шое даже усмехнулся. Как-то слишком много он стал так думать. У него все хорошо. Даже запредельно хорошо, но почему-то что-то никак не давало ему никакого покоя — тревожило, путало, пугало. Делало все что угодно, чтобы он начал размышлять над чем-то очень глубоко. Может быть, виной тому являлся и страх перед тем безумцем, однако это несколько и глупо — тот словно канул в небытие. Туда ему и дорога, — про себя успех добавить Хината. Будет просто замечательно, если… он просто больше никогда не будет появляться перед глазами. — Эй, придурок, ты чего застыл? — возле уха буквально прошептал Кагеяма, и Хината дернулся, быстро развернувшись и хватаясь рукой за то место, где быстро начало биться сердце. — Сам ты придурок, Дургеяма! Так можно и умереть! Ответом послужил игривый поцелуй прямо в шею, отчего Шое дернулся еще сильнее, покраснев до мочек ушей. Неугомонное сердце в бешеном ритме билось о ребра, а душа сворачивалась в нетерпеливый ком где-то возле горла, отчего даже дышать пришлось учащенно. Кагеяма, несомненно, вызывал целую бурю. — Давай уже спать. Ты же помнишь, что завтра последняя тренировка перед матчем? — довольно улыбнулся Тобио. — Д-да, — Хината кивнул, накрывая ладонью то место, куда пришелся поцелуй, — все я помню! Как я мог о таком забыть? — Ты уже забыл, что воду кипятил, — укоризненно заметил Кагеяма. И только Шое хотел подскочить с явным намерением ударить себя по лбу и умчаться в сторону кухни, как Тобио добавил: — Все в порядке. Я не такой придурок, как ты. — Эй! — возмутился Хината в ответ, — я вообще-то и обидеться могу. Азарт. Задор. Возбуждение. Страсть. Игривость. Казалось бы, что если рядом где-нибудь вспыхнет искра, то пламя окутает их обоих с ног до головы, и это было только начало. И совсем неизвестно, что будет впереди — сложно представить, когда буря так быстро появляется между ними. Было что-то в этом очень необычное: то, что заставляло сердце ускорить свой ритм и всей сущностью желать вновь прильнуть к губам. И Кагеяма будто его услышал. Одним рывком притянув к себе и зарывшись рукой в растрепанные волосы, прижал так сильно, что в спине хрустнули косточки. Мурашки пробежались по всему телу, а из горла невольно вырвалось некое подобие на стон — и тут же был заглушен, отчего даже слезы подступили к глазам. Губы мягко скользнули по его губам, нетерпеливо сминая, а рука стремительно перемещалась по спине все ниже. Казалось бы, Хината просто мог задохнуться от переизбытка чувств, однако лишь жарко выдыхал прямо в губы Тобио, пытаясь схватить за хвост такое необычайно приятное мгновение. И как только язык коснулся его языка, время превратилось в один короткий миг. Кагеяма был везде. Хината чувствовал его буквально каждой частичкой тела, и жаждал еще, зарываясь пальцами в мягкие темные волосы и прижимаясь так близко, что, казалось, мог выдавить душу. Сумасшедшие действия, порывы, желания — все было настолько быстро, что осознание пришло только тогда, когда длинные пальцы коснулись ширинки его брюк. Что-то внезапно ударило в голове. Сразу помутнело в глазах, а сердце замерло от вдруг нахлынувшего беспокойства — они не должны заходить так далеко, не сейчас, так быстро. И Шое судорожно выдохнув, накрыв дрожащими руками губы Тобио. — Стой, Дургеяма… Однако язык мазнул по внутренней стороне ладони, а глаза, до этого закрытые, затуманенные в возбуждении смотрели словно в душу: — Ммм?.. Поцелуй пришелся в запястье. — Мне страшно, — честно признался Хината, неловко поджимая плечи и чувствуя, как руки Тобио замерли у самой пуговички. Наваждение постепенно слетало, и Кагеяма, неудобно улыбнувшись, тут же обнял: — Прости. Я немного увлекся. И Шое покраснел. Конечно. Немного. *** День подходил к концу. Тренировка вымотала настолько, что приходилось заставлять себя даже пошевелить мизинцем на руке, а речь шла о целом походе домой. Хотелось просто остаться спать под скамейкой и забыть про все, однако Кагеяма, чувствующий себя ненамного лучше, заставил переодеться, умыться и даже помог обуться, отчего Шое слегка недоуменно пытался понять, как вообще такое возможно и действительно этот уставший напарник его Кагеяма? Но спросить все же не спешил, предпочитая насладиться этими моментами сполна. Когда ему еще представится такая возможность? Наверняка еще совсем не скоро. А посему… уж пусть происходит то, что происходит, — однако, если так задуматься, это лишь подтвердило подозрения сокомандников и теперь Тобио наверняка пожалеет о своей чрезмерной заботе. Особенно когда заметит этот многозначительный взгляд Тсукишимы. Тяжело вздохнув, Хината устало потер глаза и полностью откинулся спиной на скамейку — было приятно вот так вот сидеть. Хотелось остановить мгновение и, поддавшись собственным желаниям, уснуть прямо здесь. И что Кагеяма делает так долго? Почему нельзя было сразу пойти домой? Зачем Дайчи хочет поговорить с ним наедине? Неужели это связано с проявленной к нему заботой? Или с матчем? Но почему Хинате тогда сказали ожидать? Нервы внутри закипали, а из горла вырывались протяжные стоны отчаяния — мало того, что хотелось скорее в кровать, так еще мышцы просто невыносимо ныли, как бы намекая, что добраться ему придется с героическим упорством. И если бы рядом с ним не было Кагеямы, то он наверняка бы не знал, кого звать на помощь. Интересно, а… что будет сегодня? Будет ли все как вчера? Прикрыв глаза, Хината с наслаждением представлял те самые моменты, чувствуя, как внизу начало скручивать от возбуждения и покраснел от подобного поведения, закрывая глаза руками, словно пытаясь спрятаться от этого мира. Естественно, ничего не было постыдного в том, чтобы думать о своем любимом человеке в таком смысле, даже наоборот, однако он ничего не мог с эти поделать. Интересно, а что значит слово «любимый»? Это тот, кого любят, да? Что вкладывается в это понятие? Смесь каких чувств? И имеет ли Хината право говорить об этом? Достаточно ли он… испытывает чувств, чтобы назвать все это любовью, а Тобио — любимым человеком. Почему-то Шое никак не мог ответить на этот вопрос. Может быть это просто он странный? Или это совершенно нормально пока еще не до конца осознавать, насколько сильно влюблен? Оказывается, даже когда что-то взаимно — не все так легко. Казалось бы, вот, все на блюдечке, наслаждайся, однако все было намного труднее, чем он мог себе представить. Или он и на самом деле просто все усложняет? А если взглянуть на все очень просто? Что изменится? Вновь тяжело вздохнул, Шое покачал головой и убрал руку с лица, открывая глаза и… … сталкиваясь взглядом с чужими глазами прямо напротив его лица. Резко подскочив, Хината хотел убежать, однако его больно схватили за плечо и усадили обратно, не позволяя и двинуться с места. Сердце забилось от страха почти в ушах, а тело затрясло — ужас сковал всю душу, не позволяя быть свободной и постепенно высасывая все краски. Он не знал, что делать. И попробовал закричать, однако его тут же больно ударили по лицу, заставляя замолчать. Внутри все похолодело от страха и оцепенело, забирая возможность двигаться. — Скучал, канарейка? Страх, забытый до сего момента, разрывал, казалось, всю душу, отчего с каждым мигом дышать было невозможно. Сердце замерло, словно забыло, как стучать, а тело обдало парализующим холодом. Задрожали даже губы — Хината явственно это чувствовал, но ничего не мог поделать, не в силах даже принять то, что он видел этого безумца тут. Перед собой. И от того сделать вдох казалось непосильной задачей — он попросту не помнил, что нужно для этого сделать. Серьезно. Не помнил. Не мог вспомнить, забыв в этот миг про все — перед глазами стояла только его безумная улыбка, нацарапанные на стекле слова и тот случай, когда эти мерзкие руки пытались его потрогать. И от этих воспоминаний все ранее полученные ссадины заныли, тело передернуло и изо рта вырвалось нечто похожее на сип. Невозможно. Он не верит в это. Но горящая от удара щека подтверждала реальность событий. Почему он тут? Зачем? Зачем он вновь это делает? Для потехи? Веселья? Удовлетворения? … … Развлечения? Нет. Нет. Нет. Нет. Хината в этом не может участвовать. Не может, не хочет и не желает — он бы с радостью сейчас лучше испытывал волнение перед матчем, чем ужас перед простым человеком. Таким же простым, как и все. Но почему тогда Шое так страшно? Почему перед простым безумным человеком он испытывает такие чувства? Черт, Хината, соберись. Кагеяма. Кагеяма скоро должен прийти, поэтому нужно быть сильнее. Сильнее, смелее, увереннее. Плевать, что от страха не слушаются ноги, плевать, что хочется исчезнуть, плевать, что сердце сейчас сломает ребра — он должен. … но что? Вздох. Стиснув зубы, Шое на миг зажмурил глаза, а затем громко произнес, сжимая руки в кулаки: — Я тебя не боюсь. Выдох. Отвратительное лицо напротив искривилось в непонятной эмоции — выдавленные слова, казалось, сейчас начнут высмеивать, однако безумец склонил голову, протягивая противную ладонь прямо к его волосам: — Конечно, — улыбка стала еще шире, а сердце Хинаты сбилось с ритма, — потому что ты меня любишь. Что? … Нет. Нет! Шое дернулся в сторону, ударив ладонью протянутую руку: — Нет! — озвучил он свои мысли, судорожно прижимая руки к груди, этим пытаясь закрыться от этого безумца. Защититься. Хоть как-нибудь, — не прикасайся! У меня есть любимый человек! Ты — не он! Тяжелая рука больно легла на плечо, а пощечина снова обожгла щеку, и Шое закричал, начав вырываться. Он чувствовал отвращение, страх, ужас, панику, злость, тревогу — все вместе и все комом, имея лишь одно желание: быстрее увидеть Кагеяму, быстрее попасть к нему, быстрее его обнять. Быстрее… Когда это закончится? Безумец вновь занес руку для удара, отчего Хината зажмурил глаза, пытаясь ударить его рукой, ногой, головой — да чем угодно — однако не мог. Крепкая хватка вдавливала в скамейку, а чужие пальцы настолько сильно сжимали плечо, что казалось: вот-вот сломает. Он никогда не был так разочарован собой, оттого слезы обожгли края глаз. — Маленькая шлюшка, — прошипел безумец, и Шое зашевелился еще сильнее в попытке освободиться, — любишь это, да? Нога все-таки попала в цель — пах — и парень отшатнулся, согнувшись пополам. Не теряя и секунды драгоценного времени, Хината тут же помчался обратно в школу. Непослушные ноги путались, цеплялись о любое встречное препятствие и, казалось, даже онемели — он их не чувствовал, отчего испытывал еще больший ужас, мечтая быстрее оказаться в безопасном месте. Легкие горели — Шое забывал правильно дышать, оттого воздуха категорически не хватало. Надо было остановиться, чтобы выровнять дыхание, однако страх не позволял даже оглянуться. Он просто должен бежать дальше. Должен не останавливаться. … должен сбежать. Черт. Черт. Почему этот безумец вновь пришел? Почему? Зачем? Для чего? Испугать? Напомнить? … … Забрать? От столь противной и ужасающей мысли он начал бежать быстрее, не чувствуя теперь абсолютно ничего — уж лучше его собьет автобус, чем он окажется в лапах этого сумасшедшего парня. Его безумие настолько пугающе, что Хинате было страшно представить, что тот сделает, окажись они вдвоем в замкнутом пространстве. Нет, он даже не хочет об этом думать. Не желает. Не хватает смелости. Спортзал показался спасательным кругом, и Хината буквально вломился внутрь, оглядываясь в полусумраке и понимая, что здесь никого нет. Ноги подкосились, отчего он чуть не упал, чудом устояв на месте и — чувствуя, как в ушах громко заколотилось сердце — обернулся. И еле сдержался, чтобы не закричать. В проеме двери стоял тот безумец. Отшатнувшись, Хината устремился вперед — в кладовую, где хранились инструменты для уборки, как-то умудряясь не упасть. Душа внутри сжималась и металась словно мяч, отчего он не ощущал собственного тела. Все казалось настолько страшным кошмаром, что хотелось замереть и сделать все возможное, чтобы проснуться. Однако это был не сон — который раз повторяет он сам себе. Который раз понимает, что настолько страшно не может быть во сне. Закрыв и подперев собой дверь, Шое чудом успел ее запереть. В нее тут же ударили, отчего он не смог устоять, шумно падая на пол и глотая собственные слезы — почему тут никого нет? Где тогда Кагеяма с Дайчи? Зачем он прибежал именно сюда? Зачем загнал себя в угол? Ведь если безумец сможет к нему попасть, то… Хината сжал зубы. Нет, такого не будет. Удар вновь оглушил, отчего все тело бросило в дрожь. Не будет же? … — Моя канарейка залетела в клетку? — Шое замер, даже задержав дыхание и слушая противный голос по ту сторону, от которого хотелось сбежать, провалиться сквозь землю, исчезнуть, — Канарейка очень плохо себя вела, — слезы полились с глаз с новой силой, — Канарейке нужно сломать крылья. А сердце замерло. И вновь удар. — Уходи, — немо прошептал Хината, закрывая уши ладонями и зажмуривая глаза, — пошел прочь, — он поджал под себя ноги, утыкаясь носом в колени, — убирайся! — прокричал. Горло засаднило, а из груди рвался хриплый кашель, который Шое пытался всеми силами сдержать, однако не смог, уже не понимая, где реальность, а где нет. Не понимал. Внезапно обо всем забыл, медленно сходя с ума. Страх медленно поглощал разум, оставляя слезы, панику и пустоту внутри. Будто все остальное кто-то забрал, украл, высосал — и сжаться пришлось еще сильнее. Он терял себя. — Канарейка боится? — вкрадчивый голос был настолько близко, будто бы разделяющей их двери не было вовсе, — обещаю, больно будет настолько, что ты навсегда забудешь, как не подчиняться своему хозяину. Черт. Черт. Черт. Черт. — Убирайся! — Хината сильнее прижал ладони к ушам, не желая слышать больше ни звука, — пошел прочь! Катись к черту! Исчезни! Но последующий громкий смех не мог не услышать, отчего сердце сжалось слишком больно, а ногти впились в кожу головы чуть выше ушных раковин — невыносимо, невозможно, мучительно. Он хочет умереть. Хочет, но не может. Бесполезный. Бесполезный. Бесполезный. Бесполезный. Как он может так жить? Почему он не может ответить? Дать отпор? Набраться смелости? Быть сильным? Почему это сжирает так изнутри? Почему хочется кричать, срывая связки? Почему? Почему? Почему? Он устал. Он ничего не хочет, кроме того, чтобы исчезнуть. Или умереть. Тогда он точно больше не увидит того безумца. Тогда он точно больше никого не увидит. Никто не сможет его ломать, терзать и мучать. Никто. Он этого хочет. Хочет. Хочет. Хочет. Почему он чувствует цепи на своих запястьях? Отчего не может их скинуть? … И зачем хочет это сделать? Или он не хочет? Хочет? А разве он… — Хината! — голос Кагеямы внезапно прозвучал слишком громко, отчего Шое вздрогнул, — Хината, открой дверь. Все хорошо, слышишь? Ничего не хорошо. Все пошло к черту, ко дну. Как такое можно назвать «хорошо»? Как? Внутри все задрожало, а слезы новым потоком покатились с глаз — Хината сам не понимал, отчего и почему, однако не мог остановить себя. Он не верил в то, какие недавно были у него мысли, не верил, что по ту сторону не безумец, а Кагеяма. Не верил. Не мог. Это наверняка уловка, чтобы он вышел из своего укрытия. — Хината, это я, Кагеяма, — ложь, это ложь, это точно ложь, — Хината, открой дверь. Нет, пошел к черту! Ты — не он! — Хината, — Шое схватился руками за голову, больно впиваясь пальцами в волосы, — Хината. Не говори так! Ты не Кагеяма! Ты не имеешь права говорить его голосом! Он не верит. Он не попадется. Он не глуп. Не такой. Не верит. Ложь. — Хината, — замолчи, замолчи, хватит! — Я люблю тебя. И все внезапно разбилось на тысячи мелких осколков. Руки ослабли, падая на пол, а с глаз слетела пелена неразумности. Шое хрипло вздохнул и всхлипнул, теперь понимая. Понимая. Тело словно парализовало и обмякло, но ему как-то удалось поднять дрожащую руку и щелкнуть замком — и дверь тут же открылась, от чего на секунду внутри пронесся ужас, а затем его подняли, окуная в теплоту. Последнее, что он видел — взволнованное лицо Тобио, и пару слезинок обожгло щеку. У него совершенно не было сил. *** Открыв глаза, Хината не сразу понял, что произошло: щека саднила, голова жутко болела, а внутри было настолько пусто, будто кто-то вычерпнул из него все эмоции. Оттого крик застрял где-то в горле неприятным комом, из-за чего пришлось слегка прокашляться — авось и поможет — и обессиленно сжимать руки в кулаки. Он помнил все, но при этом не хотел знать ничего. Страх очень крепко впился в душу, не желая покидать так скоро, даже несмотря на то, что сейчас он был… … а, собственно, где? Привстав на локтях, Шое обвел помещение взглядом, с удивлением обнаружив, что находится в школьном медпункте — без понятия, кто их вообще пустил — и горько вздохнул. Пальцы на руках еле подрагивали, а сердце слишком громко колотилось в груди, будто бы заранее готовилось пуститься в сумасшедший пляс при любой удобной возможности, и это сильно пугало. Хината почему-то чувствовал и с ужасом представлял, что к нему в любой момент может зайти тот безумец. Зайти, сделать больно, сломать, забрать и выкинуть. Чтобы снова найти. Тело пробило дрожью, и Шое стиснул зубы, падая на бок и подтягивая ноги ближе к себе — ему страшно об этом думать, что уже говорить о том, если все это вдруг произойдет в реальности. Он много раз об этом размышлял, пытался убедить, успокоить, отогнать, но его расслабленность и вера в лучшее привела к… этому. Ему не следовало быть таким наивным, ему не следовало расслабляться. Ему следовало быть начеку. Черт. Черт. Черт. Черт. Почему нельзя все послать к черту? Слезы подступили к глазам, но Хината только шумно сглотнул, сильнее сжимаясь калачиком. Он не мог поверить в то, что был настолько слабым — в тот миг время для него стало бесконечно-мгновенным. Он не мог дождаться, когда вся эта мука кончится и, вместе с тем, не смог проследить, как быстро все исчезло. Или это ему только так кажется? Он настолько был напуган, что потерял в этот миг самое важное — себя. Так сильно, что не сразу понял, когда все слишком внезапно прекратилось, а вместо страшного стука по двери прозвучал голос Кагеямы. Он был настолько необычен и настолько сладок, что разум не мог адекватно воспринимать реальность — он был уверен, что это была одна из уловок того безумца. Потому что невозможно, чтобы Кагеяма так скоро его нашел… или? … ему стыдно. Он потерялся в своем ужасе, дал себя поглотить ему и поверил сумасшедшему внутреннему разуму: «Это не Кагеяма!». Помнит, как всеми фибриллами души отрицал этот факт, веря только в то, что безумец ломится к нему. Веря и рыдая от безвыходности, ужаса, отвращения, обиды и отчаянья. Помнит. Хочет все забыть. И исчезнуть. Кагеяма… … словно по щелчку пальцев, дверь вдруг открылась, отчего Хината дернулся — сердце забилось быстрее в несколько раз, а душа внутри заметалась от нахлынувшего внутри страха. Однако, как только он узнал в человеке Тобио, тут же вздохнул и прижал сжатые в кулаки ладони к утихающему сердцу, истерично всхлипнув. Он точно сходит с ума от своего страха. — Как ты? — мягко спросил Кагеяма, отчего на душе сразу полегчало еще в несколько раз, и Хината наконец расслабил руки, слегка вздрагивая, когда ногти перестали впиваться в собственную кожу ладоней, — Шое. Но Хината лишь аккуратно привстал, неотрывно смотря Кагеяме в глаза —хотелось заплакать и кинуться в объятия, но он держался, еле сдерживая слезы. Неужели Кагеяма вправду перед ним? Неужели здесь? … с ним? — То… био, — прохрипел он, отчего горло засаднило, а пару капель слез все же сорвались с глаз. И Кагеяма тут же сорвался с места, в ту же секунду прижав Шое к себе и уткнувшись носом в нелепую рыжую шевелюру — и время в этот миг, кажись, остановилось. Сердце в сердце, дрожь в дрожь, вздох в вздох. Они будто стали одним целым, являясь двумя разными существами. Страх, боль, слезы, горечь — все стало вмиг таким неважным, ненужным, незначительным, что даже мысли полностью опустели. Казалось, нет вокруг ничего. Было важно чувствовать друг друга в этот момент. И без этого мир бы разбился. По крайней мере, так сейчас казалось Хинате. — Не оставляй меня, — совсем тихо выдавил он, прижимаясь к жаркому телу как можно ближе — почему-то казалось, что в помещении стало очень холодно, — не оставляй. Кагеяма отпрянул, чтобы взглянуть Шое в глаза — даже душа внутри сжалась — и, сжав ладонями его щеки, так же тихо, почти неслышно прошептал: — Никогда. Обещаю. Поцелуй пришелся в край губ, и Хината судорожно выдохнул, потянувшись вперед — за следующим. Губы были непривычно сухими, отчего царапали кожу щек, но не заставляли использовать язык — одни лишь губы: сухие, немного шершавые, но теплые и необычайно нежные. И это было в разы приятней. Он ощущал себя… защищенно? Уверено?… … Сердечно?… Слеза, будто назло, скользнула по щеке, заставляя прижаться еще ближе — Хината хотел показать, как ему было больно, страшно, плохо, одиноко без него, и насколько сейчас его душа, тело и сердце в блаженстве рвется от того, что они вместе. Он действительно хотел поделиться этим. Разделить. Дать в это мгновение увидеть себя. И столь сухой поцелуй был именно этим решением и выходом, которой бы соединил не только их чувства. — Тобио, — еле слышно выдохнул Хината в губы, слегка приоткрыв глаза и желая быть еще ближе, — Тобио. Кагеяма провел носом по его щеке, отчего Шое еще раз вздохнул, пытаясь ухватить это мгновение за скользкий хвост — казалось, оно настолько мимолетно, что моргни он как-то неправильно — и все пропадет. Исчезнет. Канет в Лету. А такое допустить… черт, он лучше умрет, чем допустит такое. — Шое, — в ответ выдохнул Тобио, ведя носом вниз — к шее. Горячее дыхание обжигало кожу и дарило приятные ощущения — от них у Хинаты целой сворой бегали мурашки, заставляя даже иногда вздрагивать. Вздох. Сердце в нетерпении сжалось, а внутри все замерло. Выдох. И вновь мурашки. Они чувствовали друг друга. Словно одно тело. — Кхм… — Хината от неожиданности вздрогнул, пытаясь вдруг отстраниться, а Кагеяма, обернувшись на звук, наоборот лишь сильнее прижал маленькое тело к себе, словно пытаясь спрятать от всего и всех. В проеме стоял Дайчи, слегка отвернув голову в сторону и ладонью закрывая выступивший на щеках румянец. — Все в порядке? — как ни в чем не бывало спросил Тобио. — Не хочу прерывать столь… пикантный момент, но что делать с тем парнем? Шое вздрогнул, прижавшись еще сильнее. — Вызывать полицию? — вопросом на вопрос ответил Кагеяма и, слегка отстранив от себя Хинату, выжидающе посмотрел на него, мысленно пытаясь внушить ему защиту, а не страх. Вроде как работало. А вроде как нет. — Н-но… — Шое, — аккуратно начал Тобио, — так не может больше продолжаться. Этому человеку находиться в обществе опасно, слышишь? — вздох, — надо. И тут он понял, как сильно до этого момента ошибался, спуская все на самотек. — Да. Хорошо. И все внезапно прошло… не так, как планировалось. Во всем здании вырубился свет. Хината вздрогнул, впившись короткими пальцами в руку Кагеямы, и буквально выкрикнул: — Это он! Мурашки целыми волнами пробегали по телу, заставляя дрожать, сжиматься и прижиматься к теплому телу рядом, пытаясь так спрятаться от всех и всего. Однако осознание внутри просто кричало о том, что возможно случится что-то страшное и непонятное, вынуждая испытывать тот самый липкий и противный страх, о котором хотелось забыть, как о страшном сне. Страшном, мгновенном и слишком незначительном для такой активной и бурлящей жизни. Но отчего-то его никто не слышал. Он даже сам себя не слышал, вновь забывая, как дышать. Сердце было готово разбиться на множество осколков, а душа выбить весь воздух из груди — казалось, что еще немного, и он просто умрет от переизбытка эмоций внутри. До паники не хотелось вновь видеть то отвратительное лицо, слышать тот противно скрипящий голос и понимать, что выхода, кроме как спасаться бегством, у него нет. Совершенно. И вопреки своей ненависти к собственной слабости, сейчас хотелось сбежать отсюда больше всего. Куда угодно, но подальше. Разве он многого просит? Если раньше он имел одно единственное желание — стать маленьким гигантом, — к которому постепенно открывал дороги, то сейчас он желал простого спокойствия и меньше… этого безумия, которое происходит в последнее время. Да, точнее выразиться уже невозможно. Именно «безумия», ибо как еще можно охарактеризовать все это? Ненормальность? Бедствие? Несчастье? — и, черт возьми, сейчас действительно паршиво от собственных мыслей. И страшно вместе с тем. Ему должно быть стыдно — он думает только о себе, забывая, что на данный момент не один. Кагеяма, Дайчи — как он мог проигнорировать их чувства? Наверняка не только он один испытывает страх: плечи Кагеямы сильно напряжены — Хината под ладонями чувствовал каждую напряженную мышцу — а руки очень крепко сжимали спину, прижимая к себе очень близко. Разве это не доказывает то, что он тут не один? И оттого просто не мог прекратить цепляться за Кагеяму сильнее — вмиг показалось, что эта близость помогает не только ему одному. И справиться с этим они смогут все вместе. Вместе. Черт. Если бы он был чуточку сильнее — это бы в разы облегчило ему жизнь. Да, точно. Несомненно. Но… … Черт, черт, черт. Все трясется от страха и напряжения, разрывая на части и не давая отпустить. Он хочет кричать, плакать, рвать на себе волосы, истерить. Хочет закрыться от всего мира, возвести очень толстую стену и спрятаться от всех. Спрятаться, и больше никогда не появляться. Никогда. Но он не один. Не один, черт возьми! — Шое, — голос Кагеямы заставил вернуться в реальность, и он всхлипнул, носом уткнувшись в теплую грудь напротив, — Может это просто проводка. Не смей впадать в себя, слышишь? Хината еле кивнул, стиснув зубы — почему он не может быть таким же смелым? Ему сейчас тоже хотелось поддержать дорогого для себя человека, однако… не мог. Не в силах. Хоть и понимал, что они вместе намного сильнее. — Черт, — Дайчи, стоявший у двери, наконец подал голос, — телефон оставил в раздевалке. Что? Да нет, не может быть. — И я свой не брал, — тут же отозвался Кагеяма, от волнения сжав спину Хинаты еще сильнее, отчего тот невольно громко выдохнул. Такое же бывает только в фильмах ужасов. Только там. Там. Или…? Точно! — Я брал! — тут воскликнул Шое и, закопошившись, неуклюже выудил телефон из кармана. Руки тряслись, сердце колотилось, но он внезапно смело смог нормально говорить: — и сеть есть! Дайчи и Кагеяма вздохнули от облегчения. Почти в унисон. И только стало казаться, что плохое предчувствие — всего лишь наваждение, как где-то неподалеку хлопнула дверь. Хината вздрогнул, роняя телефон. А Дайчи, повернувшись, на всякий случай подпер собой дверь, не забыв закрыть ее на замок. Все теперь точно были уверены, что свет погас далеко не случайно. — Как он выбрался? — Кагеяма подобрал упавший телефон и, прижав к себе крепче дрожащего Хинату, посмотрел на Дайчи. — Не знаю, — вздохнул он, — кинь мне телефон. И как только Тобио бросил телефон, в дверь не слабо ударили, отчего Савамура отвлекся, не успев его словить. И вновь сильный удар. Хината вскрикнул, забывая как дышать, Кагеяма сжал руки в кулаки, готовый вот-вот сорваться с места, а Дайчи, отойдя от двери, решительно встал в боевую стойку. Хината мог поклясться, что его сердце билось настолько громко, что слышали все, отчего он сжался, пытаясь преодолеть нарастающий внутри ужас. Почему-то казалось, что если безумец сюда проберется, то случится нечто страшное, плохое, пугающее, и он молился всем известным богам, чтобы тот не смог к ним попасть. Никак. Чтобы он исчез, провалился, растворился — да что угодно, но лишь бы больше никогда не тревожил. Никогда. Черт. Черт! И тут, словно как по щелчку, удары прекратились, а по ту сторону стало невообразимо тихо, словно и не было ничего до этого. Словно как… затишье перед бурей? Это заставило Хинату задрожать еще сильнее. — Проверить? — очень тихо спросил Дайчи, нарушая тишину. Кагеяма, аккуратно поднявшись с кровати и утаскивая за собой вцепившегося в него Хинату, еле слышно ответил: — Не стоит. Может, он именно этого и хочет. И вновь тишина. Если бы не руки Тобио, которые гладили его по спине, плечам, голове, успокаивая и даря ощущение защиты, то он бы определенно сошел с ума. Да. Точно. Хината еще сильнее прижался к сильному телу рядом, чувствуя тепло и пытаясь сосредоточиться только на нем. Пытался представить, что сейчас они не в школе, что этого безумного парня вовсе нет, что они просто сидят на кровати, наслаждаясь друг другом. И хоть мозг понимал, что это все ложь и жалкая попытка убедить себя, но Хината на самом деле ощущал, как становится легче. Легче, когда он думал о близости с Тобио. И только. Вздох. Выдох. Он и Кагеяма. Тепло и нежность. Вздох. … и стук в окно. — Черт возьми, — вырвалось у Тобио. Все резко повернули голову, замечая тонкую темную фигуру, исказившееся в ярости лицо и пылающие безумным огнем глаза. Кагеяма сильнее прижал к себе Хинату, не давая тому оглядываться и пряча его от мерзких глаз, следящих за ними через окно. Дайчи даже замер, не предполагая и в мыслях такого исхода событий, и только тогда, когда безумец замахнулся, поняли, как сильно они вляпались. Стекло разлетелось на тысячи мелких осколков. Шое задрожал, хоть и не видел ничего — Кагеяма сильно держал его голову, не позволяя куда-либо смотреть, а Дайчи принялся быстро открывать дверь. Минуты превратились в секунды, и времени начало категорически не хватать. Паника кружила голову, страх поглощал разум, а чувство безысходности слабило тело — Шое чувствовал себя куклой, не способной без чьей-либо помощи двигаться, оттого повис в руках Кагеямы, который тут же поднял его над полом. Как только дверь открылась, они выбежали из кабинета первыми, оставляя Дайчи позади — тот только кивнул Тобио, давая понять, что так он и задумывал, но как только посмотрел на того безумца, который забирался через окно, тут же рванул вслед: — У него нож! В этот момент сердце забилось разом у всех. Будь этот безумный без оружия — победить его вдвоем не составляло бы труда, однако наличие ножа все меняло. Потому что теперь невозможно предугадать его действия — это не нормальный человек, а поэтому нужен был план, который поможет сначала обезоружить, а там дело времени. Просто нужен план. Или черный ход. Он, конечно, не трус, но сейчас нужно ему защищать не только себя, но и сжавшегося Шее в его руках. А это сделать было невозможно, если учесть то, что дело они имеют с сумасшедшим парнем. Черт. Он уже второй раз повторил это в мыслях. Черт. Черт. Черт. — Кагеяма! — окликнул его Дайчи, почти сравнявшись с ними, и только он раскрыл рот, чтобы что-то сказать, как сзади послышался громкий стук, отчего они обернулись. И в удивлении остановились. В коридоре было пусто. Хината был настолько в ужасе, что не мог даже говорить, Дайчи лишь внимательно всматривался во все двери, пытаясь найти хоть какую-то подсказку о месторасположении безумца, а Кагеяма вслушивался в каждый звук, не смея пропустить лишний — это может много чего стоить. Было страшно даже представить, что будет, если он подберется близко. Даже думать не хотел об этом. — Где он? — озвучил главный вопрос Савамура. — Знать не хочу, — тут же ответил Кагеяма, разворачиваясь обратно, — Нужно выбираться отсюда, а то чувствую себя героем фильмов ужасов. И это мне не нравится. Никто не мог не согласиться с Кагеямой — они словно попали в какой-нибудь американский фильм ужасов, где за главными героями охотится безумный маньяк с охотничьим ножом. Какой у них есть шанс выйти из этого дерьма победителями? Наверняка такой мизерный и прозрачный, что становилось смешно. И это выворачивало все внутри наизнанку, вынуждая душу метаться по всему телу. Какого черта вообще тут происходит, а? Какого черта школа из места для учебы превратилось в место для маниакальных игр? В место, из которого хотелось выбраться относительно целым и живым человеком в самом буквальном смысле? Никто из них и подумать никогда не мог, что однажды вечер в школе может обернуться вот так. Никто и никогда — разве такое возможно? На тот момент это казалось невообразимым событием, которое можно увидеть только по телевизору. Но не в реальной жизни, не на собственной шкуре. Шанс один на триллион. И почему Хината магнит на эти шансы? Это все серьезно нужно прекращать. Так просто не может продолжаться дальше. Такому безумцу не место в обществе. Сейчас ясно и здраво все понимают этот факт. Нельзя позволить этому монстру вредить дальше. Уж лучше бы он был человеком со здравым умом, который всей сущностью ненавидел Хинату, чем вот так вот «любил». «Любил» так, что наверняка хотел… забрать? Изнасиловать?… … убить? Нет. Не может быть. Разве так просто отнять чью-то жизнь? Все не должно быть настолько плохо. Черт. Они даже не знают, что творится у этого безумца в голове, чтобы иметь основания утверждать о правдивости своих предположений. Черт. Черт. Черт. Отчего все так сложилось? Уж лучше бы они немедля пошли домой! Не было бы всего этого. Они бы сейчас наверняка сидели уже у телевизора, не спеша попивая чай. Разговаривали о пустом и… поддавались моменту? Да. Наверняка. Дошли бы они в этот раз дальше? Насколько? А… … где-то вдалеке хлопнула дверь. Хината вздрогнул, покрепче прижавшись к Кагеяме. Все мысли в эту же секунду ускользнули из головы — казалось бы, отвлекся, однако тут же вернулся в реальность. Они были в школе, по коридорам которой бродил чокнутый парень. Единственное, что более-менее успокаивало — горячие руки Кагеямы, прижимающие его к себе. Дайчи же сильнее нахмурился и вновь оглянулся. Атмосфера была настолько напряженная, что если бы сейчас случилось нечто неожиданное — упала сумка, скрипнуло окно, прожужжала муха — то у всех бы екнуло сердце. Даже малейший звук за пределами стен школы казался угрозой. Что уж говорить тут? — Не знаю, как вы, — очень тихо начал Савамура, — Но по мне лучше очень тихо выбраться отсюда. Я бы не хотел встретиться с ним нос к носу. Они бесспорно могут одержать победу, однако цена далеко не устраивала — легко просчитать действия абсолютно нормального человека, но безумного, да и, к тому же, с ножом и в состоянии аффекта — это как тыкать в небо пальцем. Мудрое решение — пока что избегать контакта всеми способами. Если же не выйдет… … то черт с ним. Главное будет спрятать Хинату. Он не тот, кто может противостоять безумцу. — Надо попытаться выбраться отсюда. Школа большая, а нас всего четверо. Думаю, шанс ускользнуть очень большой, — Кагеяма тоже начал оборачиваться и, убедившись в отсутствии нежелательных лиц, очень тихо устремился вперед. — Если же что-то пойдет не так, то можно где-нибудь спрятаться и дождаться утра. И где в это время шляется охранник? Дайчи на миг даже помрачнел: — Он уже как четвертый день болеет, а замены так и не нашли. Такое чувство, что весь мир обернулся против них. — Черт, — вырвалось у Тобио, — Хината, можешь двигаться? Однако ответа не последовало — Шое лишь сжался еще сильнее, пряча лицо у него на груди. — Я-то думал, что не так в последнее время, — очень тихо заметил Дайчи, — Хината сам на себя не был похож, а потом и ты, Кагеяма. Дело в этом, — он обвел рукой помещение, намекая на их ситуацию, положение и, естественно, состояние в целом. — Всём? Тобио кивнул: — Да, — и вздохнул, — этот ненормальный уверен, что «любит» Хинату. И не собирается отступать. И этого хватило, чтобы Савамура все понял, связав все события, действия и поступки вместе. Ему не требовалось много времени для анализа — все было очевидным. Хината и Кагеяма не умеют что-то тщательно скрывать. Потому что это «тщательно» — слишком тщательно. В этом была их ошибка. — Ладно, — Дайчи вновь оглянулся, — пошлите к черному входу. Надеюсь, он открыт. И, стараясь не делать лишнего шума, быстро направились туда. Хината, до сих пор молчавший, обвил шею Тобио крепче, прижимаясь как можно ближе, и отчего-то постоянно дрожал. Почему-то казалось, что идут они туда очень зря — все двери в школе на ночь закрываются, и даже если они доберутся до нее — не факт, что выберутся наружу. Хотелось озвучить свои мысли, однако голос никак не мог вернуться. Шее попросту не мог говорить. … сзади опять хлопнула дверь. Дайчи рефлекторно обернулся на звук, все так же взглядом натыкаясь на пустой коридор, а Кагеяма, решив не обращать на это внимание, лишь ускорил шаг. И Хината, сильнее вцепившись пальцами в ворот одежды Тобио, буквально пропищал: — Может лучше через окно? Савамура тут же изрек в ответ: — Точно. Школа же закрыта! — дошло до него, — Но… одна проблема. Двери в учебные кабинеты тоже закрыты. Кагеяма остановился, недоумевая: — Но у тебя же было пару ключей? — Дайчи отрицательно мотнул головой, — черт! Весь план насмарку, и как мы не подумали об этом раньше? Его паника передавалась и Хинате, отчего Тобио тут же начал себя успокаивать. Им всего лишь придется вернуться обратно — именно из той части школы можно выбраться, ничего не ломая и не разбивая. Как же они опрометчиво ринулись не в ту сторону, но кто же тогда думал об этом? Разве во время бегства они думали, что закрыто, а что открыто? Это все так дерьмово, что хотелось кинуть портфель в окна напротив. Которые, вопреки всем надеждам, были без ручек — глупый приказ директора, потому что «дети забывают, что такое дверь». Черт. Почему все так настроено против них? Черт. Черт. Черт. Черт. — У меня есть идея, — Дайчи — в который раз — оглянулся, убеждаясь, что тут пока что одни. Пока что. — Пойдем вперед, но не кучкой, как сейчас. Я пойду впереди, Хината, — он обвел его взглядом: сжавшийся, дрожащий, испуганный, и вздохнул, — он должен пойти за мной, а ты, Кагеяма, идешь за Хинатой. Но при этом мы должны все держаться на расстоянии около десяти метров. Тобио посмотрел на Шое, слегка подбросив его на руках, чтобы обратил на них внимание. — Это обязательно? — поинтересовался Кагеяма, аккуратно ставя свою ношу на пол. Хината, как бы не хотел слезать с его рук, все же встал сначала на одну, а затем на другую ногу, все также держась за чужую шею и категорически не желая отпускать. Кагеяме это тоже не особо хотелось делать. — Россыпью мы будем тише и при необходимости сможем убежать без суеты, — объяснил Дайчи, — если будем идти близко, то встреть мы безумца лицом к лицу, то тут же запутаемся, возможно даже друг в друге. Мы не знаем своей реакции в такие моменты, поэтому нужно обезопасить в первую очередь друг друга. Но и отходить далеко тоже нельзя. Иначе потеряемся из виду и начнем паниковать. Несмотря на ту мимолетную встречу в медпункте, они действительно не знали своей реакции, особенно если на кону стоит собственная жизнь — что еще можно ожидать от безумца с ножом? — а поэтому Дайчи был прав. Если у кого-то из них случится паника — черт знает, чем это все обернется в ближайшем будущем. Да и наверняка в случае чего убегать будет проще. Да. Так и есть. — Можешь идти? — обратился Тобио к Хинате. Тот, казалось, вообще не оценил идею, судя по тому, как крепко он обнимал, совершенно не желая отстраняться, — Шое, — вновь позвал его Тобио, — так надо. Ты будешь идти посередине. Сзади и спереди будем мы, и ты никак не встретишь первым этого безумца. Слышишь? Если тебе будет страшно, то ты можешь обернуться — я буду сзади. И защищу тебя. Ты же веришь нам? — и вздохнул, тише добавив: — Мне? Хината кивнул и, немного повременив, все же отпустил. Как и придумал Дайчи, они шли очень тихо, вдали друг от друга и очень настороженно. Напряженная атмосфера усиливалась с каждым шагом вперед. С каждым таким шагом они приближались к тому парню, медленно укорачивая расстояние. Хината, на удивление, держался молодцом — хоть его ноги дрожали, а сам постоянно оборачивался назад, дабы увидеть любимого и важного для себя человека, не отставая шел вперед. Савамура тоже не спокоен — ему было страшно, как и всем, однако героически был самым первым в их маленькой цепочке, и ни Хината, ни Кагеяма не могли предположить, что он чувствовал на данный момент. Ведь случись что — Дайчи первым столкнется с опасностью. И почему они так серьезно воспринимают этого безумного парня? … впереди опять очень громко хлопнула дверь. Шое вздрогнул всем телом и замер, а Дайчи с Кагеямой тут же остановились, прислушиваясь — по сути, открыта дверь только от медпункта, спортзала и входная. Он будто бы специально нагонял на всех страх. Тем более если учесть, что через пару шагов угол, за которым находился медкабинет. Пару раз вздохнув, Дайчи как можно тише подошел ближе и, собравшись с мыслями, выглянул — и удивился. Пусто. Махнув рукой, он завернул за угол. Сглотнув, Шое сначала посмотрел на Кагеяму и только потом сделал первый шаг вперед. Потом еще и еще. Он не хотел идти вперед. Ноги, руки, сердце, душа, всё дрожало, кричало: «Иди обратно». Однако Тобио шел за ним. Не хотелось сбежать и оставить его тут. Оставить их тут. Поэтому, нервно закусив губу и еще раз обернувшись назад, медленно выглянул из-за угла — Дайчи уже прошел медкабинет, идя в согнутом состоянии ближе к краю. Прижавшись спиной к стене, минул злосчастный угол и, так же согнувшись, почти ползком направился вперед. И только он добрался до двери… … как она с противным скрипом открылась. Сердце замерло от страха, по спине пробежался холодок, а душа забилась в самые пятки. Как такое может быть? Это ведь неправда, да? Хинате просто не может так везти. Хотя нет. Ему повезло, что дверь открылась с его стороны, закрывая обзор на то, что происходит впереди, но там же… Дайчи. Но не успел он что-то понять, как дверь с жутким хлопком опять закрылась. Впереди никого не было. Не успел Хината запаниковать, как увидел высунувшегося из-за другого угла Савамуру. Он махнул рукой, как бы говоря, что все в порядке. Однако Хината не мог двинуться с места — ужас, казалось, парализовал все тело, отчего просто хотелось провалиться на этом самом гребаном месте. Или исчезнуть. Да, пожалуй, так. — Хината, — тихий голос Кагеямы прозвучал настолько близко, что если бы не зажавшая в этот момент широкая ладонь его рот — точно бы закричал. — Все хорошо. Просто иди вперед. Я сразу следом за тобой. Сразу. Поцелуй в лоб, последовавший после, даже немного придал сил. Шое, переступив себя, опять начал двигаться вперед — сквозь собственный сковывающий страх, бешено стучащее сердце и ужас, что тянул его назад. Они должны отсюда выбраться и позвать на помощь. Должны. Нет, обязаны. И они смогут. Смогут, черт возьми! Но как только ему пришлось проходить мимо этой злосчастной двери, как вся храбрость вмиг разбилась. Казалось, она могла открыться в любую секунду, а из-за нее покажется чертов безумец с маниакальной улыбкой и ножом. От сего осознания хотелось вернуться обратно. Плевать, что в том конце нету выхода, но подальше отсюда. Господи, как можно дальше. Однако он не мог развернуться. Дверь была прямо напротив, внушая дикий ужас. Он не представлял, как Дайчи смог ее так быстро пройти. Это же… невозможно. Слишком страшно двигаться быстро. Их и того безумца разделяет тонкая деревянная преграда, и сие осознание сильно тормозило. И только тогда, когда дверь миновалась, смог более-менее нормально вздохнуть. Но не успел Хината обрадоваться, как противный скрип вновь нарушил тишину, заставляя задрожать и похолодеть от ужаса. Если за открытой дверью Хинату не было видно, то сейчас он будто десерт на блюдце, любезно предоставленный безумному хищнику. Все тело вновь оцепенело от ужаса. Черт. Твою ж…! Но не успела дверь открыться, как ее тут же подпер собой Кагеяма, выкрикивая: — Беги! Вмиг отмерев, Шое рванул вперед, а как только скрылся за поворотом — Тобио ринулся вслед. Мгновения. Секунды. Минуты — всё слилось в одно. Они бежали вперед, забывая про все на свете. Главным сейчас было добраться до выхода. А там пойдет все намного проще — если в закрытом помещении шанс сбежать не особо велик, то на улице это сделать намного проще. И это давало сил бежать еще быстрее. Тобио под действием ситуации обернулся, и в удивлении заметил, что за ними… нет погони. Тот безумец не побежал за ними. Такого не может быть — он просто не мог их так просто отпустить, если не… — Стойте все! Хината! Дайчи! Савамура, услышав, замедлился, развернулся и тут же поймал бежавшего на него Хинату. Тот уже вряд ли слышал Кагеяму. — Он наверняка пошел в обход. Сзади его нет. Надо идти… … и не успел Тобио договорить, как входная дверь, в десятке метров от них, словно по щелчку пальцев, открылась. Глаза в глаза, нос к носу, лицом к лицу — то, чего они так не желали, не хотели, упорно пытаясь избежать, случилось сейчас, в этот очень короткий миг. Настолько неожиданно и внезапно, что все будто окаменели, не в силах даже сделать нормальный вдох — кто бы мог подумать? Кто бы мог предположить, что произойдет именно так? Словно… страшный и очень жуткий сон, от которого они никак не могли проснуться. Разве такое можно было предположить? Они так старались убежать отсюда, надеясь и мечтая оказаться дома, а теперь их и этого безумца разделяли каких-то несчастных пятнадцать метров. Если не рядом стоящий Дайчи, держащий его за подрагивающие плечи, то Хината бы давно упал, не в силах устоять на подкашивающихся ногах. Он не мог поверить в то, что этот сумасшедший прямо перед ними — так просто стоит, противно искривляя широкий рот в улыбке, отчего даже сердце замерло, будто бы боялось лишний раз сделать громкий стук. Хотя и разрывалось от желания безумно забиться о грудную клетку, от чего внутри становилось больно. Почему они стоят? Зачем? Ведь надо… надо… — Назад! Бежим-бежим! — внезапно и слишком громко закричал Кагеяма, отчего и Савамура, и Хината дернулись, наконец-таки отмерев. Всего одно короткое мгновение — они ринулись назад, подгоняемые всеобщим страхом. Шое, запутавшись в ногах и пытаясь развернуться, чуть было не упал, если бы не подхвативший его Дайчи, следовавший прямо за ним. Они ринулись туда, откуда буквально минуту назад пытались сбежать. Отчего-то к горлу начинала подкатывать истерика, в глазах застыли непрошенные слезы, а душа забилась в пятки — невыносимо, сложно, страшно. Когда это кончится? Когда все встанет в норму? Когда, черт возьми, вокруг станет спокойно? Достало. Достало! Достало! Достало! Злит. Хината с силой сжал зубы — невыносимо злит, раздражает, пугает. Хочется закричать, чтобы прогнать, но даже если он так сделает, поборов свой оцепеняющий ужас — его не услышат. Никто. Черт. Черт. Они очень резко свернули за угол — их почти занесло, но ни Дайчи, ни Кагеяма не позволили себе упасть, хотя никто бы сейчас не отказался раскинуться звездой на полу. Это все выматывало как морально, так и физически — и неизвестно, когда это все закончится. Сильнее вцепившись в одежду Савамуры, Хината лишь зажмурился, пытаясь правильно дышать — от страха он забывал это делать очень часто, от чего воздуха постоянно не хватало. Слава богу, что он не один… … или было бы лучше, если бы он никого не втягивал? Внезапно Дайчи остановился, отчего Шое открыл глаза и в непонимании посмотрел вперед — дверь от медкабинета была открыта, а в проеме… стоял этот безумец. Что? Он… Савамура развернулся и побежал обратно, а следом за ним Тобио. Хината просто не верил своим глазам, пытаясь понять, что только что произошло и действительно ли это. Какого черта он там? Он же был несколько секунд назад у главного входа. Стоял и выразительно смотрел на них, будто пытаясь сказать, что здесь главный. Как такое может быть? Сердце немыслимо сильно билось словно в висках — из-за него Хината не слышал ничего. … и тут Кагеяма, пока еще не свернул за угол, вновь обернулся назад. И затормозил. Дайчи остановился рядом. Сзади никого не было. Хината был готов просто отключиться. Тобио, жестом приказав молчать, медленно пошел обратно к двери медкабинета — этот безумец с ними играл — поняли внезапно все. Как кошка с мышкой. Решил гонять туда-сюда, пытаясь лишить всех сил, чтобы потом легко победить — если сейчас они еще вполне могли за себя постоять, то побегай они еще пару раз из угла в угол, то точно не будут такими бодрыми. А что стоит одержать верх над двумя обессиленными парнями? Как он и предполагал. Безумец через улицу направлялся к медкабинету, чтобы встретить их там, а сейчас обратно — к выходу. — Думаешь, он ждет нас там? — очень тихо, еле слышно спросил Савамура, инстинктивно колыхая Хинату у себя на руках. Тобио только кивнул. Определенно. А поэтому они тоже его обманут. — Я пойду к выходу, — Тобио остановился и решительно развернулся. Его мысли прыгали, менялись, но сам он оставался на удивление тверд, — а вы с Хинатой выбирайтесь из школы через разбитое окно. — Н-но, — Дайчи хотел возразить. — Я справлюсь, если что, — продолжил Кагеяма. Шое же, забыв про собственные страхи, закрутил головой — он всем существом не желал, чтобы они действовали именно по этому плану, — все будет в порядке. Верьте мне. Савамура только кивнул, а Хината, не согласный с данным решением, принялся вырываться, боясь отпустить Тобио одного к этому… этому… Нет! Так не должно быть! Не уходи… пожалуйста… — Тобио… — вторил Шое своим мыслям. Но тот только на секунду обернулся, заглянув прямо в глаза, и скрылся за поворотом. Сердце ушло прямо в пятки. — Если ты его любишь, то доверься, — тихо заговорил Дайчи, — и верь в него. Как сильно не обливалось сердце кровью, Хинате пришлось кивнуть. И Савамура, вздохнув, направился обратно. Не верилось, что они так легко разделились, отчего внутри на нервах наверняка было можно играть — натянуты, словно струны, которые в любой момент могут порваться. Шое уже не так сильно боялся за себя — теперь все его мысли занимал Тобио, место которого хотел бы занять. Внезапно стало совершенно плевать на себя. Он верил в него. Верил больше, чем в себя, но Кагеяма еще никогда не сталкивался с безумцем один-на-один. Что произойдет? Будет ли все в порядке? Черт возьми… Хината никак не мог с эти смириться. Как они встретятся после? Что Кагеяма может сделать против вооруженного и больного на голову человека? А если… … встряхнув головой, Шое попытался выкинуть все негативные мысли. Не нужно. Не стоит. Он должен верить. Дайчи, подбежав к двери и быстро обернувшись, напряженно вздохнул — слишком тихо — и, толкнув ногой дверь, прошел внутрь. И не успел никто ничего сообразить, как послышался глухой удар, отчего руки Дайчи ослабли — и Хината полетел на пол, больно ударяясь копчиком. Несмотря на довольно-таки сильный удар, Дайчи не отключился — он обернулся назад, встречаясь глазами с безумцем, и занес кулак для ответа. Хината, отползая к кровати, с ужасом наблюдал за нарастающей дракой. Он не мог ничем помочь, отчего пытался хотя бы не путаться перед ногами, забиваясь в самый дальний угол. Невозможно, — как он тут оказался? А как же выход? Это… неправильно. Черт. Черт! Он не мог смотреть на это — как бьют Дайчи, и как он, не менее разозленный, отвечает тем же. И Хината отвернулся, не в силах наблюдать за всем этим. Страх сковывал все тело, затуманивал мозг, но он попросту не мог поддаться своим слабостям, когда дорогие сердцу люди рискуют ради него. Нужно что-то придумать. Хоть что-то. Боже. Боже. Боже. Боже. Взгляд упал на лежащий под кроватью мобильник. И Шое тут же пополз к нему, стараясь не слышать звуки ударов, громкий топот ног и тяжелое дыхание — он не знал, кому оно принадлежало. Он просто хотел, чтобы это все поскорее закончилось. Хотел до невозможности. Потянувшись за телефон, Хината надеялся, что на него никто не обращает внимания, однако внезапно кто-то рванул его за ногу назад, отчего он не сдержал крика. Вся комната закружилась перед глазами — он видел опершегося о стену Дайчи, капли крови на полу и полный хаос вокруг, и только тогда, когда безумец поднял его за шею вверх, почувствовал настолько головокружительный ужас, что не смог даже закричать. Он видел его очень близко. Гадко. Противно. Отвратительно. Страшно. Слезы огромным потоком хлынули прямо с глаз. Нет. Нет. Нет. Нет. Это не правда. Нет. Нет! Шею сдавливала чужая рука с такой силой, что в глазах появились белые пятна. А когда понял, что задыхается, то принялся хоть как-то дергаться. Хотя бесполезно. Тобио… И тут безумец его отпускает, падая куда-то вбок. Он бы тоже полетел следом, если бы не руки, подхватившие за талию. Хината уже не понимал, что происходит. Последнее, что он видел — расплывчатый силуэт Кагеямы. А затем попросту отключился. Он не в силах больше быть в сознании. *** Он никогда прежде не видел столь замечательного человека — Хината буквально солнышком светился, грея сердце своим сиянием. Хотелось забрать его себе, спрятать, никогда не отпускать и не позволять никому смотреть, и разве столь простое желание настолько велико? Настолько невыполнимо? Настолько абсурдно? Он в жизни не желал чего-то сверхъестественного, постоянно слушаясь опекуна и не зная, для чего вообще существует, и найдя наконец (!) себе жизненную цель, не может никак ее достичь. В его жизни постоянно присутствует надоедливая частица «не»: не обижай, не говори, не плачь, не смейся, не двигайся, не трогай, не сопротивляйся — и у него не было причин не слушать. Зачем? Попросту не видел смысла. По крайней мере, хуже во всяком случае стать ничего не могло. И как только появился Шое — его персональное солнце в этой нескончаемой тьме — понял, насколько сильно ему его не хватало. Понял и делал все, чтобы быть понятым. И как только он перестал видеть грань между допустимым и недозволенным, дорога назад была закрыта. Правда, ложь, миф, быль — какая разница? Разве это может что-то решить? Разве слова способны донести до человека чувства? Сколько бы он не пробовал — зря, все зря. А поэтому в один момент он увидел путь к цели, и сразу же помчался по нему. Если не слова, то действия, верно? Но отчего-то и они не помогали — Шое начал убегать еще сильнее, и с каждым разом становилось все хуже. Злость закипала в крови — хотелось закричать, схватить за шкирки и вбить свои чувства силой, но как бы он не старался — Хината постоянно ускользал, сопротивлялся, убегал. А потом появился так называемый «любимый человек». Это заставило зародиться чувствам ненависти и ярости, отчего трясло всякий раз, как только он думал об этом. Всякий раз выворачивало, как только он вспоминал это, но он верил, что это такой способ испытания его любви на прочность. Нуэ знал, что Шое просто сам не понимает, насколько сильны его ответные чувства и неосознанно совершает глупости. Тот большой парень лишь очередная проверка. Скоро все наладится, и они будут счастливы, не зря же он так усердно стягивал кровать в подвал? Это заняло целых два дня. Будь его воля, то он провел бы это время с солнечным Хинатой, что запутался в своих чувствах. И как бы Нуэ не старался открыть его сердце для себя, никак не мог! Как можно быть настолько упрямым? Как можно игнорировать эту прекрасную любовь между их сердцами? Сколько бы он не намекал, не принуждал и не пытался показать — тщетно, и это привело к более агрессивным мерам, требующим точный и очень действенный план, по окончанию которого Хината бы точно стал его. Но отчего-то тот еще больше прилип к тому мерзкому парню. И как бы Нуэ не пытался убедить себя, что его любимый делает это специально, назло, все равно злился. Одна только мысль об этом приводила в ярость — хотелось в один момент убить, чтобы больше не было всей этой ерунды, а в другой — связать и хорошенько избить, оставляя на столь мягкой и желанной коже прекрасные следы его увечий. Если бы он знал, что это побудит в нем желание, то старался бы сильнее. Оставил бы больше ссадин и синяков, пустил бы такую манящую кровь — Нуэ уверен, что это возбудит его настолько, что он потеряет контроль и точно сорвется — и, черт подери, его милое-милое солнце никак не может понять, как много значит и чем должен пожертвовать. А только шея чего стоила — Шое даже не осознает, насколько очаровательно смотрится отпечаток от его руки на ней. Словно бабочка с потрепанными крыльями, которая всей сущностью хочет взлететь, но способна лишь бессмысленно гонять ветер и смотреть на остальных с земли. Нуэ хотел не только потрепать, он хотел их отрезать. Так же, как и хочет самого Хинату. И это желание растет с каждым днем. Хочет до безумия эту маленькую… нет, все-таки Шое больше похож на канарейку, чем на слишком хрупкую для этой отвратительной жизни бабочку. Канарейку, которая думает, что у нее нет хозяина. Поправимое и очень глупое заблуждение — Нуэ столько раз пытался доказать это, что сбился со счета. Хотя в один момент, он уверен, шло все хорошо — несмотря на страх, Шое бы скоро оказался в клетке, но… … все пошло крахом! Из-за чертового «любимого человека»! Хината перестал сильно бояться, прятаться и постоянно убегать — он был за спиной того парня, цеплялся за него и вел себя неприемлемо. Наказать, проучить, изолировать и закрыть в клетке — даже этого Шое был недостоин! Для него это слишком милосердно и по-детски. Наказание должно быть более жестоким, достойным и болезненным — и он решил, что обязательно воплотит все мысли в жизнь. Абсолютно любым путем. А когда он начал игру — открыл для себя больше: ему это нравится настолько, что забыл про все. Были только крики, напуганные глаза, азарт и жажда… он в этом потерял себя, отдаваясь полностью этой безумной игре. И собственные мысли и умозаключения только лишь подливали масла в огонь. Шое словно самая последняя шлюха, которая цепляется ко всем, кто сильнее — Нуэ хочет его наказать за это, проучить, показать и дать понять, что вести себя так можно только с ним, и не с кем другим. Злость накатывала с каждым часом — в его квартире уже давно не оставалось целых вещей, хотя он всю жизнь любит порядок. Нуэ был готов на все. Хината должен быть только его. А если нет — то ничьим. *** Хината что-то видел впереди: то ли тусклый свет ламп, то ли свечение фонарика, то ли мерцающий и угасающий огонек, и, не в силах открыть глаза шире, так и не смог понять, пусто наблюдая из-под густых ресниц. На тело накатывалась беспощадная усталость — хорошо бы погрузиться в темноту еще раз, позволив себе забыться, пусть даже и на пару мгновений. Хотелось неимоверно сильно и до исступления упасть в небытие, однако боль, пронзившая словно электрический разряд, внезапно отрезвила, заставив открыть рот в беззвучном крике. Черт. Черт. Черт. Черт. Перед газами замелькали последние события — Кагеяма, Дайчи, окно, нож, телефон и… а что было потом? Сильная пульсация в висках перебивала все мысли, блокировала воспоминания и заглушала все окружающие звуки — вот-вот, и его голова точно взорвется. Желудок крутило, а к горлу подкатывала отвратительная тошнота, из-за чего показалось, что мир вокруг начал кружиться — Шое точно стукнулся затылком обо что-то твердое, причем не просто «стукнулся», а очень-при-очень сильно приложился, наверняка заработав себе мелкое сотрясение. Хотелось попросту отключиться от мира. Слишком сложно было держать в сознании, думать и… где он? Вопрос, промелькнувший в мыслях, заставил замереть. Сердце забилось в ускоренном ритме, а ладони мгновенно вспотели от нервов и волнения; даже дышать стало сложно, что уж тут говорить об остальном. Глаза наконец-таки открылись, и он увидел темную стену перед собой, а возле нее — лежащий телефон, засветившийся от нового уведомления. И понял, что находится все там же: в кабинете, трусливо забившись под кровать. Но если он тут, то где… Кагеяма? Дайчи? Внутри все свернулось от страха. Они же были тут. С ним. Пытались защитить и не бросали до последнего, отстаивая его гордость, честь, свободу. Друзья ведь так и поступают, верно? Освобождают от цепей крылья, снимают с плеч огромные валуны и помогают взлететь. Они рисковали, спасая его от собственных страхов и оказавшись в этом всем из-за него и его неспособности отказать нормально. Повернуть бы время вспять — и он бы не допустил таких ошибок. Совсем. Хватит. По-хорошему нужно встать, осмотреться, понять, узнать, однако отчего-то он не мог заставить собственное тело двигаться — его будто намертво приклеило к холодному полу. От этих ощущений было мерзко, противно, гадко — казалось, что тот безумец сидит где-то за спиной, ожидая, когда он проснется и наверняка жаждя сделать то, чего так давно хотел. Отвратительно и ничтожно. Он думает так отвратительно и ничтожно. Его друзья… Тобио в опасности. Любимый и дорогой сердцу человек в опасности, а он как последний трус лежит в оцепенении, не смея двигаться — и разве после этого он достоин что-либо чувствовать к другим? Эгоистичный, трусливый, жалкий… Прибиться к стене и тихо сидеть — не тот выход и решение. «Пора перестать быть тряпкой», «Они в опасности», «Ты не можешь прятаться вечно» — раз за разом, не переставая крутилось в голове, побуждая сжимать зубы, ладони, глаза, поджимать плечи и пальцы на ногах. Он боится — да. Он трус — да. Он трусливый и жалкий друг, который вечно прячется за спинами. Взвалил все свои проблемы на Кагеяму, подставил его под удар и потерял. Просто до омерзения ничтожный, но… пусть он и проиграет, пусть ему отрежут крылья к черту, а на шею прикрутят болтами стальной ошейник, все равно рискнет. Несмотря ни на что. До боли закусив губу и схватив лежащий рядом телефон, Хината, ощущая, насколько больно в теле переливаются все мышцы, а полученные как и новые, так и старые увечья неприятно ноют, с усилием и большим трудом вылез из-под кровати, не позволяя собственной глупости и трусости в который раз завладеть телом. Хватит. Сердце, казалось, билось в висках, а не в груди, из-за чего прислушиваться к окружающим звукам стало воистину сложно. И это было несомненно плохо, но другого варианта, как перетерпеть, не давалось. В темном кабинете было пусто: повсюду валялись осколки от разбитого стекла, простынь давно слетела и неуклюже лежала на полу, а дверь, распахнутая настежь, будоражила. Шое понял, что его ждут. Понял, что устроенный тут хаос специально устроен для того, чтобы… испугать? Разбить? Ударить по психике? … сломать? Наверняка все вместе и сразу. Страх не оставил ни разум, ни душу, ни сердце, но отступил от тела — Хината боялся, но уже мог пусть и с проигрышем постоять за себя. За всех. Даже если его ждут. И пусть. Теперь он знает, что должен сделать. *** Кагеяма, Дайчи и безумец были в одном из многочисленных кабинетов, дверь которого была выломана и держалась на петлях только чудом, из-за чего дрожь невольно пробрала все тело — он не мог задавить пальцем свои чувства, но мог попытаться контролировать свой разум. Поэтому пару раз глубоко вздохнув, впиваясь ногтями в кожу ладоней, заставлял себя успокоиться. Ему нужно. Хината и так надолго задержался. За окном был уже не просто сумрак, а самый настоящий мрак, будто бы сегодня весь Мир был против него. И неважно. Хоть и вся Вселенная. Он должен защитить тех, кто ему дорог. Плевать, что ноги дрожат и почти не держат навесу, плевать, что душа сворачиваются в комок где-то в районе груди, плевать, что сердце будто неживое и совсем не бьется. Он обязан защитить их. Дайчи и Кагеяма сидели за партой — руки, привязанные сзади к стулу их собственными ремнями, наверняка ужасно саднили, мешая выбраться. Безумец восседал на преподавательском столе, весело крутя в руках указку и становясь еще более страшным. И шаг назад был непроизвольным, рефлекторным, в желании защититься. Черт. Соберись. Черт. Черт. Черт. Зубы вновь впились в опухшую губу и Шое, зажмурив глаза, пнул многострадальную дверь, отчего та, жалобно скрипнув, наконец-таки встретилась с полом. Громкий грохот отрезвил, вынудил открыть глаза и чересчур смело устремить взгляд вперед. — Хината? — Тобио удивленно поднял голову, — беги отсюда, идиота кусок! Но он видел только безумца перед собой. — О, — тихо, почти неслышно, — моя канарейка, — улыбка, мелькнувшая на мерзком и отвратительном лице, показалась неадекватной, — я скучал. В этот момент Шое услышал и почувствовал собственное сердце, которое тут же начало громко и очень быстро биться. — Отпусти, — почти прошептал Хината, — отпусти их и оставь меня в покое! Кагеяма и Дайчи смотрели на него с бессилием — Шое видел в их глазах страх, злость, желание помочь и боль от бездействия. Они были прикованы ремнем к стулу, разбиты и обессилены — внутри кольнуло от их синяков на лице. Тишина мучила, и безумец решил ее прервать, попросту засмеявшись. — Нет, — выдохнул он, — это невозможно. Ты мой. — Я даже имени твоего не знаю! — внутри проснулась самая настоящая злость. Не страх, не ужас, не растерянность и не оцепенение, а именно злость, смешанная с раздражением, усталостью от этого всего и жгучей ненавистью. Глаза в глаза с тем, кого до дрожи боялся все это время. Лицом к лицу с тем, кто доводил его до истерики. Нос к носу к тому, от кого хотел наконец избавиться. Адреналин кипел в венах. — Нуэ*.

*Нуэ — мифическое существо, замеченное не раз в древних летописях средневековой Японии. Имеет голову обезьяны, тело тануки, ноги тигра и змею вместо хвоста. Нуэ может превращаться в чёрное облако и летать. Из-за внешнего вида его иногда называют японская химера. Она не является хищником, однако питается людскими страхами.

Что? Его звали как мифическое существо? Совершенно не доброе. Хината не мог поверить своим ушам — как кто-то подобно мог назвать своего сына? И… так точно угадать. Отчего-то захотелось смеяться, согнувшись пополам. Иронично. — Химера, — выдохнул Хината, — отпусти моих друзей и оставь меня в покое. Повторенье — мать ученье, верно? Нуэ внезапно отшатнулся, невидяще смотря сквозь него: — Нет, — он приложил руку ко лбу, растеряно переведя взгляд на свои ботинки, — Канарейка должна бояться, — недолгая пауза, — должна! Я сделаю тебя таким. Его взгляд вновь поднялся — зрачки расширены, расфокусированы, а лицо… потеряно? Хината впервые заметил, что безумец был болен и нуждался в медицинской помощи, и наверняка сам того не понимает, цепляясь за… собственно, что? Чувства, которых нет? Хинату, который не желает его видеть? Или за свои суждения, которые наверняка неверны? Это было странно. Шое боялся — да. Сейчас он это спокойно признавал, все еще ощущая дрожь в ногах, плечах, сворачивающуюся в груди душу и сбивчивое волнующееся сердце. Просто… цель его прихода сюда была намного дороже крыльев и ужаса, который за этот день он испытал слишком много. Тобио неотрывно смотрел на него, сжимая зубы и постоянно дергая плечами — наверняка пытался выбраться. И Хината кинул подбадривающий взгляд в ответ. Он знает, что делает. Потому что… — Ему нечего бояться, сумасшедший ты придурок, — заговорили сзади, и в проеме показался до чертиков злой Танака, готовый в любую секунду кинуться на вздрогнувшего и отшатнувшегося Нуэ, — я тебя в клочья порву. За Рюноске встал тоже не особо радостный Тсукишима, пронзительно оглядывающий помещение и с брезгливостью искривив губы — несмотря на постоянные и иногда обидные комментарии, Шое теперь знал, что за друзей Кей готов встать на защиту в абсолютно любое время. Внушительно расправил плечи Асахи, мускулистой рукой опираясь о голову такому же злому и недовольному Нишинои, в этот момент похожим на злобный мини-ураган, а рядом, сложив руки у груди, стоял Сугавара, Ямагучи и, черт возьми, разминающий кулаки тренер Укай. Поэтому Хината так долго шел сюда — знал, что нужно отпнуть ногой глупую гордость, скинуть плащ сомнений и рассказать про всё. Он не супергерой, который может справиться один. Он Хината Шое — сильный только тогда, когда со всеми. Да, он не отрицает что, может быть, эти факторы и послужили причиной смелости, может быть и чересчур долгое осознание своей силы, а может быть — сама ситуация в целом, но факт оставался фактом. Впервые он мог дать отпор. Нуэ смотрел на них как загнанный в угол и озлобленный на весь мир волк-одиночка: яростно, бешено, дико и совершенно по-зверски. Ощущение, что он готов вспороть собственную глотку, вскрыть вены или пырнуть себя ножом, но не допустить того, чтобы кто-то приблизился. Привыкший жить по собственным придуманным правилам, наверняка не мог принять того, что что-то пошло не так. Хината видел эту ненормальную панику, пропускал через себя его удушающую ярость, отчего ноги постоянно подкашивались, а дрожь трогала показательно расправленные плечи и призывала поджать скорее их под себя. Бороться приходилось не только с быстро бьющимся сердцем, но и с собственными унизительными для ситуации желаниями. Делать что-то более серьёзное, чем просто припугивание, не хотелось — несмотря ни на причинённую боль, ни на неудобства, ни на пошатывание его психики, ни на что другое. Просто, серьезно, не хотелось. Внутри всевозможные клеточки его тела бунтовали против такого решения и жаждали отмщения, боли, крови, но что-то упорно твердило этого не делать. Не трогай — не запахнет. Однако его товарищи, подходя ближе, имели только самые агрессивные намерения. — Он говорит, что канарейка моя, — почти прорычал Нуэ, стукнувшись спиной о твердую стену, и, оскалившись, вытянул руку с ножом вперед, — он говорит, что канарейка моя! Шое отшатнулся и, чертыхнувшись, ринулся к Кагеяме и Дайчи, намереваясь наконец освободить их и… а что дальше? Что дальше с этим всем делать? — Здесь только вороны Карасуно! — грубо воспротивился Танака. — И если ты не хочешь связываться со всеми… — продолжил низким голосом Сугавара. —… то свалил нахрен из страны, — нетерпеливо закончил до жуткого раздраженный Укай. Шое лишь поджал губы, еле сдерживая слезы радости — хотелось обнять ребят, выражая свою… радость? Искренность? Уважение? Благодарность? Тобио улыбнулся кончиками слегка разбитых губ, безмолвно поддерживая. И Хината, глубоко вздохнув, развязал ремень, затянутый на его запястьях. Если бы только раньше сумел понять, что попросить помощи у друзей вовсе не низко и унизительно; если бы только не медлил с разрешением этой проблемы, то ничего сейчас не было. Вместо этого все готовились бы к матчу, оттачивали мастерство и улучшали навыки, а не вламывались по среди ночи в школу с намерением проучить сумасшедшего парня, возомнившего себя всесильным и властным не-пойми-кем. Точнее, не-пойми-чем. С ремнем Дайчи пришлось повозиться — тот непозволительно сильно перетягивал запястья, отчего ладони посинели из-за плохого кровотока, а кожа немного стерлась и покраснела — Шое как никогда почувствовал груз вины на плечах. Пустое «если бы» заполнило всю голову, поэтому пришлось дернуться, вздохнуть и смириться с тем, что прошлого больше не воротишь. И как только удалось разобраться с этими раздражающими путами, Дайчи тут же встал и принялся разминать пальцы, руки, плечи, с некоторой злостью бросая взгляд на прибившегося к стене Нуэ, в панике смотрящего на них всех. — Зверь стал жертвой, — подал голос Тсукишима, проходя чуть вперед, — какая ирония. Как никогда прав, — Хината даже обернулся, набираясь больше смелости. Кто бы мог подумать, что охотник, заигравшись с добычей, сам попадет в западню? Просчет? Удача? Глупость? Думать об этом совершенно не хотелось. Факт оставался фактом: Нуэ был до омерзения жалок. Как Шое мог бояться… такого? — Проучим эту недалекую Химеру, — решил за всех Танака, твердым шагом ступая вперед. И не успел Хината остановить его, понимая, что может показаться странным перед всеми — Тобио тоже вряд ли оценит подобную жалость, — как Нуэ, уронив нож, согнулся пополам и громко закричал. Все вмиг остолбенели. Тонкие, чересчур худые руки впились в волосы, голос противно хрипел, постоянно срываясь, а ноги, судя по тому, как он оступается, наверняка не держали вовсе — парень будто сходил с ума от всего, что здесь произошло. Его крик мерзкий, неприятный, режущий уши, отчего Хината сделал несколько шагов назад, врезаясь спиной в такого же оцепеневшего Кагеяму. — Чего это… он? — еле выдавил из себя Шое. Нуэ запутался в ногах и упал набок, продолжая пальцами вырывать собственные волосы, и только сейчас все заметили пену, стекающую из его рта. — Да у него припадок, — тихо заметил Кей. А уже через секунду Сугавара вызвал бригаду скорой помощи. Проучили, так проучили. *** Наблюдая за тем, как бессознательного Нуэ уносят на носилках, Хината поджимал губы, цепляясь за руку Кагеямы как за спасательный круг. То, что они находились в такое время в школе, да еще и такой компанией, никому не понравилось — и вот рядом с ними стоит полицейский, с которым много времени беседовал их тренер. Жутко, холодно и тяжело — домой хотелось сейчас же, но вряд ли кто позволит им уйти. Мало того, что он, Кагеяма и Дайчи были все в ссадинах, так еще школьное окно и две несчастных двери безнадежно испорчены. Родителей вызвали сию же секунду, правда, только Тобио повезло — до его не смогли дозвониться. Страшно как никогда. Хотелось зарыться под землю и скрыться ото всех. Их ведь не привлекут к уголовной ответственности? Иметь судимость в таком возрасте, да и вообще иметь судимость вовсе не хотелось. Куда потом они пойдут? Кто их таких возьмет? И будет ли в будущем нормальная карьера? Если их после этого выгонят из команды, то… черт. Черт. Черт. Черт! Это он виноват. Это все… — Все будет в порядке, — ладонь Тобио опустилась на плечо и несильно сжала, выражая необходимую для него сейчас поддержку. И Шое несколько раз вздохнул, пытаясь успокоиться. В конце концов, их вины тут нет — не они это начали, но именно они закончат. Тем более, разве в этот момент его преследование не подошло к концу? Разве он теперь не свободен? Тогда почему до сих пор ощущает на себе цепи? — Хината, Кагеяма, — Укай подошедший к ним, был весьма серьезен — сзади него встал полицейский, внимательно изучающий все и всех взглядом, — нужно уточнить пару моментов. Не став ждать согласия или хотя бы кивка с их стороны, человек в форме тут же принялся задавать вопросы: — Кем вам является парень с приступом? — Никем, — тут же ответил Тобио скорее инстинктивно, чем осознанно, пряча Шое за собой, — он жуткий тип, который преследовал Хинату последние несколько недель. — Почему вы так уверены, что это было именно преследованием? — Потому что это оно и было! — повысил голос Тобио. Шое сзади прижался лбом к его руке, наверняка сдерживая себя из-за таких обвинительных вопросов, поток которых продолжался, если бы Укай не поспешил прервать: — Не стоит на них давить и пытаться уличить во лжи. Я уже рассказал вам все, что произошло, поэтому, будьте добры, дайте парням прийти в себя. Их тренер — самый лучший. *** Дверь за ними хлопнула излишне громко, из-за чего Шое поежился, снимая обувь с уставших ног, а Тобио, очень шумно выдохнув, оперся плечом об косяк, мечтая упасть лицом на кровать. Токио уже давно встретило утро, а стрелки на циферблате часов стремительно приближались к девяти, — они только-только ступили на порог дома. Мама Хинаты, вызвавшаяся быть опекуном и для Кагеямы, переволновалась так сильно, что сейчас тоже еле стояла на ногах — и как же было стыдно смотреть ей в глаза, когда она, шокированная и напуганная, прибежала в школу. Он был не виноват, да. Жертва, пострадавший, потерпевший… как только не успели назвать за эту ночь. А, еще и «тот мелкий пацан». Шое успел побывать в комнате допроса, в кабинете следователя, начальника отдела и психолога, и каждый пытался из него выпытать все в мельчайших подробностях — в конце концов, шествующая с ним везде мать говорила за него, сжимая руки и ненавидя внутри «того сумасшедшего». Оказалось, что Нуэ, которого положили в больницу, вовсе нету в базе данных — как бы его не искали, ничего не могли найти: тот просто-напросто не делал паспорта, из-за чего были неизвестны ни его фамилия, ни место прописки, ни дата рождения. Совершенно ничего. Человек из ниоткуда, — иронично усмехнулся Хината. Благо, додумались приставить к палате пару охранников, из-за чего Шое, успокоившись, перестал думать о возможной мести. Или что еще можно ожидать от сумасшедшего парня? Потом их заставили снять побои — и в семь утра они сидели под кабинетом врача в больнице. И обратно в отделение полиции. Туда-сюда. Туда-сюда. Жуть. Ступая босыми ногами по полу собственного дома, Хината не верил, что наконец может отдохнуть. Хотя сегодня к обеду им вновь сказали приехать, предварительно освободив от занятий в школе и дав возможность немного выспаться, но это не было таким страшным. Плохо, если бы их оставили сидеть под ненавистными кабинетами, не позволив вернуться домой. — Примите душ и ложитесь спать, — тихо и очень устало проговорила мать, печально бросив взгляд на Шое, — я вас разбужу ближе часу. Кивнув, не сумев больше ничего сказать, Хината опустил голову и со скоростью раненой улитки направился в сторону душа, пытаясь придумать нужные слова, чтобы вскоре поговорить с мамой. Он должен был с ней поделиться своими проблемами. Должен был рассказать. Она не должна была узнать таким способом обо всем. Черт. Идиот. Какой же он идиот. Тобио, наконец решивший скинуть обувь, лишь благодарно кивнул. И почему случилось именно так? Неужели нельзя было разрешить все тихо, спокойно и никого не тревожа? Например, любыми способами попросить и убедить Нуэ оставить Хинату в покое, — а развернувшаяся ситуация, о которой все в школе наверняка узнают, затронула даже тех, кто об этом ни сном, ни духом. Как теперь Шое поступить? Что для всех говорить? Он не настолько умен для этого, умея лишь болтать о волейболе и обо всем с ним связанном. Придумывать речь не было вариантом, а пустить на самотек — тем более. Или все же…? — Хината, — позвал его Тобио, из-за чего пришлось резко остановиться и слегка пошатнуться от вдруг одолевшего головокружения. Не успел он открыть рот, чтобы спросить все ли в порядке, как его тут же заключили в крепкие объятия, не давая возможности двинуться с места. Руки Кагеямы теплые, большие, приятные — чувствовались на спине, и сердце забилось вдвое сильнее. Шое прижался в ответ, утыкаясь носом в горячую грудь и стараясь оставить весь мир позади. Мягкие и приятные объятия, чувство удовольствия пьянили, одурманивали и выбивали из реальности. Они уставшие, побитые, замученные, сонные и совершенно обессиленные заслужили этого момента, которого так долго ждали. По крайней мере, так казалось сейчас. *** Просыпаться в одиночестве, лениво потягиваться и собираться в школу было чем-то необычным, непривычным и слегка в диковинку. Хината будто попал в сказку, в которой все шло гладко, ровно и хорошо — и все бы устраивало, если бы не постоянное раздражение, настороженность и рефлекторное осматривание местности в поисках возможной угрозы. Сколько и мать, и полицейские не убеждали, что Нуэ больше не тронет, никак не мог отделаться от паранойи. Никто не говорил, что поправить психику после всего случившегося станет сложным, но Шое честно старался быть таким, как раньше: постоянно улыбался, тренировался, игнорировал все косые взгляды и проводил много времени с Кагеямой, однако внутри душа скреблась как сумасшедшая, сердце ныло и разрывалось от боли, а тело постоянно быстро теряло силы, из-за чего уставал он значительно раньше остальных. Сколько бы не говорили, что Нуэ, переведенный из обычной больницы в психиатрическую, остался в прошлом, все равно не чувствовал себя свободным. Цепь сняли, а тяжелый ошейник и оковы — забыли. Как долго это чувство будет преследовать его? Как долго этот огромный валун памяти будет давить на плечи? Все позади, а ощущение, будто ничего не изменилось. Не зря последнюю неделю кошмары заставляют подхватываться посреди ночи, судорожно комкать в пальцах одеяло, бросать взгляды на окно с чертовой нацарапанной надписью и пытаться достучаться до сердца, что все в порядке. Заснуть, как правило, больше не мог, да и не хотелось. Тобио, постоянно интересуясь все ли хорошо, чересчур опекал — провожал до дома, подкармливал на перерывах, следил за тем, чтобы он не перетруждался и вообще — вел себя как парень. Его парень. Хината радовался такому вниманию, смеялся, по-прежнему соревновался и тренировал «быструю атаку», однако до дрожи боялся лишиться всего этого в один миг. Ведь… нет нужды притворяться парой. Почувствовать счастье мешает лишь свора собственных и глупых предрассудков. Им рассказали историю Нуэ, и жутко стало в разы: тот вырос с опекуном, который постоянно держал его взаперти, ненавидел людей и наказывал даже за самую мелочь. Родителей, как таковых, не было вовсе — мать и отца убили воры, решившие сорвать куш в канун Рождества, а свидетелем преступления стал именно Нуэ, спрятавшийся от страха в шкафу. Наверняка именно это послужило первым сдвигом в психике. Вторым, решающим, был сам опекун — жестокий, высокомерный и тоже не совсем здоровый. Со слов, тот не признавал ни одну живую душу, и умер, упав с деревянной лестницы и переломавшись пополам. Скоту скотская смерть. Шое представить не мог, как вообще можно жить в таких условиях, — и пугало совсем не трагичная история, а то, что Нуэ, увидев переломавшегося опекуна, не поспешил помочь — добил, смотал и бросил гнить под доски в подвале. И зачем ему вообще полицейский все это рассказал? Для чего? Оправдать? Осудить? Прояснить? … добить? Кошмары мучали и так слишком часто, а после сей истории — преследовали вовсе. Вдруг Нуэ сбежит и придет к нему? Вдруг месть станет для него смыслом существования? Вдруг его вера окажется выше всех вокруг? Вдруг… он сможет сделать что-то хуже? Канарейка. Любовь. Присвоение. Ворон, — вмиг пронеслось в голове голосом Танаки, — он ворон, а не чертова канарейка. Все это было и останется в прошлом. Не пора ли идти дальше? Скинув на пол жаркое одеяло, резко встал с кровати, отчего голова сразу же закружилась, и пришлось немного постоять, чтобы прийти в себя. Все давно позади. Рядом с ним мама, сестра, любимая команда и Кагеяма — и в будущем прошлое плохое не должно затрагивать сердце и силком тащить назад. Он силен, когда окружен товарищами — да, но должен и научиться не отпускать это чувство смелости, когда остается в одиночестве. Но почему-то не может. Как и всегда. Черт. Освежающий душ как никогда должен помочь прийти в себя после кошмарной ночи, поэтому, быстро дойдя в ванную комнату и заперев за собой по странной привычке дверь, скинул с себя влажную от пота пижаму и встал под прохладную воду. Плечи непроизвольно вздрогнули, а кожа покрылась мурашками сразу же, но это не заставило сделать душ более теплым, — не просто нужно, а необходимо прийти в себя до того, как начнутся уроки в школе. Синяки некрасиво желтели, а корочка от некоторых ссадин в некоторых местах начинала слезать и неприятно цеплялась за одежду, отчего желание содрать ее ногтем росло с каждым днем все больше. Совсем скоро на его коже вовсе не останется напоминаний о тех ужасных днях, когда Нуэ имел ненормальную свободу действий, но память не сотрешь. Можно избегать этих воспоминаний, а можно игнорировать — однако кто сказал, что это будет просто? Пару раз вздохнув, отгоняя навязчивые плохие мысли в сторону, еле сдержался от того, чтобы устало не простонать — Хината будто сегодня не спал вовсе. Когда все это закончится? Когда он сможет наконец смахнуть с себя весь груз проблем и полностью отдаться любимому делу? Когда перестанет думать обо всем случившемся? Нуэ в психиатрической больнице, окруженный врачами и запертый в белой, отчужденной от мира, комнате. В его кровь каждый день вводят много психотропных препаратов, затемняющие разум, а поэтому он физически не сможет добраться до него. Думать об этом совершенно не стоит — пустое. Но как заставить себя сделать то, что так упорно себе говорит? Перекрыв воду одним движением и игнорируя сильную дрожь, шагнул мокрой босой ногой на яркий желтый коврик и стянул с вешалки полотенце, принявшись тут же им вытираться. Взгляд непроизвольно упал на слегка запачканное зеркало, и Шое криво улыбнулся, видя залегшие под глазами темные круги, желтевший синяк на скуле, почти зажившую разбитую губу и потемневшие от воды волосы, больше теперь по цвету напоминавшие ржавчину, чем расплавленную и переливающуюся на солнце медь. Жуть. Он будто тень того солнечного Хинаты, который заражал всех своим позитивом и радовался даже самым маленьким пустякам. Обмотав бедра влажным полотенцем и не спеша почистив зубы, старался больше не натыкаться взглядом на свое отражение, предпочитая смотреть на собственные руки и ноги, по которым еще стекали редкие капельки воды. С этим срочно нужно было что-то делать, но вот что — совсем не понятно. Впереди ведь еще целый день. Выйдя из ванной, медленно пошагал в свою комнату, чувствуя босыми ногами мерзкий холодок, от которого замерзало все тело — мама наверняка открыла на ночь окно на кухне, из-за чего теперь без одежды идти было невозможно. Как только дверь за ним тихо закрылась, а взору предстала не застеленная кровать, позволил себе обхватить плечи руками и сжаться от нового приступа холода. Все еще наверняка спят — сейчас только шесть утра — а поэтому, не желая оставаться наедине с кошмарными мыслями, принялся натягивать на себя заранее подготовленную на стуле школьную форму, затем кинул в сумку пару нужных книг и конспектов и, наскоро заправив кровать, поспешил покинуть родной дом. Рано. Слишком рано. Все равно. Кроссовки, ключи, свежий воздух и утренняя прохлада. Входная дверь чересчур громко хлопнула, наверняка разбудив мать и Нацу, но Шое упрямо зашагал в сторону школы, желая переодеться в спортзале и посвятить сегодняшнее утро сугубо тренировкам. И только им. *** Дружеский матч закончился со счетом «4:3», и не в их пользу. Снимая с себя пропитавшуюся потом спортивную форму и желая поскорее принять душ, боялся смотреть в сторону раздевающегося Кагеямы, не особо радовавшегося из-за их проигрыша. Хината сам готов был взвыть от досады и злости на самого себя, но лишь кусал покрасневшие губы и нервно сжимал ладони в кулаки. Хотелось извиниться, надавать себе пару тумаков и беспрерывно тренироваться, но единственное, что сейчас вообще мог сделать — молча стягивать с себя майку, смотря только в пол. — Все в порядке? — подошел Сугавара, кладя руку ему на плечо и улыбаясь как-то по-доброму, словно сегодня совершенно ничего не было, а если и было, то вовсе незначительное. Для Хинаты проигрыш означал огромным шагом назад. Если бы не этот чокнутый Нуэ… — Да, — попытался улыбнуться в ответ Шое, — это всего лишь разминка, так что я совсем не переживаю, — ложь. Настолько явная, очевидная и глупая, что от самого себя становилось мерзко. — Я не про матч, — продолжил Коши, — если тебя что-то тревожит, то… — Все в порядке, — настойчиво проговорил Хината, желая убежать от этого внезапного разговора как можно дальше. И почему он настиг его только сейчас? Почему не через… неделю? Месяц? Он совершенно точно все еще не готов о чем-то подобном говорить. — У него посттравматический синдром*, — влез в разговор Тсукишима, невозмутимо одевая школьную рубашку и даже не удосужившись кинуть на них хотя бы короткого взгляда, отчего Шое поежился, — оставь его пока.

*Посттравматический синдром — тяжёлое психическое состояние, которое возникает в результате единичной или повторяющихся психотравмирующих ситуаций, как, например, участие в военных действиях, тяжёлая физическая травма, сексуальное насилие, либо угроза смерти. Характерна группа симптомов, таких как психопатологические переживания, избегание либо выпадение памяти о травмирующих событиях. Высокий уровень тревожности сохраняется на протяжении более месяца после психологической травмы.

Что?.. Постт… что? У него совершенно точно нет никакого синдрома! Ему просто нужно прийти в себя, отдохнуть, собраться и смириться с тем, что пришлось пережить. Все эти мысли, кошмары, ужасная усталость, смена настроения и постоянные воспоминания скоро пройдут. Они обязаны пройти. Это никакой не… — Может, ему стоит тогда обратиться к психологу? — участливо продолжал развивать тему Асахи. Впервые Хината так паршиво чувствовал себя среди команды. — Лучше к… Не став ничего и никого слушать, Шое вмиг выбежал из раздевалки. Воздух внезапно начал сдавливать тело, застилающие глаза слезы так и норовили потечь по щекам, а жгучая обида невыносимо больно сжимала в своих тисках сердце. Все они… Он не сумасшедший! Ему не нужен никакой психолог! Он совершенно в порядке! — ноги несли в непонятную сторону, отчего, наткнувшись на преграду в виде высокой стены, опустился на корточки, сжимая в пальцах собственные волосы. Холодно. Больно. Холодно. Противно. Грустно. От отчаянья и такого набора чувств хотелось разреветься, выплеснув все эмоции из себя, однако приходилось с силой сжимать зубы и крепче прижиматься к коленям. Чем он думал, когда выбегал на улицу с голым торсом? Чем думали его товарищи, когда при нем начали обсуждать эту больную тему? Черт. Черт. Черт. Черт. Он идиот. Полный и жутко неотесанный идиот, который… … что-то теплое упало на плечи, из-за чего Шое вздрогнул и чудом не упал на спину — руки, придерживающие его за талию, не позволили встретиться с землей. Максимально повернув голову назад, обнаружил сидящего на корточках Тобио, хмурящего брови и в этот момент казавшегося… озадаченным? Взволнованным? Накинутая на его плечи спортивная мастерка, согревающая спину и вкусно пахнущая, заставила сердце дрогнуть, а душу — свернуться в приятный комок. Кагеяма пошел за ним. — Зачем? — тихо прошептал Хината. Хотелось добавить: «Ведь я такой же теперь псих», но слова застряли в горле, отчего вокруг них повисла странная недосказанность. Тобио промолчал, притянув его ближе и зарываясь носом в рыжие, взлохмаченные волосы. Шое именно в этот момент хотел дать себе слабину и, развернувшись, расплакаться на теплой груди, но упорно шмыгал носом, как можно незаметнее смахивал ладонью подступающие слезы и старался казаться неестественно сильным. Почему товарищи решили, что сегодня то самое время, когда нужно поднять тему о произошедшем? И, главное, для чего? — Прости, — вновь тихо подал голос Хината, опуская голову ниже, — из-за меня ты проиграл. — Ты — придурок, — мгновенно сделал вывод Кагеяма, — победы, проигрыши — что бы не происходило, все это я хочу пройти вместе с тобой. Внутри будто начало разливаться такое необходимое для него тепло. Развернувшись в горячих, так приятно сжимающих его талию руках, Шое прильнул ближе, обнимая за широкую шею и щекой прижимаясь к такой родной груди. Сейчас он чувствовал себя так, словно оставил лежать сзади постоянно тянущие вниз кандалы. Сердце Кагеямы билось ровно, лишь иногда срываясь на быстрый ритм — и это успокаивало лучше всякой валерьянки, которую иногда дает ему на ночь мать. Тело к телу, сердце к сердцу, душа к душе. Обида на товарищей, противные и очень мерзкие воспоминания о Нуэ остались ждать где-то за спиной. Сейчас существовали лишь это тепло, приятные ощущения и долгожданное умиротворение. И почему… когда он один, то не способен сделать точно так же? — Не уходи, — умоляюще прошептал Шое, прижимаясь еще ближе, — Я… — Куда я уйду, придурок-Хината? — по-доброму ответил Тобио, аккуратно поглаживая его тонкую спину, — я всегда здесь. Когда ты это поймешь? Здесь… Не став больше бороться с собой, перестал мысленно держать полуразвалившиеся двери, за которой пытался вырваться весь накопившийся груз эмоций и чувств, и позволил слезам обжечь щеки, а голосу наконец-таки поцарапать горло от громких рыданий. Сумрак вокруг них с каждой минутой сгущался все сильнее, а ветер постоянно ускорял движение, превращаясь из слабого в ощутимо сильный. Глупо. Сердце разрывалось на части. Шое цеплялся за плечи Тобио словно как за спасательный круг, одновременно чувствуя, как теплые ладони придерживали мастерку на его спине, не давая той упасть на землю и открыть для растерзания прохладному ветру его бледную кожу. Ничего, что он себя ведет не как настоящий мужчина, да? Хината не железный держать все в себе. Он просто устал от всего этого, желая поскорее перевернуть исписанный лист жизни и начать… по новой? А разве получится? — Не слушай Четырехглазого, — тихо продолжал говорить Кагеяма, — этот чересчур умный придурок считает себя лучше всех, а поэтому не стоит обращать на его слова внимания. Шое смог только кивнуть, не смея поднять голову, и через силу выдавить: — Я… «Люблю тебя» — застряло где-то в горле. Последняя слеза обожгла холодную щеку, а всхлипы, больше не сотрясающие плечи, оставили его в покое. Своеобразная ремиссия наступила неожиданно, и Хината, вымотанный собственными эмоциями, страхами и памятью, буквально растекся и ослаблено повис на чужих руках, не чувствуя в себе сил. Тобио не стал его тормошить, скидывать и делать попыток поставить на ноги, а, подхватив на руки, понес в сторону раздевалки, не проронив лишнего слова. Хоть самое страшное пережито, им придется вступить в бой еще далеко не один раз, — невзначай подумал Шое, засыпая от приятного тепла и родного запаха, хоть и понимая, что спать сейчас — не самая лучшая затея. В раздевалке было уже пусто. Кагеяма ногой закрыл за собой дверь и, встряхнув Шое, заставив широко раскрыть глаза, аккуратно поставил на ноги, но не убирая рук, удобно разместив их на талии. Глаза в глаза — у Хинаты от волнения забилось сердце, а ладони, похолодевшие и вспотевшие, вцепились за ткань чужой школьной рубашки. Не зная, что делать дальше — пойти одеваться или замереть неподвижной статуей — поджал под себя плечи, смутившись. — Ты всегда можешь прийти ко мне, — напомнил Тобио, скользнув рукой вверх: провел по груди, обвел выступающие ключицы, прошелся пальцами по нежной коже шеи и остановился на подбородке, заставив поднять голову вверх. Сумасшедшие мурашки бегали по телу Шое, отчего задрожали колени. А уже через секунду губы Кагеямы накрыли его губы — и ноги подкосились вовсе, но сильная рука, обвившая спину и прижавшая к себе, не дала упасть. Простое прикосновение выбило опору под ним, а как только Хината почувствовал язык, то закружилась даже голова. Его ладони сами обхватили шею Тобио, а рот слегка приоткрылся, давая больше действий — и застонал, не в силах держать удовольствие в тишине. Неужели все происходящее реально? Они действительно спустя столько дней… целуются? Сердце обожгло нахлынувшими чувствами, вынудив еще раз пошатнуться. Небольшой отступ вправо и несколько шагов назад, пока Хината спиной не уперся в металлические шкафчики, оказываясь вовсе зажатым и не имея возможности выбраться. Чужой язык исследовал его рот, вылизывал и иногда проникал настолько глубоко, что, казалось, можно задохнуться — Кагеяма словно сошел с ума, вжимаясь бедрами в его бедра. Глаза слезились не пойми от чего: то ли из-за такого напора, то ли из-за места, то ли из-за урагана эмоций внутри. Оставалось только мычать в поцелуй, пытаясь вдохнуть как можно больше недостающего легким воздуха. А как только губы и горячий язык исчезли, оставляя некую пустоту, приоткрыл замутневшие от возбуждения глаза, в непонимании смотря на такого же взбудораженного Тобио. — Что… — Нужно собираться, — хрипло выдохнул Кагеяма, перебивая и не давая сказать очередную глупость, — это не то место для… Шое покраснел, прекрасно все понимая, но доля разочарования, повиснувшая на душе, никак не давала покоя. Правильно, что они желают провести первый раз не в мужской общественной раздевалке, а… — смущение еще больше напало на него —… в кровати. Но, черт возьми, к своему стыду, Хината уверен: не имей Тобио сего благоразумия, то сейчас они бы… Словно специально проведя ладонью по его паху, Кагеяма отстранился, тут же начав поправлять собственные штаны и пряча свое возбуждение за тканью выправленной из-за пояса рубашки. Дрожь прошлась по всему телу и Шое, подбежав к своему шкафчику и скинув с плеч теплую мастерку, принялся натягивать на себя одежду, стараясь вообще никуда не смотреть. Дикий порыв, неправильное место и неподходящая ситуация — как все это могло подтолкнуть именно на такой исход? Невозможно. Это… неправильно? А разве до этого есть кому дело? — Я люблю тебя. Хината застыл, не веря тому, что только что услышал. В голове вмиг начало что-то с треском разбиваться, а вздох будто выбило из груди, заставляя немо открывать и закрывать рот. Единственное, что он смог сделать — медленно обернуться, в удивлении распахнув глаза. Кагеяма, необычайно серьезно нахмурившись, пронзал взглядом, внимательно наблюдая за его реакцией. Сердце, как назло, сделало пару раз неуклюжее и очень опасное сальто, и забилось с такой скоростью, словно хочет пробить ребра. Он должен ответить? Он… — Люблю твои прыжки, улыбку, глаза, волосы, голос, руки, хрупкое и маленькое тельце и твою реакцию на все, что делаю. Люблю все, что связано с тобой, — продолжал Кагеяма, сделав шаг навстречу, — я люблю тебя, придурок-Хината. Хватит убегать от страхов. Остановись и посмотри наконец на меня. Я здесь. Внутри что-то громко разбилось. И он понял. Слезы хлынули с глаз. Шое, чуть не запутавшись в собственных ногах, налетел на Тобио, тут же стиснув в объятиях и сжав зубы от злости на самого себя, на собственную трусость и страх. Все это время он жил в прошлом, не видя настоящего перед носом. Все это время он шел спиной вперед, не смея развернуться и посмотреть, куда идет и с кем. Все это время думал, что тот, кто его заковал — Нуэ, пытающийся добраться до него любыми способами даже когда не имеет на то возможности. Он верил в это, внушая себе, что не может избавиться от невидимых оков. Однако все это время единственным, кто его заковал — был он сам. Металл невидимых оков звякнул — и упали на пол. — Я тоже люблю тебя, Дургеяма! Его свобода теперь раскована.