Влюблённый в пламя / Loving the Inferno

Приёмы у доктора Уилла Грэма варьируются от хаотичных до безразличных, и едва ли что-нибудь между ними. Он имеет дело с пациентами, которые регулярно разражаются рыданиями и не могут остановиться, сморкаясь и содрогаясь всем телом, как бедный Франклин Фруадево. Уилл оптом закупает для него бумажные платки той марки, какая ему нравится (он жалуется, если бумага слишком грубая для его круглого носа). Но у Франклина доброе сердце, и Уилл продолжает работать с ним, несмотря на его навязчивое поведение. Бывало и хуже. Не так давно Уилл столкнулся на парковке возле офиса с крайне агрессивным пациентом. Он навёл на голову своего врача заряженное ружьё, но тому удалось увернуться от пули. Уилл поговорил с ним и уже потом вызвал полицию, чтобы обезопасить не только себя, но и своего пациента. Грэм подал заявление на судебный запрет приближаться к нему, и их встречи прекратились. Уилл сознательно запретил себе думать о нём: он не мог позволить этому случаю повлиять на его работу. Франклин никогда бы не причинил ему вреда. Не было абсолютно никакой причины жить в страхе перед другими, более безобидными невротиками, которые нуждались в его помощи. Остальные пациенты соблюдают дистанцию, долго и скучно говорят, лгут и отказываются признавать простую истину, что они платят ему деньги за то, чтобы он помогал им взглянуть в лицо своим проблемам. Несмотря на это, он делает всё возможное, чтобы дать им чувство защищённости и источник стабильности в жизни, и они получают от него то, что им нужно. Он очень хорош в том, что он делает. Он может проникаться их чувствами без остатка, даже если они были с ним не до конца откровенны. Это одновременно благословение и проклятие, которые сопровождают его все тридцать с лишним лет, истощают его способность к состраданию и выматывают его, проверяют его терпение и выносливость на прочность, заставляя его каждый вечер дома открывать бутылку. Но не сегодня. Один пациент всегда благотворно действует на его расшатанную нервную систему с тех пор, как они познакомились пару месяцев назад. Их обмены репликами лёгкие и естественные. Уилл расслабляется, и время сеанса течёт быстрее, чем обычно, куда менее напряжённо. Он думает без раздумий. Он понимает этого пациента лучше, чем всех остальных. Разговор с ними – это и упражнение в сдержанности, и головоломка для мозга. Иногда у него бывает странное ощущение, что они понимают его. Это почти дружелюбно. Жаль, что этот мальчик так молод. Их дружба была бы абсолютно неприемлемой даже в том случае, если бы они не были пациентом и психиатром. «Очень жаль», – думает Уилл растерянно и особенно стыдливо, когда понимает, что его глаза скользят по фигуре молодого человека и задерживаются на нём. Ганнибал Лектер ходит взад и вперёд по слабо освещённой комнате, словно запертый в клетке тигр, напряжённые мышцы движутся под его рубашкой и брюками. Время от времени он говорит и внезапно останавливается, чтобы выделить значимую мысль. Когда они впервые встретились, Ганнибал был подчёркнуто формален. Уилл записывает количество расстёгнутых пуговиц и площадь обнажённой, наверняка нежной кожи на шее Ганнибала. Это происходит постепенно. Одной расстёгнутой пуговицей больше каждые несколько недель. Более яркая, облегающая одежда. Язык его тела тоже меняется. Становится всё более и более зазывающим, предлагающим. Ганнибал часто прикасается к Уиллу. Он задаёт провокационные вопросы, до неприличия пристально смотрит в глаза и озвучивает в равной степени неприличные вещи. Или они были бы неприличными, если бы Уилл не был его психиатром. Уиллу приходится постоянно себе об этом напоминать. Ганнибал не должен сбивать его с толку, но ему это удаётся. Он подходит к нему в общественных местах, слишком часто, чтобы это было просто совпадениями, но и он же всегда первым оставляет его. Уилл не знает, как сказать ему прекратить, поскольку Ганнибал заканчивает разговоры сам, иногда до того, как Уилл готов попрощаться. Уиллу нравится смотреть, как Ганнибал уходит. Ему нравится вид. Ему нравится походка от бедра. Конечно, в этом-то вся суть. Это именно то, чего хочет Ганнибал. Он зависим от секса. На самом деле, Уилл не совсем уверен, что это зависимость, так как это Ганнибал, привыкший делать что ему хочется и когда ему хочется. Он обладает потрясающим самоконтролем, он демонстрирует выдержку – и ебётся со всем, что выглядит более-менее ебабельно, к огромному несчастью своего бедного парня. И это происходит регулярно. Ганнибал знает о проблеме, но не имеет никакого желания решать её. Он ясно дал это понять с самого начала, когда проблема вскрылась на одном из первых приёмов. Даже не похоже, что Ганнибал что-то испытывает к своему нынешнему партнёру. Но несчастный парень не хочет отпускать его от себя, а Ганнибалу плевать на то, вместе они или нет. Он явно встречается с ним ради собственного развлечения, что звучит жестоко, но держать своё мнение при себе – одно из главных правил Уилла. Он избегает оценочных суждений. С Ганнибалом это до любопытного просто. Ганнибал Лектер склонен к манипулированию, подвержен частым приступам скуки, его сложно впечатлить, он импульсивен и неразборчив в половых связях. Ещё у него великолепная задница и он добр к животным. Довольно часто Уилл упоминает своих семь собак. Ганнибал говорит, что это очаровательно, вместо того, чтобы назвать это безумием. Это делает его замечательным парнем в глазах Уилла (конечно, не без помощи идеально сложенной филейной части). – Фредерик подозревает, – произносит Ганнибал, наконец сделав остановку в своей непрерывной ходьбе. Он запрокидывает голову и вздыхает. Уилл осознаёт, что он не слушал. – Что он подозревает? Ганнибал издаёт удивлённый смешок. Телом он разворачивается к Уиллу задолго до того, как встретится с ним взглядом. Глаза Ганнибала тёмные, бордово-карие, с красными завораживающими крапинками, вспыхивающими каждый раз, когда свет падает под правильным углом. Сейчас они коротко мерцают озорством. – Заняты собственными мыслями, доктор? Что же может быть важнее, чем я? Уилл не клюёт на эту наживку: – Вовсе нет. Пожалуйста, Ганнибал, продолжай. – Он думает, что я ему изменяю. – А ты изменяешь? Ганнибал смотрит на него выжидательно. – Конечно. Уилл пожёвывает кончик карандаша, ловит себя на этом и вкладывает его в записную книжку. – С кем? – Мы обсуждали его раньше. Во рту у Уилла пересыхает. – С Френсисом? – Да, с ним. После их последней консультации, Уилл изучил эту несомненно криминальную, печально известную личность Френсиса Долархайда по отстранённым вопросам коллегам и всему, что удалось найти через обычный Гугл поиск. Результаты ему не понравились, даже несмотря на то, что он проклинал себя за совершаемую ошибку – потакание внутреннему желанию покровительствовать своему пациенту. Одному конкретному пациенту. Это было неэтично. Но тесное общение с Френсисом грозило неприятностями: от выбитых зубов до одинокой поездки на скорой в ближайшее приёмное отделение. К тому же до Уилла дошли слухи об обвинении Френсиса в изнасиловании, хотя в конце концов они не были подтверждены. Он старается звучать беспристрастно, в то время как у самого на душе скребут кошки. Его отцовский инстинкт работает сегодня на полную мощность. Он распространяется только на его домашних любимцев и Ганнибала. «Тебе следует держаться от него подальше, Ганнибал. Что случилось с тем мальчиком, Энтони? Он был славным». Уилл довольствуется прямым вопросом: – Ты знаешь, что побуждает тебя к рискованному сексуальному поведению? – А вы? – Меня интересует твой ответ. Сцепив руки за спиной, Ганнибал сладко потягивается. – Нет, – отвечает он просто.– Но вы, наверное, думаете, что я подвергался сексуальному насилию, возможно, кем-то из близких, когда был ребёнком или подростком. Это объясняло бы импульсивное поведение, постоянное стремление всё контролировать – вернуть себе контроль, которого меня лишили в детстве. – Это было? То, что ты мне говоришь, правда, Ганнибал? Ганнибал хочет рассмеяться, это понятно по его еле заметной улыбке, но он сдерживается. Зато это слышно в его голосе, всего лишь лёгкое фырканье, когда он произносит: – Нет, доктор Грэм. Я говорю вам, что Фредерик – зануда. Уилл тихонько постукивает пальцами. На мгновение он добивается успеха, или ему кажется, что добивается. Он завладел всем вниманием Ганнибала, как и хотел. Уилл намеренно подаётся вперёд, аккуратно сложив руки на коленях. Он ждёт. Он не смотрит на пациента. – Расскажи мне о Фредерике. Что он говорит? Что ты думаешь о ваших с ним отношениях в настоящий момент? Неохотно Ганнибал устраивается в кресле напротив него. Он хочет, чтобы Уилл видел его. Медленно он закидывает одну длинную ногу на другую, и Уилл усердно смотрит в глаза Ганнибала, чтобы взгляд не сползал на его бёдра, на натянутую ткань, облегающую его кожу. – Он спрашивает меня, почему я так с ним поступаю, зачем я так поступаю, неужели я ничего к нему не чувствую. Он плачет. Он пытается поцеловать меня. Это жалко. – Что ты ему отвечаешь? – Ничего. Я даю ему поцеловать меня. Я даю ему трахнуть меня. Он перестаёт задавать вопросы, и я могу сконцентрироваться на более важных вещах. Уилл позволяет глазам взмыть к потолку в поисках терпения. Прячет улыбку. – Ты сказал мне, что твоя тётя скоро уезжает из страны. Когда она уезжает? – Через несколько дней, к друзьям. Мне придётся остаться. Образование, все дела. – Ты останешься один. – Я всегда один, – ровно говорит Ганнибал. Вполне закономерно в этом высказывании есть второе дно. Ганнибал предпочитает проигнорировать это, исследуя свои ногти на предмет чего-то малоинтересного. – Мне восемнадцать. Как вы думаете, я достаточно взрослый, чтобы прожить пару дней одному? Я научился полностью заботиться о себе, когда мне было шесть. Уилл пользуется шансом понаблюдать за тенью, падающей на Ганнибала, как она подчёркивает его высокие острые скулы и совсем не такие острые изгибы остального его тела. – Я знаю, что формально ты живёшь в студенческом городке, но, судя по всему, много времени ты проводишь или у тёти дома, или просто с ней. Вы близки. Ты думал, чем займёшь себя, пока её не будет? Её отсутствие может повлиять на тебя сильнее, чем тебе кажется, – добавляет Уилл, всей душой надеясь, что Ганнибал не упомянет Френсиса Долархайда. Пусть это будет кто угодно из списка кандидатов, только не он. – Я думал о том, что приготовлю ужин. Позову Френсиса. Само собой, Френсис. – Как отреагирует Фредерик? – Он не узнает, – мурлыкнул Ганнибал, в его глазах мелькнули лучики веселья. – Или вы собираетесь разоблачить меня, Уилл? – Доктор Грэм, пожалуйста. – Да? Вы немного покраснели. Как знать, усилиями ли Ганнибала у него горят щёки, или он уже был красным. Уилл улыбается одним уголком рта, позволив себе отреагировать на подколку, потому что ему нравится. Ему нравится видеть улыбку Ганнибала, даже за счёт Уилла. Несмотря на все капризы, Ганнибал – приятная компания. Он что-то прячет, мастерски скрывая свою боль, но Уилл умеет заглядывать за фасад. Он не может не видеть, с каким облегчением Ганнибал каждый раз переступает порог его кабинета, как он сбрасывает с плеч тяжёлый груз, который постоянно носит с собой, и полностью расслабляется в присутствии Уилла. Не исключено, что он делает это только здесь. И если это только крупица того, что Уилл смог нащупать, он уже счастлив. – Боюсь, наше время на сегодня закончилось, – усилием воли Уилл выпрямляет губы в ровную линию, прячась за формальностями. – До следующей недели? – Если будет на то воля Божья, – усмехается Ганнибал, вставая. Если бы это было сказано не из эстетических соображений, Уилл искренне усомнился бы в его вере. Он показательно закатывает глаза, тайно насладившись восторгом, промелькнувшим на лице Ганнибала. Уилл обхватывает ручку двери – и внезапно его руку накрывает ладонь Ганнибала. Уилл даже не слышал, как он подошёл. Рука Ганнибала тёплая и гладкая. Его пальцы горят в том месте, где их руки соприкасаются, а соприкасаются они плотно. Уилл моментально забывает, как дышать, делая резкий вдох из-за неожиданного контакта. Он не отстраняется, хотя все его инстинкты просто вопят, требуя отойти. Он ждёт, в конце концов поднимая голубые глаза, чтобы встретиться с тёмно-багровыми. Сейчас они почти чёрные – настолько зрачки расширены от желания. Правда? Уилл может почувствовать дыхание на своём лице. Он близко, он слишком близко. Он пахнет огнём. Уилл тяжело моргает и отводит взгляд. Холодной рукой он поворачивает ручку и открывает дверь перед своим пациентом, своим пациентом, делая шаг назад, чтобы пропустить его. Одновременно и разочарование, и облегчение для Уилла увидеть Мурасаки Сикибу, встречающую племянника с распростёртыми объятиями. Ганнибал был прав – он более чем взрослый для того, чтобы позаботиться о себе. Его красавица тётя всегда сопровождает его, укрепляя созависимость, ждёт его после приёмов и берёт за руку, когда они уходят. Она хвалит его молча, одним нежным взглядом, и прикасается к нему так интимно, что это просто выходит из ряда вон. Уиллу это не нравится. Это не проявление родственных чувств. Это выглядит как прикосновение любовницы. Он не может определить, почему он расстроен: потому что она должна быть опекуном Ганнибала или потому что она одного с Уиллом возраста. Его грызёт совесть, потому что если бы это было возможно, он бы хотел трогать Ганнибала точно так же. Он уже хочет. Но если она делала это до его совершеннолетия… Уилл заставляет себя унять свои подозрения. Ему нельзя идти по этому пути. Если это правда, то она вскроется во время терапии. – Добрый вечер, доктор Грэм, – мелодично здоровается Мурасаки. Она изумительно пахнет, но не так, как Ганнибал. Её аромат более сдержанный, не такой возбуждающий. Она остроумна и красива, у неё безупречная кожа и длинные чёрные волосы, и её плечи украшает мех. Ганнибал унаследовал чувство вкуса от неё. Сложно не любить её, но Уилл старается. В большинстве случаев это происходит без особого труда. Она сплетает свои пальцы с пальцами племянника и тепло улыбается ему: – Солнышко, застегни рубашку, разве тебе не холодно? Надевай пальто. Ты же никогда не выходишь из дома в таком виде, я не понимаю. Ганнибалу хватает чувства собственного достоинства выглядеть послушным. Скрывая изумление, Уилл представляет, как Ганнибал дрожит на парковке, поправляя одежду и волосы в зеркале заднего вида, и всё это ради внимания своего психиатра. Отмораживает задницу, лишь бы выглядеть настолько соблазнительно, насколько это возможно. – Сегодня вечером я вывожу племянника в свет на прощание. Он хорошо себя вёл? Надеюсь, он заслужил? – Конечно. Уилл почти ничего ей не рассказывает. Он не может. По закону Ганнибал уже взрослый. Но несмотря ни на что Уиллу нравится думать, что это не так. Он засовывает руки в карманы, игнорируя холод – призрак пальцев Ганнибала. Уиллу хотелось бы не открывать эту дверь. Ему хотелось бы открыть её раньше. Избегая взгляда Ганнибала, он желает им доброго вечера и ставит границы там, где им положено быть. Облокотившись на закрытую дверь изнутри, он трёт лицо и сбивает набок очки. Затем поправляет их, делает несколько глубоких вдохов, разминает шею и выбрасывает лишние мысли из головы. Он незаметно выглядывает из окна, смотрит, как двое его последних посетителей скрываются за углом, и только потом выходит, садится в машину и уезжает домой. Он не думает о том, как Ганнибал прикоснулся к нему. Он не думает об этом. Он мечтает об этом. Невозможно выкинуть парня из головы, если каждую секунду рядом с Уиллом тот работает на создание продолжительного впечатления. И каждый раз ему это удаётся, но он не узнает об этом. Ганнибал приходит к нему во снах с их самой первой встречи, в ярких вспышках света и звука. В последнее время ночные видения Уилла стали особенно осязаемыми, и он искренне мечтает, чтобы это прекратилось. Ему не нравится приезжать в офис, встречаться с Ганнибалом взглядом и вспоминать, что ему снилось прошлой ночью, или позапрошлой, или всю неделю до этого. Всё начиналось довольно невинно: просто разговоры и мимолётные проблески обнажённой кожи, но чем больше Ганнибал дразнил его наяву, тем больше разгуливалось его подсознание. Ему начали сниться запрещённые вещи. Он поймал себя на том, что думает о том же самом, когда не спит. Ему было любопытно, какие милые звуки издавал бы Ганнибал, если бы Уилл только мог… Уилл благополучно очищает мысли от Ганнибала в течение следующих нескольких дней, занимая себя рыбалкой в заливе неподалёку от дома и работая с другими пациентами в городе. Передаёт платки бедному невротику Франклину, встречается с другими пациентами, оценивает ситуацию, выписывает рецепты, учит упражнениям для преодоления страха. Так идёт время. Монотонно, но оно идёт. Уилл приползает домой из местного бара, делая вид, что не замечает гложущее душу чувство одиночества, и заваливается в кровать в обнимку с собаками. Он убеждает себя, что совсем не тоскует по теплу человеческого тела в своих руках. Он никогда не умел поддерживать отношения. Очень сложно сохранять друзей без постоянного подбрасывания дров, особенно на фоне его работы. Это было бы несправедливо по отношению к ним. Насколько он способен тонко чувствовать своих пациентов, настолько же он безнадёжен в понимании нужд своих партнёров или знакомых. Разумеется, у него мало друзей. С большей частью из них он не поддерживает постоянную связь. Он совсем не ожидает входящего звонка в три утра в выходной. В поисках телефона он что-то задевает, и раздаётся звук бьющего стекла. Одна из собак вздрагивает, потому что он ткнул её в глаз. Уилл наклоняется, чтобы поцеловать жертву в голову, дожидается прощения в виде языка на своей щеке и наконец находит телефон. Когда он прижимает его к уху, его глаза всё ещё закрыты. Уилл прилагает все усилия, чтобы его голос не был слишком растерянным: – Уилл Грэм слушает. С кем я разговариваю? – Вы говорили, что я могу звонить на этот номер в случае экстренной ситуации. Кажется, это она. Медленно Уилл узнаёт хрипловатый голос. Он звучит словно издалека. – Ганнибал? И тут до него доходит. Экстренная ситуация.Он сразу представляет себе наихудший сценарий. Такое уже случалось с Франклином. Уиллу пришлось успокоить его словами и убедить вызвать скорую. Поехать в больницу. Встретиться с ним там. Нет, нет. Он не может тешить себя этой мыслью. – Ганнибал, что случилось? – Уилл выравнивает тон, стараясь не звучать встревожено, но он уже чувствует себя так, будто падает. – Я не совсем уверен, что был честен с вами. Уилл вскакивает с постели, включая весь свет, какой только можно. Он пытается унять колотящееся сердце. Сна у него не осталось ни в одном глазу. – Где ты? Ты можешь сказать? – В доме тёти, – отвечает Ганнибал. Его голос пугающе тихий и отстранённый. – Она уехала. Тут только я. Ну… – он осекается и не произносит больше ни слова. – Хорошо, Ганнибал, всё в порядке. Ты ранен? – Я… Возможно, немного, я не знаю. Уилл, пожалуйста, ты можешь приехать? Нет? – тараторит он, еле преодолевая себя. – Только ты, не говори, не говори никому больше. – Если ты сейчас в непосредственной опасности, я должен… – Нет, эта часть уже позади. Пожалуйста. Я не знаю, что делать. Мне кажется, если ты будешь рядом, я смогу понять. Пожалуйста, Уилл. Мне нужна твоя помощь. Уилл никогда не слышал в его голосе отчаяния, и это разбивает его сердце. Он говорит Ганнибалу подождать и впопыхах одевается. Уже сев за руль он понимает, что до сих пор не протрезвел от алкоголя, принятого на грудь вечером. После недолгих раздумий нежелание бросать Ганнибала одного побеждает. Это не самый осознанный момент в его жизни. Одной рукой он стискивает руль, другой прижимает телефон к уху. Он всё ещё слушает. Ганнибал относительно спокоен, но он неровно дышит. Поверхностно, время от времени задыхаясь. Это тревожный знак. – Ты хочешь рассказать мне, что произошло? – спрашивает Уилл и в последующей тишине он практически видит уклончивое пожимание плечами. – Хорошо. Ты можешь рассказать, когда я приеду. Я не буду класть трубку, ладно? Тебе так будет легче? – Я не знаю, станет ли мне когда-нибудь легче, – говорит Ганнибал сорванным голосом. Он недавно кричал. – Я живой. Уилл не знает, что ответить. – Ты хочешь, чтобы я позвонил тёте? – Нет. – А Фредерику? – Точно нет, но спасибо за предложение. Несколькими минутами позже, где-то на задворках сознания, Уиллу приходит в голову, что Ганнибал мог бы легко высосать что-нибудь из пальца. Уиллу хочется верить, что это чушь, но он знает Ганнибала, и Ганнибал не выше подобного уровня манипулирования. Может, ему хочется компании. Возможно, у него не получилось справиться с отъездом тёти. Может, он не смог дозвониться Фредерику, а незнакомцы оказались не настолько многообещающими, чтобы тащить их домой. Вероятно, он хочет кого-то особенного, кого ему действительно нельзя, просто чтобы доказать, что он может добиться желаемого. Уилл прочищает горло, изо всех сил моргает, чтобы сфокусировать взгляд, и спрашивает у Ганнибала, как он. Тот в ответ напевает что-то себе под нос, повторяет слово «живой»и, видимо, находит его забавным. Это начинает звучать маниакально. Уилл сбрасывает вызов, когда подъезжает к дому, свет фар разрезает темноту и выхватывает из неё Ганнибала, сидящего на крыльце. Входная дверь позади него беспечно осталась открытой. Уилл с трудом верит в то, что видит. Он забывает припарковаться или выключить зажигание. Он не чувствует ног – они просто несут его в сторону Ганнибала, и он падает на колени, нависая над ним, но не прикасаясь. Ему страшно прикасаться. Одежда Ганнибала покрыта чёрными пятнами. Уилл знает, что это кровь, он чувствует запах ещё до того, как ощущает её липкость. Он переступает через страх и осматривает Ганнибала, спускаясь руками по его телу в поисках ран, думая над тем, мог ли Ганнибал намеренно нанести себе вред, но не находит никаких царапин. Он видит недвусмысленные синяки вокруг его шеи. Лопнувшие сосуды в его глазах – белки по цвету сливаются с радужкой. Кровь под ногтями. Брюки изрезаны в лохмотья. Будто бы кто-то насильно пытался снять их с помощью ножа. Уилл чувствует себя последним в мире мудаком за то, что сомневался в нём. Он не может отвести взгляд от разорванной ткани. Слепая ярость разгорается у него в груди, но он сдерживает её внутри. Уилл снимает пальто и набрасывает его Ганнибалу на плечи, не обращая внимания на трясущиеся руки, и приподнимает Ганнибала за подбородок, чтобы посмотреть на него. Его красные глаза смотрят расфокусированно. Он не здесь, он не видит того, что сейчас находится прямо перед ним. – Расскажи мне, что случилось, – просит Уилл, удивляясь тому, как мягко и чётко звучит его голос. У него ватные ноги. Он тянется в карман за телефоном, чтобы вызвать помощь, но его там нет. Видимо, забыл в машине. Он не оставит Ганнибала одного, чтобы сходить за ним. Ганнибал льнёт к его прикосновениям, наконец возвращаясь в реальность. Его глаза закрываются. Уилл гладит его по щеке, готовый сделать что угодно, что угодно, чтобы утешить его, помочь сохранить связь с действительностью в данный момент. Он не может видеть его таким. Ганнибал не раздражается, не злится – так не должно быть. Уилл сжимает зубы и после недолго колебания крепко прижимает его к себе, чувствуя, как Ганнибал утыкается лицом ему в грудь, беззвучно говоря что-то ему в рубашку. Уилл вдыхает его запах. Он надеется, это поможет ему стимулировать органы чувств, чтобы вывести его из тумана. Он убеждает себя, что это единственная причина. Не потому что он хочет обнимать его, защищать его. Ганнибал травмирован. Уилл нужен ему. Уилл пропускает через пальцы короткие тёмные волосы и чувствует, как Ганнибал постепенно начинает шевелиться. Слышит, как он делает вдох. – Помнишь Френсиса? Френсис Долархайд. Уилл осторожно разъединяет объятия, опускает взгляд вниз. – Ганнибал. Он что-то сделал с тобой? Он тронул тебя? – Он хотел, – полуприкрытые глаза Ганнибала метнулись в сторону двери. – Но не смог. Уилл собирает всю волю в кулак, чтобы не отпрянуть, несмотря на то, что ужас застревает комком в горле. – Это ведь не твоя кровь? Ганнибал смотрит на него из-под ресниц. – Нет. – Почему ты не вызвал полицию? – Думаю, ты знаешь, почему, – тихо отвечает Ганнибал. Нет, нет, нет. Уилл берёт себя в руки, откидывая выбившуюся прядь волос с лица Ганнибала. – Покажи мне.