Влюблённый в пламя / Loving the Inferno

"Уилл. Ответь мне, пожалуйста. Я не буду пытаться оправдать свои поступки. Я не смогу. Их нельзя исправить, но я могу поговорить с тобой об этом. Я знаю, что это так не выглядит, но я всё ещё переживаю за тебя как за друга. Ты всегда будешь моим другом, даже если из меня вышел дерьмовый. Перезвони мне, ладно? Мне нужно знать, что всё в порядке. Мне нужно знать, что ты в порядке". Уилл удаляет голосовое сообщение от Аланы. На это влияет то, как он чувствует себя после сеанса. В его кабинете уютно. Позади ярко горит камин, отгоняя усиливающийся лютый мороз, проникающий в здание. Огонь приятно согревает спину и плечи. Веки Уилла опускаются — слишком тяжёлые, чтобы их поднять. Он плохо спал. Сражаясь со сном и усталостью, он трёт переносицу и глаза, почти сбивает с себя очки и пачкает стекло, возмущаясь по этому поводу себе под нос. Его привычная нервозность притуплена, затуманена изнурением. Когда Уилл приглашает пациента внутрь, его настигает внезапный приступ головокружения и тошноты, прокатившийся по нему при воспоминании об их предыдущем сеансе. Беспокойство испещряет лицо Уилла морщинами, когда он понимает, что Ганнибал выглядит ещё более измотанным, чем он сам. У Ганнибала тёмные круги под глазами, тоже тяжёлые веки, и он неуверенно держится на ногах. Его наряд не такой эффектный, как обычно, — стиль был принесён в жертву комфорту. Взяв в руки пальто, Уилл подавляет резкий вдох при виде простого, однотонного свитера на Ганнибале. В нём он кажется меньше, а с взъерошенными ветром волосами, падающими на глаза, выглядит совсем мальчишкой. Прежде чем Уилл успевает задать вопрос о его внешнем виде, нарываясь на такой же в свой адрес, Ганнибал вежливо здоровается с ним, старательно избегая зрительного контакта, и проходит в центр комнаты. Нетипичная для Ганнибала скромность приводит в замешательство. Согреваясь, Ганнибал ещё сильнее уменьшается в объёме, с облегчением опуская плечи. Он тоскливо смотрит на кушетку и осторожно переводит взгляд на Уилла, фокусируясь на подбородке вместо глаз. Он обдумывает мысль перед тем, как озвучить. — Ты не возражаешь, если я отдохну пару минут? Уилл не то чтобы против, просто это неожиданно. — Я не... Конечно, без проблем. Этой твой час, — он замечает, что повторяется. Кивнув, Ганнибал откидывается на подушки. Он тяжело выдыхает, его спина хрустит, и он устраивает руку на животе, практически утыкаясь носом в кушетку, улёгшись. Глаза цвета крови плавно закрываются, и он елозит, пока не устраивается удобно, откинув голову назад и выставив на удивление голое, не помеченное горло. Уилл смотрит на Ганнибала. Сейчас он едва способен оторвать взгляд, прикидываясь, будто пролистывает бумаги на своём столе. В конце концов обложка книги, которую он читал, замусоливается, а мальчик дремлет всего в нескольких соблазнительных шагах. Соблазнительных, потому что Уилл мечтал бы присоединиться к нему. Частично из-за возможности поспать, частично потому, что он скучает по близости, которую они там разделили. Пьяные, правда, из-за чего воспоминание смазывается, но тело помнит всё прекрасно: он между разведёнными бёдрами, нависающий над прелестью, лежащей сейчас на том же самом месте. Вспомнив, что Ганнибал может учуять его возбуждение, он отбрасывает эту мысль. Дыхание Ганнибала замедляется, и его сон переходит в быструю фазу в первые несколько минут. Подперев ладонью щёку, Уилл борется с желанием заснуть за столом за компанию. "Наверняка у Ганнибала похмелье", — вяло думает Уилл, судя по открытию тем поздним вечером и выложенной фотографии, но тут должно быть что-то ещё. Что-то кроме ссоры с Уиллом, хоть она определённо и сыграла немалую роль в переживаниях Ганнибала. Почти стопроцентно это из-за Мурасаки. Уилл полагает, что не получит настоящих ответов, пока Ганнибал не проснётся, так что он продолжает чтение книги. По иронии она может помочь разобраться в нынешнем состоянии мальчика. Часы тикают, и минуты текут, пока не проходит целый час. Уилл подавляет зевок и продолжает читать, не желая беспокоить Ганнибала, когда он выглядит так... хорошо, умиротворённо. Приёмов на сегодня больше не назначено. Торопиться некуда. — Ты не разбудил меня, — раздаётся сбитое с толку бормотание через несколько минут после того, как прошёл час. Уилл ничего не может поделать с тем, что любуется элегантным, кошачьим потягиванием. Ганнибал моргает и оглядывается вокруг в поисках любых изменений, приходя в себя с впечатляющей скоростью. — Ничего страшного, — говорит Уилл. — Если ты не торопишься, я не против начать сеанс сейчас. Если у тебя есть время, конечно. "Я не готов попрощаться прямо сейчас", — добавляет он тихо, будучи не в состоянии отпустить своё разочарование. Он целую неделю ждал этой встречи... ...но мальчик имеет полное право сделать вид, что ничего не произошло, особенно из-за поведения Уилла в тот момент. — Ничего страшного, — повторяет за Уиллом Ганнибал без тени сарказма и наконец садится. Он двигается медленно, разминая занемевшие мышцы и потягивая ноги, прежде чем сесть. Его отчуждённость отдаёт фарсом. Он либо чувствует себя непринуждённо в компании Уилла, что странно, либо ему просто по барабану. — Как ты себя чувствуешь сегодня? — спрашивает Уилл не только из учтивости. Но замаскировать вопрос под чисто профессиональный интерес невозможно, судя по почти отцовским эмоциям, переполняющим его, когда Ганнибал испускает ещё один вздох, на этот раз более долгий и громкий. — Не очень хорошо, — отвечает он просто. — Как и ты. — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать мои ощущения, — замечает Уилл. Ганнибал хочет поспорить, Уилл чувствует это, но запал проходит. Они сидят в тишине. — Похмелье? — предполагает Уилл, надеясь приподнять настроение, начать разговор, хоть что-нибудь. — Вроде того, но сейчас это не важно. — А что важно? — Мне было поручено передать приглашение на ужин от имени моей тёти. Думаю, он состоится в эту субботу вечером. Там будет ограниченное количество знакомых и близких друзей. Она была бы рада, если бы ты смог прийти. Первый порыв Уилла — отказаться, чисто ради собственного психического здоровья и репутации, какая у него ещё осталась. Он ужасно проявляет себя на мероприятиях, и он искренне сомневается, что у Мурасаки есть собака, с которой он мог бы провести весь вечер. — Кажется, ты не в восторге от идеи пригласить меня. Уилл надеется, что это не прозвучало слишком обиженно. — Только из-за обстоятельств, — честно признаётся Ганнибал. — Я не в восторге от самой идеи устраивать вечеринку, если ты мне поверишь. Не хочу сгущать краски, но, возможно, мой настрой будет более приемлемым, если ты придёшь. — Ты хочешь, чтобы я был твоей эмоциональной поддержкой. — Если ты не против. Он выглядит таким подавленным, что Уиллу невыносимо смотреть. Он принимает решение, и чёрт с ними, с последствиями. — Конечно, — мягко говорит он. — Тебе следовало просто попросить. Ганнибал в ответ издаёт слабый звук, и Уилл склоняет голову, хоть Ганнибал и не пытался посмотреть ему в глаза. Ганнибал всегда был настойчивым, но сегодня он абсолютно безучастный. Он может чувствовать себя неловко или смущённо из-за того, что произошло между ними, но едва ли вспышка гнева у Уилла могла непосредственно сломить его стальное эго. Независимо от того, способен ли Ганнибал смириться с отказом, реакция казалась глупой. Это расстраивало. Уиллу хочется проверить, нет ли у него температуры. Просто на всякий случай. Вместо этого он сплетает пальцы. — Ты бы хотел обсудить что-то ещё? — Нет. Вряд ли. Неоправдавшиеся ожидания ошеломляют. Ганнибал встаёт. — Я сообщу, если произойдёт что-то стоящее. Если это приемлемо, — добавляет он, наверняка подумав о новом правиле Уилла: "Не говори со мной". Он не пытается ужалить. Он спрашивает разрешения. Как бы то ни было, от этого больно. — Спасибо, — невпопад отвечает Уилл. Он провожает Ганнибала до двери с колотящимся в груди сердцем, но прежде чем он успевает придумать, что сказать, Ганнибал молча уходит, будто бы растворяясь в пахнущем дымом мороке. Никакого флирта, безобидного или явного, никакого игривого поддразнивания, к которому привык Уилл. Никакой игры слов. Никакого кошачьего баловства, предшествующего массированному наступлению. Ганнибал пришёл поспать и пригласить его в гости к тёте, и он не выглядел взволнованным. Он выглядел расстроенным, больным. Его поведение могло быть обусловлено целым рядом причин, что возвращало Уилла в ту же точку, где он находился больше часа назад, разве что более возбуждённый. "Я не собираюсь трахать тебя", — сказал ему Уилл. Он сдался? Или хотел, чтобы его добивались? Что только что произошло? Уилл ждал вечеринки так же, как ждут отрывания пластыря. Он надевает один из лучших костюмов и отбивается от собак, чтобы дорогая ткань не покрылась слоем шерсти и грязи до того, как он выйдет из дома. Он ровняет бороду и проводит час, снимая и надевая очки, в конце концов решив идти в них. Он паникует, когда застаёт Данте за жеванием его новых туфель, но они относительно не пострадали. На мгновение он удивляется, зачем вообще купил новые туфли, чуть не поцарапав их просто на пути к машине. Его осеняет остановиться и прихватить с собой бутылку вина, хоть его качество и вызывает сомнения. Хотелось бы надеяться, что сомнения примут в расчёт. Мурасаки всегда находила его общество приятным несмотря на его грубость, и он намерен реабилитироваться. Это мероприятие таилось на задворках его разума несколько дней, как ночной кошмар, который не получается забыть. Всё не может быть так плохо, он просто не может проебаться до точки невозврата (ещё как может). Гости будут малочисленными, но достаточно разнообразными, чтобы отвлечься от него, когда ему понадобится время оправиться от собственных тупых поступков. Он справится. При виде дома, принимающего всё более чёткие очертания и светящегося золотыми огнями, в памяти всплывает сидящий на ступеньках Ганнибал, покрытый кровью. Уилл притормаживает. Его сердце обрывается, и он ждёт, когда оно успокоится, чтобы выйти из машины, потратив пять тревожных минут в поисках места для парковки. Улица узкая даже при небольшом количестве автомобилей. Словоохотливая женщина с красными губами, которая открывает ему дверь и представляется: "Миссис Комеда, душенька", немного его пугает, когда втаскивает его за руку и восхищается его осторожным "здравствуйте". Видимо, красный её любимый цвет: на ней пронзительно малиновое платье, а её короткие волосы окрашены в неестественный бордовый оттенок. Она тянет его через прихожую, отчитывая за опоздание (вообще-то он приехал вовремя), и вталкивает сквозь распахнутые двери в гостиную, полную людей. Приглушённые звуки дружеских бесед мгновенно вызывают слабость в коленях. — Разве вы не душка? Ну же, доктор Грэм, думаю, где-то здесь мы найдём леди Мурасаки. Она говорила о вас без остановки! — восклицает она, отгоняя прочь мужчину, предположительно мужа, когда он пытается подойти к ним. Она говорит ему: "Ты что, я же занята", и он отступает с добродушной улыбкой. Видимо, недоумение Уилла слишком очевидно, потому что миссис Комеда похлопывает его по плечу. — Мы все так благодарны вам за помощь, которую вы оказываете нашему дорогому Ганнибалу. Мы его очень любим. Такой шкодный мальчишка! Маленький лисёнок. О, леди Мурасаки! Мурасаки милостиво забирает его из рук миссис Комеды. Плечи леди обнажены и обрамлены тёмным мехом. Кстати о лисицах. Кажется, Мурасаки невероятно забавляет ступор Уилла. Он прочищает горло. В её уверенном присутствии ему так же неуютно, как было рядом с миссис Комедой. — Добрый вечер, — выпаливает он, запоздало осознавая, что они ни разу не разговаривали, если не считать обмен короткими приветствиями и прощаниями. Он беспомощно тянется под мышку за бутылкой, которую несколько раз почти уронил из-за суеты миссис Комеды. — Добрый вечер, доктор Грэм, — отвечает Мурасаки. Её тихий восторг наполовину приводит его в сознание. — Я так рада, что вы смогли прийти. И спасибо, это очень мило с вашей стороны, — говорит она, указывая на бутылку. — Я бы предложила забрать её, но, по-моему, Ганнибал на кухне, и он с нетерпением ждал вас. Думаю, вы знаете дом достаточно хорошо, чтобы найти дорогу? Уилл почти кивает на её слова перед тем, как его тело полностью заледеневает. Он был тут лишь однажды, и она не знает об этом. Точнее, не должна знать. Пожав его предплечье — ободряющий, но ничего не проясняющий жест, — она делает умеренный глоток вина из своего бокала и идёт встречать новоприбывших. "Ладно, — думает Уилл с горечью, — я хотя бы не был последним". Этот факт не успокаивает его. Даже учитывая, что Мурасаки сейчас занята, он изображает потерянность при поиске пути на кухню, который он прекрасно знает. Без ведущих его капель крови всё кажется сюрреалистическим, будто он и правда был здесь раньше, но только во снах. Вся та ночь кажется галлюцинацией. Когда он заходит на кухню, в первую очередь он замечает выставку на столешницах и островке посреди комнаты: череду затейливо разукрашенных тарелок с настолько изысканно разложенной едой, что Уилл будет чувствовать себя виноватым, поглощая её. Порции маленькие, но блюд несколько. Цвета контрастируют и сочетаются друг с другом причудливым художественным образом, предельно сбалансированным. Понимая, что его собираются накормить самым дорогим ужином в его жизни, он решает взять от вечера всё. Как только взор насыщается, обострившимся зрением Уилл улавливает в комнате движение и различает фигуру, в данный момент открывающую бутылку вина на том самом месте, где был убит Френсис, но зрелище настолько приятное, что затмевает воспоминание. Глаза Уилла расширяются до размера блюдец. — Здравствуй, Уилл, — говорит Ганнибал, не оглядываясь. Пробка выскакивает с громким хлопком. В абсолютную противоположность его неопрятному виду пару дней назад, Ганнибал одет в рубашку цвета сангрии с закатанными до локтей рукавами. Две верхние пуговицы расстёгнуты. Обсидианово-чёрный блейзер сложен в стороне от еды. Такие же чёрные брюки облегают бёдра слишком сильно, чтобы Уилл чувствовал себя комфортно. Возможно, самое дразнящее, помимо навязчивого желания Уилла насладиться видом сзади, это волосы Ганнибала. Они коротко подстрижены и теперь беспрепятственно позволяют разглядывать до зависти симметричное лицо. Ганнибал кажется заинтригованным чересчур долгим, голодным взглядом Уилла. Чтобы не выставлять себя дураком, Уилл входит в комнату и вручает собственную бутылку вина. — Как предусмотрительно с твоей стороны, — комментирует Ганнибал, оскаливаясь в хитрой улыбке, и Уилл облегчённо выдыхает, сталкиваясь с привычным поведением. Странность, нависшая над их последним сеансом, улетучилась. — Миссис Комеда уже атаковала тебя? — непринуждённо спрашивает Ганнибал, доставая два хрустальных бокала. Уилл берёт предложенный ему бокал и с предвкушением смотрит на льющееся внутрь красное вино. — Да. Мы можем отсидеться здесь? — Какое-то время, — ободряет его Ганнибал. — Советую держаться рядом со мной и следить за её руками, но, думаю, этим вечером большая часть внимания будет сосредоточена на моей тёте. Мы более-менее спасены от загребущих лап миссис Комеды. Уиллу не удаётся сдержать смешок. Он переживает прилив ликования от того, что у Ганнибала такое хорошее настроение. От того, что всё хорошо, хотя бы в текущий момент. Сознательно забываясь, он молча салютует бокалом. С надеждой, что он не споткнётся и не заедет никуда рукавом в течение вечера, Уилл облизывается и снова бросает взгляд на блюда. Он очень впечатлён. — Я знал, что ты любишь готовить, но ты правда всё это сделал? — Тётя разделила труд, хоть это и её прощальный ужин. — Что это? — Кайсэки. Еда как искусство. Последний раз мы готовили это при схожих обстоятельствах — смерть моего дяди Роберта, — сказал Ганнибал, помрачнев при упоминании. Уилл нервно постучал пальцами по бокалу, расстроившись, что настроение Ганнибала вновь упало ниже плинтуса. — Она не умирает, Ганнибал. — Нет никакой разницы, — настаивает он. В его голосе нет скорби — лишь тоскливое смирение. Он озлобляется, но внешне становится только тише и холоднее. — Наше время с ней подошло к концу. Не успевая остановить себя, Уилл протягивает руку и пожимает плечо Ганнибала. Карие глаза впиваются в Уилла и расширяются по мере того, как Ганнибал склоняет голову к плечу. — Уилл, ты всерьёз обещал помочь мне пережить этот период? — Конечно. — С тех пор ты мог передумать. Неохотно Уилл опускает руку. На ней остаётся тепло кожи Ганнибала, скрытой одеждой, и Уилл сжимает пальцы, удерживая ощущение. — Ты расскажешь мне, что случилось в прошлый раз, или забудем об этом? В этом была моя вина? Ганнибал хмурится, будто раздумывая, сказать правду или соврать. — Ночь перед сеансом я провёл не дома. Думаю, мне что-то подмешали в напиток. Я чувствовал себя странно. Извини за моё пове... — Подожди, что? — почти рычит Уилл. — Ничего не произошло, — говорит Ганнибал, явно довольный злостью Уилла, зная, что она направлена не на него. Он улыбается той самой улыбкой. — Доктор Грэм, расслабьтесь. Вы не понаслышке знаете, как хорошо я могу постоять за себя. — Да, я знаю, — отвечает Уилл, сжимая переносицу и отставляя бокал слишком резко. Он пошатывается, не в силах скрыть своё негодование, до боли стискивает зубы и чувствует смешивающийся с вином привкус крови во рту. Он прикусил щеку. — Ну почему ты всегда оказываешься в опасности, не мытьём, так катаньем? Господи, Ганнибал. Ты же мог... Они могли... Кто это был? Ты знаешь? Ганнибал кивает. Уилл таращится, разинув рот. — Ты не собираешься выдвинуть обвинение? — На самом деле у меня на уме было кое-что другое, но сначала я хотел посоветоваться с тобой. Ганнибал смотрит на него, как ребёнок, вымаливающий у папы щенка. Его глаза вопросительно округляются. Уилл открывает рот, чтобы категорически опротестовать тот ужас, который предлагает Ганнибал, но на кухню заходит Мурасаки, буквально просиявшая от счастья при виде их двоих, и ласково советует ему присоединиться ко всем в столовой. Ганнибал едва заметно пожимает плечами, и Уилл на время придерживает язык. Впрочем он более чем рад представить, как безликий ублюдок умирает от рук Ганнибала. Только тончайший призрак сомнения не даёт ему погрузиться в фантазию слишком глубоко. — Это целое представление, — поясняет ему миссис Комеда шёпотом. О том, чтобы вести себя естественно, не может быть и речи. Уилл берёт пример с окружающих его культурных особ, стараясь никого не оскорбить своим недостатком изящества. Это смущает, но он натренировался подмечать подобные детали, так что единственный, кто видит его неловкость, — крайне позабавленный молодой человек справа от него. У Уилла и так уже много причин для тревоги, и дополнительные ему явно не нужны. Он мягко пинает Ганнибала в голень под столом. Сдержанное предупреждение. Он напоминает себе, что с алкоголем пора завязывать, потому что лицо и тело начинают гореть, а голова тяжелеет и кренится набок, пока он борется с желанием положить локти на стол. А эти чопорные люди монотонно бубнят о вещах, на которые ему плевать. Дискуссия оживляется. Он пытается сосредоточится, но его продолжает отвлекать то, как его нога задевает ногу Ганнибала. Совершенно случайно это происходит столько раз, что Ганнибал одаривает Уилла весёлым взглядом и в конце концов обвивает ступнёй его пятку, удерживая на месте так, чтобы Уилл мог вытянуть ногу в пространство Ганнибала и расслабиться. Только вот он не расслабляется, потому что они касаются друг друга, и этого либо не должно происходить вообще, либо это не должно ощущаться как нечто безбожно постыдное. — А что думаете вы, доктор Грэм? — спрашивает хрипловатый голос, просочившись сквозь оцепенение Уилла, пойманного в ловушку глаз Ганнибала. Уилл паникует ровно две секунды, прежде чем берёт себя в руки. — Простите? Он склоняет голову, чтобы сделать глоток, игнорируя ухмылку Ганнибала и игривое потягивание за ногу. — Как вы думаете, отношения Ахиллеса и Патрокла изображены как гомосексуальные? Уилл чуть не проливает вино на подбородок. — Гомер совсем не потрудился опровергнуть подобное толкование, — аккуратно вмешивается Ганнибал, более-менее спасая Уилла от кошмарнейшего конфуза. Высказывание порождает новую волну препираний, и Уилл счастлив оставить дебаты остальным мужчинам и женщинам, облизывая ложку и сокрушаясь над убывающим десертом. Далее все перемещаются в комнату отдыха, где миссис Комеда уговаривает Мурасаки сыграть пьяненькую мелодию на клавесине вместе с ней. Ничего такого Уилл не ожидал, но всё же этот вечер прощальный. Он представляет, что обычно здесь намного больше гостей и намного меньше открытой алкоголизации. — Так зачем она меня пригласила? — спрашивает Уилл, склоняясь и проникая в личное пространство Ганнибала на диване. Никто из них не горел особым желанием присоединиться к "веселью": им было хорошо сидеть вдвоём и наблюдать за остальными, пока еда в их желудках утрясалась. — Поблагодарить тебя от моего имени, наверно, — говорит Ганнибал. — Вряд ли ей удастся, — замечает Уилл. Миссис Комеда в конце концов начинает хлюпать носом, заключив Мурасаки в объятия, рассказывать своей дорогой подруге, заплетаясь, как сильно она будет по ней скучать, и спрашивать, будет ли она приезжать почаще. Оставшиеся гости суетятся вокруг них, рассыпаясь в утешениях, — всё их внимание приковано к середине комнаты. Уилл отрывает взгляд от сцены, чтобы взглянуть на Ганнибала, рассматривающего свою тётю с тоскливым обожанием. Смесь нетерпения и страдания, рвущаяся наружу сквозь его кожу, физически ощутима. Уилл чувствует её в воздухе, когда вдыхает. Он осознаёт, что эти двое не перекинулись и словом в его присутствии. Больше всего на свете он хочет унять душевные муки того, кто рядом с ним. Он борется с той самой жаждой опекать Ганнибала, которая преследует его с самого начала. Уилл побалтывает остатки вина в бокале, ощутив внезапное онемение в пальцах. Он облизывает губы и, просчитываясь, склоняет голову в сторону Ганнибала несколько ближе, чем намеревался, и говорит настолько тихо, насколько может: — Ты в порядке? Вопрос вырывает Ганнибала из забытья. Лёгкое удивление пробегает по его чертам, смягчая их. Уилл хочет разорвать установившийся зрительный контакт. Ему кажется, будто он обнажается, особенно под острым, испытующим взглядом Ганнибала. Расширенные зрачки скользят по лицу Уилла, его волосам и быстро по телу, но наконец останавливаются и замирают на его губах. Уилл знает этот взгляд. Узнал бы где угодно. В попытке выйти из транса, он забирает бокал из расслабленной руки Ганнибала и допивает его содержимое. Ганнибал не возражает, только смотрит. — Буду считать, что нет, — нервно бормочет Уилл, надеясь, что краска успела отлить от его лица. — Или да? Ганнибал легко считывает его внутреннюю борьбу. Горло Уилла перехватывает, когда их бёдра соприкасаются, и он мысленно пинает себя за то, что сидит возле Ганнибала, а не через кресло. Весь вечер он не отлипал от Ганнибала, словно ребёнок, не выпускающий руку матери в незнакомом месте. Это происходило само собой, и он не сопротивлялся, не принимая в расчёт любопытные взгляды, которые могли бы погубить его репутацию. Но, честно говоря, на данном этапе он этого заслуживает. И ему плевать, потому что он видит необычный проблеск нежной привязанности. Если Ганнибал понимает, что его чувства к Уиллу сейчас выставлены на всеобщее обозрение, он и не собирается прятать их. Несмотря на вопросы, которые могут возникнуть в этой менее чем приватной обстановке, он кладёт голову на плечо Уилла, прислоняясь щекой. Уилл чувствует запах его волос и сдерживает порыв прижаться к ним ртом. Мышцы его немеют, пульс взлетает, и он оглядывается, чтобы убедиться, что их никто не видит. — Тебе не следует так на меня смотреть, — шепчет Уилл. — И делать это. — Почему? — тихо спрашивает Ганнибал, до боли невинный, и очень-очень нежно проводит подушечкой пальца по костяшке Уилла. Уилл старается мыслить ясно, использовать свой психиатрический тон, когда произносит: — Потому что ты не можешь заменить мной свою тётю. Тебя это не удовлетворит. — Уилл, — возмущается Ганнибал, и Уилл радуется уединённости их тускло освещённого уголка. Он сглатывает, когда их пальцы переплетаются по собственной воле, идеально сочетаясь. Кажется, они выразили своё мнение. Кожа мягкая и тёплая. — Я буду скучать по ней. Уилл задерживает дыхание. В груди у него болит. — Я знаю, — говорит он. — Я хочу тебя. Это прелестное мурчание подвешивает его терпение на волоске. Он едва воздерживается от того, чтобы поцеловать Ганнибала на виду у всех. Он хочет поглотить его. Ганнибал замечает это и сжимает ладонь Уилла, прежде чем прижимается и шепчет ему на ухо, заставляя Уилла вздрогнуть от его лёгкого дыхания: — Если тебе так будет лучше, подожди несколько минут до того, как придёшь ко мне. Он уходит, и Уилл провожает голодным взглядом его удаляющуюся фигуру. Уилл сокрушённо потирает горящее румянцем лицо, чуть не уронив на пол очки. Это траурный секс. Это ничего не значит. Просто вино разжигает его желание. Я не собираюсь трахать тебя. Блядь. Не проверяя, чисто ли на горизонте, он фактически выплывает из комнаты, гонимый вперёд, как моряк, заслышавший песню сирены. К чёрту последствия, это единственный в мире звук, который ему хочется слышать. Его ноги заплетаются, но воздействие алкоголя оказывается не настолько сильным, чтобы он не мог думать, не мог в последний момент принять решение остановиться. Он прислоняется к стене не столько для восстановления равновесия, сколько для ощущения стабильности, прокладывая путь к подножию лестницы. Он задирает голову, чтобы взглянуть на вершину, на темноту впереди и искушение за её пределами, ждущее, когда его уложат в постель. Образно выражаясь, он бы залез на скалу, только чтобы спрыгнуть с обрыва, нырнуть вниз головой, совершая профессиональное самоубийство. — Доктор Грэм? Возвращённый в суровую действительность, с бурлящим в животе ужасом, он заставляет себя повернуться к леди Мурасаки. — Да, мэм, — говорит он, не сумев убрать из голоса томные нотки, но каким-то чудом сохранив вертикальное положение. Его поймали. Инстинкты вопят, что пора бежать. Она берёт его под руку, и он поражённо замечает, что она улыбается. — Я хотела поблагодарить вас. Слова ранят. — Я... Боюсь, я правда не понимаю, за что, — честно отвечает он. Чувство вины катится с него дождём. — За то, что разобрались с его неприятностями. Его глаза округляются, а её — смягчаются, что приводит его в замешательство. — Я знаю, — говорит она, поглаживая его плечо, будто бы успокаивая напуганное животное. — Мой дорогой лисёнок мне всё рассказал. Должно быть, Уилл спит. Возможно, он ходил во сне и замер посреди дороги, и вот-вот его собьёт встречный грузовик. И он проснётся, если повезёт. Ему не везёт. — Я всегда буду благодарна вам за то, что вы сделали для него в моё отсутствие. Ему остаётся лишь кивнуть и услышать, как вокруг рушится мир. — Кажется, вы не обеспокоены, — его голос звучит отчуждённо, снова в этом доме. Мурасаки грустно улыбается. — Видимо, это передаётся по наследству. — Я... Я не знаю, как реагировать на это заявление. — Я знаю, что мой племянник вам небезразличен, — она качает головой при виде мучительного выражения на его лице. — Нет, я не сержусь на вас. Вы имеете к нему подход. Он восхищается вами, уважает вас. Мне спокойнее от того, что у него есть вы. Вы нужны ему. Как бы то ни было, я не в состоянии справиться с этой ситуацией. Пазл кое-как начинает складываться. Уилла переполняет отвращение, хоть он и понимает её мотивы. — Вы уезжаете, потому что боитесь. Вы соврали ему. — Остаться здесь с ним — это риск, на который я не могу пойти даже при том, что я люблю его, — честно объясняет она. — И я люблю его всем сердцем. Любила, — поправляет она с различимой болью. — Мой муж думал, что мы можем дать ему шанс на нормальную жизнь, но теперь я вижу, что не могу больше предотвратить то, от чего его родители не смогли предотвратить его сестру. — Его... — растерянно умолкает Уилл. Сестру? Мурасаки разочарованно выдыхает: — Он так и не обсудил с вами Мишу. — Нет. Я не знал, что у него была сестра. Она... умерла? — Я не знаю. Уиллу удаётся высвободится из рук Мурасаки, отстраняясь от неё настолько вежливо, насколько возможно. — Вы не знаете, где его сестра? Наконец она временно отводит взгляд. — Ради Ганнибала мы с мужем давно перестали искать её. Для всех нас было лучше считать, что она мертва, и это было самым лёгким способом помочь моему травмированному племяннику. Когда он попал к нам, ему было всего восемь, и он не сказал мне ни слова, пока ему не исполнилось двенадцать. Доктор, я хотела дать ему самому рассказать об этом во время терапии до того, что произошло на нашей кухне три недели назад. Это раскрыло мне глаза. Она подняла взгляд. — Ганнибал и Миша одинаково способны на жестокость. По дороге домой в нетрезвом состоянии ему хочется верить, что он уклонился от пули, но он чувствует, что это не так.