Уилл возвращается на своё место и садится, закинув ногу на ногу. Он даже не берёт свои записи. Он поставил крест на всём это деле, потому что всё равно это уже едва ли имеет отношение к терапии. Хотя сегодня, возможно, это будет именно она. Уилл сплетает пальцы и кладёт руки на колено, обращая своё внимание на мальчика, всё ещё сидящего за его столом. Ганнибал не пересекается с ним взглядом с того момента, как решил поднять ту тему, которой из осторожности Уилл не осмеливался касаться.
Мурасаки. Он подавляет покровительственное чувство, уже скребущееся внутри. Ему до ужаса не нравится написанное на лице Ганнибала беспокойство. Оно такое чужеродное. Готовясь услышать худшее, Уилл обуздывает эмоции и собирается сдерживать их до конца сеанса. Ему нужно очистить мысли. Но тревожный огонь продолжает гореть, пусть даже и маленький, где-то под ложечкой.
Что же это?
Ганнибал облизывает губы несколько раз. Его глаза с суженными зрачками наконец отрываются от пола, блуждают по комнате, но в итоге останавливаются на старом брелоке. Ганнибал тянется за ним через стол и вертит безделушку в пальцах всё время, пока говорит. Его волнение выдаёт не только безостановочное движение пальцев, но и пониженный тон голоса.
– Я виделся с ней недавно, – неохотно говорит он. – Когда я уехал от тебя тем вечером, она ждала меня в гости. Она сказала, что у неё есть для меня новости. Я… Мне они не понравились.
Уилл склоняет голову в сторону Ганнибала, ожидая продолжения. Он задерживает дыхание, мышцы ноют от нарастающего напряжения в спине и плечах. Ганнибал так редко говорит о ней. Уилл не откажется от него, даже если это убьёт его. В данный момент он снова психиатр Ганнибала. Не друг, не любовник.
Вовсе нет.
– Пока она была за границей, она… возродила старую дружбу, – Ганнибал с отвращением подёргивает носом, с заметным усилием возвращая на место брелок. Он делает паузу, поймав себя на нехватке самоконтроля. Это удивляет его. – Так что ей кажется, что она влюбилась. Она всерьёз подумывает уехать из Штатов и говорит, что мне с ней нельзя. Я должен оставаться здесь, пока она носится за призраком из прошлого.
Настало время Ганнибалу научиться жить без её влияния, но, возможно, уже слишком поздно. Смотря на него сейчас, на его агрессию, затаившуюся под кожей, просто зная, на
что он способен, Уилл думает, что для Мурасаки может быть опасно уезжать.
– Что тебя расстраивает? – пробует он прощупать почву. – Это из-за того, что именно ты должен разделять её привязанность, или из-за того, что тебе придётся жить без неё?
– И то, и другое, – решает Ганнибал.
– Ты должен понимать, что она имеет полное право делать то, что она хочет, Ганнибал. Она вырастила тебя. Не стоит рассматривать это так, будто она бросает тебя.
Это откровенная ложь, потому что Мурасаки не сделала практически ничего, чтобы предотвратить эмоциональную зависимость от неё, и всё, чтобы поспособствовать ей, но Уилл хочет воззвать к разуму.
– Ты сказал, она
думает, что влюбилась. Ты сомневаешься в её собственном суждении?
– Она не принадлежит этому мужчине.
– Она не принадлежит никому кроме себя…
– Она
обещала мне, – перебивает Ганнибал чуть повышенным голосом.
Уилл подвигается на месте, испуская едва слышный вздох. Он должен подступать осторожно.
–Что она обещала тебе?
Ганнибал всё ещё не смотрит на него.
– Когда-то ей хватало сходства с моим дядей. Думаю, и на этот раз ничего больше. Странно. Мне казалось, что я повзрослел… – осекается он с нескрываемым разочарованием.
Уилл не может понять его слова полностью без должного контекста, но его старые подозрения быстро всплывают с небольшой глубины.
Невыполнение обещания.
– Что ты чувствуешь… по отношению к тёте?
– Я люблю её, – мгновенно отвечает Ганнибал. Взгляд его красных глаз, встретившихся с Уиллом, шарахает как разряд электричества.
– Я не сомневаюсь, что ты любишь её, – уверяет Уилл. – Но как именно? Как племянник, обожающий свою тётю, своего опекуна, – он колеблется, взвешивая варианты, как сформулировать предположение, не задев парня, но в конце концов приходит к выводу, что пути наименьшего сопротивления нет, – или ты надеялся на что-то большее?
– Вы же не собираетесь это сказать? – спрашивает Ганнибал, но вопрос больше звучит как вызов. Он застывает, словно кошка, изогнувшая спину с вздыбленной шерстью, готовая к побегу или нападению. – У тебя такое же выражение лица каждый раз, когда она прикасалась ко мне или говорила с тобой. Пожалуйста, продолжай. Ты хотел спросить это ещё несколько месяцев назад.
Уилл пробегает языком по губам.
– Хорошо. Она когда-нибудь вела себя с тобой неподобающе?
– Нет.
Он не врёт. Уилл
ошибся.
Сейчас ему некогда предаваться чувству вины перед бедной женщиной за своё несправедливое суждение. Он казнит себя позже, но не в присутствии Ганнибала.
– Но ты хотел, чтобы она повела.
Хочешь,– поправляет себя Уилл, любуясь тем, как зло дёрнулась губа Ганнибала, на долю секунды обнажив зубы.
– Да, – отвечает Ганнибал. Он постепенно берёт себя в руки, выпрямляя спину и поднимая голову чуть выше. Без чувства стыда. – Я всегда любил её, я делал всё, что она просила, а теперь она хочет променять меня и всё, что мы разделили, что мы создали здесь вместе, на чужака.
Ирония.
– Больно, да?
Ганнибал закрывает рот, но в глазах его горит огонь, опасно мерцающий из чёрной бездны.
– Она была неправа, потакая созависимости, – тут же добавляет Уилл, чтобы сгладить эффект. – И мне кажется, что она тоже сильно привязана к тебе, но если она собирается уехать, ты не можешь остановить её. Не хочу врать: тебе будет крайне сложно привыкнуть. Как твой психиатр, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе преодолеть этот период.
Ганнибал встаёт, покидая убежище стола грациозными, почти хищными шагами.
– Ты когда-нибудь любил, Уилл?
– Да, – врёт он. Он не знает. Следовательно, не врёт. – В любом случае, ты не влюблён.
Остановившись в нескольких шагах, Ганнибал склоняет голову в сторону.
– М?
– Ты очарован ею, но ты не любишь её… в этом смысле, – Уилл так уверен в этом, при том что раньше не был уверен ни в чём, что касалось этого мальчика. Он продолжает чересчур увлечённо, так как кусочки мозаики заняли свои места. – Возможно, ты желаешь её, но это не любовь. То, что ты чувствуешь, это зависимость. Одержимость. Тебе не нравится, когда твои вещи берут или трогают без разрешения. Думаю, поэтому ты продолжаешь мучить Фредерика и одаривать его редкими проявлениями доброты, чтобы подпитывать его надежду. Держать под каблуком. Больше всего ты жаждешь контроля. Но я не знаю почему, так как моя теория не подтвердилась. Ты только что её опроверг. Так почему, Ганнибал? Ты убил человека, и это не повлияло на тебя, но посягательства на твою власть –
вот что приводит тебя в бешенство. Что с тобой произошло?
Вероятно, он зашёл слишком далеко.
Ноздри Ганнибала трепещут, а ногти так сильно врезаются в ладонь, что, кажется, сейчас пойдёт кровь. Он не моргает. Ганнибал говорит непринуждённо, с выдержкой, в то время как тело выдаёт его отчаяние обычной дрожью.
– Думаешь, что можешь препарировать меня так легко, да?
Он останавливается, чтобы в открытую насладиться сожалением на лице Уилла.
– Ганнибал…
– Что ещё ты предполагаешь насчёт меня? Ты рассуждаешь о
моих желаниях и при этом представляешь, как трахаешь меня, каждый раз, когда прикрываешь глаза, – говорит он ядовито, словами глубоко вспарывая кожу. Уилл замирает. – Из месяца в месяц я делал вид, что не чувствую запаха возбуждения сквозь твою одежду. Во время сеансов и каждый раз на улице. Ты
желал меня даже когда я был весь в крови. И ты хочешь меня здесь и сейчас. Советую вам,
доктор Грэм, не пробовать унижать
меня.
Мир вертится под ним. Негодование и абсолютное смущение поглощают его целиком.
Уилл буквально вскакивает со своего кресла и, спотыкаясь, бросается к вешалке. Его мысли мечутся в панике. Он знает наверняка только то, что ему нужно уйти, что расстояние между ними нужно увеличить до предела возможного. Ватным языком он слабо пытается что-то произнести, сражаясь со слишком длинными рукавами и огромным количеством пуговиц.
–Я… Извини. Увидимся на следующей неделе, Ганнибал.
Это всё, что он сейчас может.
Ганнибал не двигается, хотя напряжённость уже спала с его тела: его спина расслаблена, а пальцы, больше не сжатые в кулаки, мягко согнуты.
– У нас осталось как минимум тридцать минут,
доктор. Ваш пациент нуждается в помощи. Вам нужно куда-то ещё? – говорит он спокойно, будто последних пары минут просто не было.
– Думаю, на сегодня хватит, – резко отвечает Уилл, подражая недавней возмущённой интонации Ганнибала. – Я не возьму плату за сеанс, если тебя это беспокоит. Сделай себе одолжение и начни заниматься этими вещами самостоятельно.
Он останавливается в дверном проёме и оборачивается через плечо.
Израсходовав весь задор, Ганнибал только моргает в ответ.
– Чего ты ждёшь? Выметайся из моего кабинета, – рычит Уилл.
– Мы едва обсудили это, – упирается Ганнибал, но послушно следует в указанном Уиллом направлении.
Уилл закрывает дверь и, не имея особого выбора, идёт к лифту, несмотря на отвращение при одной мысли о нахождении вместе в замкнутом пространстве. Ганнибал скрещивает руки на груди. На его спокойном лице читается глубокая задумчивость. Может, он сожалеет о своём срыве тоже, но Уилл сомневается. Как правило, Ганнибал не сожалеет о своих действиях и уж точно не о своих словах. Уилл первым выходит из лифта, как только разъезжаются двери, и первым мчится на улицу, вниз по ступенькам на морозный воздух. Он слышит неуверенные шаги за спиной и вполголоса матерится, когда они ускоряются.
Он разворачивается.
– Что?
– Ты сказал, ты любил кого-то, – говорит Ганнибал. – Кого?
Уилл встряхивает головой, пятясь в сторону парковки.
– Иди домой, Ганнибал, – отмахивается Уилл, будто отгоняя бродячую кошку.
– Алану Блум?
Уилл останавливается. Ганнибал не должен знать, что его предыдущий психиатр – бывшая девушка Уилла. Алана не сообщила бы своему пациенту что-то настолько личное, правда? Она всегда была очень профессиональна. Уиллу сложно представить подобное, но другого объяснения он не находит. У Аланы не было фотографий с ним, и ничего в её кабинете не могло даже отдалённо намекнуть на существование Уилла. Он подозревает, что она весьма его стеснялась.
С колотящимся в груди сердцем Уилл решает, что об этом действительно не стоит спрашивать. Как бы то ни было, Ганнибал следил за ним намного дольше, чем он изначально думал. И он бы предпочёл об этом не думать, так как почему-то именно здесь проходит разделительная черта. Он чувствует, что Ганнибал смотрит на него, взглядом умоляет подождать, хоть и его гордость не даёт ему сделать это вслух. Уилл направляется к своей машине, не обронив ни слова. Ему кажется, что он может достичь цели относительно беспрепятственно, пока не слышит признание:
– Она направила меня к другому врачу, потому что у нас был секс.
Из Уилла выбивает дыхание, словно жёстким ударом в живот. Он разворачивается.
–
Что, блядь, ты только что сказал?
Ганнибал заметно сглатывает и переносит вес на другую ногу. Выглядит он неожиданно неловко.
– Теперь я понимаю, что должен был сказать тебе раньше. Это не казалось важным.
Уилл щурится, растеряно уставившись на Ганнибала. Он явно не расслышал.
– Повтори.
Нет, нет,
нет.
Уилл подходит к нему. Он молчит.
И Уилл
взрывается.
К чести Ганнибала, он не отступает назад.
– Уилл, я не знал, что это… Я не знал, что ты или что она бы…
Он хватает Ганнибала за шею и стискивает зубы от напряжения, борясь с порывом его придушить. Отдалённо он осознаёт, что как только сильнее сожмёт руку, Ганнибал сломает ему запястье. Но Ганнибал бездействует, просто откидывает назад голову и смотрит Уиллу в глаза своими, широко распахнутыми и тёмными, с несвойственным ему волнением. Несомненно, это уловка, чтобы воззвать к лучшему в душе Уилла и усмирить его, заставить ослабить хватку. И она
работает. Уилл не хочет напугать его. Он определённо не хочет причинить ему боль, по крайней мере, физическую. Стоя так близко к нему, захлёбываясь своими эмоциями и отвечая на эмоции Ганнибала, Уилл хочет поцеловать его. Но ещё он хочет быть жестоким. Облизав губы, Уилл подаётся вперёд и сталкивает их рты, жадно поглощая, чуть ли не заталкивая язык в горло Ганнибала. Как только мальчик размякает в его руках, Уилл отстраняется, осекая его. Он сжимает пальцы на плечах Ганнибала настолько сильно, что останутся синяки.
– Я не собираюсь трахать тебя, – голос Уилла запыханный, почти рычащий. – Я
никогда не буду тебя трахать. Ты сам не знаешь, чего хочешь.
Так. Ладно. Я не твоя новая игрушка, Ганнибал. Я твой психиатр. Не приходи ко мне домой. И не разговаривай со мной. Жду тебя через неделю или не жду вообще. Понял?
Ганнибал выглядит искренне огорчённым.
– Уилл…
Не умоляй меня. Нет.
– Ты меня понял? – требует ответа Уилл.
– Да.
Он уходит, оставляя Ганнибала одного, не осознавая, почему он просто всё это не прекратил.
***
– Алана, это я. Буду признателен, если ты перезвонишь мне на этот раз. Думаю, ты задолжала мне честное объяснение. Я знаю о… нём.
В чём бы он ни винил Ганнибала, это вина Аланы, что они встретились.
Он призывает всю свою оставшуюся выдержку на то, чтобы не швырнуть телефон об стену. Вместо этого он прикладывает его об стол, частично надеясь, что он разобьётся. Собаки скулят и убегают в другую комнату, а Данте подпрыгивает и упирается лапами Уиллу в бедро, размахивая хвостом в восторге от внезапной оживлённости. Даже Уинстон держится на расстоянии, и это ранит больше всего. Неохотно Уилл сажает щенка на колени. Он слишком устал, чтобы уклоняться от меткого вездесущего языка, лижущего его подбородок и челюсть. Уилл чешет щенка за полувисячими ушами и решает вернуть его Ганнибалу.
Данте лижет Уилла в нос.
Пожалуй, всё-таки нет.
Уилл прикрывает лицо руками, не обращая внимания на мелкие ободряющие прикосновения влажного языка к пальцам, вместо этого сосредоточившись на болезненных укусах. Ганнибал может быть невероятно убедителен. Уиллу это известно лучше кого бы то ни было. Нельзя порицать Алану за то, что она переспала с ним. Для этого нужно было бы быть полным лицемером, особенно учитывая то, как мало Уилл мог дать ей, пока они встречались. Ничего, кроме пустых отголосков близости, – большее, на что он был способен.
Но этого можно было избежать. Как она могла так с ним поступить, насильно свести их друг с другом? Она правда его ненавидит? Он пытался, он делал всё возможное. Просто этого оказалось недостаточно. Она могла бы расстаться с ним раньше, и он бы понял. И он
понимал. Не понимал он её полного молчания. Теперь он понимает.
Вдруг он
осознаёт. Алана думала, что, с его неприятием близких отношений, Уилл будет беспроигрышным вариантом для лечения Ганнибала, но она не хотела, чтобы правда помешала его стремлению помочь. Конечно, она желала своему пациенту лучшего, как и всегда. И, конечно, Ганнибал пробудил в нём что-то, чего он никогда не испытывал раньше, разрушая её теорию к чертям собачьим, и, конечно, Уилл всего лишь ещё одна галочка в длинном списке любовников Ганнибала, составляемом годами. В нём нет ничего особенного, даже для человека, который мало-мальски понимает его. Но он уже знает это. Он поникает, признавая поражение. Если Алана перезвонит, он не ответит.
Нет смысла.
Уинстон тычется носом в бок Уиллу, и остальные собаки подходят одна за другой утешать хозяина.
В течение следующей недели он проводит несколько часов каждую ночь, растянувшись вдоль кровати и просматривая страницы в социальных сетях. Это его новая зависимость, и он задумывается, не был бы алкоголь полезнее. Иногда он просто листает в надежде наконец найти, в чём заключается популярность приложения, но в основном его еженощный ритуал состоит в одержимой проверке страниц друзей Ганнибала, чтобы хоть краем глаза увидеть его самого. Удаётся изредка. Ганнибал отдаляется от своего ближайшего окружения на несколько дней. Когда Уилл обещает себе, что он делает это в последний раз, и собирается удалить закладки, Ганнибал появляется на странице Марго.
– Твою мать, – шепчет Уилл.
Фото добавлено не самой Марго. На мероприятии присутствует мало людей. Девушка с разноцветными волосами, разодетая дежурная из общежития, выдыхает густой дым и выглядит ещё более самодовольной, так повернув фронтальную камеру, чтобы в кадр попала сцена на заднем плане. Сидящий на коленях у Фредерика и довольно-таки отчаянно целующий его парень, в необычайном порыве публичного проявления любви, – Ганнибал. Несмотря на приступ тошноты и детскую ревность, Уилл поражается причудливости фотографии. Ганнибал никогда бы не разрешил выложить такое фото на обозрение всему миру, да и его блаженное выражение лица кажется странным, потому что… хотя бы потому, что это
Фредерик. Сам Фредерик выглядит потрясённым, не совсем понимая, что делает на его коленях Ганнибал Лектер помимо того, что он его парень. И этот самый парень, видимо, убрался в хлам. Мурасаки уже уехала? Это может быть стресс?
Подпись состоит всего из одного слова: «Вау??»
Уиллу это не нравится, ему кажется, что тут что-то не так.
Данте хватает Уилла за большой палец, и он снова выругивается, пряча ногу под спасительное одеяло. Можно считать, что они квиты. Он ложится спать в полной темноте, закрыв глаза под звуки размеренного дыхания собак и характерный рокот приближающейся грозы. Сон не приходит, отступая каждый раз, когда Уилл чувствует, что падает. За закрытыми веками он видит очаровательно кривоватую улыбку, настоящую, ту, от которой обычно поджимаются пальцы на ногах, а внутри всё переворачивается от запредельно сладкого ощущения. Ныне замаранное, оно только сильнее расстраивает его.
***
Забавно, что домой его притащил не тот тип, который подмешал в его напиток наркотик и с которым они настойчиво переглядывались до конца вечера, но на этом его весёлость заканчивается.
Ганнибалу не приносит наслаждения тёплая ладонь на затылке, удерживающая его на месте, но жаловаться кажется нецелесообразным. Краем глаза он замечает промелькнувшую на улице молнию. Шторм замедляется под его внимательным взглядом. Он считает раскаты грома, не отрывая глаз от блёклого неба, пока вспышки не начинают слепить его. В обычной ситуации он бы перевернулся и перехватил контроль, получил удовольствие, полностью ускользающее от него, и его партнёр вряд ли был бы против, но Ганнибал не хочет его видеть. Его может затошнить, и это будет не побочное действие наркотика, захватившего его мозг. В любом случае, ему слишком тяжело двигаться.
Чего Ганнибалу действительно
хочется, так это вырвать ему глаза, которые прожигают его насквозь самым неприятным образом, будто он вещь, которую можно разложить и использовать в своё удовольствие, но не оценить по достоинству. Если такая вещь существует. Он хочет выбить ему зубы, заставить давиться собственными коренными зубами, чтобы не слышать раздражающие звуки его наслаждения. Или он мог бы вонзиться в его горло, вырвав шмат плоти. Фонтан крови по крайней мере заглушил бы вездесущий запах пота и Фредерика, который стал просто невыносимым. Ганнибал не может больше терпеть его. Он зажмуривает глаза и трётся лицом о наволочку, вдыхая аромат порошка. В этих тревожных мыслях нет ничего нового – обычные навязчивые образы, не достойные упоминания на приёмах, но они усилились после истории с Френсисом. Сейчас её почти непреодолимая привлекательность занимает его больше, чем то, что происходит с ним в данный момент.
Впрочем, есть один безотказный способ получить удовольствие от этого занятия. Неважно, насколько он презирает общество Фредерика в последнее время.
Доктор Грэм.
Уилл.
Он отгоняет боль, приходящую с его именем, пугающую новизну неуверенности.
До того, как он додумывает фантазию, Фредерик хрипит и останавливается.
Конечно. Ганнибал морщит нос при виде слюны, которую он нечаянно оставил на подушке, пока мысленно был далеко. Он считает секунды, пока жар над ним не исчезает, радуясь прохладному ветерку, как старому другу. Он сдвигается и ложится на бок на самом краю постели, оставляя терпимое расстояние между ними. Рассеянно проводит пальцами по разгорячённой коже на шее, вспоминая яростное, но нежное прикосновение Уилла пару дней назад.
Пристальнее наблюдая за штормом, он думает о поцелуях Уилла, об ударах молний, отдающих у него в животе, и о тяжести, наполняющей его конечности всякий раз, когда Уилл прикасается к нему или просто улыбается в его присутствии. Его естественный запах собак, хвои, дешёвого виски, который сводил его с ума ещё до того, как он познакомился с Уиллом. Кожу покалывает. Его увлечённость Уиллом
другая, захватывающая, злящая. Его Уилл особенный. Если Ганнибалу суждено потерять Мурасаки, он не хочет потерять ещё и Уилла. Это было бы невосполнимой утратой: он ещё не до конца изучил, что же его так притягивает в этом мужчине. Когда он залижет раны, он начнёт действовать, возможно изменив весь свой подход. Спустя месяцы ожидания и заигрывания его терпение иссякает, он теряет равновесие, а Уилл, кажется, теряет интерес. Он не должен был упоминать Алану, но он хотел затушить последнюю искру, которая могла остаться у Уилла по отношению к ней. Это было необдуманно, отчаянно. Уилл… очень в нём разочарован.
Неужели он просто всё испортил?
Чужеродное чувство страха охватывает его, причиняя физическую
боль.
Итак, сегодня.
– Фредерик?
– М?
– Нам надо расстаться.
