Aspiration

Новый год обещал быть сложным. То и дело названивали родственники, поначалу осторожно выясняя, где и с кем он собирается отмечать, а потом заводя старую пластинку: “О Боже, Лёшечка, ни отца ни матери!” “Хоть бы девушку, что ли, завёл!” “И ходишь непонятно в чем, смени свою дерюгу на что-нибудь!” “И машину почини, наконец”. “Ждём от тебя детей, ох, как я надеюсь дожить до твоей свадьбы! Ты посмотри, какой у Мишки хороший сынок подрастает!” “Все блогом своим живёшь? Хоть бы работу нашёл! Мы так все надеялись на тебя, думали, ты военным/шахтёром/программистом станешь!” Лёша в конце концов выключил телефон, просто наслаждаясь темнотой. Тишина то и дело разбавлялась всплесками смеха соседей за стеной, фейерверками и музыкой, хотя до праздника ещё три дня. Ох уж эти родственники. Все эти нелепые сравнения и жалость ставили его на ступень ниже их, заставляли просить помощи, в которой он уже не нуждается! Некоторые даже навязывали свою помощь, пытались помочь деньгами! Это жутко унижало, делало из него сопливую тряпку, не умеющую постоять за себя. А может, они были правы? Лёша понял, что снова начинает жалеть себя. Жалость к себе хуже ненависти. Жалость жадно поглощает личность, она беспощадна ко всем сферам жизни, пока не останешься совсем один. Поймать её не сложно. Но вот возможно ли выжить без неё? Кто знает. Вот и Лёша не знал. "Я бросал в топку сублимации все. Теперь, когда отец умер… что я буду делать? Кем я могу стать? Да кем угодно. Тем же режиссёром. Художником. Артистом. Кем угодно! Но я стал грёбанным приёмщиком, по сути, грузчиком. Какая ирония." Параллельно в памяти прорезаются последние слова, что они сказали друг другу с Мишей: - Ты же знаешь, что это не так. Что я делал это, потому что любил тебя! - Сейчас мне нахрен не нужна твоя любовь и твои чувства. Убирайся вон из моей жизни, вампир! - Лёша, зачем ты так? Ты за кого меня принимаешь? Ты с кем разговариваешь? С ним? Или со мной?.. - Или с собой, - тихо продолжил Лёша. Лёша пролежал большую часть вечера в постели, пытаясь уснуть. Уснуть как в колыбели. Колыбель. Колыбель. Тихо и мирно. Спокойно, словно у мамы в руках. В настоящих руках. "Пытаюсь регрессировать, спрятаться в колыбель, себе под кожу залезть, стать куском мяса, младенцем. Мои слова не выдерживают столкновение с реальностью." Это взрослая беспомощность: когда тебе двадцать с хреном лет, а ты не можешь решить некоторые свои проблемы до сих пор. "Миша сказал, что любит меня, несмотря ни на что. Просто так. А я веду себя так, словно всё наоборот. Как удобно. Я ребёнок на своём маленьком троне. У некоторых людей розовые очки, а у меня чёрные. Я оказался не прав, а ничего другого и не могу себе предложить. Меня это злит ужасно просто. Ну как же это так я оказался не прав?! Я часто принимаю желаемое за действительное. Я видел не те эмоции на его лице и скрытый в них смысл". Три сосновые ветки за пятьдесят рублей, что он купил пару дней назад, тихо засыхали в вазе. А он спал, забив на все треволнения. *** Бабушка попросила его привезти пихту, и он, конечно, согласился помочь, это же бабушка. Она привыкла уже к его странному поведению и стереотипами докучала меньше всего. Разумеется, дерево застряло между двумя стенами и перилами, ни в какую не желая пролезать наверх. У Лёхи уже просто руки опустились. Он сел на ступеньку и схватился за голову, изо всех сил стараясь не кричать, когда ему больно, не говорить "нет", когда стоило бы, и при этом поддаваться себе и цепляться за жизнь, за свою жалкую слабую шкуру, которую всё равно смоет в унитаз рекой жизни. За что он держится? Он жутко устал, и это была не слабость, это было нечто большее, чем простое разочарование в своей жизни. Это было разочарование в самой сущности жизни, ее поганой и препротивной изнанки, впитанной с молоком матери, которую ему день ото дня приходится… приходилось терпеть. Он с досады пнул поганое дерево. "Я всё считал себя взрослым, как бы не так! Стоит кому-нибудь задеть меня и всё, понеслось по-старому, по накатанной". Чувство, что ты не можешь даже кричать от боли, настолько она подавленная и сильная. Голова раскалывается на несколько враждующих фракций, которые некому усмирить. - Дай помогу, Лёша! Лёша поднял голову, тупо уставившись на Мишу невидящими глазами. - А, так ты следишь за мной, - безжизненно сказал Алексей, не собираясь вставать. - Лёх, я тебе помогу и сразу уйду, если моё присутствие так сильно тяготит тебя. Лёша почувствовал некое оживление. Он боялся прямо смотреть на Михаила, поскольку был на пределе: мог разрыдаться. - Пойдём, - сухим, как скрипучий снег, голосом произнёс он, хватая пихту за нижнюю часть ствола. Миша взялся за середину, и они осторожно приподняли и развернули слегка пострадавшее дерево, потащив его наверх. Бабушка, лишь завидев Мишу, так обрадовалась, что попросила остаться обоих на чай с пирогом. Лёша решил стоически вытерпеть его присутствие, прежде чем вежливо выставить его за дверь. - Вы что же, поссорились, что ли? Надулись оба, как мышь на крупу. А я каждый день захожу на ваш канал, переживаю, жду, волнуюсь. Думаю, где там видео, жалко же, труды пропадают! Лёшка-то ко мне захаживает, а за Мишку волнуюсь, не знаю ведь ничего! Как семья твоя, сынок твой? Миша как-то странно нахохлился, одновременно ссутулившись: - Сын нормально. Жена... Мы развелись. Официально. Бабушка заохала. Лёша с изумлением уставился на Мишу, но, спохватившись, опустил глаза в чай. Однако Миша успел поймать его взгляд, быстро закрывая глаза, стараясь сохранить его образ на сетчатке. - А кольцо-то продолжаешь носить, милый. Любишь Катьку еще? - Нет. Оно не снимается, - сипло ответил Печерский. Лёша быстро спрятал свои руки от его глаз. Бабушка всё вздыхала и вздыхала, и Лёша залпом допил чай, решив закончить этот спектакль. - Пойдём, поговорим, - обратился он к Мише, аккуратно задвигая стул, - Спасибо за чай, бабуль. - Да не за что, - улыбнулась та, убирая со стола, - Вы всё-таки подумайте над моими словами... - Бабушка, - строго сказал Лёша, надевая куртку. - Ой, всё, молчу-молчу! Пока, Лёшка, заходи ко мне в гости на новый год! Лёша вышел, не дослушав. Обида душила его горло, но вместе с ней подкатывали и другие чувства. Они спустились на пару пролетов, и Лёша с силой толкнул Мишу к мусоропроводу. Миша со стоном ударился о побеленную стену. Лёша тяжело и громко дышал, сверкая в темноте глазами. Он был похож на маньяка. Миша готов был вытерпеть всё, подставить обе щеки под удары, если потребуется. Он готов был выслушать всё, что угодно в свой адрес, но только не эти два простых слова: - Я соскучился. Лёха вдохнул ледяного воздуха и закашлялся, задыхаясь от переполняющих его эмоций. Эмоций было столь много, что слов на них не хватало, как и времени. Псковитин встал на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ. Но Миша накрыл их ладонью, как всегда предусмотрительный: - Не здесь. Он потащил несопротивляющегося Лёшку вниз, потом по улице, по дворам, мимо празднующих во всю людей и взрывающихся петард. Привёл его в незнакомую квартиру, довольно неплохо обставленную, но при этом с налётом беспорядка, по всем законам холостяцкого жилища. - Я теперь здесь живу. Лёша прищурился от яркого света, печально глядя на пакетики от чипсов, валяющиеся на столе. - А как же здоровое питание? - В жопу его, - отмахнулся Миша, выбрасывая мусор и наполняя чайник водой из фильтра. Лёша только сейчас как следует разглядел его. Борода стала ещё гуще, но была неровной, клочковатой, плюс Печерский явно набрал несколько кило мышечной массы, тупо жмя железо в тренажерке у Тритона, чтобы забыться. Он сам недовольно осмотрел своё отражение в застеклённой двери, трогая пальцами трёхдневную щетину. - Как дела? - Миша застал его этим вопросом врасплох. - Нормально. Работу нашёл. - Я видел. Лёша стыдливо опустил глаза в пол, хотя тон Миши не был ни осуждающим, ни насмешливым. - Я делал обзоры не только ради себя, но и ради того, чтобы просто провести с тобой время, подурачиться, - начал оправдываться Лёша, - Без тебя этим заниматься было бы… так тошно. Миша поманил его рукой на кухню, наливая кипяток в две видавшие виды, но яркие кружки. - Тебе какой чай: с бергамотом, с малиной, индийский… - Да похуй мне на твой чай! - с отчаянием вскрикнул Лёша, готовый вот-вот лопнуть от недосказанности и напряжения, повисших между ними. - Сядь для начала. Пожалуйста, давай не будем раскачивать ситуацию снова. - Извини, - Лёша с трудом втиснулся между столом и кухонным диваном, запутавшись в ножках. Миша поставил ему под нос дымящуюся чашку, и Лёша машинально начал пить, сильно обжёгшись. - Мне, - медленно начал Миша, - Просто охуенно больно слышать от тебя каждый раз, как ты сравниваешь меня с отцом. Я надеялся, много лет надеялся, что стану чем-то большим для тебя, чем его заменой и грушей для битья. Я изменился ради тебя. Я надеялся, что мы перестанем трахаться и проявлять страсть только ради того, чтобы не обсуждать наши чувства, чтобы всё шло своим чередом, и мы никогда не затрагивали эту тему. Но, видишь, мы сейчас не сосёмся, а сидим и разговариваем. Так вот, я хочу, чтобы ты раз и навсегда донёс до меня свою позицию. Я хочу выслушать тебя и хочу, чтобы ты выслушал меня. “Ого, а он здорово помудрел. Видать его тоже потрепало,” - с нежностью подумал Лёша. - Скажем так: у меня… у нас бывали тяжёлые моменты. Но ни я, ни ты никогда не отворачивались друг от друга, всегда подавали руку помощи и просили об этом открыто. Ты единственный, кто достаточно хорошо понимает меня и привык к моим закидонам. Я прекрасно знаю, что у меня сложный характер и работаю над этим. Мне искренне жаль, что я не могу тебе ничего обещать. Но одно я знаю точно: люблю тебя всем сердцем, - Лёша-таки не выдержал, и слёзы покатились по его щекам. - Я люблю, когда ты плачешь. Это значит, что ты говоришь искренне. - Правда? - Лёша ошеломленно посмотрел на него, - Мне казалось, для тебя это признак слабости. - Только не в этом случае, - он протянул Лёше полотенце, чтобы он вытер лицо. - И у меня тоже бывают минуты слабости, если на то пошло. Я тоже могу бояться, чувствовать неуверенность, отвращение к самому себе. Ты не один такой во всем мире. Лёша взял его за руку, поглаживая кольцо. Миша помрачнел, выдернув кисть из его пальцев. Видно было, что он всё ещё злится, хотя и проявлял ангельское терпение. - Где твоё кольцо? - Сдал в ломбард, - пискнул Лёша, сгорая от стыда, - Жрать было нечего. Миша вернул руки, сжимая Лёшину ладонь с силой и страстью. "У него руки всегда такие тёплые,"- пронеслось у Псковитина в голове. - Я не переставал любить тебя. Ни на миг. Даже когда было тяжело понять твои предрассудки и поступки, я любил твою душу. Я, сознаюсь, порой не верил в тебя, разочаровывался, но всё равно любил. Несмотря ни на что, - снова повторил Миша, не отрывая взгляда от его глаз. Лёшино сердце колотилось где-то в горле. - Я надеюсь на твое доверие, что ты когда-нибудь откроешься мне, как раньше, и я снова познаю тебя полностью, таким, каким ты был в детстве: чистым, непредвзятым, жизнерадостным, - в голосе Миши отчётливо зазвенела нежность, которую он старался подарить Лёше изо всех сил, - Я мечтал увидеть тебя таким, но я отодвигал на второй план весь твой опыт, я забывал, что ты такой, какой ты есть сейчас: настоящий, реальный. Прости меня за это. - Прощаю, - честно произнёс Лёша, потрясенный его словами, - И ты меня прости. Миша встал со стула, и Лёша тоже встал. - У тебя никого после меня не было? - Нет. А у тебя? Миша покачал головой. Лёша поспешно выбрался из-за стола, разлив недопитый чай: - Кровать? - Диван. В зале. Они налетели друг на друга, словно с цепи сорвались: два диких пса. По пути срывая друг с друга одежду, повалились на диван, неистово целуясь. - Ты такой колючий стал, - прошептал Миша, намекая на его щетину. - А, это. Завтра же сбрею. - Мне нравится. Необычно, - Миша продолжил целовать его. Лёша был открыт и свободен. Он дарил Мише всего себя и получал то же самое в ответ. Страсть захлёбывалась в нем, перемешиваясь с тонкой, поющей нежностью. Перевалило за полночь, наступило 31-е декабря. А значит, Алексей знает, наконец, с кем проведет новогоднюю ночь. И Миша теперь знает это абсолютно точно.