Чувствую пальцы твои, Что пробегают по плечам моим. Прикосновения манят, Отдавая по спине заряд. Смотрю в твои глаза, Вверяясь в их плен навсегда. Страшусь испытать То, что принято отвергать. Чувствуя касания рук, Слыша голоса звук, Во взглядах твоих растворяюсь. Я не вольна над собой, Я теряю контроль, Неизведанных чувств исполняюсь!
Ночь заботливо укрывает уставшую землю мраком. Пустынные поля, разделяющие владения Мьюни и лагерь монстров, раскидываются в обе стороны, уходя куда-то за ещё светлеющий горизонт. Мун глядит на высокий дворец с башенками и куполами, длинные флаги с различными гербами слегка колышутся на ветру. В душе королевы не осталось ничего, что связывало её когда-то с прежним миром. Теперь её мир — это мир монстров — справедливый, правильный, истинный. Мун не помнит, сколько уже пробыла в обществе Тоффи. Может, два дня, может, три. Разницы нет, ведь она остаётся здесь навсегда. Навсегда становится королевой другого народа. Тьма хищными нитями оплетает тонкую шею и ползёт на лицо, образуя причудливые узоры сосудов. Вены на теле все почернели и виднеются сквозь прозрачную кожу, серебристые пряди волос окрасились в аспидно-синий цвет, а в некогда чистых, светлых голубых глазах проявились тёмные прожилки. Даже бубны на щеках налились лиловым цветом. Выглядит жутковато, но Мун не сильно беспокоится. Ей, наоборот, нравится её новый облик. Как и Тоффи. Он стоит у неё за спиной и оглядывает с ног до головы. Этот образ куда больше подходит его королеве. Его Мун. Тоффи не помнит, когда так привязался к девушке и когда стал называть её своей. Своей гостьей, своей противницей, своей пленницей, своей королевой. Тоффи подходит не спеша, едва слышно, но Мун, чувства которой обострились за последнее время, замечает движения позади себя. Она поводит плечом и чуть вздрагивает, когда коготь ящера касается её локтя и проводит тонкую черту к ладони. Пальцы сплетаются, Мун подушечками ощупывает костяшки на руке Тоффи, слегка нажимает на пластинки чешуек и водит пальцем между выступами. Лёгкое прикосновение к линии позвоночника рождает волну мурашек, расходящихся по телу, разгоняет кровь. Мун отзывается на его ласки, чуть прогибая спину. Коготь ползёт выше, слегка царапая одеяния, к волосам, отводит прядь от лебединой шеи и мягко касается нежной кожи, чуть задевая её бархат. Больно. Алые борозды всё чётче проступают сквозь бледный покров. Мун недовольно шикает и морщится от щиплющей боли, вызывая у Тоффи усмешку. — Это за палец, — тихо шепчет он у самого её уха, слизывая рубиновые капли с ран шершавым языком, и они тут же затягиваются, не оставляя после себя ни единого следа. Мун лишь хмурится и продолжает глядеть вдаль, рассматривая замок в некогда родных землях. — Как вам нравится вид, моя королева? — интересуется ящер, разминая её плечо когтистой рукой. — Отвратительно, — выплёвывает девушка, и лицо её кривится в надменной брезгливости. Она глядит на гордо возвышающийся дворец и уже живо представляет себе, как многовековой камень будет рушиться под влиянием её магии, как огонь будет полыхать и жадными языками вырываться из окон, пробивая стёкла, и как с пеплом будут уноситься предсмертные крики тех, кто не успеет укрыться от гнева Королевы. Мун заставит мьюнианцев полюбить монстров, силой склонит Высшую Магическую Комиссию к освобождению Эклипсы — единомышленники должны держаться вместе. А если они вздумают воспротивиться ей, то… впрочем, Мун и так знает, что её миролюбивые «реформы» воспримут в штыки, а потому заранее предвкушает расправу над несогласными. Тонкие пальцы Тоффи смыкаются на точёной талии Мун, слегка впиваясь острыми кончиками когтей в ткань платья. Королева лишь слегка вскидывает подбородок и хмыкает, давая ящеру понять, что она позволяет ему это делать. Тоффи ухмыляется. Он действительно удивлён, снова, ею. Тьма действует по-разному на слабых мьюнианцев, но, в основном, подавляет их волю и делает послушными марионетками. Однако в Мун мрак породил силу и стержень, которых не было в прежней девушке. Тьма сделала из Мун другого человека, более совершенного, расчётливого и холодного. — У меня для вас кое-что есть, королева, — оглаживая её шею, произносит Тоффи, и Мун слегка поворачивает голову к нему, давая понять, что заинтересовать её удалось. — Вам точно понравится, — лукаво усмехается Тоффи и протягивает к ней свой хвост, обвитый вокруг её волшебной палочки. Вот только вид у реликвии несколько другой: вместо кристального сердца в качестве набалдашника теперь красуется тёмный серп полумесяца, перевёрнутого вверх рожками. Саму палочку спиралью обходят тёмные нити, сплетаясь воедино почти у основания полумесяца. Мун, широко распахнув глаза, с удивлением рассматривает свою новую палочку, принявшую форму, более подходящую теперь хозяйке. Она осторожно тянет руку к волшебному предмету и почти бережно зажимает палочку в пальцах, располагая её прямо напротив себя. Мгновение, и из небольшой выемки в середине месяца вырывается тёмный огонёк, который тут же приобретает форму сферы, паря аккурат между рожками. Мун самодовольно улыбается и разглядывает палочку под разным углом, поворачивая в руке. Тоффи внимательно следит за её движениями, не в силах оторвать взгляда не от реликвии, но от самой девушки, с таким удовольствием любующейся ею. Королева ещё с минуту крутит палочку в руках, а затем вытягивает руку перед собой и целится набалдашником прямо в замок Мьюни. — Бам! — дёрнув запястьем, словно бы выстрелив из палочки, коротко восклицает Мун, торжественно ухмыляясь. Тоффи разделяет её торжество и примыкает губами к изгибу шеи, с наслаждением слушая, как его королева заливается звонким смехом, не предвещающим ничего хорошего. Для мьюнианцев.***
Ривер напряжённо всматривался в пустынные дали. Почти на линии горизонта, очерченный лёгким дымом, виднелся лагерь монстров. Именно там, сейчас, находилась его лучшая подруга и по совместительству предмет воздыхания — королева Мун. Безнадёжно влюблённый в правительницу Мьюни, Йохансен не раз за эти три дня, что Мун провела в лагере, порывался прийти ей на помощь, желая созвать чуть ли не весь клан Йохансенов для того, чтобы спасти девушку. Довольно романтично: прекрасный принц спасает принцессу из цепких лап коварных монстров. Вот только он, такой неуклюжий, пухлый и приземистый, совсем не подходит под образ прекрасного принца, а Мун уже давно не принцесса. Да и Магическая Комиссия не позволяла ему предпринимать никаких решительных мер. В подобной ситуации, нависшей над их головами опасности, члены Комиссии и армии Мьюни были хуже напуганных детей, жмущихся к стенке и трясущихся от страха. Причин затянувшегося похода королевы в монстровы земли может быть две: либо Мун и генерал ожесточённо спорят о политике и обсуждают условия мирного договора, либо Мун, намерения которой не были известны никому, кроме неё, не смогла справиться с монстрами и сейчас, скорее всего, уже убита или взята в плен. А если даже королева Мьюни, обладая мощнейшим источником магии и силы — волшебной палочкой, не смогла одолеть несколько сотен повстанцев, то что против них смогут сделать воины или маги из Комиссии? Паника, до этого молчаливо сдерживаемая всеми посвящёнными в дела государства, усилилась и вырвалась наружу, когда члены Мьюнианского Совета (в который входили Магическая Комиссия, генералы войск Мьюни и принцы, присутствовавшие в то время в замке) узнали о том, что Эклипса, пусть и на время, пусть и частично, но была освобождена из кристалла Ромбулусом. Зал Заседаний опять, после трёхдневного пугливого затишья, огласился громогласным гомоном вновь собравшихся. «Наказанный парень» вновь был наказан и стоял теперь в углу с поникшим видом, остальные же оживлённо обсуждали положение королевства, ухудшившееся после недавнего известия. — Идиот! Придурок! — кричала Мина Ловберри, одна из самых видных воительниц Мьюни, ожесточённо ударяя Ромбулуса по мускулистой спине своими косами, служившими ей не только причёской, но и своеобразным видом оружия. — Как ты мог это допустить! Мина никогда не отличалась спокойным поведением, а потому, узнав о состоявшемся между Мун и Эклипсой контакте, раньше и бурнее всех отреагировала на новость. Казалось, её гневу не было предела и лишь рамки приличия (если такое понятие вообще применимо к этой воительнице) удерживали её от того, чтобы разорвать Ромбулуса в клочья. Смотритель магического порядка, тоже славящийся своим буйным характером, сейчас преспокойно сидел лицом к стене и смиренно принимал на себя все удары Мины. В другой раз кто-нибудь из собравшихся, да попытался бы усмирить её, дабы восстановить спокойную и рассудительную обстановку Совета, но сейчас, когда даже самые высокопоставленные магические лица были в смятении, никто и не думал останавливать Мину. Словно эта «порка» успокаивала их нервы, словно наказание Ромбулуса и его избиение Миной могли как-то исправить сложившуюся ситуацию. Не могли. Тема для обсуждения на сегодняшнем Совете была неясной: все обсуждали лишь кратковременное освобождение Эклипсы, по сути, не имевшее значения в данный момент особого накала событий. Присутствующие и сами не до конца понимали, с какой целью вели эту бесполезную дискуссию и к чему она, в конечном счёте, должна привести. Никакого мудрого решения принято точно не будет, да и разве это не входит в обязанности королевы, которая на данный момент отсутствует? Без правительницы, пусть неопытной и ещё совсем «зелёной», но всё же правительницы, члены Совета чувствовали себя неуверенно, будто брошенные родителями подростки, которых заставляют принимать первое в их жизни серьёзное решение. Нескончаемые ропот и галдёж всё не смолкали и с каждой минутой лишь набирали новые обороты. Ривер ещё предпринимал попытки перекричать толпу (потому что организованным собранием это назвать было трудно), предлагал свои варианты, просил отправить к Мун подкрепление, вопил вообще полную бессмыслицу, но его не слышали. Его вечно тихий и стеснённый голос не мог пробиться сквозь крики и восклицания других и исчезал в них. В конце концов, оставив совсем это бесполезное предприятие, принц дикарей сполз со своего места и отправился бродить по коридорам замка. Ривер своим добрым большим сердцем чувствовал, что Мун не убита, что она ещё жива и нуждается в помощи. Он знал, что её необходимо спасти, но знал также, что самому ему с этим не справиться. Юноша всё ещё ощущал это мучительное чувство отваги, которое тянуло его безрассудно махать кулаками и бить монстров голыми руками, в одиночку, но он остужал кровь здравым смыслом. Принц прекрасно понимал, что одному ему против повстанцев не выстоять и, какими бы ни были благородными его намерения, бессмысленная смерть во вражеском лагере, будь она сто раз доблестной и храброй, не поможет ничем ни Мьюни, ни Мун, а наоборот, может лишь раззадорить восставших и подогреть их жажду сражений. Звать подкрепление он тоже не мог: выезды из Мьюни были все перекрыты, и Йохансен просто не способен был пересечь границы королевства, чтобы отправиться за своими войсками. О мьюнианских воинах и говорить не стоило: за последние дни военный дух упал настолько, что сами солдаты были не сильнее любого запуганного жителя. Поэтому Риверу оставалось лишь тяжело и горько вздыхать о возлюбленной, брошенной на произвол судьбы. В замке Ривер был лишь на правах потенциального жениха и гостя, и полномочий управлять кем-то у него просто не было. Ему было ужасно совестно за то, что он никак не мог помочь ей. Его даже не успокаивала мысль о том, что он просто был бессилен против обстоятельств, и приходилось плыть по течению. Свечи в замке ещё не тушили, несмотря на то, что снаружи уже поднималось солнце, и естественного света было вполне достаточно. Прислуга сейчас была не в состоянии выполнять свои повседневные обязательства, и никто сильно не беспокоился об отсутствии завтраков, обедов и ужинов, о не убранных постелях, вообще о том, что все слуги, не жившие в замке, ушли к своим семьям. Поэтому и свечи некому было ни поджигать, ни тушить. Огонь в них держался на магии (впрочем, как и многие устройства на Мьюни), а потому не затухал сам по себе. Поэтому Ривера передёрнуло, когда освещение на мгновение исчезло, но тут же восстановилось, заполыхав с какой-то новой, страшной силой. Не успел юноша достаточно удивиться сбою света, как вдруг краем глаза зацепил знакомый образ, мелькнувший в окне. Мун! Принц не поверил своим глазам. Он прижался к стеклу лицом и убедился в том, что к замку сейчас шла именно новоиспечённая королева Мьюни, только вот не в одиночку. Рядом с ней, галантно подставив локоть под руку девушке, шёл генерал, тот самый несокрушимый ящер, который переманил на свою сторону добрую половину когда-то дружественных с Мьюни войск. Генерал тех самых чудищ, что убили её мать. Ривер быстро заморгал и отступил от окна, пошатнувшись на ватных ногах. В голове не укладывалось то, что он видел сейчас. Но, должно быть, Мун вовсе не приятна эта вынужденная близость, должно быть, это всё она делает лишь только для того, чтобы склонить генерала к подписанию мирного договора, а в душе её всю коробит от необходимости держаться с ним за руки, идти вот так, совсем близко, но она, как королева, не показывает этого. Успокоившись этой мыслью, Ривер со всех ног бросился вниз, к главному входу во дворец, и прибыл на место как раз тогда, когда Мун и ящер уже зашли в замок. Вид Мун снова поразил Ривера. Но не только ужасными почерневшими венами, видневшимися на скулах. Выражение её лица было непроницаемым, а взгляд, как бы это сказал принц, стальным. Ривер чувствовал к своей подруге благоговение и возносил её чуть ли не до уровня богинь, но всё же он никогда не видел в её глазах такого странного холода. Но что более всего удивило юношу, так это безразличие, с которым Мун держала себя. Ей словно было абсолютно плевать на всё, что происходило вокруг неё: на ящера, так непозволительно близко стоявшего рядом, на ситуацию в государстве, на смерть матери, и, в конце концов, на него, Ривера. — Мун! — неподдельно радостно вскрикнул Ривер и рванулся к королеве. Он посчитал, что, возможно, его объятия хоть немного приведут в себя девушку. Но, когда юноша обхватил её своими широкими руками, Мун не разделила его счастья, не обняла в ответ, даже не улыбнулась — она с презрением фыркнула и, отступив от генерала, развела руки. — Йохансен… — как-то совсем непривычно проговорила она, не только потому, что никогда не звала его по фамилии, но и потому, что сказала это с таким надрывом, словно каждая произнесённая буква этого имени жгла ей горло. Мун достаточно грубо оттолкнула от себя обескураженного Ривера и, глядя поверх его головы, спросила: — Совет собран? В этот миг Ривер словно забыл все слова, необходимые для ответа на столь простой вопрос. Он глядел на свою возлюбленную и не мог узнать в ней то нежное, чуть ли не ангельское существо, которым всегда привык считать Мун. В её взгляде, лице, не было привычной мягкости и нежности, была лишь жёсткость или даже жестокость. Всё, на что был способен юноша в тот момент — на лёгкий кивок головой. И Мун, удовлетворившись этим ответом, всё так же не глядя на него, обошла принца и двинулась вперёд по коридору, поднимаясь к Залу Заседаний. Ривер только сейчас остановил свой рассеянно бегающий из стороны в сторону взгляд на ящере, растянувшемся в самодовольной ухмылке. Генерал произвёл на него впечатление личностей, которых принц называл скользкими. Монстр глядел вслед Мун и, недолго простояв на месте, пошёл за ней. Проходя мимо растерянного Ривера, он кинул на него издевательский, словно победоносный, взгляд и легко провёл когтистой рукой по его белокурым волосам, растрепав их пальцами. Холодок пробежал по жилам принца, уходя куда-то в ноги. На мгновение им овладел, по непонятной ему ещё причине, страх. Ривер словно ощутил на своей спине дыхание смерти, приближающейся смерти, но приближающейся будто не к нему, но просто пришедшей в этот мир с какой-то ужасной целью. Дискуссия была в самом разгаре, когда Зал Заседаний огласил стук каблуков. Никто и не обратил внимания на вошедшую королеву. Мун окинула присутствующих надменным взглядом и произнесла: — Я вернулась и желаю сделать важное объявление. Созовите народ.