sinner.

Остановка безлюдна. Вроде бы и не конец города, но в атмосфере виснет ночная тишина, разбавленная одиноким рыком общественного транспорта, который уже доезжает свой последний маршрут. — Так завораживает, — Чонгук указывает на разноцветный свет высоток, крепче обвивая руку Юнги и поудобнее устраивая голову на его плече. — Ты постоянно это говоришь, — Мин смеётся и целует черную макушку. У младшего почти всегда радость от каких-то, казалось бы, незначительных вещей, что улыбка умиления сама невольно озаряет лицо. Истина в мелочах. Похоже, именно поэтому Юнги в первый день их знакомства, когда зашёл всего лишь за кофе, решил просидеть в кафе весь день, чтобы дождаться окончания смены милого официанта. Зачем? Самому бы найти ответ на этот вопрос. Интересно вышло сидеть в уютненьком уголке зала, рассматривая снимки людей, которых очень скоро положат его наёмники, и меж тем перекидываться взглядом с зайчонком, который принимал заказ за соседним столиком. В этот день Юнги настоял на том, чтобы проводить Чонгука до дома, на что тот в конечном счёте согласился, потому что противостояние влечения и здравого разума слишком давило. По началу, правда, старший настаивал на том, чтобы подвезти его, всё-таки холодно, да и ему не трудно, но Чон наотрез отказался. Ну оно и понятно. Ребёнок совсем. Как позже выяснилось, ребёнку уже девятнадцать. Студент. Удивительно, но общих тем для разговора в тот вечер они нашли весьма много, хоть и разница в возрасте добрых восемь лет. Уже у подъезда Юнги взял с Чонгука слово, что завтра тот сделает ему такой же вкусный кофе, как и сегодня. Обычно такие вещи как-то быстро забываются. Из Мина и романтик так себе, если честно. Зачем за кем-то ухаживать, если можно просто прийти в клуб брата и уже через пару минут выбирать любого из тех, кто припал к его ногам. Любого из самых лучших, готовых быть кем угодно и терпеть что угодно. Зачем? Юнги просто устал от этого, правда. Иметь всё - понятие растяжимое, потому что Чонгук всё ещё не его, да и вряд ли будет. Даже по щелчку пальцев. Почему не попробовать что-то изменить? Сломать что-то внутри себя, а не кого-то? Это затягивает. Это заставляет просыпаться с мыслью, что сегодня что-то изменится. И Юнги просыпается. День за днём. Потому что действительно меняется. — Я и не думал, что ты согласишься проехаться со мной в транспорте для смертных, — Чон язвит, мечтательно трёт носик и ёжится от осеннего холода. Юнги замечает это, поэтому сразу же распахивает одну половину своей чёрной кожанки, тут же прижимая того к себе. От холода не сильно-то и спасёт, но Чонгуку достаточно и этого. В мыслях, на самом деле, было ослушаться Гука и всё же приехать на своём гелендвагене, потому что вот такие вот разгулы как для Юнги, так и для Чонгука могут закончиться весьма плачевно. Сейчас тяжёлый период. Лишняя осторожность не помешала бы, ведь младший, конечно же, волновал Юнги больше всего. Но так просто его не заставить сидеть дома. Мин не спешил открывать тому глаза на суровую реальность, в которой его предпринимательская деятельность и имеющиеся владения обретают несколько кровавый оттенок. Все жаждут власти. Так было всегда. Война между мафиозными группировками была и будет. У отца Юнги выгодное положение на верхах. Многим это, конечно же, не нравится. К такому удару Чонгука не подготовить и не оградить, но Юнги не может иначе. Не может без Чонгука, хоть и пытается изо всех сил держаться подальше, не вплетать его в чужую войну. Гуку также не обязательно знать про оружие, наркоту, подпольные казино, а уж тем более бордели. Вряд ли его ещё совсем чистый мирок внутри примет всё это. Также глупо скрывать, но иначе пока невозможно. Странно, но Чонгука даже не смущает тот факт, что видятся они обычно только под утро. А в последний раз, в ночь, когда Юнги явился к Чонгуку после очередного дела, на нём совсем лица не было, только глаза горели безумием, и руки вместе с рубашкой блестели от крови, в которой тот будто искупался. Мин навалился на младшего прямо на пороге, а тот и не отстранялся, помог дойти до дивана, сразу же с ужасом осматривая его, спрашивая о том, что произошло и где он был. Юнги отмахнулся одним словом - «работа». Своих ран было не так и много: пару ссадин на руках и разбитая губа. Чон сразу же ринулся на кухню за аптечкой, чтобы обработать. И всё время, пока он бережно водил ватой вокруг болезненных участков, Мин даже не сморщился от боли, настолько та была незначительной по сравнению с той, которую ему доводилось ощущать ранее. И только Чонгук закончил со сбитыми костяшками на руках, хотел было перебраться на губы, но руки Юнги его остановили. Гук, кажется, только тогда поднял на него глаза, полные слёз. И, чёрт, они были настолько огромны и настолько красивы, что Юнги готов отдать голову на отсечение, ведь прекраснее в мире точно нет. В ту ночь оба забыли о своей вере, отдаваясь новой. — Ты сегодня как-то долго, — Юн хмурнеет. — Начинаю ревновать тебя к священнику, — он пытается состроить обделённого, на что Чонгук довольно хмыкает, но видит яркие фары впереди. — Наш автобус, — кивает в сторону приближающегося транспорта, и Чон тут же выныривает из его объятий. Внутри находилась какая-то парочка и спящий пьяный мужик. Первые вышли на следующей. Юнги, расплатившись, похлопывал Чонгука по попе, вынуждая идти в самый конец. Пристроившись у окна, младший откинулся на грудь севшего рядом шатена, и подтянул к себе ногу. — Хён, ты же сходишь со мной в церковь на следующих выходных? — Чонгук поворачивает голову и мурлычет тихо-тихо. Да. Конечно. Он сходит. Только вот как бы иконы кровью не заплакали от демонов, которые войдут в костёл вместе с ним. — Схожу, — Юн целует невесомо, но Чон моментом отвечает и чуть разворачивается, не дав ему так быстро отстраниться. Мин против веры Гука ничего не имеет, хотя сам уже с отчаянием принимает тот факт, что ждать помощи от всевышнего - пустая трата времени. — У тебя губы горят, — Мин хитро ухмыляется в поцелуй, пока Чонгук мягко оттягивает его нижнюю губу. — Сегодня мне впервые стало скучно от речей святого отца, — парень опускает взгляд, пальчиками перебирая молнию на куртке хёна. — Тогда почему у тебя жар? — Юн целует Чонгука в шею, носиком проводя по загривку, пока не замечает, как тот почти незаметно начинает учащать дыхание, расслабленно откидываясь на крепкое плечо позади. Просто Чон не слушал священника, он думал о ночи, их с Юнги ночи, и живот сводило от воспоминаний, что так внезапно его захлестнули. После этого думать о святом стало совсем тяжело. Невозможно даже. Такое впервые. И это очень неправильно, очень скверно, очень... влечёт. — Ах, хён, ты совсем м-меня совратил, — Гук закрывает глазки, от сладостной неги прикусывая нежную кожу собственных губ. Юнги ведет рукой по его боку, неожиданно спустившись запретно низко, а другой рукой окольцевав стройную талию и подтянув того плотнее к себе. — Юнги… хён, пожалуйста, не здесь… — Чонгук шепчет и ошарашено осматривается, имея в виду спящего и, к тому же, нетрезвого пассажира, как некое препятствие, но вместе с этим выгибается, тихо промычав сквозь сжатые губы. — Врать - грех, — Юнги перемещает пылкие губы по тёплой шее, но Чонгук сам тянется за поцелуем, одним пальчиком поворачивая того к себе за подбородок. Его ветровка спадает на предплечья, виднеется белоснежная рубашка и любимый чёрный крестик, покоящийся на груди. Да, повезло Юнги встретить свою полную противоположность. — Всё, что я делаю в последнее время… — Юн нежно надавливает на пах парня и срывает-таки с его губ тихий стон, — грех… — Чонгук спиной ощущает, как горит кожа старшего под одеждой, оттого и ведёт сильнее, до невозможного, губы сами ищут чужую шею позади, ответно покусывая кожу на ней, дабы сдержать себя. — Ты даже не представляешь, сколько ещё раз я тебя опорочил после той ночи… в мыслях… снах… — Ты представлял м-меня? — шёпот на ушко, пока рука Юнги скользит под чёрные узкие джинсы. — Не мог больше думать ни о чём другом… — выцеловывая маленькой дорожкой щеку Чонгука, тот вместе со словами начинает прямо под тканью скользить крепкими холодными пальцами по его члену, с непривычной нежностью и мягкостью надавливая на головку. Другая же рука жадно сминает изящное тело, изучая его с новой точностью, тем самым принося больше желанной ласки. — Б-боже, — Чонгук почти сразу же стал поддаваться бёдрами, хныча в горячую шею за собой. — Расскажи… расскажи, каким я был… — Демоном, развратным донельзя демоном, — Юнги несколько раз мягко обводит пальчиком его уже влажную головку, улыбаясь с неприкрытым голодом, когда тот начинает извиваться и поддаваться его рукам. Гук заводится от одних только слов, а это несказанно кружит голову. Это, блять, просто срывает всю защиту. — Сексуальным... — Чонгук разводит одну ногу шире, упираясь в спинку сиденья впереди и краем глаза осматривая салон, пока совсем не потерял рассудок. — Горячим… и мокрым, — с губ невольно срывается довольно-таки громкий стон, а тело ответно подрагивает. — Таким, как сейчас. — Ты... агх-хр... ты хотел меня таким? — Безумно. — А сейчас, ах... а сейчас, хён? — Чертовски, блять, сильно... Чонгук видит, как кулак под тканью его штанов ускоряется, а сам он почти сразу же соскальзывает по спинке сиденья ниже, поворачиваясь и личиком утыкаясь в грудь Юнги. Руки хватаются за куртку, а сладостный скулёж, вызванный постепенно овладевающим его телом удовольствием, глушится в чёрной водолазке старшего, которая пахнет так вкусно. Чонгук узнаёт нотки любимого парфюма Юнги и уже даже наслаждается происходящим, будто бы спрятавшись в аромате хёна, окунувшись с головой. Рука ходит от основания и упирается в ткань, которая немного блокирует некоторые действия, но Юнги и без этого справляется, что видно по почти что несдержанным стонам Чонгука в его грудь. — Гуки, боже, какой ты сладкий, — Юнги, кажется, сам сходит с ума. И целует своему мальчику шею, невольно клеймит, но Чонгук не в силах, слишком сильно для него, слишком много. И он не сдерживается, ритмично поддаётся бёдрами навстречу крепкому кулаку, пока его не начинает колотить, отчего он сильно вздрагивает, отчаянно сжимая пальцами куртку хёна, до мурашек развратно хныкая и тем самым вынуждая Юнги молиться, чтобы выдержать. В глазах звёзды, только совсем не те, что на небе. А по телу мурашки и скользящая нежным бархатом лёгкость. Пока Чонгук глубоко дышит, не меняя положения в течение минуты, Мин в это время гладит его по чёрным, словно смоль, волосам, размазывая семя по всей длине ствола и вынимая руку, которую младший тут же перехватывает и вбирает в рот, вылизывая каждый пальчик. Юнги глаз оторвать не может, а маленький грешник только ухмыляется, облизываясь кошкой. — Твоя остановка, — Мин придерживает Чонгука, пока тот, в спешке застегнув брюки, выходит из транспорта. Автобус уезжает - и вокруг совсем уж мрачнеет и пустеет. Подойдя к подъезду Чонгука, оба останавливаются в нерешимости. — Ты сегодня не зайдешь? — Гуки запускает руки в карманы раскрытой нараспашку куртки, расчерчивая носиком чёрных ботинок что-то под ногами. — Милый, извини, но работы безумно много, — Юн подходит ближе, поднимая двумя руками краснеющее личико и легко целуя, пока парень недовольно хмурит носик, в который потом тоже получает невесомый поцелуй. — Может, успею завтра к тебе на работу. Сделаешь мне мой любимый кофе, — Мин заботливо застегивает Чонгукову куртку и крепко обнимает его. — Малыш, не злись. Я не могу спокойно отдыхать, когда отцу нужна помощь. А от брата её совсем нет. — Я понимаю, правда. Просто мне мало... — Гук переходит на шёпот, целует Юнги в относительно холодную щёку, но тот ловит его мягкие губы своими, держит лицо с обоих сторон ладонями, и впивается так, что Чонгук, глотая воздух, тихо мычит, мысленно браня свои ноги, которые как-то лихорадочно задрожали, подкашиваясь, но Юнги вовремя переместил руки на его талию, тем самым поддержав. — Мне тоже безумно мало, — фильтровать мысли и действия совершенно не выходит. Резко вжав младшего в стену дома, руки Юнги принялись блуждать по податливому телу, пока то с трепетом выгибалось, отвечая на жаркие касания. Поцелуй стал глубже и жарче, настолько, что один вдох теперь казался непозволительной роскошью. — Ты даже не представляешь... — собрав последние силы воедино, брюнет моментом отпихнул Юнги от себя, открывая дверь подъезда. — Если не успеешь завтра в кафе, то будешь и дальше видеть меня таким только в своих грязных снах, — подмигнув, Гук сразу же закрывает за собой дверь. Юнги смеётся, касаясь губ, которые теперь также горят, и достаёт ключи от машины, которую оставил здесь незадолго до встречи с Чонгуком. Холодно. Тёмно. Но на душе почему-то сады цветут. Мин не сразу решается уехать, потому что тянет назад безумно. Но выбора особого не остаётся. Он в последний раз смотрит из окна автомобиля на загоревшийся свет в квартире Чонгука и, улыбнувшись, выруливает из двора.