sinner.

— Эй, Мин! — оттянув друга за рукав пиджака на себя, Намджун осмотрел зал ресторана, ловя непонимающие взгляды встревоженных посетителей и ответно улыбаясь им своей фирменной улыбкой «всё чудесно и отлично, просто завалите рты и отвернитесь». — Хватит! Всё. Успокойся, — силой усадив друга на своё место, он расстегнул пуговицы на сером пиджаке английского кроя и присел рядом. — Ещё, блять, хоть раз произнесёшь его имя - и я тебя убью, — наклонившись над столиком, Юнги прорычал прямо в лицо своему оппоненту. Тот улыбался, хотя рваные движения вполне показывали его растерянность и даже испуг. Откинувшись на спинку стула, Юн подхватил стоящую на столике бутылку бурбона «Jim Beam» и сразу же наполнил им свой рокс, который ранее уже был нервно опустошён, в отличие от вывевшего его из себя мужика напротив. Намджун, который всё ещё настороженно поглядывал на друга, закурил, перекидывая взгляд к столикам позади. Персонал давно привык к подобным неожиданностям. А клиенты здесь тем более не глупые. Уже безмятежно болтают, пробуют изысканные блюда от любимого ресторана и даже не пытаются косить в сторону, где секунду назад произошёл небольшой казус. — Это бизнес, Мин, — мужчина, который знаком Юнги как некий Субин, хмыкнул и поправил рубашку, на которой Мин чудом не вырвал пуговицы, подхватывая того ровно в тот момент, когда его грязный рот надумал произнести первый слог запретного имени. Ныне даже и не маячивший на горизонте, а теперь пытающийся прибрать к рукам Миновские земли, мужчина явно не понимал, куда лез, когда решил преподнести благополучие Чонгука как стимул отступить, своеобразную угрозу. — А бизнес, как ты понимаешь, грязный и вонючий, словно сточная канава, но знаешь... в этот раз я не отступлю и добьюсь своего, — мирные переговоры изначально были обречены на провал, поэтому Субин долго не думал и кивнул охране на выходе, вставая из-за столика. — Подумай, ведь у тебя всё-таки есть уязвимое местечко, на которое я могу надавить, — а после он развернулся и последовал к лифту, в который уже вошли его телохранители. — Ублюдок, — Мин выругался и сразу же достал из внутреннего кармана пиджака пачку «Treasurer» с зажигалкой. Зажимая меж губ фильтр, он откинул упаковку на столик и щёлкнул перед кончиком сигареты огнём, посильнее затягиваясь густым дымом. В голове не страх, скорее ярость, дикое желание догнать подонка и пристрелить прямо в лифте. Думая и параллельно крутя в руке айфон, Юнги, наконец, нашёл нужный контакт, уводя руку с зажатой меж пальцев сигаретой к пепельнице. — Алло? Ты ещё в офисе? — ответили на второй гудок. — Нарой мне всё, что есть на нашего нового клиента. Утром скинь, — телефон устало откинут на столик, а Мин, расслабляя галстук, продолжает курить, в голове проворачивая дальнейший план действий. Намджун смотрит на это с усмешкой и наклоняется ближе: — Может, тебе не следует так горячиться? Мужик понятия не имеет, куда лезет... — Он угрожал мне минуту назад, Джун. Угрожал ему, — Юнги тушит сигарету и тянется к бурбону, чтобы допить. — Подумать мне, видите ли, хорошенько нужно, — чуть язвя, процитировал Мин, морщась от вкуса крепкого алкоголя. — И откуда эта сука вообще узнала о нём? — Думаешь, он единственный, кто следит за тобой? — усмехнувшись, Ким поудобнее устроился на стуле, жестом подзывая официанта, чтобы сделать заказ. — Я скрываю его, Намджун, всеми силами, понимаешь? Но, блять, я не могу уже так, и он не может. И я... чёрт! Я хочу, чтобы он жил нормальной жизнью, а нормально - это... это, как минимум... — Без тебя, — завершил Ким. — Не отпущу, — Юнги смотрел куда-то в пол, сквозь него даже, от нервов отбивая пальцами по подлокотнику стула. — Эгоист, знаю. Но я с ума сойду без него. — Уже, брат, — Ким проводил проходившую мимо молоденькую официантку звериным взглядом, а потом обернулся и, смягчившись в лице, положил свою руку на плечо Мина, несильно сжимая. — Уже.

***

Так как Юнги был слегка подвыпившим, Намджун не пустил его за руль, хоть тот и рвался. Сам Ким планировал ещё задержаться в ресторане, поэтому усадил Мина в свой автомобиль и приказал водителю, после того, как отвезёт его в нужное место, вернуться назад и обо всём доложить. Мин цеплялся глазами за горящие вывески, фонари и фары проезжающих мимо авто, но пальцы сами набрали номер, сами поднесли телефон к уху, и ответивший голос сразу же заставил протрезветь: — Юнги? П-привет? — Да, малыш, это я. Привет, — он откашлялся, выравниваясь. — Всё хорошо? — А... эм... да, вполне, просто устал очень. Сам как? Почему ещё не спишь? — Я собирался, просто... немного страшно в последнее время, — парень говорил очень тихо и, видимо, устало. — Что? — Мину пришлось потереть глаза и похлопать себя по лицу, чтобы привести разум в более-менее адекватное состояние, способное уловить всю суть того, о чём говорит Чонгук. — Н-ничего, на самом деле, просто мои накруты. Не бери в голову. — Гуки? — Что?.. — Ты не должен скрывать от меня то, что тебя беспокоит. — Просто... непонятное какое-то состояние внутри, я... мне... стало как-то страшнее покидать работу. У меня ощущение, что за мной постоянно кто-то наблюдает... Это так странно. Может, это просто из-за стресса. Я не знаю, но... — Я скоро буду. — Что?.. Юнги, пожалуйста, не нужно заморачиваться, это просто мои предположения. Они ничего не значат. К тому же ты устал и... — Я уже подъезжаю к твоему подъезду. Не открывай никому, пока не посмотришь в глазок, понял? — Хён, пожалуйста... — Ты меня понял? — Да.

***

— Юнги? — дверь перед носом открылась, а на пороге появился растрёпанный, почти засыпающий и явно уставший Чонгук, который ещё даже не переоделся с работы, видимо. — Тебе не обязательно было... — Молчи, — Мин даже не дал младшему толком сообразить, как, обхватив его голову руками и заткнув своими губами, ввалился в дом. Чонгук промычал что-то несвязное, сначала кладя руки поверх чужих, а потом сдаваясь и ища поддержки на сильных плечах. Юнги целовал жадно, быстро, смакуя каждой мельчайшей частичкой сводящего с ума мальчишки, начиная от кофейного аромата тела и заканчивая клубничным вкусом губ. — Юнги?.. — Мин вжал того в стену, сразу же вгрызаясь в нежную шею и в спешке стаскивая с себя пальто. — О, Боже... — младший отдавался, запрокидывая голову, плавился карамелью в руках любимого мужчины, неосознанно позволяя тому творить с собой запретные, безумно грязные и ужасно грешные вещи. — Весь этот грёбаный день... вспоминая минувшую ночь... и твои губы.... не могу без тебя, не могу и минуты, — пальцы с осторожностью пробежались по ткани белоснежной рубашки, находя упокоение на пояснице младшего. — Я слишком люблю тебя, Гуки, слышишь? Слишком люблю... — и зацеловывал безумно, прикусывая тёплую кожу, будто зверь помечая свою жертву. — Хён?.. — Чонгук стал приходить в себя, руки скатились Мину на предплечья, пытаясь усмирить его горячий пыл, хоть как-то привести себя. — Пожалуйста, не надо... я н-не могу, Юнги... Стой! — шатен отстранился, а Чонгук, не имея более поддержки, скатился по стене вниз, оседая на пол. — Прости... Гуки, боже, мой маленький, прости меня, — потерянное самообладание, повергшее в шок самого Юнги. Он упал на колени прямо перед испуганным парнем. Взяв его руки в свои ладони, Мин целовал каждый хрупкий пальчик и с нежностью ласкал их своими руками. — Я не знаю, что на меня нашло, я просто... схожу с ума... схожу с ума по тебе... от любви к тебе, от всего, что прямо сейчас дробит мою грудную клетку и тянется к тебе. Чёрт! Я больше не могу это контролировать, я пытаюсь, но не могу, срываюсь, будто какой-то законченый наркоман! Чонгук молчит. Он очень устал, очень измучен и очень... понимает каждое слово, ловя их, будто удары, пощёчины, выжигающие огнём всё изнутри. Так желанно и в то же время больно видеть любимого каждую ночь, весь день молясь за то, чтобы с ним всё было хорошо, теряясь в каком-то немом чёрно-белом кино и оживая только с наступлением сумерек, когда миру возвращаются прежние краски. Неправильно. Неправильные. Сглотнув, младший подползает ближе и взбирается на колени к Юнги, обнимая за шею. — Ты мучаешь меня, хён... ты делаешь мне очень больно... адски... — Чонгук мягко касается влажными и горячими губами шеи старшего, и тот сразу же обнимает парнишку, утыкается носом в его волосы и вдыхает его запах ненасытно, зависимо, желая заполнить лёгкие одним лишь Чонгуком, его любовью, которой он и без того пронизан, словно шипами. Цветов. — Я молюсь за тебя каждый день, хён... за нас... — Я не дам никому и пальцем тебя тронуть, слышишь? Убью каждого, кто посмеет, — Гуки скрестил ножки за спиной мужчины, роняя голову тому на плечо. Из-за бешеного сердцебиения кажется, будто крестик на груди горит, и Чон кусает губы, про себя моля ангела-хранителя уберечь Юнги. — Я очень устал, хён...

***

Уже в спальне, при тусклом свете и разноцветных бликах стёкол, Юнги гладит шёлковые чёрные волосы Чонгука, пока тот наблюдает за ним, подложив ручки под подушку. Не раздеваясь, они просто рухнули рядом друг с другом, и кажется, время замедлилось для двоих, а то и вовсе остановилось. Юнги запутался во многих вещах, делах, людях, но не в Чонгуке. В нём он уверен. Если не ангел, то точно не человек. Таких не бывает. Непорочный ребёнок, белоснежная лилия, луч света, посланный Богом, чтобы развеять тьму... или же раствориться в ней. Агатовые глаза смотрели безмолвно, но Мин видел в них миллионы вопросов, мыслей и чувств, от которых хочется спасти ни в чём не повинный разум. Эмоции сменялись одна за другой, а мужчина не уставал любоваться красотой, чистотой и выразительностью молодого личика. Чонгук слишком красив не только для Юнги. Он слишком красив для всего мира. Слишком. — Могу я... поцеловать тебя? — шатен задерживает ладонь на щеке Чонгука, оглаживая большим пальчиком нежный бархат кожи. — Разве я когда-нибудь тебе что-нибудь запрещал? — Гуки слабо улыбается, поддаваясь ласке. — Ты должен запрещать, — Юнги приподнимается, тенью нависнув над младшим. Ближе, казалось, уже невозможно. И губы, накрывшие чужие, дрожащие и сладкие, лёгкими касаниями спускались к открытой шее. — Иначе я совсем потеряю контроль.