sinner.

В раскрытое окно изредка заносит ночной ветер, который врывается в просторы комнаты порывами, гоняя блеклую ткань занавесок своим холодным дыханием. Ночь слишком тихая, а звёзды в совсем уж чистом небе будто бы сильнее обычного дрожат, окружая одинокий месяц. Чонгук ворочается на постели и, как бы он не приютился под лёгким одеялом и подушкой, осенний холод начинает пробирать до костей, отбивая неспокойный сон совсем уж. Юноша поднимается резко, так, что глаза ещё привыкают какое-то время к темноте и обстановке. Так холодно, что он сразу же подрывается с кровати, дабы быстрее прикрыть окно. Сон сумел подловить парня из-за усталости слишком рано, потому, вернувшись после душа, он совсем забыл о комфорте и тепле. Быстро переодевшись в широкую домашнюю толстовку и штаны, Гук натягивает на себя ещё и домашние мягкие тапочки, всеми силами пытаясь согреться, потому что болеть ему сейчас точно никак нельзя. У него учёба и работа. На кухне уже кипит чайник, и брюнет добавляет дольку лимона в травяной настой, чтобы уж наверняка. Однако он успевает только присесть на стул, сделав несколько глотков горячего лекарства, как в дверь стучат. Чонгук пугается от неожиданности, потому что звонок у него рабочий, а поздно так к нему никто не заявлялся никогда прежде, разве что Мин Юнги, но тот всегда предупреждает о своём приходе, да и звонком пользуется, по-интеллигентному ожидая, применив короткий один. Чонгук подходит к двери с настороженностью и быстро заглядывает в глазок. Внутри всё отмирает, побуждая юношу облегчённо выдохнуть, стоит ему увидеть в дверной лупе знакомый силуэт. Чон быстро открывает замок и не успевает даже слова обронить, когда перед собой видит Юнги. Он опирается о стену и улыбается, когда поднимает глаза на застывшего парня, после чего сразу же валится на него, не удержавшись за косяк двери. Происходит всё слишком быстро, и Чонгук очень пугается, потому что видит кровь, на лице Юнги, на его белой рубашке, костюме и галстуке ослабленном. Тот перепачканными в крови руками измазывает брюнету всю одежду, когда всё-таки даёт помочь себе и поддержать. — Боже, что произошло? — закрыв дверь, Чонгук кое-как приспосабливается и помогает Мину дойти до дивана. — Ты ранен? Хён? — он пытается заглянуть в лицо мужчины, но видит только пару ссадин и кровоточащий уголок рта. Юнги снова улыбается, как умеет, с какой-то теплотой и непонятно откуда взявшимся доверием, так, что Чонгук замирает и, кажется, дышать забывает. — Гуки... Будто бы просто хотел это сказать, будто это только и нужно было, не для фразы какой-то, объяснения, просто имя на языке распробовать, словно долгожданную панацею. — Я... я сейчас, нужно обработать раны. За секунду метнувшись на кухню, Чонгук дрожащими руками достал из шкафчика небольшую аптечку со всем необходимым. И, опустившись на пол напротив старшего, он быстро достал ватный диск, смачивая его перекисью, пока осматривал те участки, которым следует уделить внимание. И к счастью или к ужасу, но Чонгук понял, что большая часть крови не принадлежит Юнги. Совсем. — Будет н-немного щипать, — Чону пришлось придвинуться и, приподнявшись к лицу Юнги, оказаться между его ног. С осторожностью прикоснувшись к ране у самого края сводящей с ума ухмылки, Гук услышал шипение и сразу же посмотрел в глаза хёна, остерегаясь того, как бы он не разозлился на него, но разве Чонгук сам бы не желал всем нутром сделать всё менее безболезненным, будь раны хотя бы немного меньше? Юнги же совершенно не был заинтересован в боли. Он только и следил за Чонгуком, так внимательно, словно глазами пытаясь впитать каждое его действие, каждое малюсенькое движение. На последующие прикосновения Мин не реагировал, только наблюдал с голодом, изучая лицо напротив искусно и даже пугающе. И когда его холодные и измазанные кое-где алым руки мягко коснулись тёплых боков, Чонгук вздрогнул, но глаз так и не поднял. — Я не закончил с руками, там тоже раны, Юнги, — голос прозвучал так тихо, что Мин ближе наклонился к нему, позволил, убирая руки на свои колени. Парень брал их по одной в свои ладони и, мягко дуя на стёртую кожу, касался следом ватой с антисептиком. Сменив диск, он хотел вернуться к лицу, чтобы закончить с губой, но холодные руки коснулись его снова, останавливая. Парню пришлось сильнее опустить голову, он только спустя время прочувствовал весь страх, охвативший его горло когтями. Всхлипнул так тихо, но Юнги заметил тут же. Его это встревожило, напугало даже. Он обхватил ладонями лицо парня и поднял на себя. Как бы Чонгук не пытался, слёзы с его глаз покатились, а длинные ресницы мгновенно впитали влагу. — Я тебя напугал? Чонгук закрывает глаза и позволяет мужчине смазать влагу, которая так неконтролируемо увлажняла щёки. — Что... произошло, х-хён? Ты кого-то убил? — он надеялся, что Юнги даст ему ответ, который утешит и отнимет эту дрожь. Ему правда страшно, но не из-за Юнги, а за него, за его душу, которую он чернит, руки, которые омывает в чужой крови. Но Мин молчит, просто смотрит на Чонгука, и тот без слов всё понимает, понимает и не может сдержать ужаса в себе. — Боже мой... — ладонь закрывает губы, но Юнги не хочет на это смотреть, не может, и опускается на колени к Чонгуку, обнимая того как можно сильнее. — Он был плохим человеком. Он знал о тебе. Это меня беспокоило больше всего, Гуки. Я не мог ему позволить навредить тебе, понимаешь? — Н-никто... не заслуживает смерти, Юнги... — Я знаю, малыш, но он её выбрал, раз смел мне угрожать. — Это смертный грех, хён, это... это очень плохо. Я не хочу, чтобы ты за это был наказан, чтобы ты страдал... Полицией или Богом. Я молюсь за тебя так часто, но этого мало, п-понимаешь? — Ангел... — Нужно раскаяться в своих грехах, — Чонгук вытирает слёзы рукавами и смотрит в упор, он так воодушевлён своей верной мыслью. — И тогда всё будет хорошо... это должно быть искренне, это - груз, который может утащить тебя в ад, если его не скинуть. Юнги улыбается с выдохом. Он уже в аду, из которого не выбраться, но только Чонгук сможет, и Мин сделает для этого всё, продолжая любоваться адом, в котором ему и место. — Ты такой красивый, Гуки, такой... чистый и наивный. Мне так совестно за то, о чём я думаю сейчас, но ты меня губишь этим. — Что?.. — Чонгук стихает. — О ч-чём? — спросил он дрожащим голосом. — О чём ты думаешь, Юнги? — Не надо, ангел. Не заставляй меня говорить, — и напряжение в челюсти и концах пальцев скопилось. Юнги смотрел, не сводя взора, и, будто бы раздумывая, боролся с собой и зверем внутри, который упорно рвался наружу, скребя длинными когтями его тело изнутри. — Юнги?.. Хён? — Мин попытался увести взгляд, вновь присел на диван, но Чонгук приподнялся выше, и, успев только проматериться в сторону, уворачиваясь от настоящей ловушки, Юнги сдал позиции и рывком потащил того на себя, свои колени, взглядом сжирая его и кромсая на части. Чонгук только всхлипнул испуганно и сразу же будто замер, дышать перестал, очутившись на мужчине. — Я не смогу... — Юнги склонил голову набок и сказал это так близко, почти что в губы Чонгука, еле задевая их очередным словом, и младший задрожал, вздохнул резко, крепкие ладони на своей талии ощутив. — Не смогу остановиться. — Почему?.. — Я зверею, малыш. Рядом с тобой невозможно это... сдерживать, — и губы брюнета касаются подбородка Гука, спускаются ниже и за ушком, чуть ниже проводя, плотнее захватывают кожу и пачкают собой. Чонгук от новых ощущений глаза закрывает и судорожно ловит губами воздух. Пальцы мужчины уже подняли края толстовки и чувствовали горячую кожу под собой. — Ты хочешь уйти? — тихо выдыхает Гук. — Ни за что, — рычит Юнги, срываясь на сладких губах, что уже таяли под его напором, растекались сахарным сиропом на языке. И Чонгук захныкал невольно, заставляя пальцы Юнги сжать его ягодицы до боли, пройтись по бёдрам и уронить на спину. Мин укрыл его собой, навалился сверху лавиной. И, всё-таки разведя Чонгуку колени, он налёг на него плотно, грудью ощутив трепет чужого сердца и холод метала крестика над ним.

***

Утро пробралось в просторную комнату незаметно, озарив светом и еле уловимым шумом города за окном. Всё это казалось таким новым, таким непривычным и удивительно нежным. Рука Юнги покоилась на талии Чонгука, который, уткнувшись мужчине в грудь, тихо дышал, ещё не пробудившись ото сна. Пряди его волос были спутаны и волнисты, казалось даже, жар ночи до сих пор влагой их подпитывал. Он был красив, настолько красив, что Юнги даже не успел пожалеть о том, что пробуждение настигло его так рано, он лишь любовался, нежно поглаживая тёплую спину, одеяло с которой спало, оголяя уже не невинную кожу. Гук доверился Юнги, отдал себя, позволяя владеть. Теперь Мин ни за что и никому его не отдаст. Теперь его. Теперь Чонгук - самое ценное, что только беречь и прятать ото всех, от всего мира. Юнги смотрит на милый будильник рядом с постелью и вовремя вспоминает о встрече, которая, если верить бегущей стрелке, уже через два часа и несколько минут. Чонгука будить не хочется так чертовски сильно, но парень будто на каком-то подсознательном уровне это чувствует и льнёт к нему ближе, тихо шепча на ушко какую-то неразбериху, пока окончательно не упускает сон. И Чонгук уже прислушивается и, всё так же лёжа на мерно вздымающейся груди мужчины, смотрит на него полуприкрытыми глазами. И улыбка трогает его губы, когда Юнги целует в них. — Доброе утро, — оставшийся на всю ночь гость поднимает спадающее с покатых плеч Гука одеяло выше, кутая его и обнимая. — Доброе утро... Юнги. — Как... как ты себя чувствуешь... сейчас? — Мин беспокойно смотрит в уже полностью распахнувшиеся глаза, которые парнишка тут же уводит. Щёки его моментом покрываются нежно-розовой краской. — Свободно, — только и говорит, выводя пальчиками узоры на обнажённой груди мужчины. — Ты... был очень нежен со мной, Юнги. — Ты так смущён. — Это правда, — и Чонгук смеётся, натягивая край одеяла себе на лицо в попытке выбраться из объятий старшего. — Хэй, малыш! Чонгук залезает под одеяло и, схватив подушку, хочет защититься, поэтому бросает её в Мина. Тот веселье разделяет, перехватывает атаку, с меньшей силой кидает в ответ, но Чонгук уворачивается, хочет соскользнуть с постели. Юнги его ловит, не даёт. Подтянув за запястья, их же и заводит за голову, блокируя, когда валится поверх смеющегося и уже взрослого ребёнка, и дышит с ним же наперебой. Глаза их понимают друг друга, ими они и ведут диалог, не издав и звука. И Юнги понимает, что готов проигрывать ему, в то время когда Чонгук сдаётся вот так вот просто, позволяя делать с собой всё, что он только захочет. А Юнги хочет. Потому он и целует резко, заставляя Чонгука почти вскрикнуть от неожиданности, воздухом почти захлебнувшись. Желание мужчины побеждает в неравной схватке, и Чонгук уже в следующую секунду расслабляется, даёт себя целовать, даёт трогать, пока другая рука крепко держит зажатыми его запястья за головой. С мягких губ Юнги голодно слетает на шею, но всё ещё держится, хоть и ощутимо слабее, чем этой же ночью, оттого и действия нетерпеливее, и мысли грязнее. Глаза застилает пелена, наполняющаяся красками, когда Юнги толкается в него. Чонгук хочет закричать, но губы его лишь с оттенком судорожного вздоха замирают, когда он от внезапного действия подняться хочет, сразу уткнувшись в плечо мужчины, который всё ещё крепко держал его руки. И когда Юнги начинает двигаться, Чонгук сходит с ума, мысли его исчезают, всё комом мешается, и он думает, что его невидимая сила растворяет, вплетая в ткань постельного белья. Снова и снова, толчок за толчком, и становится приятно, становится мало. И после шумного выдоха мужчины ему в висок, который тот целовал, буквально не отнимая губ, когда бёдрами стал сильнее темп наращивать, заставляя кожу о кожу биться, Чонгук не выдерживает, он извивается и стонет открыто, выгибаясь, когда чужие губы вдруг шею кусать начинают, к губам возвращаясь, будто к источнику, чтобы напиться. И целовал Юнги глубоко, целовал умело, лаская языком чужой, прикусывая губы до красноты и боли. И потом, когда Юнги совсем себя терять стал, то сил хватило лишь на то, чтобы прижаться лбом к чужому, вновь и вновь наращивая фрикции, пока оба в унисон не застонали. Чонгук весь вздрогнул, не в состоянии места себе найти, когда второй оргазм, который дарил ему Юнги, вновь не захлестнул его. И парень метался под ним, пока мужчина, дышащий всё ещё неровно, снова их губы не соединил, успокаивая. — Тише... т-тише, детка, — отпустив руки, Мин стал целовать ему онемевшие запястья и пальчики покусывать, чтобы тот стал улыбаться, уже более-менее придя в себя. — Мы же не хотим, чтобы твои соседи встали так рано в свой, возможно, единственный выходной, — сказано было таким глубоким и хриплым голосом, окончательно возвращающим юношу в реальность. — Боже... — Чонгук, будто осознав всю трагедию того, что совсем не сдерживал себя сейчас, лицо ладонями прикрыл. — Как же стыдно... — Эй, Гуки, не прячься от меня, — Юнги отнял его руки от лица и подхватил в свои, вновь целуя, после чего повалился рядом. — Как бы мне хотелось никуда не уезжать от тебя сегодня, завтра, послезавтра, неделю, месяц, год... Чонгук тем временем уже поднимал свои вещи, что были ночью небрежно брошены в порыве на пол. Переодевшись в чистое, он вновь рухнул к наблюдавшему за ним Юнги, залезая сверху и получая очередные поцелуи. — Ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь. — Я знаю, малыш. Но не все мои желания поддаются чужим планам, — Юнги гладит его спину и бёдра нежно, смотрит с хитрым прищуром, чтобы загрустить не дать, и продолжает: — Постараюсь вернуться к вечеру. — Сегодня? Завтра? Послезавтра? Неделю? Месяц? Год?.. — тот дразнит, а мужчина лишь смеётся. Но смеётся с грустью, которую Чонгук, к сожалению, ощущает.