Need

Он в порядке. Они дома. Он в порядке. Томми держит все в себе, смотря в небо, полное звезд. Вокруг ни звука. Он все еще слишком уставший, чтобы говорить. Кажется, это сделает только хуже. Он в порядке. Они дома. Кроме них. Они могли бы вернуться в Англию, но нет гарантии, что он увидит свой дом снова. Скорее всего, ему придется вернуться снова. Может быть, не во Францию, но куда-то, где страшно и… — Ты спишь? Томми открывает глаза. Ему не нужно поворачиваться, чтобы узнать, чей это голос. Это он. Алекс. Эгоистичный ублюдок, у которого хватает смелости озвучивать то, о чем он, Томми, даже не смеет думать. Алекс. Томми все еще не уверен, что ему нравится Алекс. Иногда он думает, что он ненавидит Алекса. — Нет, — говорит Томми. Он ненавидит, какой тихий и дрожащий его голос сейчас. Восемь дней, как они вернулись. Должен ли он чувствовать себя нормально? Почему он не может быть, как Алекс, который был по горло в чувстве вины и стыда за два дня до того, как пришел в себя и стал таким дерзким и уверенным? Таким чертовски уверенным. Томми так ненавидит его за это. Так же как ненавидит то, что нуждается в этом ублюдке… рядом с собой. Это только в его голове, но все равно заставляет его нахмуриться, потому что… это не имеет никакого значения. Он ненавидит этого парня, и да… он чувствует панику и боль, если Алекса нет рядом. Это целая травма. Да! Конечно, это травма. Всем им нужен хороший психотерапевт для вправки мозгов. — Мне холодно, — ворчит Алекс своим раздражающе-глубоким голосом. Томми зло смотрит на ночное небо. Он знает, что делать. — Иди спать в барак, — говорит он. Он старается держать голос ровным, но не справляется. Алекс оскаливается.  — Вряд ли там будет еще место. — Его голос становится ниже, грубее и медленнее, — Иди сюда. Я не хочу сдохнуть от холода. — Не сдохнешь. Сейчас июнь. — В чертовом июне холодно. Давай же, друг. Томми крепко сжимает глаза и скрепит зубами, стараясь всеми силами игнорировать его, но все дело в том, что… Он хочет того, о чем просит Алекс. Он хочет спать рядом с ним. Это чертовски больно, как сильно он хочет этого. Его тело ноет. Оно хочет быть с кем-то, хочет почувствовать чье-то тепло, чью-то силу. Силу Алекса. — Давай, Томми. Томми вздыхает, поднимается и смотрит вокруг. Есть другие солдаты, которые выбрали (или были вынуждены) спать под открытым небом, но он и Алекс достаточно далеко от них. Он никого не может увидеть, не в темноте. Их никто не должен заметить. Нет ничего такого в том, чтобы сохранять тепло тела с телом другого солдата. Конечно, ничего. — Ладно, — бормочет Томми. Потом подвигает свой самодельный матрас к Алексу и ложится спиной к нему. В следующую секунду крепкое, длинное тело прижимается к нему, а сильные руки оборачиваются вокруг талии Томми. Томми закрывает глаза, медленно выдохнув. Это не срабатывает. Он все еще дрожит. Его кожа зудит. Наверное, из-за того, что не мылся с тех пор, как они с Алексом искупались в речушке поблизости. Они должны были мыться по отдельности, но никто из них не чувствовал себя комфортно рядом с водой, так что они сделали это вместе, как и всё остальное в эти дни. Томми ненавидит это. Ненавидит, что стал частью АлексиТомми. На них косо смотрят другие солдаты, но никто ничего не говорит. Все они по-своему стали странными после Дюнкерка. Он и Алекс были еще не самыми странными. — Почему ты так чертовски напряжен? — шепчет Алекс, опаляя теплым дыханием ухо Томми. Томми закусывает нижнюю губу, молясь, чтобы боль отвлекла его от больной реакции тела на Алекса. У него просто долго не было секса. Точно. Он не… не этот. Он нормальный. — Ты воняешь, — говорит Томми. Алекс возмущенно фыркнает.  — Я? А ты что? Пахнешь цветами, что ли? — говорит он, прикасаясь к шее Томми. Черт, что он творит? — Перестань, — пытается приказать Томми. Он издает стон, когда Алекс касается мягкими губами его шеи, а грубая щетина трет его кожу. Он нормальный, он нормальный, он нормальный… Томми стонет. Его член такой тяжелый. Он чувствует, как сходит с ума. Алекс останавливается. Черт. Томми вздыхает. Его лицо горит и его член все еще напряжен, несмотря на его разочарование. Извращенец. Конечно, Алекс будет называть его извращенцем. Может быть, даже ударит его. Томми стыдно: его член к тому же еще и дергается. Он точно больной. Алекс прочищает свое горло. — Долго не было? Да? — спрашивает он, мягко смеясь. Томми выдыхает. — Да, — говорит он тихо. — У меня тоже, — говорит Алекс, его голос переходит в шепот. Пауза. И тогда Алекс непринужденно говорит:  — Поможем друг другу? Томми делает еще один вдох. — Конечно, — говорит он, до того, как может себя остановить. Это плохая идея. Это чертовски ужасная идея, но… он так чертовски в этом нуждается. И кроме того, это не делает его… не нормальным. Просто дружеская дрочка, ведь так? Ничего такого. Не то, что бы Томми делал это с парнем, но он слышал, что некоторые парни, некоторые нормальные парни делают такое иногда. Так? Вдруг что-то тяжелое прижимается к его заднице. Член Алекса. Томми вздрагивает, его собственный член ноет. — Пожалуйста, — шепчет он, и Боже, это такая плохая идея, но рука Алекса уже снимает его штаны и тогда… чертчертчерт… она обхватывает член Томми, большая и мозолистая. И это так хорошо, так чертовски хорошо. Томми не может дышать. Он скулит, нуждаясь в большем. Алекс кусает его за шею и начинает водить по члену грубо и быстро, пока Томми стонет, дрожит и так нуждается в гибких руках Алекса. Это ошибка. Он не педик, но в этот момент он хотел бы быть им, хотел бы, чтобы Алекс вошел в него и никогда не выходил. Чушь, чушь, чушь, так хорошо…. Томми кончает со слабым криком, но, что странно, не чувствует себя удовлетворенным. — Моя очередь, — говорит Алекс, вытирая свою руку о майку Томми. Извращенец, думает Томми, давая Алексу положить себя на спину. Что теперь? — Я собираюсь трахнуть твой рот, — спокойно заявляет Алекс, расстегивая свою ширинку. Томми моргает, собираясь протестовать, отказаться, ведь это так по-гейски. Он не гей, но Алекс седлает его грудь и… он такой длинный. Член толкается ему в рот. Томми собирается остановить себя, но его язык уже снаружи и лижет головку. Алекс делает глубокий вдох. — Да, вот так. Соси его, малыш, — он замолкает и прочищает горло. — Давай же, друг. Помоги мне. Томми не уверен, что сосание члена можно назвать «помощью», но ему плевать. Он не может остановиться. Он просто не может. Он хочет взять член Алекса в рот, хочет сосать его. Он просто хочет. И он это делает. Алекс испускает стон, как только его член оказался во рту Томми. Он берет так глубоко, как может. Вкус был странным, но чувствовать член было так хорошо. Он растягивает губы до предела. Нежный, но все еще твердый член. Вдруг Томми возбуждается снова. Он стонет с членом Алекса во рту и хватает свой, хныкая, пока неряшливо сосёт Алексу. — Да, черт, так хорошо, малыш, — бессвязно говорит Алекс. Он начинает толкаться в рот. Томми не знает, как долго это продолжалось. Все, что он знает — он потерялся. Он потерялся во лжи, получая удовольствие от того, что сосет член у Алекса, пока тот говорит о том, как хорошо ему во рту у Томми, что он собирается все время трахать рот Томми и что Томми рожден для члена Алекса. Томми хочет врезать ему за это дерьмо, но одновременно и любит все это. Он любит это. Это неправильно. Это болезнь и извращение, но ему нравится быть использованным таким образом. Он стонет с членом Алекса во рту и спрашивает себя снова, снова и снова. После всего, он снова может думать. Томми говорит себе, что это было только один раз. Этого больше никогда не произойдет. Он нормальный. Он не такой. — Перестань думать так громко, — говорит Алекс ему в ухо, обнимая Томми за спину. — Этого больше не повторится, — говорит Томми. — Конечно. — Я серьезно, Алекс. — Конечно, — говорит Алекс сонным голосом, прежде чем оставить засос на коже Томми. — Я ненавижу тебя, — говорит Томми, давая ему больше доступа к своей шее. Алекс мягко смеется в его кожу и прижимается еще сильнее. — Перестань думать. Спи. И Томми засыпает.