Таблетка от Звёздной болезни

На Давида возлагалось не такое уж большое дело: проследить, чтобы Тарьяй не напился раньше времени, по возможности изолировать его от женского пола, следить, чтобы тот ни с кем не затеял ссоры, ну и не встретился с Хенриком раньше, чем нужно. И самое сложное — ни о чём не проболтаться! Румен и сам бы занялся этим, но устраивать масштабную вечеринку — дело не из лёгких, так что он был занят по самое не могу. Это ещё хорошо, что его родители были в постоянных разъездах, и он мог позволить себе собирать тусовки, когда вздумается. Родители ему доверяли, считая взрослым и самостоятельным. Но чтобы так продолжалось и дальше, нужно было сократить последствия вечеринок до минимума. Поэтому для хозяина дома праздник превращался в тяжёлую работу надзирателя. А уж за таким количеством народа, какое он решил собрать сегодня, нужен глаз да глаз. Румен неспроста позвал такую толпу народа — чтобы было среди кого затеряться. Он не хотел, чтобы Тарьяй, едва завидев Хенрика, убежал, хлопнув дверью, и снова впал в истерику. А значит, нужно, чтобы он не увидел Холма раньше времени. Оставалась одна проблема — Холм мог просто не прийти, но он сам развеял эти опасения, позвонив Румену днём и сказав, что, возможно, опоздает на полчаса. Что ж, так было ещё лучше. В последний раз пересчитав пиво и сопоставив его с количеством пьющих, Румен немного успокоился. Он нервничал. Если из его затеи выйдет что-то путное, он сам поставит себе памятник, не дожидаясь, пока это сделают другие; но если всё станет только хуже, он сам себе набьёт морду и навсегда заречётся даже просто интересоваться чужими делами! Может быть, это выглядело странно: ну зачем ему все эти заморочки? Но у него был один решающий аргумент, который появился после пьяного ночного разговора с Тарьяй, когда тот рассказал не только о самой ситуации с Хенриком, но и о своих мыслях и чувствах. С Тарьяй никогда такого не случалось. То есть, дело не в том, что он раньше не доверял Румену, просто не о чем было говорить. Тарьяй никогда ни к кому ничего не чувствовал, даже ненависти или презрения — разве что скуку. Нет, он, конечно, любил своих родителей, ценил и уважал друзей, но в личной жизни… Тарьяй никого не впускал в своё сердце, и уж тем более — не плакал. Его слёзы можно было списать на алкоголь, но раньше такого не случалось, сколько бы он не выпил. Вот поэтому Румен решил рискнуть. Ведь это будет классно, если получится устроить личную жизнь друга? Тем более, этот друг в последнее время занимался тем, что пытался одеть своё сердце в броню и постараться вообще ничего не чувствовать. Страшно было думать, что когда-нибудь у него это получится. С подготовкой вечеринки Румену помогали Марлон и Саша, с которыми он сдружился благодаря Тарьяй и Давиду. Вроде странно — почему это лучшие друзья не оказывали помощи? На самом деле, ничего странного: Тарьяй принципиально никогда ничего не делал, даже если вечеринка устраивалась у него, а от Давида всегда было больше шума, чем помощи. К тому же, у Шохолта на сегодня было другое задание. Марлон и Саша были адекватными парнями и никогда ни от чего не отлынивали. А Румен всегда мыслил рационально. Надо сразу сказать, что с первым пунктом доверенного ему дела Давид не справился. Когда они вдвоём с Тарьяй появились на пороге, в их глазах плясали пьяные черти.  — А мы решили устроить пре-пати на двоих, — с порога заявил Давид. Как Румен его не убил, остаётся загадкой, но, улучив момент, он поймал друга за воротник и прошипел ему в самое ухо:  — Если Тай через час вырубится, я тебя четвертую! Понял?! Видимо у Румена было очень серьёзное лицо, потому что Давид испуганно закивал и скрылся в толпе. Румен понял, что со всеми этими делами сегодняшняя пьянка пойдёт на самотёк. Ладно, убытки будем подсчитывать завтра, лишь бы дом не взорвали. Марлон и Саша, конечно, обещали приглядывать за всем, но… Где они кстати? Румен покрутил головой и… ну конечно, вот они, в толпе девчонок. Марлон всегда клеил женский пол, ничуть не хуже, чем Тарьяй, и ведь непонятно, чем брал. Росту в нём — метр с кепкой на коньках, а лицо такое, словно бог, создавая его, во всём переусердствовал: глазищи, как фонари, брови, блядь — на троих хватит, волосы эти ещё! Нет, Румен ни капли не завидовал, просто не понимал, почему у него самого, такого замечательного, нет девушки, в то время как некоторые меняют их, как перчатки? Наверное, он просто серьезней ко всему этому относился. Но все мысли моментально выветрились из головы, когда он заметил, как к нему, через толпу танцующих пробирается Хенрик Холм. Румен заметил, что тот украдкой оглядывается, явно пытаясь высмотреть кого-то, стараясь сделать это незаметно. Ну-ну… Сверкая самой приветливой улыбкой, Румен двинулся к нему навстречу. — Ну привет-привет! Рады что вы почтили нас своим присутствием! — Ой, да ладно тебе, — Хенрик слегка смутился. — Как же это — ладно? Значит, пока шли ваши съёмки, ты тусил с нами, а потом решил, что всё, — смеясь говорил Румен, — хорошенького понемножку? Хенрик улыбнулся в ответ: — Да… Просто так получилось. На самом деле, мне очень не хватало нашего общения. — Ребята каста собирались несколько раз. В групповом чате писали приглашние для всех. Мне тоже довелось присутствовать на всех вечеринках, потому, что собирались они, как ты понимаешь, у меня. Я ведь такой удобный чувак, с хатой на отвязе! — они дружно расхохотались. — А ты вот ни разу не появился! — укоризненно добавил Румен. — Да, действительно, что-то я замотался. Мне правда стыдно. — примирительно сказал Хенрик. — Ладно, бро, рад, что ты здесь! А теперь, прости, — я должен следить за этим бедламом. — и Румен развёл руками по сторонам, — Развлекайся! Хенрик понимающе кивнул и направился в сторону Марлона и Саши, откуда тут же раздались приветственные восклицания. Румен, глядя ему вслед, подумал, что следить придётся как раз за Холмом. Ну и за Тарьяй, конечно. Потому что напряжение уже появилось в воздухе — у Румена была чуйка на такие вещи. Он ужасно не любил скандалы, разборки, вообще любые напряги, поэтому всегда чувствовал — что-то назревает…

***

Тарьяй сидел на угловом диване и оглядывал гостиную. Вообще, с этого места был отличный обзор на всю комнату. Хоть она была и немаленьких размеров, но сейчас перед глазами стояла только толпа гостей. Точнее, всего лишь её часть. Было скучно. Даже не так. Тоскливо! Вот подходящее определение. Может, это он сам наполняет тоской любое место, где бы ни появился? Тарьяй не хотел никаких вечеринок, но друзья уговорили. Для себя он решил: по крайней мере, там будет выпивка, так что можно будет упиться до полного отсутствия мыслей, и тупить где-нибудь в углу. Но даже этого не получалось: Давид какого-то чёрта забирал у него уже четвёртую банку пива, недопитую даже наполовину, как и все предыдущие, под предлогом: «Неохота идти на кухню сквозь эту толпу.» Сам Давид, к слову сказать, был уже в усмерть. Тарьяй решил, что ему уже хватит, и попытался отобрать банку. Давид хоть и сражался, как последний герой отечества, победа осталась за Тарьяй — он был трезвее. Но банка оказалась пустой. Влепив другу подзатыльник, он встал и направился на кухню самостоятельно. Пробиться сквозь танцующих действительно было трудно. Вдобавок его постоянно останавливали знакомые, здороваясь, расспрашивая, как дела, предлагая выпить с ними. Какие-то девушки висли на шею, целовали, оглушая приветственными криками. Когда Тарьяй выбрался из толпы в коридор, где концентрация людей была поменьше, он обнаружил, что в правой руке у него зажата початая бутылка пива, а в левой — пластмассовый стакан с анонимным содержимым. Одним махом проглотив обжигающий горло напиток, он поставил стакан на ближайшую тумбочку и понял, что больше не нуждается в допинге. Но он всё-таки решил дойти до кухни, раз уж почти пришёл, к тому же, обратного путешествия через танцующую гурьбу он не переживёт. На кухне никого не было, даже странно, учитывая, что, кажется, весь город сегодня здесь. Тарьяй открыл окно и вдохнул свежий ночной воздух. Кажется, он всё-таки напился, только вот его мысли никуда не делись. И тоска тоже. Чёрт, как вообще люди с таким справляются?! Тарьяй вздохнул, и поплёлся обратно, на всякий случай прихватив пару бутылок пива в довесок к своей неполной. Неровной походкой он пересёк коридор, натыкаясь то на идущих навстречу, то на зажимающиеся парочки. Мигающий свет буквально ослепил его после тёмного коридора, и он прислонился к стене зажмурив глаза. В этот момент смолкла музыка — видимо, что-то случилось с аппаратурой, потому что через секунду раздался голос Румена: — Без паники! Ща всё будет! Включите кто-нибудь свет! Тарьяй открыл глаза, часто моргая, пытаясь привыкнуть к яркому свету и посмотрел через всю комнату туда, где Румен пытался вернуть народу расколбас. Что-то привлекло его внимание. Он не сразу сообразил, что именно. Тарьяй начал шарить глазами вокруг стеллажа с аппаратурой, и… Нет! Чёрт подери, нет! Этого не может быть, потому что этого быть не может! Это всё его воспалённое воображение, Румен сказал бы ему… Тарьяй не мигая смотрел на фигуру, что возвышалась почти над всеми присутствующими. Парень стоял спиной, но вот он подносит ко рту стакан, разворачивается в полоборота, и сердце Тарьяй пропускает удар, потом ещё один, а потом начинает бешено колотиться, причём где-то в горле. — Хенрик… — беззвучно шепчет он и роняет на пол все три бутылки. Пол в гостиной у Румена выложен красивым узорным кафелем… Звон бьющегося стекла, слышен, наверное, даже на улице. Все взгляды устремляются на него, в том числе и тот единственный взгляд, который сейчас важнее всего на свете. Хенрик смотрит не отрываясь, смотрит так, словно… так… как тогда, в гримёрке, когда думал, что он спит, как на последней вечеринке. Боже, этот взгляд! Но у Тарьяй в голове вдруг что-то перемыкает. Почему он ТАК смотрит?! Какое право он имеет ТАК на меня смотреть?! Ну уж нет, я не его личная шлюха! Блядь, какого хуя он вообще тут делает? Эти мысли проносятся в пьяном мозгу за считанные секунды. Тарьяй собирает всю волю в кулак и быстрым шагом направляется прямиком к Холму. — Что ты здесь делаешь?! — без предисловий кричит он и толкает Хенрика в грудь. — Зачем ты сюда припёрся?! Потрепать нервы? Или, может, наших девочек поснимать? Тебе уже своей сучки мало?! — он замолкает, тяжело дыша. К нему подбегает пьяный Давид и что-то отчаянно шепчет на ухо, но Тарьяй не понимает чего от него хотят и, махнув рукой, разворачивается и идёт к выходу. — Но мы же хотели как лучше! — кричит ему вслед Давид. Румен издаёт стон. Тарьяй разворачивается и смотрит на друзей. Ох, лучше б не видеть им никогда такого взгляда. Он уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент сама-собой включается музыка и он всё-таки идёт к выходу. Румен и Давид летят следом, за ними - растерянный Хенрик. Выскочив в коридор, Тарьяй судорожно стал рыться в шкафу, отыскивая свою куртку. Он, как близкий друг, вешал куртку в шкаф, а не швырял среди прочих в одной из спален. «Близкие друзья…» — про себя усмехнулся он. В этот момент появились парни.  — Послушай Тай… — начал было Румен, но Сандвик не дал договорить. — Нет, это ты послушай. У меня сейчас вот здесь, — он постучал себя по груди, — творится чёртов пиздец! И этот пиздец мне устроили друзья! Мои бывшие лучшие друзья! Поэтому не смей мне ничего говорить, во всяком случае, не сейчас! А ты! — он ткнул пальцем в Хенрика, — Не смей ко мне приближаться больше никогда! Закопаю! С этими словами Тарьяй открыл дверь, с улицы дохнуло ночным холодом и вышел, хлопнув напоследок дверью. — Я чего-то недопонимаю? — спросил Холм. — Потом объясню, — сказал Румен. — Слушай, если ты сейчас не пойдёшь за ним, я тебя сам закопаю. Я не знаю, что вы не поделили, но вы должны разобраться. — Ты слышал? Он не хочет меня видеть! — печально произнёс Хенрик. Румен тяжело вздохнул, он так бесконечно устал за сегодняшний день. После сцены, разыгравшейся десять минут назад, он всё понял: эти два идиота любят друг друга, но будут ебать мозги и себе, и окружающим, пока не разберутся во всём. — Ты долбоёб, Холм. С этими словами Румен открыл дверь и, указав пальцем на улицу, с нажимом сказал: — Догони его. Хенрик глубоко вдохнул и решительно вышел. Румен пнул уснувшего на корточках Давида, бросив: — Иди наверх и ложись, — а сам пошёл к гостям. Тусовку пока никто не отменял. Тарьяй, выскочив от Румена, попытался бегом преодолеть хоть пару кварталов. Хотелось оказаться как можно дальше отсюда, но сердце, которое и так бешено колотилось, от бега и вовсе грозило отказать. Так что метров через сто пришлось остановиться. Такими темпами он допрыгается до нервного срыва. И это он, который гордился своей невозмутимостью, хладнокровием и каменным сердцем! Тарьяй, стоял, опираясь рукой о дерево, пытаясь отдышаться, когда на его плечо опустилась рука. Он резко обернулся — естественно, это был Холм. Сандвик, хотел было сбежать, но Хенрик успел крепко обхватить его запястье. Тогда Тарьяй попытался ударить парня, но вторая рука была так же перехвачена в воздухе и прижата к груди Холма. — А ты, видимо, по-хорошему не понимаешь, — процедил он, дёргаясь всем телом в попытке освободиться. — Я кое-чего другого не понимаю, — ответил Хенрик, — За что ты меня ненавидишь? И Тарьяй вдруг захотелось выговориться, высказать всё этому козлу! Он прекратил вырываться и в упор посмотрел Холму в глаза.  — Ненавижу? Да тебя убить мало!  — За что? — искренне недоумевал парень.  — Да за один твой взгляд! Ты что же, решил, что можешь относиться ко мне, как к последней сучке?! — на глаза навернулись слёзы. Господи, не хватало ещё при нём разреветься! Тарьяй до боли закусил губу, но не опустил глаза. — Я никогда так к тебе не относился, — ошеломлённо проговорил Хенрик. — Да?! А как же расценивать твоё поведение?! Почему ты просто ушёл, ну, тогда? Почему вёл себя так, будто ничего не было?! Ты просто воспользовался мной и отшвырнул, как ненужную вещь! Холм опешил. — Боже, Тарьяй… Я был уверен, что это ты жалеешь о том, что случилось, и стараешься меня игнорировать, ну или считаешь, что это всего лишь секс, и… Я… Я сходил с ума всё это время, не мог быть рядом, но и забыть тебя тоже не мог… Если бы я только знал… Если бы ты дал мне понять… Да скажи ты хоть слово… Почему ты не остановил меня? — у Хенрика в голове крутились сумбурные мысли. Он вдруг отчётливо понял — не уйди он тогда, возможно, и не было бы этих четырёх месяцев отчаяния. Его плечи опустились, тело обмякло, и Тарьяй высвободил руки. Потирая запястья он тихо сказал:  — Ну что ж, видимо, мы просто не поняли друг друга, только это ничего не меняет. Теперь уже поздно, — и развернувшись, он медленно побрёл прочь. Хенрик стоял всего несколько секунд. Догнав парня, он развернул Тарьяй к себе и спросил, держа за плечи, заглядывая в глаза: — Да почему поздно-то? Или ты считаешь, что на этом наша жизнь закончена? Сандвик молчал, глядя на него своими, красивыми, но такими печальными глазами. — Нет, не закончена, в этом-то и проблема, — наконец ответил он. — Что? — не понял Хенрик, — Проблема? — Да, проблема, — Тарьяй опустил глаза, потом и вовсе отвернулся. — Понимаешь, дело как раз в том, что у нас впереди вся жизнь, и я не хочу заполнять её этим дерьмом. Тогда, четыре месяца назад, я ещё не знал, что это такое. И, возможно, тогда я бы согласился попробовать. Но сейчас… Я не хочу провести свою жизнь так, как эти четыре месяца. Хватит с меня этого дерьма, сыт по горло! Теперь я хочу спокойствия! — Боже мой, Ти… — Ти? Да меня так только мама называет! — фыркнул Сандвик.  — Вот и хорошо, вот и славно, а теперь ещё и я буду так тебя называть, — он обхватил лицо Тарьяй своими ладонями, заставляя смотреть в глаза, и быстро-быстро заговорил, не давая себя перебить, — Послушай теперь ты меня. Эти месяцы стали и для меня кромешным адом, но это потому, что тебя не было рядом. Нам не пришлось бы через это проходить будь мы вместе… — Вместе? Ты шутишь? А как же твоя Леа? — Тарьяй возмутился, но не сделал попытки отстраниться. — Леа? Забудь о Леа! За последнее время наши отношения сошли на нет. Я даже не знаю, почему мы ещё не расстались. — Да? А как же ваши фотки в соцсетях? Да она их через день выкладывает… — Тарьяй осекся, он только что проговорился, как пытался разузнать о Хенрике всеми доступными способами. — Да у неё этих фотографий, даже если она станет выкладывать их каждый день, хватит на несколько лет! — Холм улыбнулся. — Я расстанусь с ней, как только она приедет, а вообще… Хочешь я позвоню ей прямо сейчас? В глазах Тарьяй загорелся весёлый огонёк. Наконец-то. — Хочу! — с улыбкой заявил он. — Хотя, не надо, уже очень поздно, — пошёл он на попятную, видя что Хенрик уже достал телефон. — Постой, ты что, и правда ревнуешь? — Я не ревную, просто это не правильно. — сказал Тарьяй, пряча взгляд. Но Холм развернул его лицо к себе, гладя пальцами по щекам и, улыбаясь, повторил уже уверенно: — Ты ревнуешь! — и заметив, что Сандвик собирается возразить, он просто поцеловал его. Поцеловал решительно, как прыгают с небоскрёба вниз головой — ни о чём не сожалея и не задумываясь о последствиях. Тарьяй уже даже не пытался его оттолкнуть. Он сам понял — последний его бастион рухнул. Он так устал бороться с самим собой, сопротивляться больше не было ни сил, ни желания. Зачем ему весь этот огромный и холодный мир, когда есть тёплые и ласковые губы Хенке. Голова снова кружилась, земля уходила из-под ног, и на всей грёбаной планете остались только они вдвоём, целующиеся посреди ночной холодной улицы в желтоватом свете фонарей. — Поехали к тебе, — прошептал Тарьяй отстраняясь, на что Холм удивлённо вскинул брови, но затем закрыл глаза и быстро закивал.

***

Когда от дома отъехало такси, Румен наконец зашёл в комнату и закрыл балконную дверь. Он, признаться, замёрз, наблюдая с балкона за этими чудиками. — Эх ты, алкоголик! — Сказал он храпящему Давиду, — Такую сцену проспал! Завтра голову себе откусишь, с досады, — и ушёл вниз, потому что вечеринка по-прежнему продолжалась, а он по-прежнему был хозяином этого дома.